Та растерялась.
– Я не знаю, та сестра, что помогает этой девушке, сегодня на выходном, меня только что попросили подменить, – она перевел взгляд на пациентку, которую кормила: – извините, пожалуйста, не узнала заранее ваше имя.
Я немного погрустнел и принялся за свою борьбу с рукой и координацией. Весь смысл моей жизни сейчас сконцентрировался на том, чтобы донести ложку супа до рта. Ничто больше меня не беспокоило, сейчас ничего важнее этого действия в моей жизни не существовало. Я доел и взглянул на рядом сидящую девушку. Она не выглядела несчастной, как многие другие пациенты, хотя, может, это просто последствия паралича или слабости мышц, и мне лишь казалась ее беззаботность. Скорее всего, я и сам выгляжу не так, как представляю.
Мы встали. Она неплохо передвигалась, в ее ногах чувствовалась сравнительная уверенность. Я попрощался, и она мне в ответ произнесла раздельно две буквы «а». Возможно, это было «пока». Я старательно улыбнулся ей в ответ.
И после я как-то забылся в своих делах, отодвинул это неудавшееся знакомство на задний план. На следующий день я в столовую не спускался, провел час в водном тренажере, устал от этого, обессиленный отдыхал на кровати и смотрел на далекие сосны, качающиеся на тонких стволах. Все упражнения очень утомляли физическое тело, силы оставались только на полет строптивой и ничем неудержимой фантазии.
Длинный день тянулся за точно таким же длинным днем. Я уже говорил и двигал правой рукой намного лучше. А вот с ногами ситуация обстояла хуже: я их переставлял все так же медленно, они никак не желали держать меня ровно, мне всегда требовалась опора или посторонняя помощь.
Иногда я мельком в коридоре видел ту самую девушку. Но не заговаривал. И, как-то зайдя в кабинет терапии, одновременно обрадовался и удивился: она там тоже собиралась проходить ее. На этот раз у нас лечением была игра. Мы встали на мягкие платформы. Перед нами стояли мониторы, на которых были изображены три шарика разных цветов в верхней части и три корзины соответствующих цветов – в нижней. Игра заключалась в том, чтобы, балансируя на платформе, затянуть указателем на экране шарики в необходимые корзины. Мы встали на платформы рядом друг с другом. Переглянулись. Ее лицо было ровным, непроницаемым, без эмоций, почти безжизненным, в уголке рта немного выступала слюна. Возможно, у нее были достаточно серьезные проблемы с лицевыми мышцами. Но хитрый огонек в глазах выдал ее. Во мне проснулся азарт, я захотел выиграть эту игру. Наконец-то у меня появился достойный соперник!
Мы приступили к терапии. Мое тело отказывалось действовать по моему желанию, я шатался, делал непроизвольные движения, опирался на поручень, поставленный рядом. Но никак не мог совершить простое и четкое действие, которое бы заставило шарик на экране попасть в корзину. У моей соперницы тоже не выходило, но действовала она увереннее, плавнее, она была близка к победе. Мои нервы натянулись до предела! В такой жаркой битве я давно не участвовал, еще с тех пор, как в юношестве играл в приставку. И вот она забросила шар, и я аж почувствовал, как она заликовала. Я приложил все свои усилия, перенес вес на носки, потом на пятки и – о чудо! – я тоже попал в корзину. Я ощущал телом, как накаляется атмосфера. Я суетился и из-за этого промахивался, мое тело требовало большей концентрации. И вот она попала еще раз! И прозвучал сигнал об окончании терапии. Она сделала победное движение рукой и повернулась ко мне, ее глаза горели. Она явно была радостна. Но я проиграл.
– В следующий раз победа будет за мной! – ответил я на ее взгляд.
Она отрицательно качнула головой, давая понять, что я всегда буду позади нее.
– Зато я говорить могу, – обиделся я и отвернулся. Мои слова точно ее расстроили: как-то слишком поспешно, особенно для человека, проходящего реабилитацию, она вышла из кабинета. Я спохватился: за что же я так с ней и почему? Нужно срочно извиниться! Я с помощью врача дошел до двери и выглянул в коридор – опоздал, естественно, ее и след простыл.
Ни в этот день, ни на следующее утро я ее не видел. Как обычно днем, я вместе с остальными клиентами реабилитационного центра вышел на прогулку. Я добрел до ближайшей лавочки и сел, перекинулся парой слов с проходящими мимо соседями по этажу и отметил, что они набирают темпы в передвижениях – они наметили курс к дальней и более престижной лавочке под навесом. Считалось, если кто-то доходил до той лавочки без посторонней помощи, то он уже шел на поправку. Там их ждал, раскладывая домино, какой-то радостный и бодрый незнакомый мне мужчина с первого этажа.
И тут я увидел ту самую девушку, сидящую ко мне спиной у живой изгороди. Отличное место она выбрала – эта лавочка располагалась чуть в стороне от остальных и с двух сторон отгораживалась кустами. Дорожка мимо вела прямо к соснам.
Моя усталость вдруг исчезла, и я, опираясь на трость, поковылял к девушке. Я припас для нее заманчивое предложение…
Я сел рядом. Она сделала вид, что не видит меня.
– Прости меня, я не хотел тебя обидеть, – виновато произнес я.
Она не отреагировала, и я решил достать свой козырь:
– Говорят, в конце этой тропинки, ведущей в лес, есть чудотворный родник. Каждый, кто выпьет из него, сразу излечивается.
Эта уловка сработала! Она повернулась, глаза сверкали как звезды. Но вдруг в них появилось недоверие.
– Да даже если это и не так? Но почему бы нам не сходить в этот волшебный лес. Какой смысл нам здесь сидеть все время? – я постарался ее убедить.
Ее бровь чуть дрогнула. В глазах недоверие сменилось любопытством. Она поднялась с лавочки. Я, охая и ахая, поднялся за ней следом, и мы отправились в путешествие.
Она шла слишком быстро для меня. Я часто останавливался, оборачивался, проверяя, не следит ли кто за нами. Не поднимут ли шумиху медсестры. Я не знал, как они отреагируют на то, что мы отошли от центра. Вряд ли кто-то из пациентов заходил своими ногами так далеко.
– Я мечтал попасть в этот лес, как только оказался в центре, – сказал я, остановившись для того, чтобы отдышаться. Она повернулась ко мне непроницаемым лицом, оно совершенно не двигалось. С большего, это не мешало ни моему монологу, ни ее ходьбе. – Неужели ты веришь, что тот родник и вправду волшебный? Может, я это все придумал?
Она пожала плечами, отвернулась и пошла по тропинке к соснам. Мне ничего не оставалось, как плестись следом.
Мы шли очень долго. Здоровый человек проделал бы этот путь минут за пять, но для меня это расстояние казалось бесконечным. Мы подошли к соснам. Мы часто останавливались и прислонялись к ним, чтобы отдохнуть. Странно, но с этой стороны территория оказалась неогороженной. Понятное дело, что пациенты, находящиеся на реабилитации, вряд ли дойдут даже до леса. Но существует и другая сторона…
В любом случае нам это на руку. Мы также неспешно пошли по тропинке вглубь леса, наслаждаясь природой, свежим лесным воздухом и щебетом птиц. И вдруг мы услышали журчание воды. Оказалось, здесь и вправду бил родник! А я сначала и не поверил своему соседу! Хорошо, что мы отправились на поиски. Мы ужасно устали и хотели пить. Аккуратно присев рядом с водой, мы зачерпнули, как могли, воду ладонями и поднесли к губам. Это оказался самый вкусный напиток, который я когда-либо пил! Мы умылись, немного побрызгались водой, но это не очень получилось из-за сложностей с координацией. Я почувствовал прилив сил и бодрости. После мы радостные легли на траву и стали смотреть вверх – сквозь ветви деревьев на небо.
Так прошло какое-то время, стало темнеть, мы встали, снова попили воды из родника. И вдруг девушка повернулась ко мне и медленно произнесла.
– Аврора.
Я не поверил своим ушам и задал глупейший вопрос:
– Что?
– Меня зовут Аврора, – повторила она так же медленно.
– Так ты все-таки можешь говорить?
– Только что смогла. А ты двигаешься уже лучше.
И вправду! Я стоял увереннее. Мы переглянулись. Неужели родник на самом деле чудотворный? Но уже темнело, и нам предстояла неблизкая, но уже чуть более легкая дорога к центру.
И если мы смогли добраться сюда, преодолев телесные ограничения, то уж точно сможем добраться и в любое другое место. И на этом не закончилось наше путешествие, здесь оно только началось…
СИНИЙ
<… Подсаживается как-то ко мне в кафе мужик в странном ярко-синем пиджаке и ни с того ни с сего спрашивает:
– Какой твой любимый цвет?
– Ну, желтый, – отвечаю я и стараюсь всем своим видом показать, что не настроена к общению с незнакомым типом.
– Да ты вообще отбитая наглухо! Как может нравиться такой цвет? Еще скажи, что у тебя и одежда желтая есть, – вдруг он переводит взгляд на мое висящее рядом желтое пальто. – Ну ты и желтушница! Фу! Опомнись! Ты живешь в иллюзиях – какой желтый цвет? Самый естественный и истинный цвет – синий! И только синий. И никак иначе. Иди шмоток себе купи нормальных, красивых, а то совсем отсталая…
И тут этот тип подскакивает с места и подбегает к мужчинам возле барной стойки:
– Вы все имбецилы, если вам не нравится синий! Вы не видите картину целиком. Самый лучший в мире цвет – синий, он основа всего. Перекрашивайте все в синий!
И прежде чем мужчины успели опомниться, странный тип в синем пиджаке подпрыгнул и со всех ног побежал к выходу… >
Мой приятель таращил на меня глаза еще с минуту, после того как я закончила рассказ. Он, задумчиво глядя в окно, отпил из чашки и протянул многозначительное «м-да».
– Как думаешь, что это было? – поинтересовалась я.
– Действительно, странный тип. Но, знаешь, я уже не раз слышал, что синий – самый правильный цвет. Может, это все-таки на самом деле правда?..
*
Я шла домой, и то тут, то там на глаза попадались синие вещи. Они как соринки были разбросаны по улице: стакан, шарф, полоска. А самой главной соринкой было нависшее над головой небо. И до этого момента мне никогда в голову не приходило обращать внимание на цвета.
Дома уже была старшая сестра.
– Смотри, какие красивые синие салатники я купила! – воскликнула она, как только я вошла в столовую. Она накрывала на стол и расставляла ярко-синюю посуду по местам. – А еще я присмотрела отличный синий шкаф!
– Какой синий шкаф? – удивилась я. – У тебя весь интерьер в древесных тонах.
– Ничего страшного, я подумываю сделать в квартире ремонт.
Она светилась радостью, а я лишь пожала плечами.
– А где мелкий? – поинтересовалась я, присаживаясь на коричневый стул и пододвигая к себе тарелку.
– Скоро должен быть.
Мелкий – это сын-третьеклашка моей сестры, весьма смышленый малый, расторопный, любопытный, вечно изобретает какие-то интересные замысловатые штуки. А вот и он. Входная дверь щелкнула замком.
– Всем привет, – как-то мрачно поздоровался он и скрылся за дверью своей комнаты.
Мы с сестрой переглянулись. Я встала из-за стола и тихонько приоткрыла его дверь. Мелкий сидел на кровати и задумчиво всматривался в рисунок.
– Эй, можно я зайду? – спросила я. – Что случилось?
Мелкий кивнул и чуть подвинулся на кровати, приглашая меня пристроиться рядом. Я села, потрепала его по волосам.
– Я вот кое-чего не понимаю, – начал он. – Мне кажется, все как-то неправильно.
– Это что же? – удивилась я.
Он передал мне свой рисунок.
– Мы на уроке естествознания разбирали, что свет распадается на семь цветов, нам сказали их нарисовать. И я нарисовал радугу, но учитель мне сказал, что желтого цвета не существует. И предложил закрасить его.
– Как это не существует? – удивилась я. – Вот же в радуге есть, и солнце желтое!
– Вот и я это спросил. Он мне ответил, что солнце на самом деле не желтое, нам так только кажется. На самом деле оно белое, а желтым оно становится благодаря синему небу.
– Так, а что с радугой тогда?
– В радуге, он сказал, желтый вообще можно опустить и представить, что желтый – часть соседнего цвета.
– И ты поверил?
– Нет.
– А почему тогда зарисовал?
– Он сказал, что поставит двойку, если я не зарисую желтый. И поставит пятерку, если я зарисую синим.
В правом углу листочка красной ручкой красовалась пятерка.
– Ну, получил бы двойку, ну и что? Если ты на сто процентов уверен в своей правоте, плевать ты должен на таких учителей. Ты же умный…
– Мама против того, чтобы я приносил что-то ниже четверки, она очень злится и считает, что я какими угодно способами должен стараться получать пятерки.
Я вздохнула.
– Я поговорю с твоей мамой.
– Не поможет…
Он был прав, это действительно не поможет. Она была из тех, у кого все всегда как положено, правильно, как у всех одинаково идеально. Одинаково прилежные дети, одинаково уютные дома, одинаковые тона в интерьерах, не удивлюсь, если даже одинаковые салатники. И ее не волновало, что за идеальной картинкой не было сути. Вырисовывалась какая-то тревожная тенденция. Моя сестра всегда была бессознательным барометром социальных изменений. Над нами сгущались кислотно-синие тучи, но в тот момент я этого еще четко не понимала.
– Вот ты одна нормальная, – вдруг сказал мелкий. – Все остальные какие-то странные, помешанные на своих фантазиях, чуть ли не дерутся за них. Одна девчонка чуть не ударила меня линейкой, когда я назвал ее кофту розовой, а не цвета Барби.
– А есть такой цвет? – удивилась я. – Видимо, у той девочки очень тонкий художественный вкус…
Мелкий хмыкнул, и мы отправились ужинать.
*
На следующее утро я проводила мелкого в школу и отправилась на работу. Люся, наша вечная заводила, глава профсоюза, с самого утра бегала то к начальнику, то к себе за стол и что-то очень быстро и нервно выстукивала на клавиатуре. В какой-то момент Люся победоносно вскрикнула, потом ее принтер что-то напечатал, и она снова умчалась в кабинет начальника. Сегодня она была какой-то по-особенному возбужденной.
Она вышла от начальника и стала подходить ко всем по очереди. Все что-то читали на бумажке и подписывали. Люся, наконец, подошла и ко мне, я сделала вид, что усердно работаю.
– Тут вот, пожалуйста, ознакомься и подпиши, – как-то чересчур командным тоном сказала она.
Я нехотя оторвалась от работы и взглянула в бумажку, которую она мне подсовывала.
– Это что? – машинально спросила я.
– Согласие на замену предметов интерьера.
– А с каких это пор у офисного планктона спрашивают согласие на смену предметов интерьера?
– Тут дело в цвете, хотим поменять лампы и шторы на синие.
«Синий, опять синий», – в голове всплыло тревожное воспоминание о сумасшедшем в синем пиджаке.
– А что, если мне больше желтый нравится? Он не такой мрачный, как синий, и более жизнерадостный. Да и для зрения полезнее.
Люся вдруг переменилась в лице, ее подчеркнуто добрая улыбка резко исчезла. Кажется, моя шутка не удалась.
– Если не подпишешь, то лишишься премии, – прошипела она.
– Ой, Люси, чего сразу пугаешь? Как будто имеет значение, какого цвета у нас будут шторы. Да я бы и так подписала эту дурацкую бумажку. Чего вы все как с цепи сорвались?
Люся резко выхватила бумажку, как только я поставила подпись, и скрылась за дверью кабинета начальника.
Остаток рабочего дня прошел относительно спокойно. Разве что теперь на меня неприятно косились несколько коллег, в том числе и Люся.
*
Дома мелкий снова рассказывал о школьных неурядицах.
– А ты знала, что цыплята не желтого цвета? – спросил он у меня.
– А какого же? – удивилась я.
– Цыплячьего! Потому что цыплята бывают разных цветов, и поэтому для них решили придумать единый цвет – цыплячий.
Я начала возмущенно бубнить себе под нос, как вдруг мое внимание привлек телевизор. Обычно он работал фоном, и на него никто не обращал внимание. Но сейчас меня зацепили слова, подозрительно часто звучащие в последнее время. Это был повтор дневных новостей. Женщина-диктор с темно-малиновыми волосами комментировала происходящее на видео:
– Сегодня днем на центральной улице столицы произошла стычка четырех группировок: красных, синих, зеленых и желтых. Каждая из группировок пришла с краской своего цвета. Их целью было перекрасить остальных в свой цвет. Они стали кидаться шариками с краской, началась полнейшая неразбериха. В итоге все стали одинакового цвета. Огонь раздора тушили и одновременно отмывали нарушителей от краски вовремя подоспевшие пожарные…
Дальше пошла заставка программы новостей: семь шариков всех цветов радуги прыгали друг за другом. Я нашла все цвета, и в глубине души вдруг стало легче: я верила, что эта передача не соврет.
«Интересно, что они будут делать, когда наступит осень?» – злорадно размышляла я по пути на работу. И наблюдала, как люди в масках и защитных костюмах чем-то поливают пышно зеленеющие деревья. Обрабатывают, что ли, от вредителей? Они поливали все посадки: и деревья, и кусты, и клумбы, и даже газон. Если это яд, то он же при первом дожде растечется по всему городу. Тут гуляют люди, животные, птицы…
– Чем это вы поливаете деревья? – не удержалась я и спросила у ближайшего работника.
Он зло глянул на меня из-под защитных очков.
– Какое тебе дело, иди отсюда!
– Это яд? – не унималась я.
– Нет!
– Так а зачем вы тогда поливаете их? Дождь же обещали.
– Какое тебе дело? Хочешь, чтобы я и тебя облил? – мужчина повернул в мою сторону пульверизатор и угрожающе им потряс. Я отстранилась – ну его – и поспешила на работу.
Я вышла на проспект, чтобы его пересечь, и от удивления остановилась. Глаза округлились, рот открылся сам собой. Огромная растяжка висела над дорогой. «Если ты не за синий – ты против нас», – гласила она. Я осмотрелась, прохожие будто не замечали этих слов. Правда, я тут же отметила, что вокруг стало слишком много синих одежд.
*
Наступило лето, мелкий закончил учебу, они с моей сестрой улетели к бабушке на море. Я погрузилась в работу. В конце августа у меня выдался отпуск, и я на некоторое время присоединилась к родственникам. Мелкий пошел в четвертый класс, ну, а мне настала пора возвращаться в город и на работу.
Я прилетела поздним сентябрьским вечером. Лил дождь, но мне все равно было радостно от мысли, что я скоро увижусь с сестрой и мелким.
– Всего доброго! – пожелала я водителю такси, доставившему меня прямо к подъезду.
Таксист промолчал и слегка нахмурился.
– Эй, есть кто не спит? – громко прошептала я в темной пустой прихожей, надеясь увидеть сестру.
Не дождавшись ответа, я прошла в кухню и села на синий стул. В проеме появилась сестра.
– Как добралась? – без особого участия спросила она.
– Неплохо. Вымокала, правда. И устала очень. У тебя что-то случилось? – поинтересовалась я, заметив, что она находится в какой-то не свойственной ей особенно мрачной задумчивости.
Она покачала головой.
– Нет, день просто выдался трудный.
На этом мы и разошлись по комнатам.
На следующее утро, как у нас уже повелось, я провожала мелкого до школы. Мелкий был непривычно молчаливым и насупившимся. Не заболел ли? Я не сразу поняла, что произошло с этим миром. Мы вышли из подъезда. Он потянул меня на возвышенность за школой. Мы остановились. И вдруг я увидела картину целиком. Листва вместо желтой стала синей – синие листья еще пока небольшими вкраплениями висели на деревьях, неспешно падали и терялись в еще пока зеленоватой траве.
– Так вот чем они в мае поливали деревья. Красителем…
На работе, оказалось, ввели дресс-код: абсолютно синие костюмы. Тем, кто пришел без костюма, выдавали временную синюю накидку. За каждое последующее несоблюдение дресс-кода выписывали штраф. Тем, кто был против синего, предлагали уволиться.
В один из дней все вокруг стало абсолютно синее. Деревья облачились в сине-красную листву. Прохожие как-то резко полюбили синий и все его оттенки, женщины не брезговали синими румянами и помадами. А мы с мелким стояли на возвышенности у школы и смотрели вдаль на синеющий город.
– Мелкий, как мы умудрились это допустить? – спросила я.
– Не знаю, – нерешительно пискнул он, поправляя синий костюмчик.
– Какой твой любимый цвет?
– Красный. Только ты никому не говори, ладно? – взмолился он.
– Ладно. А мой – желтый. И ты тоже никому не говори.
– Вот поэтому все вокруг такие злые? Потому что должны скрывать друг от друга то, что внутри? – спросил вдруг он.
– Да, – вздохнула я. – А еще потому, что не могут любить то, что хотят.
Зажегся большой синий экран, недавно установленный напротив школы. У женщины-диктора теперь вместо темно-малиновых были темно-синие волосы. Она с пресным лицом стала рассказывать, как у нас все здорово и как все любят синий цвет. Потом на заставке появились полоски разных оттенков синего и музыка, устойчиво ассоциирующаяся с конными скачками.
Мы с мелким синхронно вздохнули, он отправился в школу, я – на работу.