Ждать мне почти не пришлось: к машине подошел Арчи. Боже мой, мое сердце в тот момент екнуло. Я оставила связку фруктов и побежала. Хватив его, я утаскиваю парня за магазин. Быстро обняв Арчи, я почти плачу. Неужели он рядом? Он тут. Я чувствую его сердцебиение, его теплое тело. Он непонимающе приоткрывает рот. На нем новые очки.

– Я Нэнси, – я продолжаю его обнимать.

– Нэнс! – восклицает парень и начинает целовать меня. – Я так по тебе скучал! Боже, мои мысли, они все были заняты тобой. Мать увезла меня оттуда, она сказала, что.. Боже, Нэнси! – он трогает мое лицо, будто изучает его вновь. Его руки скользят по моей шее, переходя на плечи.

– Я люблю тебя, Арчи, – я беру его за руку и крепко сжимаю ее. – И всегда буду любить.

– Ты освещаешь мне путь из тьмы, – он наклоняется и целует меня. Но тут мы слышим вопль. – Мама, – вздыхает Арчи. – Мы живем около холмов, нехилое такое построение, как сказала мама. Я гуляю по средам в центральном парке. Приходи, среда завтра.

– Конечно! – восклицаю я. – Я приду. Я надолго тут.

– Прощай, еще увидимся, – он уходит от меня, оставляя наедине с мыслями. Я смотрю ему вслед, лишь бы не показаться на глаза его кровной родственнице. Глаза наливаются слезами. Я его вижу. Я его увидела.

Дальше все становится, как в тумане. Я иду в номер к отцу, которого и след простыл. Ну, что же. В номере есть Wi-Fi, так что не пропаду.

Вечер.

Вечером отец вернулся, торжественно держа какие-то бумаги в руке. Наверное, взял буклеты у тех, кто их раздает у нас перед отелем. Но на простые бумазейки это не похоже. Они были размера А4.

– Па, что это? – указываю на бумаги.

– Собирайся!

– Чего? – удивляюсь я. Куда собираться? Зачем собираемся? Что вообще творится?!

– Мы едем в Вашингтон! Сейчас же!

– До Вашингтона сотни миль, ты о чем?! – я вспоминаю назначенную встречу с Арчи. Только не сейчас. Когда угодно, но не сейчас. Среда завтра. Он гуляет по средам. Не может быть всё так несправедливо.

– Ничего, если поедем в аэропорт сейчас, то успеем купить воды с собой.

– Я хочу остаться здесь!

Он хлопает глазами.

– Чего это ты удумала?

Я хочу рассказать ему все, может, поймет.. Нет, лучше не надо. Он не поймет. Весь брак с матерью она терпела его пассий, день ото дня которых он водил к нам домой. Точнее, мама всегда вовремя приходила. Она была замечательной женщиной. Светлой, ангелом для меня. Ее рыжие волосы всегда были завязаны в тугой и длинный хвост. Она носила легкие платья с цветочным принтом. Она была такой хорошей. Чем же она так не угождала отцу? Почему он ей изменял за все время брака сотню раз?! Я кратко смотрю на отца. Его темные волосы чуть ниже скул засалены и грязны. Взгляд поникший и грубый. И чем он привлекал девушек? Признаюсь, я не поклонница таких мужчин. Мне больше благородные рыцари нравятся. Ну, еще слепые.

– Мы тут с тобой всего-то часов пять, а ты уже хочешь уехать. Мы даже не успели осмотреться в городе.

– Он похож на все остальные.

– Тоже самое могу сказать и про Вашингтон.

– Солнышко, я купил билеты, я думал, что ты хочешь попутешествовать больше, чем сидеть на одном месте.

Если бы это было спланировано. Если бы я не встретила Арчи здесь. Если бы я не любила его так, как никого другого в этой жизни. Если бы.

Я соглашаюсь с отцом и покорно собираю вещи. Я могла бы сбежать. Я могу сбежать. Я сбегу. Этот план не продуман, он быстро вышел из моей головы, как и внезапная встреча с Арчи. Я иду в ванную. Там есть небольшое окно, в которое, как мне показалось, я могла бы пролезть. И именно этим я и стала заниматься. Я взяла лишь зарядку и телефон, положила их в карман и опять пошла в другую комнату. Забравшись на бочок туалета, я открываю окно и выбираюсь через него. Тут где-то метр до земли. Я стараюсь тихо спрыгнуть, это получается.

И в ту же секунду я несусь, сломя голову, не зная куда. Что я творю? Чем я думаю? Времени уже было очень т очень много. Это был вечер. Я не знаю, где я буду ночевать. Я ничего не знаю. Знаю лишь то, что я сошла с ума. И мое безумие началось.

Отец звонил мне целую ночь. Целую ночь я не брала трубку. Я сидела и ждала, периодически слушая The Nobodies, что стояла на звонке. Я слушала и слушала, вспоминая наш первый поцелуй. Вспоминая свою первую сигарету. Вспоминаю первую ночь, проведенную с ним. Эта песня окутывала множеством образов и воспоминаний. Она всячески давала мне понять, что я слишком сильно влюбилась. Слишком глубоко я вошла в эту реку. И уже не выберусь. Нет.

В песне скандируется несколько раз: Мы – никто. Я слушала ее миллионы раз, но не понимала. Я не понимала, почему она так нравится Арчи. Это была его любимая песня. Ее он напевал, сидя со мной в парке. Ее он включал в день нашего первого поцелуя. Ее он слушал, когда пришел ко мне на ночь.

Многое можно подчеркнуть из наших увлечений. Будь то игра на гитаре или выращивание комнатных растений. Мы, независимо от того, как сильно пытаемся скрыться, раскрываемся, как сиреневый бутон орхидеи. Мы становимся открытой книгой, который не прочь кто-то изучить, прочесть.

Настал день. Я сижу на лавочке и выглядываю парня с тростью. Мой взгляд прикован ко входу в этот парк.

Но я просидела там около пяти часов. Арчи не было. Были сотни людей. Сотни размытых лиц я видела. Точнее, нет. Я не видела. Они шли и проходили сквозь меня. Я не замечала все это. В голове крутилась эта строчка: «Мы никто». И все остальные тоже. Вот она истина, которую я поняла слишком поздно. Эти слова были правдой, каким бы ты ни был хорошим. Мы все – всего-то частичка огромного мира. Считай, одна капля в большой картине. Мы незаметны для окружающих.

«Но мы хотим быть кем-то», – поется дальше. Мы можем являться целым миром для одного человека. Целой вселенной. Моей вселенной был и остается Арчи.

Просидев целый день на холодной лавке, ничего не поев, я решилась вернуться к отцу. Наорет – ну и пусть. Я скажу ему все, как есть.

Я пришла в отель и открыла дверь ключом, который, слава моему не очень мудрому мозгу, я не вложила из кармана. Отец сидел и смотрел в окно.

– Нэнси! – восклицает папа и бежит ко мне. Он крепко обнимает меня, но затем тут же опускает, начиная хмуриться. Сейчас грянет гром. – Куда тебя черти понесли?! А если бы с тобой что-то случилось?

– Не случилось, как видишь, – я присаживаюсь на кровать. Он не поймет. Но мысли кричат: «Скажи ему!».

– Пап. Мне надо кое-что рассказать.

Час примерно папа слушал историю нынешних Ромео и Джульетты. Он будто понимал, что для меня это важно. Он сидел молча, не шевелясь. Дослушав, он улыбнулся.

– Ты гоняешься за слепым парнем, – усмехается. – В наше время парни слепо гонялись за девушками. Хотя, я уверен, что будь он нормальным, то гонялся за тобой, милая. Но крышу у тебя снесло знатно, я замечу. Вылезти из форточки, – цыкает языком.

– Проблема в том, что я не встретила его сегодня. Пап, умоляю, я найду его дом. Пожалуйста, давай останемся хотя бы еще на день.

Он смиренно кивает.

Найду. Я найду его.

– Ты действительно хочешь попробовать? – смеется Арчи и протягивает мне ментоловую сигарету. Я смотрю на нее. Она – одна маленькая сигарета, прожигает сотни жизней просто так. Она убивает тебя. Я прикладываю ее к губам и нерешительно делаю вдох, вытягивая из нее дым, что обжигал мое горло и попадал в легкие. Слегка закашлявшись, я продолжаю. Она действительно отдает ментолом. Может, раньше я бы и остановила себя, но не здесь и не сейчас. Передаю ему сигарету обратно, давая ему ее прямо в руку. Он ухмыляется. – Понравилось?

– Более чем, – целую его в губы.

Эти воспоминания нахлынули на меня, когда я шла по улице, ища адрес Арчи. И я его нашла. Назло самой себе. Я проклинала себя сотню раз за то, что смогла это сделать за пару часов. Через справочную, адресную книгу. Это было сделано.

Я шла туда радостная, в наушниках вновь играла та песня. Она связывала мысленно меня с ним. Я уже видела, как я приду к нему, как обниму, как поговорю с его матерью, мы вместе все обсудим, и она перестанет так отвратительно ко мне относиться.

Но за мыслями не погонишься. Их было очень много. Я мечтала о многом. Я шла и прожигала этот момент. Я сжигала свои мысли, куря ментоловые сигареты. Они проносились в моей голове маленькими отрывками, мелкими фразами. Мелькали между строчек.

И вот я стояла около этого дома. Он был трехэтажным, с маленьким окном на чердаке. Сам дом был светло-желтого цвета с белой крышей. Окна были вырезными, будто я смотрю на сказочный домик. Я поднялась на каменные ступени и постучалась. Мне открыла его мать. Ее глаза были красными. Она вытерла их платком и взглянула на меня.

– Ты! – кричит женщина и тычет меня пальцем. – Это ты! Все ты! – она начинает вопить. Я не понимаю, в чем дело. Пока не понимаю.

– Что? Миссис Стинсон, что случилось?

– Мерзкая девчонка. Все из-за тебя. Он был повернут на тебе! Слишком много говорил: Нэнси то, Нэнси это. Ты виновата! – она сталкивает меня с порога, и я почти падаю вниз. Ухватившись за колонну, придерживающую крышу, я все же смогла устоять.

– Что-то с Арчи?! – я пугаюсь не на шутку. – Что с ним? Где он сейчас?! – я перебиваю истерику его матери.

Она зло смотрит на меня, а затем уходит, но дверь не закрывает. Я прохожу в дом. Повсюду стоят разные фотографии. Я осматриваюсь и вижу ту, что стояла у них в сервизе дома в Лос-Анджелесе. Ее голос доносится из комнаты, что была прямо напротив меня. Она что-то кричит, ругается. Я вхожу в эту комнату. Яркие обои были покрыты белыми бумагами. Приглядевшись, я замечаю, что на них выбит шрифт Брайля – шрифт для слепых. Я смотрю на его мать. Она швыряет из стороны в стороны эти бумаги, будто ища что-то. И она находит.

В ее руках черный переплетенный кожаный блокнот. На нем буквы белого цвета выложены в надписи: «личное, не заходить!». Она зло смотрит на него и отдает его мне.

– Он читал книги шрифтом для слепых. Но писал он так, как пишем мы, – ее голос становится более-менее спокойным. – Прости, – она начинает плакать, отдавая мне блокнот. Она садится на кровать Арчи. Что происходит? Я не могу понять. – Сейчас еще кое-что, – она уходит.

Я осматриваюсь вновь. Над кроватью больше всего наклеено этих бумаг. Я срываю одну из них и складываю её в блокнот. Открыв его, я замечаю корявую надпись: "Собственность Арчибальда Стинсона". Пролиставший до последнего листа почерк становится намного лучше. И последняя надпись гласит: " Я люблю Нэнси. И я приду к ней в парк. Я проведу с ней еще один замечательный день. ". Слезы не накатываются, нет. Я улыбаюсь. Но мою улыбку прекращает миссис Стинсон. Она протягивает мне iPod серебряного цвета, тот, с которым ходит Арчи. Экран разбит. Я непонимающе смотрю на его мать.

– Ты не знаешь?

– Что случилось?! – вторю я, откладывая iPod и блокнот.

– Он шел в парк. Спешил, что есть силы, – она опять начинает плакать. Я не понимаю. Я ничего не понимаю. Что с Арчи?! Что с МОИМ Арчи?! – Он шел к тебе. И слушал музыку. Я ему говорила, чтобы он не слушал её, когда идет по улице. Я ему говорила..

– Что дальше? – мои глаза постепенно начинали заполняться слезами. В сердце что-то екнуло. Щелкнуло.

– Его сбила машина, когда он переходил дорогу, – она еле выговаривает эти слова. Я начинаю плакать. В голове лишь одно: хоть бы он был в больнице, хоть бы он был жив. Она обнимает меня. – Прости. Это воля случая. Ты не виновата.

– Он жив? – я поворачиваюсь к ней. Её губы тут же поджались. Я поняла правду слишком быстро, чтобы осознать её до самого конца. Я начинаю плакать в голос, не стесняясь этой женщины. Я обнимаю её крепко, будто мы знакомы были сто и один год. Нас объединяла общая беда. Общее горе.

– Он похоронен на кладбище около того самого парка. Там есть маленькое и аккуратное кладбище. Ему оно подошло.

– Я.. Сочувствую, – взрываюсь на крик я.

– Ты любила его? – она поднимает свои глаза и пристально смотрит на меня. Такими бы были глаза Арчи. Серыми. Глубокими, как свинец.

– Любила, как никого другого.

– Чертовы Ромео и Джульетта! – она встает с постели, взмывая руки вверх. Затем оборачивается. – Можешь взять тут то, что хочешь. Может, на память. Я нашла его дневник. Не думала, что он его ведет, – указала на блокнот. – И там, начиная с его 18-тилетия.. Каждая страничка о тебе. Я так злилась. Прости! – она меня обнимет. – У нас общее горе, – она уходит из комнаты. – Оставлю тебя одну.

Я еще раз осматриваюсь. На стене над кроватью висела больше всего его записей шрифтом Брайля. Я сорвала еще несколько из них и положила его в блокнот. Я смотрю на всю его комнату. Его компьютер стоит на столе. Его одежда разбросана по всему полу. Я беру футболку, что висела на стуле. Она пахнет им. Слезы вновь накатывают, не успеваю я и опомниться. Я беру её и складываю. Может, это будет странно, что я из всего взяла футболку, но она была с родным запахом. Запахом сигарет.

– Знаешь, – заходит его мать и видит мои объятия с футболкой. – Я не знала, что он курил. Я ничего о нем не знала.

– Он был самым лучшим, – я присаживаюсь на стул и осматриваю его стол. На нем стоят различные фигуры. Шар, куб, параллелепипед, многие другие.

– Он их трогал, когда я ему объясняла геометрию, – будто прочитав мои мысли, отвечает она.

– Миссис Стинсон, – я все еще плачу. Я просто не верю тому, что случилось. – Я, пожалуй, пойду. Мой номер есть у Арчи в телефоне… Был. Можете позвонить мне в любой момент, если вам потребуется помощь.

Это было бесполезно. Крема для лечения сердечных ран нет. Нет лекарств, которые помогут забыть воспоминания.

Я положила все те вещи в рюкзак, а затем пошла в парк. Включив iPod, я замечаю кое-что. На разбитом экране включена программа "музыка". И песня "The Nobodies". Боже. Эта песня. Мы слушали её в одинаковое время. В ту же секунду. Я включаю её и начинаю свой путь до кладбища, слушая.

Слеза за слезой, они падают с моих щек на асфальт. Он был так близок ко мне.

Я вхожу на кладбище. Оно, и правда, маленькое. Я замечаю могилу, у которой земля была вырыта. Я подхожу к ней. На могильной плите была фотография Арчи. Он был изображен без очков. Глаза не были заметны. Я.. Я просто падаю в изголовье. Падаю и плачу.

Эпилог

Я была дома, в Нью-Йорке. Сидела за компьютером. А рядом лежали блокнот и футболка. Отец заходил ко мне несколько раз в час. Каждый час. Он проверял меня. Иногда задавал вопросы или рассказывал то, что случилось у него.

Я смотрела на фото. На наше одно совместное фото. И, решившись, я открыла его дневник, где лежали три листа из его комнаты. Я раскрываю один из них и провожу по нему. Он продырявил некоторые из точек. Он проделывал это циркулем, наверное. Точки были маленькими. Первая буква была: «Я». Вторая: «Р». Третья: «Ч». Четвертая: «Е». «Ярче». А второе слово было..

– Солн, – провожу я по листу и проговариваю буквы. – Солнца. Ярче солнца.

Я открываю второй лист. На нем только «Я».

На третьем было тоже много написано. Я провожу по листу, закрыв глаза. Так я быстрее пойму, что написано на листе. Первое слово начиналось на «Л». Меня отвлек от изучения отец, который вновь зашел ко мне в комнату. Я поворачиваюсь в его сторону, откладывая лист.

– Ты как? – спрашивает он меня в, может, сотый раз.

– Все в порядке, – сдерживаясь, говорю я. Это была, конечно, ложь. Большая и гнусная ложь. Я никогда не буду в порядке.

– Я вижу, – он обнимает меня. – Что ты делаешь? – обращает внимание на листы и блокнот.

– Его мама, – я поджимаю губы, чтобы не заплакать. Это почти получилось, потому что слезы остановились и не начали течь по щекам. – Она отдала мне его дневник, который он, оказывается, вел. А сейчас я разбираю то, что он написал шрифтом Брайля.

Папа слегка вздергивает брови.

– Шрифт для слепых.

– Нет, я знаю. Я удивлен, что парень вел дневник, – он смеется. – Сочувствую, – он подходит и целует меня в лоб. – Я пойду в магазин. Тебе купить что-нибудь?

– Да, черешни.

Он выходит, а я продолжаю. Я беру в руки тот лист и начинаю водить по нему пальцем. «Люб»..

– Люблю.. – вновь проговариваю слово. – Люблю Нэнси.

«Я люблю Нэнси ярче солнца», – фраза целиком звучит так. Я смотрю на эти листы. На них капают слезы. Сколько же можно? Сколько еще я буду плакать?

Я знаю, что это не пройдет. Это будет продолжаться вечность. Я всегда буду вспоминать его и плакать.

Следующим был его дневник. Я открываю и начинаю читать с самой первой записи:

Врач мне говорил записывать все свои мысли. Сказал што надо написать все што будет в моей голове. Только вот там всего все черное. Ничего больше. Я не вижу. Но мама говорит што буду видеть обязательно!

Я пролистываю дальше. Так много записей. Они все о его посещении врачей. О том, что он переживает, что не такой как все.

Мне показали, как читать! Я узнал наконец-то! И дали первую книгу – Гарри Поттера. Этот мир такой интересный. А этот волшебник напоминает меня – я тоже хожу в круглых очках. Я мечтаю оказаться вместе с ним и помогать ему в его волшебстве.

Чертовы врачи! Они испоганили мне все детство, заставляя мою мать носиться со мной, делать какие-то операции. Если я рожден таким, значит, так мне предназначено. И зачем что-то менять? Я испытываю дискомфорт. Да, не буду отрицать. Но они все прекрасно знают, что это не исправить.

Мое восемнадцатилетие прошло отлично. Мой друг пришел, подарил интересную книгу. Родители подарили новейший телефон, который диктует мне все, что я хотел. Хм, будто еще один друг появился. Мы сидели с другом и беседовали о том, о сем. И он учил меня рисовать. Это довольно забавно, но я ничего не смог нарисовать. Потому что.. Я не вижу того, что можно нарисовать. Я могу нарисовать только то, что стоит передо мной – черный цвет, что вечно заполонил мои глаза.

Сегодня я познакомился с девушкой. Она проводила меня до дома. Ее зовут Нэнси Грин. Она рисовала в парке. Я случайно ткнул ее своей тростью. Было стыдно. У нее чудный голос. От нее пахло приятными духами. И она проводила меня, когда мама налетела на нее и стала кричать. Иногда я не понимаю ее. Она всегда так резка с другими людьми. А Нэнси просто чудо. У нее задорный смех. И я помог ей нести ее принадлежности для рисования. Жаль, что не смог ее проводить до дома.

Она такая забавная! Весело рассказывает мне всякие интересные истории. Ее голос меня просто завораживает. И сегодня мы впервые обнялись. Мне кажется, что мне она нравится. Я не знаю, что это за чувство. И, может, я его и испытываю? Симпатию?

Я прочитал книгу, подаренную моим другом-Майком. Это просто безумная книга! Заводной апельсин – это нечто! Хотя апельсины я не люблю.

Нэнс-Нэнс-Нэнс-Нэнс. Она не выходит из моей головы. Никааааааааааааааааааак. Она была сегодня у меня.. Мы поцеловались.

Мы курили, пили шампанское и веселились. Между нами даже произошло немного большее. Ответственный шаг. Я признался ей в любви.

Мать.. Боже мой, ненавижу! Ненавижу ее! Она преграждает любой путь встречи с Нэнси. Она решила меня увезти отсюда. НЕНАВИЖУ!!!