Сны и реальность Саймона Рейли

Бабки вскочили с лавочки и обступили нас, одна из них завопила, словно сирена: «Человека убили!» Но только этим они и ограничились, глядя, как мама плавно съезжает спиной по стволу тополя, боясь убрать руку от раны. Зевак собралось немало. Кто с детской площадки, не забывая кричать: «Уведите детей!» Кто из проходящих мимо. Петька стал набирать «скорую», о своей речи он забыл напрочь.

– Мама! – чувствуя дрожь по всему телу, произнёс я. Мама обмякла, теряя сознание. Кровь течь не переставала. Это всё правда?! Я опустился перед мамой и встряхнул, но она не откликалась.

– Мама?!

– Она жива? – с беспокойством спросил кто-то из собравшихся вокруг.

– Мама…

– Отойди, пожалуйста, мальчик. – Чья-то сильная мускулистая рука отодвинула меня, заставив подняться.

Над мамой склонился мужчина в деловом костюме. Не боясь запачкаться кровью, он стал прощупывать пульс.

То, что сейчас происходило, до сих пор не казалось реальным. Встретившись с перепуганным взглядом Оважкина, я отвел глаза. Меня трясло. Странно, но тогда в голове даже мысли такой не возникло: «А что, если маму убили? И её больше не будет рядом никогда».

Не помню, сколько всё это продолжалось, пока не приехала скорая помощь. Толпа зевак, которая успела немного подрасти в своём количестве, расступилась. Кто-то успел сделать фото на телефон.

– Полицию кто-нибудь вызвал? – поинтересовался один из врачей.

– Да, они должны приехать, – ответил тот же мужчина, что проверял пульс у мамы.

Врачи быстро положили маму на носилки, потом в машину, туда же посадили и меня. Дверь захлопнулась. Взвыла сирена. Сквозь стекло было видно, как Оважкин стоит в толпе зевак с роликами в руках и, оцепенев, смотрит на меня. Я почему-то виновато улыбнулся ему. Он тут же метнулся к закрытым дверям скорой, выкрикивая вслед уходящей машине: «Всё будет хорошо!»

Когда прибыли на место, всё вокруг завертелось: маму отправили в операционную, меня нарядили в медицинский халат и оставили сидеть в холле, дав в руки стакан воды. Пить мне не хотелось. Сознание не возвращалось и оставалось в тумане. Вернулось оно после того, как я услышал звон разбитого стекла. Это был мой стакан. Мне сразу захотелось убрать осколки, но прибежала санитарка и быстро, профессиональным движением рук, всё убрала. Я огляделся.

Это место было наполнено людьми, стоящими в очереди в регистратуру, сидящими, лежащими, больными, здоровыми… «Какой сейчас час? – подумал я. – Почему их так тут много?» И тут я вспомнил свою причину пребывания здесь! Я побежал в тот коридор, в который увезли маму, но охранник не пустил. Пришлось вернуться на стул.

Люди вокруг шумели и маячили, их голоса сливались в один большой звуковой поток, в котором невозможно было ничего разобрать. Томительные часы ожидания ползли, словно улитка. Становилось страшно от неизвестности, а ещё мучило то чувство, когда ничего не можешь делать и нужно только ждать… Охранник пилил меня своим пристальным строгим взглядом, и я боялся подняться со стула. Казалось, ещё немного – и я точно прирасту к месту, пущу корни и стану большим фикусом, которому выделят отдельный красивый горшок и будут бережно поливать. Поглядывание на огромные белые часы, висящие на облупленной стене, не спасало ситуацию. Стрелки ползли медленно, почти стояли. Складывалось ощущение, что время застыло и никак не хотело идти. Затекла задняя часть – та, на которой всё человечество сидит. Я попытался устроиться удобнее, повернулся боком к окну, сложив ногу на ногу, положил локоть на спинку стула и подпёр голову.

Мысль о том, что из этого длинного коридора никто не выйдет и не скажет ничего про маму, что мне придётся сидеть на этом стуле ещё и ночью, а может быть, и следующий день, и вообще – целую вечность, очень пугала. Сознание медленно погружалось в раздумья… Может, они никогда и не вспомнят, что я здесь сижу? Хотелось, чтобы мама сама вышла в холл, подошла ко мне и сказала, что всё хорошо, и чтобы мы ушли. Эти люди, стоящие в очереди, такие чужие! Никто не подойдёт, не обнимет, не скажет, что всё хорошо, не заберёт к себе, пока мама болеет. Вот она очнется, сообщит врачам, что сын нужен ей, и меня позовут. Её вылечат, и мы поедем домой. Только нужно дождаться… Голова ударилась о подоконник, я очнулся.

Ко мне подошла низкорослая немолодая медсестра, у которой была короткая стрижка на кудрявых рыжих волосах. За окном начинало темнеть.

– Мальчик, а что ты здесь делаешь? – спросила она спокойным и тёплым, словно мамин морс, голосом. – Ты уже довольно долго здесь сидишь.

– Жду, – ответил я, вздохнув. Было ужасно грустно от сложившейся ситуации, а ещё страшно, что вокруг столько незнакомых людей.

– Может, тебе домой пойти?

Я помотал головой, хотелось заплакать. Но я не позволил себе этого, я же мужчина, а мужчины не плачут. Кто-то точно мне это говорил. Только кто? Да и вообще, никто про меня не забудет, мама скажет, что я её сын, позовёт к себе.

– Кого ты ждешь? – мягко спросила медсестра, присаживаясь на соседний стул.

– Маму, Фолию Рейли, – тихо сказал я, не поднимая глаз и разглядывая свои ногти.

Она догадалась, что сижу я здесь очень долго, почти целый день:

– Хочешь, я принесу тебе что-нибудь поесть?

Я повернулся к ней, пытаясь сделать так, чтобы выражение лица было недружелюбное: мама говорила, что нельзя принимать угощение от чужих людей, потому что никому в этом мире нельзя доверять, если ты этого человека совсем не знаешь. Вдруг он тебя отравить хочет?

Но выражение не вызвало у медсестры должного эффекта, да и враждебность в моём взгляде смешалась с невербальной просьбой, ибо голод я всё же чувствовал, а в животе предательски урчало. Есть хотелось сильно, но не мог же я так просто сдаться и согласиться?

– У меня в шкафчике есть два бутерброда с колбасой и сыром, – сказала медсестра, вставая.

Может, зря изображаю недоверие? Она же работает в больнице, а значит, не собирается делать ничего плохого. Странно, но эта женщина излучала доброту, словно была кусочком солнечного лучика, «кудрявым рыжиком», спустившимся ко мне в этот ужасный день. Стоит ли отказываться от такой помощи?

– Если вы правда хотите поделиться… – начал я, смотря на неё снизу вверх, невольно сглотнув, представляя, какая вкусная, должно быть, колбаса в бутерброде.

– Жди здесь, сейчас я приду, – сказала она, затем, улыбнувшись, растворилась в длинном коридоре. А я остался ждать, голод напоминал о себе всё сильнее. И тут я вспомнил свою овсянку и недопитый холодный чай… Моё внимание привлекла своим жужжанием лампа, располагавшаяся над головой. И это нагнетало ощущение чего-то жуткого. Обычно такие лампы часто бывают в ужастиках. И это предвестник чего-то совсем не хорошего. А ведь ты – десятилетний ребенок, и тебе очень страшно.

Прошло полчаса, я уж подумал, что медсестра обо мне забыла. Ну это и неудивительно. У неё же пациенты, им нужна помощь. Холл потихоньку пустел вслед за сгущающимися сумерками, но охранник не желал покидать свою позицию, намереваясь, когда закончатся часы посещения больных, выставить меня. А я ведь даже не знал, в какой части города нахожусь.

Мы редко покидали наш микрорайон, только если выбирались с мамиными друзьями на городские праздники или чьи-то дни рождения. Обычно всё заканчивалось тем, что шумная компания шла в любимое кафе, где меня с сопливым ребенком друзей мамы сдавали в детскую комнату. Ребенок был гораздо младше, и мне это не нравилось. Но моим мнением не интересовались. Мелкий, попав в любимую среду обитания, принимался складывать башенку из кубиков, а потом, когда ему надоедало, драться с другим малышом из-за игрушки, потому что сынок друзей мамы был агрессивным и жадным. Почему-то взрослым казалось, что я хорошо приглядываю за маленькими. Почему бы их не оставить с бабушками, когда выбираешься на встречу с друзьями?! Устроившись в углу комнаты на полу, взяв со столика для рисования листок и парочку карандашей, я принимался водить ими по бумаге, пытаясь абстрагироваться от детской возни. Зачем меня-то запирать здесь с ними? Я мог бы вместе со взрослыми сидеть!

Сквозь прозрачные пластмассовые перегородки «детской комнаты» я увидел, как вошли три женщины и девочка чуть младше меня. Они, кажется, и не собирались отправлять её сюда, ведь это загон для малышей! Наверное, только со мной так поступали, и это было обидно. Потому-то я и не любил эти праздничные вылазки и старался делать так, чтобы мама оставляла меня дома. Специально проказничал, чтобы позлить, и тогда, думая, что таким образом наказывает, мама уезжала одна. Ну а я, почувствовав свободу, звал друзей, и мы бесились, переворачивая квартиру вверх дном… Потом мне, конечно, влетало и, кажется, мама начинала догадываться…

– Вот, держи.

Медсестра протянула мне пакет с двумя бутербродами. Воспоминания отхлынули, как прибой.

Я почему-то медлил брать пакет. Затем, переборов свою мнительность, взял, быстро развернул и откусил. Колбаса, сыр, масло и чёрный хлеб давали убийственно-вкусное сочетание. Казалось, что это был самый лучший бутерброд в мире. Медленно прожевав, я понял, что медсестра до сих пор смотрит, и чуть не поперхнулся.

Она улыбнулась, светясь благодарностью. Наверное, эта женщина относилась к тому типу людей, которые любят жертвовать и получать от этого душевное удовольствие, и таким образом чувствовать себя абсолютным добром или ангелом во плоти.

– А ещё я вот что принесла, – и она протянула коробочку вишнёвого сока с трубочкой.

– Спасибо, – поблагодарил я, вонзив трубочку куда надо. Очень хотелось пить, и я мигом осушил упаковку.

Наконец я прикончил бутерброды. Медсестра всё это время сидела рядом. Потом попыталась погладить меня по голове, но я увернулся, бросив на неё недовольный взгляд исподлобья.

– Тебе домой пора, тут нельзя находиться ночью, – сказала она.

– Я не знаю, как добраться домой.

– А где ты живешь? – поинтересовалась эта добрая женщина.

Я назвал ей адрес, и она предложила проводить меня.

– Вам правда нетрудно? – засомневался я.

– Завтра приедешь к маме, – как бы приказала она.

Зачем она тратит свое время на какого-то малознакомого десятилетнего ребёнка?

А ещё я понимал, что мне и правда домой пора. Даже охранник сменился, в отличие от моей теперешней ситуации.

– Я рада оказать помощь тому, кто в ней нуждается. Да и в вашем районе у меня бабушка живёт.

И я согласился, хотя одному дома тоже находиться очень жутко, но, по крайней мере, ты в своей крепости! Ты хоть в какой-то степени чувствуешь себя защищённым!

– Вам можно отлучаться с работы? – спросил я, не понимая зачем.

– У меня уже закончилась смена, – с улыбкой ответила она, приглашая выйти на улицу.

Снаружи уже было совсем темно, горели фонари, освещая больничную аллею, а тёмное ночное небо усеяли звёзды. Типичный август. Говорят, именно в августе случаются звездопады, и, если успеешь загадать желание, пока падает звезда, оно сбудется. Я пристально стал вглядываться в небо.

Пока мы шли до остановки, медсестра пыталась разговорить меня глупыми детскими вопросами про мультики. Я отвечал неохотно: создавалось ощущение, что в мой внутренний мир пытаются проникнуть.

Дошли до остановки.

– Мне львёнок там нравится! – воскликнула медсестра, присаживаясь на лавочку в ожидании маршрутки, которая довезла бы нас туда, куда нужно.

– А мне жалко его папу, – ответил я, но тут же поспешил добавить: – Но я над ним не плакал. Ведь это только девочки плачут, а я – мужчина. Да и признаваться в этом как-то глупо. Если тебя что-то заставило прослезиться, лучше держать в себе, чтобы не смеялись.

– Разве плохо, когда что-то настолько сильно трогает твою душу… – попыталась сказать она.

– Не знаю! – ответил я, насупившись. Мы погрузились в молчаливое ожидание.

Мои одноклассники смеялись над мальчиком, который ревел из-за того, что у него на глазах воробья съела кошка. Они обзывали его «слабачком» и «нюней». Нет, я не принимал участие в издевательстве над мальчишкой, наоборот, пытался заставить перестать его обзывать. Мне всегда было неприятно, когда обижают тех, кто не способен дать отпор, потому что не уверен в себе. Я даже подрался с самым задиристым одноклассником. За это я получил титул «мамка нюни», а ещё мне объявили бойкот и шпыняли недели две, пока не надоело. Глупые дети, когда они в таком возрасте, очень хотят дразниться. Но, знаете, ни за какие деньги я бы не позволил, чтобы мальчики из класса видели, что меня трогает смерть отца львёнка.

Подошла маршрутка. В автобусе мы ехали молча. Он был почти пустой. Медсестра заплатила за проезд и хотела пару раз что-то спросить, но понимала: мне сейчас не до этого. Наконец, после получаса езды, я узнал знакомые очертания своего района и мы вышли на моей остановке. До дома оставалось недалеко, только миновать магазин и углубиться во дворы. Правда там никогда не работали фонари и ходить было жутковато. Сколько не жалуйся!

– Как же я проголодалась! – сказала медсестра, когда мы прошли мимо магазина, который в это время уже не работал. – Надо обязательно навестить бабушку.

Я не понял, к чему это было сказано. Наверное, по бабушке соскучилась, подумал. Когда мы стали углубляться во дворы, мне стало не по себе, а по всему телу побежали мурашки. Казалось, что на улице быстро холодеет, и стали замерзать руки. Поёжившись, я позволил медсестре завести себя в арку, которая отгораживала один двор от другого. И в этот момент что-то изменилось. Я услышал жуткое шипение, а в следующий миг в плечи вцепились когтистые лапы и меня больно придавили к стене. Онемев от ужаса, я уставился на то существо, что ещё недавно прикидывалось медсестрой. Глазища существа вылезли из орбит и налились кровью, изо рта торчали клыки, а нос был длинным и крючковатым; вместо волос на голове выросли длинные чёрные перья. Оно сжимало мне плечи, впиваясь когтями в плоть. Было очень больно.

– Пустите! – вымолвил я в ужасе. В её глазах была жажда крови. Мозг отказывался верить в происходящее.

Неужели это так шутит воображение? Со мной такое случалось. В нашем мире не должно быть никаких существ из фильмов ужасов или страшных сказок!

– Наконец-то я поем! – шипело существо, наклоняясь ближе.

До чего же зловонное дыхание! Я попытался закричать, но одна из цепких рук перестала впиваться в моё плечо и заткнула мне рот так, что не стало хватать воздуха. А ещё эта лапа была холодная, как у мертвяка.

– С тобой произойдёт то же, что и с другими маленькими доверчивыми детками! Согласись, хорошее прикрытие я выбрала?

Я что-то промычал, даже впился в её руку, ощущая всю мерзость существа, но оно не почувствовало ничего. Вторая рука держала меня крепко и не давала вырваться.

Неужели я действительно умру вот так? Меня била дрожь. Наверное, не стоит думать, как это – чувствовать, как в твою шею впиваются такие большие и острые клыки.

– Бедный глупый мальчик, я тебя съем, а никто и не спохватится, – шипело чудовище.

Я начал задыхаться, поскольку пути, по которым воздух должен поступать в лёгкие, были практически перекрыты.

– Твоя мама умерла, а эти идиоты даже не вспомнили о её сыночке. А я специально разузнала! – кажется, она издала что-то вроде смешка, но оно больше походило на рык. – А значит, никому ты не нужен и никто не будет против, если я тебя сожру!

Я дёрнулся, но безрезультатно. Неужели мамы больше нет?!

Хотелось кричать. Быть такого не может, мама жива! Это кошмарный сон, в который я попал, когда заснул на стуле в больнице! Но во сне же не чувствуют боли? А мне больно. Неужели я позволю этой монстрюге меня сожрать? Но шансов на спасение нет. Тварь очень сильна.

Она зашипела, приготовившись вцепиться мне в шею своими клыками. Я зажмурился, безрезультатно пытаясь кричать. Но вдруг хватка монстра ослабла, эта штука прекратила зажимать мне рот, и я упал на мостовую, вдыхая порции прохладного воздуха.

Монстрюга отвернулась, что-то попало ей в одну из конечностей, заставляя конечность повиснуть, как тряпка. Чудище зарычало, и в следующий миг я увидел высокую девушку в чёрном кожаном костюме. Её волосы были ярко-лиловыми до плеч, и она ухмылялась, задорно сказав:

– Может, выберешь себе равного противника?

В руке она держала серебристый пистолет.

– Ты ещё кто? – рыкнула бывшая медсестра. – Ты не смеешь прерывать мой пир!

– Я выслеживала тебя половину месяца, создание Хаоса. Думаешь, позволю ускользнуть?

Чудище яростно зашипело и бросилось в атаку, но девушка увернулась и выстрелила светящимся синим лучом, однако промахнулась.

– Ничего, сожрать вас обоих – двойное удовольствие! – издала рык монстрюга, резко подавшись в сторону девушки. Её движения были хаотичны и быстры. Девушка уворачивалась, пытаясь поймать цель, и непонятно было, кто у кого на мушке. В следующий миг заряд из пистолета попал в цель, продырявив голову «медсестры». Чудовище упало и затихло. Интересно, зачем молодая особа за меня заступается или это – простое совпадение?

– Вот и все, никто о тебе не узнает. Стереть всё, – девушка склонилась над поверженным врагом, вызвала синее свечение из наручных часов, которое окутало труп чудища. Тело исчезло, а девушка выключила свечение и убрала пистолет.

«Кудрявый рыжик», кусочек солнечного лучика…

Я лежал, пытаясь справиться с одышкой. Мозг отказывался понимать то, что произошло. Девушка подошла и склонилась надо мной. Мои глаза были открыты.

– Я думала, ты без сознания, – сказала девушка не слишком довольным тоном. – Ты не должен был меня видеть!

– В-вы к-кто? – слабеющим заикающимся голосом спросил я. Мне показалось, что я теряю сознание, а её голос раздаётся уже где-то далеко.

– Неважно, – она склонилась и стала прощупывать меня на наличие повреждений. – Ну не оставлять же тебя здесь!

– Ты – мамина коллега?

– Нет, я – друг.

Ещё одна странная личность, подумал я. В ушах звенело, ноги и руки немели. Болело плечо.

– Ты должен уметь защищать себя, Саймон. Поверь, ты бы с ней справился, если бы…

– Ч-чей т-ты друг? – мои мысли уже готовы были отключиться.

– Твой, – мягко произнесла девушка.

В этот момент я уже окончательно потерял сознание, проваливаясь в страшную чёрную бездну.

***

Я проснулся от запаха жареной курицы и выглянул из-под одеяла. Я – дома, в своей комнате, на своей кровати. За окном светит солнце, свет натыкается на оранжевые занавески, не смея нарушать полумрак. Шкаф, ковёр, письменный стол, картины на стенах – всё на своих местах. Моя одежда аккуратно сложена на стуле стопочкой, а возле кровати – тапочки, словно два хомячка.

Я присел и попытался привести мысли в порядок, вспомнить, что вчера было… Как я оказался дома? Последнее, что помнил, это то, как жуткая кровожадная тварь пыталась меня сожрать и в этот момент ей помешала женщина, назвавшаяся другом. Если это она меня домой принесла, то откуда узнала, где живу?

Почесав затылок, я подумал, что, может быть, всё, что произошло вчера, было глупым сном, и мама сейчас на кухне, готовит завтрак, и ни в какую больницу не попадала, и никто в неё не стрелял? Да, это просто жуткий сон, других объяснений нет!

В этот момент дверь в мою комнату открылась, и показалась та самая медсестра, что провожала вчера домой и «случайно» потеряла человеческий облик. Выглядела она аккуратной, без всяких кровоподтёков, клыков, синяков, длинных когтей, и её кудрявая причёска сидела идеально ровно, словно эта женщина только что вышла от парикмахера.

Увидев её, я дёрнулся на противоположную сторону и чуть не свалился с кровати, опасаясь неведомого.

– Я курицу пожарила и сделала пюре, решила покормить, когда проснёшься, – сообщила она, словно отчитывалась: тон не был похож на тот милый, которым она разговаривала в больнице.

Если она здесь, то всё, что случилось вчера, происходило на самом деле? И в маму стреляли… От мысли об этом становилось жутко тоскливо. Я молчал, настороженно глядя на медсестру, кожей чувствуя исходящую от неё угрозу. Может, она оборотень? Может, она не помнит, что превратилась и набросилась на меня?

– Чего это ты так смотришь? – нахмурилась медсестра, не проходя дальше дверей. Её поведение категорически отличалось: казалось, будто она и не старается быть мягкой и тёплой, как мамин свитер. А ведь в больнице производила именно такое впечатление.

Сейчас её тон был резкий, деловой и слегка грубый.

Мне хотелось спрятаться, укрывшись одеялом с головой, но такие выкрутасы уже не прокатывают. Когда ты школьник, уже не веришь в то, что одеялко спасёт от всех бед, а когда тебе было лет пять, ты верил в то, что оно сможет уберечь от любой Бабайки.

– Вчера вы хотели меня убить и съесть.

Я не переставал сверлить её недоверчивым взглядом, сжимая кусок одеяла в руках.

Если она сейчас снова превратится и набросится, то шансов выжить нет.

– Правда? Когда? – усмехнулась она, как будто я всё придумал, медленно приближаясь к кровати. – Нельзя путать сны с реальностью. Попрошу у детского врача, чтобы выписал тебе направление к психологу. Я же понимаю, пережить такой стресс…

– Но… вы…

– Послушай, когда я провожала тебя домой, то ты вдруг потерял сознание. Упал в обморок, потому что получил серьёзное нервное потрясение. А детская психика так ранима. Если удивляешься, почему я здесь и трачу своё время на всяких неблагодарных детей, то можешь не волноваться. Ты сам назвал мне адрес, а ключи были в твоём кармане. Я донесла тебя до дома и уложила. Утром решила проследить, чтобы ты хорошенько поел, когда придёшь в себя.

– Ясно, – вздохнул я. Её объяснение было убийственно логичным.

– Так что вставай и иди ешь, – скомандовала медсестра, отходя от моей кровати.

Я поплёлся на кухню и сел спиной к окну. Желудок, предчувствуя вкусную еду, подал сигнал. Медсестра положила мне зажаристую ножку курицы и села напротив, не отводя заинтересованного взгляда. Было неприятно жевать пищу под пристальным взглядом, аппетит сразу пропал. Осталось только физиологическое жевание.

Когда я почти «сжевал» ножку, отчаянно затараторил дверной звонок. Кто-то упорно придавил его пальцем и ждал выхода хозяина.

– Сиди, – скомандовала медсестра и ушла открывать дверь.

Через минуту в прихожую ввалился мой отчим Веригус и, ткнув в женщину пальцем, спросил:

– Ты кто такая?

– Просто помогаю этому мальчику… – начала было оправдываться медсестра, но отчим её перебил.

– Я его забираю, – отрезал мужчина. – Его мать вчера умерла.

Я, услышав это, вздрогнул. Значит, это правда? Значит, мамы больше нет?

Я отшвырнул тарелку с недоеденной курицей. Нужно сходить в больницу, вдруг отчим врёт?!

– Собирай вещи, – грубо скомандовал Веригус, стоя в проёме кухни.

– Мне нужно к маме, – ответил я.

– Твоей мамки больше нет…

– Это неправда! – крикнул я, вскочив.

– Ты теперь будешь жить со мной.

Невозможно было понять его настрой: жалел он или, наоборот, был рад такому раскладу.

– Нет!

– Болван, – с этим словом отчим подошел и, взяв меня за шкирку, потащил в прихожую…

***

На похороны мы не ездили. Отчим считал, что нам там делать нечего. Я не знаю, любил он маму или нет. Казалось, что любовь и Веригус – несовместимые понятия.

И зачем он оформил опекунство надо мной?

Недолго продлилось наше совместное проживание. Веригус был отравлен на корпоративе собственной компании, а меня через суд отправили на воспитание к тёте Ире, двоюродной сестре матери. Больше про родственников я ничего не знал.

Года через четыре мы переехали в Зебровск, столицу Зебландии. Обосновались на улице Корди в доме 28 около городского парка.

– Может, пойдёшь прогуляешься? – поинтересовалась тётя Ира, заглядывая ко мне в комнату, – последняя неделя лета, как-никак.

Я не ответил, продолжая что-то рисовать карандашом в альбоме.

С тех пор как сюда переехали неделю назад, я безвылазно сидел в комнате, окружённый бесчисленными рисунками.

– Ты что, не слышишь, что я говорю! – рассердилась тётя Ира. – Хватит изображать затворника.

– Сейчас, – буркнул я, не выпуская карандаша и продолжая рисунок.

– Покажи, что ты там у тебя… – она выхватила альбом.

Я молча наблюдал за реакцией, интересно, конечно, как она протекает, но неприятно, когда вот так выхватывают из рук! Тётя знала, что я обычно изображаю или острые скалы, о которые бьётся морской прибой, или грозу, или спешащих куда-то серых людей посреди пустыни… или что-то в этом роде. Хотя чаще всего, рисовал портрет матери.

– Кто это? – удивилась она, увидев, что на рисунке изображена девушка, а сам он очень похож на чёрно-белую фотографию.

– Я не знаю, – честно признался я. – Она мне приснилась.

– Приснилась? – удивилась тётя.

– Да, – кивнул я.

На самом деле таких рисунков у меня было много. И на всех изображена девушка из сновидений. Вам ведь неприятно, когда лезут в вашу жизнь? Вот и я ничего не рассказывал тёте.

– Ладно, – тётя Ира вернула альбом. – Но сегодня ты должен выйти на улицу!

И вышла из комнаты.

Я разглядывал своё творение. Девушка смотрела на меня и улыбалась, на голове у неё красовалась корона с рубинами, а на руках сияли многочисленные браслеты. Длинное белое платье окутывало ноги. Я глядел на неё как зачарованный и настроение моё улучшалось. Я мог часами рисовать её и разглядывать. Помедлив немного, пририсовал два белых крыла, в голове всплыла картинка из детства – «Царевна-лебедь». Казалось, она сейчас выпрыгнет из альбома и полетит. А что? Я был бы только рад! Вернул в реальность меня окрик тёти, напоминающей про улицу.

Я вышел. Тёплый летний ветер погладил волосы. Постояв минут пять возле подъезда и ощутив запах жареной рыбы, решил вернуться в дом, но меня остановил мужской голос:

– Что-то я тебя раньше не встречал! Привет! Вы недавно переехали? – этот вопрос задал кудрявый паренёк в синей кепке, намного ниже меня ростом. Я остановился, раздумывая, надо мне это новое знакомство или нет.

– Эй! Ты глухой? Я вроде как поздоровался! – возмутился тот, пытаясь помочь жестами объясниться.

– Я вроде как тоже! – съязвил я. Такой неожиданный ответ привёл парня в недоумение.

Но дверь подъезда открылась и вышла тётя Ира.

– Вот ты уже и друга себе нашёл! – воскликнула она.

– Дмитрий Морквинов, живу в соседнем доме, – отрекомендовался друг.

– Тогда проходите к нам, попейте чаю, пообщайтесь, – решила за нас тётя. – А я пойду куплю чего-нибудь вкусненького.

– Ну пойдём, что ли…

***

– У вас тут мило, – оценил «гость», снимая ботинки.

Я понимал, что так быстро от него не отделаться, и сердито смотрел, как гость снимает кепку и приглаживает кудрявую челку перед зеркалом.

– Чего ты злишься? – заметил гость.

– Вовсе я не злюсь.

– Общаться со мной не хотел, а сейчас мечтаешь спровадить. У тебя вообще друзья есть или ты людей ненавидишь?

Я не знал, что ответить, это было слишком нагло с его стороны. Друзей у меня вообще не было. Ни в этом городе, ни в прошлом. После смерти матери, внутри что-то перевернулось, я стал замкнутым и предпочитал одиночество. Даже с Оважкиным поссорился.

– Судя по ответу, – заметил Морквинов, – друзей у тебя нет. Можно пройти?

И он направился к моей комнате, в которую я даже тётю Иру старался не пускать без разрешения.

– Меня, кстати, Дмитрий зовут…

– Саймон…

– Ну вот мы и познакомились! – улыбнулся Дмитрий и протянул мне руку.

Я пожал руку в ответ. В комнате его взор привлёк письменный стол, заваленный рисунками. Я не хотел, чтоб он их увидел, ведь это, в конце концов, личное! Но Дмитрий уже держал в руках один рисунок, тот самый, который видела сегодня тётя Ира.

– Это ты сам нарисовал? – удивился Дмитрий.

– Положи на место! – потребовал я.

– Кладу, кладу, – ответил тот. – Красиво рисуешь. Кто это?

Я смутился. Про девушку из сна рассказывать вообще не вариант.

– Да так, просто, – буркнул я.

– Можно я его возьму? Кузине своей покажу. Ты не представляешь, как она похожа на неё! А покажи ещё?

И, не дождавшись ответа, он взял остальную кипу, сел на кровать, принялся разглядывать. На первых трёх – та же самая девушка.

– Можно, я возьму этот рисунок? – повторил просьбу Дмитрий. – У тебя таких миллион, ещё нарисуешь.

– Зачем? – я был немного шокирован таким наглым заявлением.

– Я ж говорю, кузине показать. Она очень похожа. Жалко, да?

– Ладно, бери и уходи. Что-то голова болит, – соврал я, желая поскорее от него отделаться.

– Проблемы со здоровьем? Понимаю-понимаю. Поэтому и не гуляешь. Я пойду. Но, можно, приду ещё как-нибудь?

– Как-нибудь потом…

Дождавшись звука закрывшейся двери, я подошёл и закрыл её изнутри.

***

Следующим утром, меня разбудил телефон в коридоре. Спросонья я подумал, что тётя Ира возьмет трубку, но она не спешила этого делать. Наверное, ушла в магазин…

Тут я вскочил с кровати, боясь не успеть ответить, и бросился в коридор.

– Я уж думал, никого дома нет! – послышался из трубки голос Димы.

– И как ты догадался, – недовольно ответил я (какой же этот Димка настырный). И зачем ему тётя Ира наш телефон дала?!

– Да ладно тебе! Я тут подумал, может, ты завтра придешь ко мне в гости?

– Зачем? – общаться мне не хотелось.

– Моей кузине очень понравился твой рисунок.

– Ну и что…

– Как это – что? Она сказала, у тебя талант.

– И что?

– Ты ведь придёшь завтра? Я вас познакомлю.

– Не хочу…

– Брось! Тебе не следует киснуть дома! Надо развеяться. Приходи, – молитвенно протянул Дима.

– Ладно, приду, – согласился я, представляя, что его кузина, это моя картина. Заинтриговал.

– В три, хорошо?

Я молча повесил трубку. Зачем согласился? Ладно, денёк потерплю этого назойливого «друга», а потом отделаюсь!

На кухне меня ждал остывший чай в бокале, из которого предательски свисала ниточка с этикеточкой, два бутерброда с сыром и ветчиной и половинка яблока. На холодильнике, придавленная магнитом в форме собачки висела записка: «Саймон, я ушла в парикмахерскую. Пока я там, сходи запишись в библиотеку и купи себе тетрадей к школе. Деньги на подоконнике рядом с кактусом».

Подчиняясь записке, я вышел на улицу, кишащую занятыми людьми. Час пик, что ли? Найти библиотеку оказалось делом нелегким. Молча, ведомый своей интуицией, я направился по одной из главных улиц. Народ, особо не церемонясь, толкался, желая успеть туда, куда торопился. На жёлтом здании канцелярского магазина приветливо качалась вывеска «Школьная распродажа». Около входа мне сунули флаер из магазина бижутерии, и я еле отвертелся от паренька, раздающего листовки с кандидатом в мэры.

Казалось, я войду в магазин и вся уличная суета останется позади, но ошибся. На меня тут же натолкнулся толстый мужичок с пакетом продуктов, а потом, не удосужившись извиниться, скрылся с глаз. Всё ещё сжимая в руках флаер, я разглядывал обстановку. Похоже, когда-то это здание считалось дворцом, построенным в семнадцатом веке, но в современную эпоху его отдали под магазин и теперь здесь находится лес из книжных шкафов. О былом величии напоминала лишь огромная люстра под самым потолком, на которой уютно расположились позолоченные амурчики.