– А как же любовь? Бог же должен любить. Тех, кто в него верит хотя бы? – спрашиваю я.
– Любовь господская существует только в виде власти, – с насмешкой в голосе отвечает Зайка.
Господская? Он боится моей власти над ним? Я решаю повернуть Зайку к мыслям о себе:
– Какую любовь предпочитаете Вы сами?
Зайка сжал кулаки и плотно приставил их костяшками друг к другу:
– Подумываете, как бы пристроиться ко мне? Мне любви Вашей не надо, я надеялся на терапевтическую помощь.
– Помощь предполагает желание измениться. Вы, похоже, просто получаете удовольствия от процесса. Не буду скрывать, я тоже. Мне интересно с Вами.
– Я сейчас не понял. Мне так-то есть куда ещё деньги потратить и время. Интересностями с другими занимайтесь. Это Вы кормитесь процессом, а мне нужен результат.
Зайка покосился на голову птицы и замолчал. Я откладываю планшет и говорю:
– Хорошо, давайте попробуем. Может любовь Ваших родителей была слишком властной? Господской?
Зайка снова водружает на себя венец. Скосив глаза наверх, он крутит его. Зайка увлечен примеркой, игнорируя мои вопросы.
– Опять, родители. Не работает это со мной, док, я же говорил. К слову, в детстве отец решил проблему моего плохого поведения за один раз: отлупил, потом затащил в ванную… или наоборот было, не помню, наполнил раковину водой и сказал, что если еще хоть раз, то утопит прям здесь. И знаете, помогло. Грубо, но в результате удачно.
Меня охватывает злость. Вот так с ним надо что ли? Хочет насилия? Брезгливость совсем пропадает, и я поднимаю пакет с мёртвой головой ворона.
– Ага, и работало это до тех пор, пока Вашего отца не стало.
Острая боль в висках. Так, спокойно. Я умею работать с этим. Я представляю себе боль в виде шарика, придумаю ему цвет, материал и форму траектории, по которой он покинет меня. Глупый приём магического мышления, который почему-то срабатывает всегда. Эта боль жёлтая и тяжёлая как слоновая кость. Отскочив от моей головы, шарик рикошетит от стены, задевает голову клиента и катится под диван. Зайка сидит напряжённо. Теперь уже он откровенно ненавидит меня:
– Вы совсем слова не понимаете, док? Ещё хоть раз заговорите о детстве…
– Утопите в раковине? – я поднимаю пакет выше и трясу сильнее, – к слову, ворон про что каркал, тоже про Ваше детство?
Журнальный столик переворачивается в сторону окна, и рука Зайки хватает меня в районе груди. Зайка тащит, затем встряхивает моё послушное тело и прижимает к стене так, чтобы закатное солнце слепило мне глаза.
– Решил напоследок поиграть со мной в игру: «все проблемы из детства»? Ребëнка обмануть же проще? Загнать меня в угол и выставить дураком? Что если я теперь это сделаю с тобой? Давай я тебе головушку быстренько вскрою, почищу лишнее?
Я резко дёргаюсь в моменты, когда, кажется, хват становится слабей, и Зайка с удовольствием наблюдает за моими жалкими попытками вырваться.
– Отпустите, мне больно, – говорю я, совершая очередной рывок.
– А Вы побудьте с этим. Психологи говорят, что важно не подавлять чувства. Мне чужие теории вкладывать в голову не надо. Я в себе разобраться хочу.
– За-зайка, да что вы от меня сейчас хотите?
– Хочу понять природу моей боли. Почему я отрываю птицам головы? Ворон же был не виноват в том, что напомнил мне Вас.
– Видимо, всё-таки он провинился.
Зайка сжимает кулаки ещё сильнее. Я рычу как дикий зверь, пытаясь высвободиться. Замахиваюсь, чтобы врезать Зайке по лицу, но получается только сбить венец с его головы. Жёлтые шары бьют по голове Зайку, отскакивают и разбегаются по полу. Бесполезная визуализация. Придётся атаковать своим лучшим оружием. Моё тело беспомощно расслабляется в руках Зайки, и я начинаю говорить: