Запах судьбы

28. Снова Топольки

Когда Настя повзрослела, то стала ездить к бабушке Лиде и деду Матвею на автобусе в деревню Топольки.

Бабушка Лида – приземистая толстушка с маленькими добрыми глазками-бусинками, гладкой кожей без морщин и когда-то чёрными, а теперь седыми волосами. Про такое лицо как у бабули принято говорить «хорошее», и дело тут не в отсутствии морщин и не в чертах лица. Хорошее, красивое лицо – это доброе лицо; им приятно любоваться, от него веет любовью, спокойствием, участием и щедростью. Такая, знаете ли, благородная старческая красота. Не зря говаривают, что в старости душа проглядывает, просвечивает, и становится понятно, что ты за человек, какую жизнь прожил, достоин ты рая или же нет. Такие лица бывают у святых и у людей, которые живут сердцем.

Нельзя сказать, что бабушка горя и слёз не знала: знала. Она прожила тяжёлую жизнь, полную работы, страха и обид, но душевного тепла и задора не растеряла. Бабушке помогал жить лёгкий характер: и так ладно, и так хорошо.

Была у неё одна малюсенькая слабость: каждый раз, приезжая в райцентр, бабушка Лида покупала вкусное мороженое, ела его с наслаждением. Рождённая до войны, она, старшая дочь, редко видела сладкий кусок – отдавала младшим братьям-сёстрам, а было их, меньших, четверо. Теперь можно было побаловать себя вкусностями. Такой было бабушка.

А каким был дед Матвей? Он до глубокой старости сохранил удивительно прямую осанку и статность, голову всегда держал высоко, горделиво. Светлые волосы с рыжинкой никогда не посетила седина. Взгляд строгий, внимательный – настоящий хозяин. Ольга Матвеевна часто говаривала, что её отец – жизнелюб, хоть частенько и ворчал, но на самом деле жизнью был доволен и жить планировал долго. Больше всего на свете он любил работать, да не абы как, а до изнеможения, с полной отдачей делу.

Непростой, сложный он человек, да… но интересный. С детства избалованный прабабкой Ириньей, он был заносчив и честолюбив. Порой резкий, но открытый, без подвоха, нежадный. В деревне его ценили за трудолюбие, но побаивались, особенно лодыри; они, завидев Матвея издали, разворачивали носки сапог в обратную сторону. Были ли у него близкие, задушевные друзья? Да – в молодости, но все они недолго топтали эту землю.

Деда Матвея порой раздражали маленькие внуки. Все-то ему мешали: включит телевизор громко, и не дай Бог кому проскользнуть мимо – всё, туши деревню! Со свету, конечно, не сживёт, но испепелит строгим взглядом.

Когда он ложился спать, по дому нужно было ходить на цыпочках, зато он не считался с другими – врубал приёмник или телевизор на полную громкость в пять утра и никто не смел пикнуть, что шумно.

В молодости дед Матвей был красивым, статным – сразу бросался в глаза, но от жены не погуливал. Полюбовниц он не заводил, но, однозначно, в такого мужчину грех было не влюбиться.

И вот однажды, вскоре после того, как он вернулся из санатория, в Топольки пришло письмо. Какая-то курортница положила глаз на Матвея, а потом не сдержала своих чувств да и написала ему – где-то узнала его адрес.

Почтальонша передала письмо Лиде. Ох, что тут и было! Лида собрала детей и ушла к матери в соседнюю деревню. Матвей рассердился. Он пришёл к жене и пригрозил ей:

– Коли не вернёшься, то всю скотину нарушу.

Покорная Лидия повелась на запугивание и вернулась.

Дети сызмальства побаивались своего отца и никогда не смели ему перечить. Лида всё больше помалкивала да терпела, за то и прослыла человеком с золотым характером. Ей бы взбунтоваться и показать супругу почём фунт лиха! Да какое там…

Шли годы. Время от времени дед разыгрывал спектакли, устраивал театр одного актёра: он вызывал к себе своих детей, требовал, чтобы они незамедлительно являлись к нему, и делал вид, что умирает. «Умирал» он уже бесконечное количество раз, трепля нервы всем: и жене, и детям. Ему нравилось, что они бросали свои дела и приезжали к нему, нравилось читать тревогу на их лицах и страх в глазах. Бывало, звонит бабушка: «Дедке кваску захотелось!» И нужно было везти квас, а путь неблизкий, около шестидесяти километров в одну сторону будет! Везли…

Но уж нужно отдать должное: дед был щедрым как никто другой. Односельчан в беде никогда не оставлял. И детям, и внукам всегда деньгами и продуктами подсоблял, и с жильём всем помог, а сам жил в старом-престаром доме, а мог бы отгрохать себе особняк и на золоте есть. Дожил старик до глубокой старости – у них в роду все были долгожителями. И всё так же, как в далёкой молодости, работал, трудился, без дела никогда не сидел. Ещё давно, в колхозе, он работал на трелёвочнике, который ездил потихоньку, не спеша. Теперь на своём обычном, колёсном тракторе он тоже ехал так же медленно, как и на гусеничном, чем вызывал улыбку у тех, кто наблюдал эту картину.

… Итак, Настя ехала в Топольки.

Каждый свой приезд внучка начинала с уборки: у неё в крови была любовь к чистоте. Настя привыкла, что в родительском доме всегда чисто, у каждой вещи есть своё место. У стариков на порядок не оставалось сил и времени: попробуй-ка справиться с огромным стадом, сенокосом, огородом и картофельными полями. А ведь сколько дел нужно переделать кроме этого – не счесть…

Повсюду стояли пластмассовые кладбищенские цветы – их дед дарил бабушке, потому что они не вяли, не портились. Настя втихаря понемногу избавлялась от этой пакости – не место похоронному атрибуту в жилом доме!

В остальном же Насте нравились Топольки. Бабушка Лида – душа этого дома – топила русскую печь, и дом оживал. Стряпала бабуля вкусно, стол ломился от еды. Чего там только не было: серые щи из крошева (перед тем, как попасть на стол, они долго томились в прогорающих углях); картофельная запеканка, пышные пироги с румяной корочкой, ватрушки, воздушные олашки, пирог «рыбник». Выпечку бабушка накрывала чистым полотенцем. Зимой бабушка делала холодец, а потом приговаривала, сильно окая:

– Мясо варила, так не горазд холодец подвытопился.

Больше всего Насте нравилось топлёное молоко из глиняного горшочка. Она доставала из ящика расписную деревянную ложку (обычной металлической было неинтересно есть), прокалывала застывшую коричневато-жёлтую корочку и начинала орудовать. Топлёное молоко вкуснее вприкуску с колотым сахаром. Объедение! Когда дед и внучка ели горячее топлёное молоко, то шутя отвоёвывали друг у друга хрустящую молочную корочку.

– Оленька, у нас всё хорошо. Настеньку легко накормить – всё ест! – нахваливала бабушка внучку, мягко выводя звук «о». Она звонила от соседки бабы Дуси, у которой дома был телефон. У неё же покупали мёд – свежий, тягучий, янтарный – прелесть!

После трапезы Настя продолжала приводить дом в порядок: скоблила, оттирала, чистила, мыла, разбирала вещи в шкафах. Настя скрипела зубами и мыла, мыла, мыла… Уф! Чисто!

Рано утром бабушка разбудила внучку:

– Вставай, родимушка, я кашу сладила, – Настя поелозила щекой по подушке. – Сегодня пойдёшь с Виталькой пасти овец.

Виталька – бабушкин родной племянник, сын её самого младшего брата. Он на несколько лет старше Насти. Небольшого роста, хорошо сложен, темноволосый, с очень смуглой кожей – вот таким Настя впервые увидела Виталика. Из-под густых чёрных ресниц тепло, по-дружески смотрели выразительные зелёные глаза.

Ребята всегда помогали старшим по хозяйству, например, пасли овец или цыплят. Их с детства приучали к труду, чтобы не выросли лодырями и неумехами.

Виталик, маленькая Настя и соседский парень Денис пасли скот на поляне у леса. Мальчики сидели на крыше старой кабины трактора, а Настя – внутри. Ребята рассказывали анекдоты и делились деревенскими историями. Настя читала «Золотой ключик» – в местной библиотеке взяла.

Овцы щипали траву и косили глаза на ребят. Хитрая скотина! Стоит немного отвернуться, как они тут же бежали к лесу. Ребята спрыгивали с кабины и заворачивали стадо. Шерстяные комочки с недовольным блеянием ковыляли в обратную сторону. Сколько овец за все годы попало в зубы волкам – не счесть! Нужно держать ухо востро.

Когда Настя стала постарше, она уже пасла коров. Бабушка Лида, Настя и двоюродный брат Олежек, гостивший у другой своей бабушки, отправлялись на пастьбу. Светленький, быстроглазый балагур нравился всем деревенским девчонкам.

Олежек орал дурным голосом, ударяя веточкой по забору:

– Белянка, куда пошла?! Заворачивай! Долинка, пошустрее!

Стадо коров теперь пасли вперемешку с овцами. Телята и ягнята еле поспевали за мамками. Животные поднимали пыль столбом.

Нынче пошли пасти не в поле, а в лес – день выдался жаркий. Рядом с ухожей (так называется место для выпаса скота) ветер бороздил озёрную воду. Из неё выглядывали травинки – им всё нипочём: ни ветер, ни солнце. Плавно нагнутся к воде и вновь выпрямляются.

Животные разбрелись. Они щипали траву, а потом шли к озеру и пили тепловатую воду. Некоторые ложились под курсы и дремали, даже во сне жуя зелёную душистую жвачку. Хвосты, казалось, работали сами по себе: животные спят, а хвосты отмахиваются от надоедливых мух и слепней. Малышня – ягнята и телята – жались к мамам, дёргали их за соски. Бараны чесали рога о деревья покрепче. Один баран по кличке Чёрт, самый строптивый и с огромными закрученными рогами, невзлюбил Олежку за то, что мальчик дразнил его. Баран подкарауливал паренька, как только представлялся удобный случай. Что тут начиналось! Олег с гиканьем носился от Чёрта, ещё больше подсатанивая его:

– Эй, ты, кукарямбочка! Догони меня!

А Настя заливалась смехом и науськивала злюку:

– Взять его, фас!

Бабушка ворчала на ребят:

– Озорники, оставьте его! Не балуйте!

Чтобы Чёрт отстал от Олежки, бабушка подзывала барана и давала ему корочку хлебца:

– Бяша, бяша, замучили тебя эти нехристи! Поешь, поешь, Чёртушка!

– Ба, не балуй его, он весь хлеб слямзит! Ишь, какой разохочий до хлебца! – возмущался Олежка.

– Оставь его, – улыбнулась Настя.

А Олежек всё не унимался:

– Ну, Чёрт, чего глазы пучишь?

Сытому Чёртушке хоть бы хны: он посмотрел на врага осоловевшими глазами и, мекнув, улёгся под кустом – разморило.

Дети насобирали веток и развели костёр. Всякая нечисть – мошки, комары и слепни – недовольно полетели прочь. Не любят эти назойливые кусаки запах дыма.

Бабушка велела Настеньке набрать в маленькую кастрюльку воды. Настя побежала вниз с крутого берега, но не успела вовремя остановиться и зачерпнула полные сапоги воды – они были коротенькие, едва закрывали щиколотку. Олежек, прислонясь к осеку, посмеивался. Настя в долгу не осталась: сняла сапоги – всё равно ноги мокрые – зачерпнула воды и погналась за братом. Тот с гиканьем удирал от неё. Когда озорники набегались, Настя вернулась к костру.

– Бабушка, я в сапоги воды набрала.

– Ужасти! Сымай, повесь на ветки у костра.

Весь день, пока сохли носки и сапоги, Настя бегала по лесу босяком. Насобирала в алюминиевую калгашку душистых травок. Олежек тоже пособирал в бакляшечку ягод.

Бабушка и внуки пили вкусный чай: в кастрюльке с кипятком заварились веточки малины, земляники и брусники. Чай пили вприкуску с кирпичиками сахара. Вкуснота! Олежек насадил на палку кружочки колбасы, луковые колечки, помидоры – получилось замечательно – пальчики оближешь!

Коровы ленились есть траву – их разморила жара. Мало травы – мало молока, вот и следили ребята, чтобы стадо вернулось домой сытым.

В конце дня Олежек потушил костёр. Чёрт уже не бегал за ним – устал от жары. Трое – бабушка Лида и внук с внучкой – пересчитали животных и стали их заворачивать к заворам (к воротам из жердей).

С появлением стада деревня снова оживала.

– Нинка, забирай своего Чёрта! Больно ушлый он у тебя, – смеялась бабушка Лида. – Весь день рогами тряс.

– Ага, прохитренный, – поддакнула Настя. За несколько дней она уже набралась от бабушки новых слов.

– И дюже деловенный! – добавил Олежек.

– Да это ещё что! Он вчера ими свернул забор. Смотрю – а в огород зачесали и корова с телёнком, и все овцы. Я им кричу: «Ну что вы тут полозничаете? Паразиты!» Лёнька, раззява, заводи его! Бяша, бяша! На-на-на хлебушка! Будет буянить, отправим его на выселки!

Лёнька – внук бабы Нины, парень лет двадцати, догнал барана и сел на него. Не всерьёз, конечно, – шёл-то он сам. Чёрт от такой наглости как взвереснул, как пошёл крутить из стороны в сторону рогами! Батюшки святы! Но Лёнька тоже не лыком шит: схватил скотину за рога и поехал дальше, только успевая перебирать ногами.

– Ну что, напаслись? – спросила бабушка Лида. – Как отдохнёте, полейте огород и натаскайте в баню воды.

Олежек и Настя не устали – с хохотом носились друг за другом. Кто не успевал вовремя сделать ноги, тот оказывался облитым с головы до ног студёной колодезной водой. День удался на славу!

Через пару дней случилось вот что. Бабушка Лида пошла забирать у уже подросшего бычка пустое ведро. Глядь – а на стене, где висела верёвка, пусто. Бабуля перепугалась не на шутку – телёнок проглотил, наверное. Она побежала к ветеринару:

– Раинька, родимушка, спасай! Я пока другую скотину обихоживала, так бычок верёвку проглотил. Рёвушком ревит!

– Да ты что? Ты присмотри за ним, а то, может, и резать придётся.

Бабушка заревела. Пошла к дому, а у соседского забора лежит крохотная собачонка Муля, рядом с ней – та самая верёвка.

– Ты ж погляди на неё! Что делается-то! А мы чуть бычка не зарезали! Я уж думала, что окочурится! – бабушка подняла верёвку и убрала подальше, в сени. Наверное, бычок рогом подцепил верёвку, а Мулька забежала на двор и утащила её.

29. Соседи

Пора домой, в Мелёхино. Там уже заждались соседские девочки-погодки Натуся и Кристина. Когда они родились одна за другой, их родители – тётя Люся и дядя Паша Зорины с ног сбились: малышки плакали в два маленьких ротика. Дядя Павля был готов выполнять какие угодно поручения, лишь бы не нянчиться с пискушами.

– Павлик, кто пойдёт в магазин? – смеясь спрашивала тётя Люся.

– Я! – не раздумывая, отвечал молодой отец.

– Павлик, кто будет полоскать бельё на речке? – тётя Люся уже знала ответ.

– Я! – снова отвечал дядя Павля, прям как в фильме про знаменитого Шурика и его нерадивого напарника Федю.

Девочки выросли. Старшая Кристинка пошла лицом и походкой в отца, а капризненьким характером – в мать; младшая Натуся – лицом в тётю Люсю, а мягким добродушным характером в дядю Пашу.

Как всегда мамы наказали девочкам сходить за хлебушком в «белый» магазин, в тот, что по дороге к реке. Идут девчонки втроём, держась за руки, полдороги занимает их дружная цепочка.

Небо хмурится, вокруг всё потемнело. Уже и погрохатывает где-то. Подруги поторапливаются: боятся грома. Купили хлеб – тёплый, мягкий, ароматный – слюни текут. Пока шли до дома да поглядывали на тяжёлое небо, не заметили, как с одного бока объели каждая свою буханку.

Там, где давным-давно была церковь и кладбище, а теперь стоит клуб в окружении уродливо изогнутых, корявых вековых берёз, девочек настиг дождь. Они припустили, и дождь припустил. Бегу, смеются, визжат! Едва успели добежать до Настиного дома, как на улице хозяйничал ливень. Ему аккомпанировал гром и трескотала молния. Настя, Кристина и маленькая Натуся разом пискнули и стали сдвигать кресла. Накрыли их покрывалами – ну, чем не домик? Спрятались в «домик» и сидят, жмутся друг к дружке. Так втроём они и переждали непогоду. Потом откуда-то вернулась Ольга Матвеевна, полюбовалась на «домик» и на обкусанные буханки, театрально, выразительно покачала головой, улыбнулась:

– Ну что, сударыни, пойдёмте чай пить!

… Сильно забегая вперёд, добавлю, как сложилась судьба сестёр. Много чего произошло за эти годы, всего не опишешь, но главное рассказать следует. Старшая, Кристина, в пятом классе впала в кому, еле откачали. Оказалось, у неё был сахарный диабет. Девочка научилась самостоятельно колоть себе инсулин. Эта поганая болезнь расшатывала её когда-то крепкое здоровье.

Шли годы, девочки повзрослели, обе вышли замуж. На свадьбе у Кристины Настя была свидетельницей. Меньше чем через год состоялся развод – не сошлись характерами.

Младшая – Натуся – в юности любила одного парня, но первая любовь так ничем и не закончилась: парнишечка оказался бабником, бросил Натусю. Через несколько лет Натуся повстречала другого парня и первое, что она сказала своей маме, когда решилась рассказать о нём, было: «Мама, у него есть своя квартира». Всё остальное: чувства, характер, «ах, люблю – не могу», внешность, интересы – по боку. Главное – квартира. А почему так получилось? Потому что девчонкам с детства вдалбливалось в головы, что жениха надо искать обеспеченного, с жилплощадью, что он должен дарить дорогие подарки, а всё остальное – ерунда.

За квартиру она и вышла замуж, на верёвочке повела жениха в ЗАГС. На свадьбе его вдрызг пьяные дружки вели себя отвратительно, скандалили: если говорить каламбуром, то они надрались и подрались. Сам жених только и делал, что тянулся к водочке, а Настя и другие девчонки пытались его отвлечь и отодвигали бутылки подальше.

– Ой, что это? – удивлялся жених, отпив из рюмки воды.

– Это вода. Попей: вкусная!

– Да мне бы лучше водочки!

– А пойдём потанцуем! – и невеста с подружками тянули жениха подальше от стола. Так еле-еле и дотянули до конца свадьбы, правда, парень всё же успел порядком набраться.

Счастья такой брак не принёс. Муж кутил, пил – смотреть противно. Натуся всё терпела-терпела, родителям не жаловалась. В конце концов не выдержала и развелась. Они недоумевали: «Как так? У вас же всё хорошо было!» На что Натуся призналась: «Я вам просто ни о чём не рассказывала».

Личная жизнь у неё не складывалась, а так хотелось замуж: часики-то тикают. Не успевала расстаться с одним, как уже находился другой – запасной аэродром за спиной у нынешнего. Любовь на два полюса. Так и жила. А всё почему? Не могла она позабыть того, первого парнишку, потому с другими ничего и не клеилось. Всякий раз, когда она вспоминала о нём, её глаза светились восторгом и любовью, черты лица становились мягче, на губах – улыбка, голос – мелодичный, тихо-звонкий, мечтательный.

Старшая – Кристина – нашла свою любовь, была счастлива несколько лет. Любимый человек холил, лелеял её, задаривал золотыми украшениями, возил отдыхать на курорты, огромные букеты не успевали вянуть.

Кристина всегда была работягой и жизнелюбивым человеком. Купила земельный участок, выписала лес, построила дачу, посадила цветы – она их с детства сама сажала каждый год у родительского дома. У девушки был прекрасный вкус, она и одевалась утончённо, и вокруг себя умела создать красоту и уют.

А потом случилась беда… Износившийся от диабета организм не выдержал новой напасти: девушка разболелась. Её увезли в областную больницу. Кристина лежала в реанимации почти без сознания, потом у неё отказали почки. Девушка умерла в тридцать один год в последний осенний день…

В Мелёхине была одна примета, которая срабатывала всякий раз: если в деревне появлялся один покойник и до сорокового дня ещё кто-то умирал, то жди вскоре и третьего мертвеца. Когда один за другим убрались двое из Мелёхинского сельского совета, Роман Берестов, не особенно веривший в бабьи сказки, задумчиво сказал в один из вечеров:

– Кто же третий?

– Наверное, кто-то из стариков, им уж давно пора на кладбище, – так думали односельчане.

Ну кто бы мог подумать, что умрёт молодая девушка?

Незадолго перед этим соседка попросила у тёти Люси стол на похороны для своего умершего шурина. Потом уже обезумевшая от горя тётя Люся на чём свет кляла ту женщину:

– Да если б я знала, что ваш Колька потянет за собой мою Кристинку, да разве я дала бы тебе стол?

Можно сколько угодно говорить, что это суеверия, но всё же что-то страшное в этих совпадениях есть…

Года за два до смерти Кристина купила в салоне новенькую роскошную машину, оформила кредит. Её мама спросила:

– Кристина, ну зачем ты повесила на себя такой большой кредит?

– Понимаешь, мама, я знаю, что мне осталось недолго жить, вот хочу поездить на новой машине своей мечты. А потом, когда меня не станет, ты на ней будешь ездить.

Кристина предчувствовала свой скорый уход. Зрение резко ухудшилось, всё тело ломило, ноги болели – молодой организм рушился с каждым днём всё быстрее и быстрее. И вот она, смерть, пришла в гости…

Хоронили Кристину в белом красивом гробу – это был её любимый цвет. У неё и дома всё было белое, царское. Ольга Матвеевна рассказывала, что провожала Кристину в последний путь длинная колонна машин, людей приехало видимо-невидимо. Народу было много: Кристина была общительной и обаятельной девушкой.

Кладбище. Свежая земля. Венки и цветы покрывают могилу. В изголовье наспех установленного креста – фотокарточка. Та, которая с неё спокойно взирает на мир, уже никогда не сможет дышать, ощущать запахи, не услышит любимую музыку, не сможет поддержать беседу.

На похоронах Настя не присутствовала, не видела подругу детства мёртвой, поэтому та для неё навсегда осталась живой и весёлой девчонкой.

Через несколько дней после похорон Кристина приснилась Насте. Вот они вдвоём в деревянном тереме, Настя наблюдает со стороны, как Кристина в отчаянии пытается разобрать бревенчатую стену, но у неё ничего не выходит.

– Ох, Настя, хорош терем, да никак из него не выбраться! – стонет девушка.

Проснувшаяся Настя вспомнила сон, и покрылась мурашками: страшно…

Кристинин любимый человек словно окаменел от горя… Он и так был скромным и немногословным, а тут и вовсе ушёл в себя.

В один из лютых зимних дней Роман Берестов повидал Павла Зорина. Почерневший от горя, мужчина словно постарел на несколько лет, лицо осунулось. Перекинулись парой фраз.

– Мы сейчас к Кристине пойдём, – угрюмо промолвил Павел.

– Так как вы там пройдёте, вон сколько снега намело? – махнул Роман рукой на сугробы.

– Да у нас тропинка намята. Мы туда с Люсей каждый день ходим.

Роман промолчал, у него как ком в горле застрял, и глазам стало больно. Каково это – идти на могилку к своему ребёнку?!