Запах судьбы

14. На дворе

Однажды вся семья отправилась в гости к маминой сестре – тёте Кате, та заранее договорилась, чтобы в местном свинарнике для них оставили поросёнка. И вот купили они крохотного поросёнка, а тот, оставшись без мамки, всю дорогу испуганно повизгивал.

Водительских прав у папы не было, как и у большинства владельцев мотоциклов. Обычно, когда его останавливали, он говорил, что забыл права дома. Раньше с этим было не так уж строго. В общем, ехали на свой страх и риск. Да ещё с Настей и поросёнком. Касю спрятали в люльку под циновку. Поросёнок, закутанный в тёплую тряпку, был там же. Когда инспектор ГАИ остановил мотоцикл, то папа сказал, что забыл права дома. Пассажиры – Настя и поросёнок, спрятанные в люльке, не издали ни единого звука.

Крохотного малыша с розовым пятачком на пару дней принесли в дом. Проём, где не было двери, забаррикадировали двумя перевёрнутыми табуретами. Поросёнок оказался интеллигентом в первом поколении: за ночь «прочитал» несколько книг с нижней полки – их забыли поднять повыше. Клочки обкусанный, потрёпанных обложек живописно лежали на полу, как осенние листья. Пятачку всё простили, даже посмеялись – сами были виноваты: не доглядели.

Вместе с коровой и поросёнком на дворе поселился клевакий петух с куриным гаремом. Из дома просто так не выйдешь – хвать на крыльце прут и иди по своим делам. Петух налетал, делая жертве укол загнутым клювом. Пришлось взять другого хозяина для курочек.

Петрушка полюбился всем: добрый, но отважный и задиристый. Этот забияка бросался на крупных соседских кочетов и иногда возвращался окровавленным и с покосившимся гребешком. Но стоило ему оклематься, как он снова лез в драку.

Найдя вкусное зёрнышко или букашечку, Петрушка вертел головой: то левым глазом посматривал на находку, то правым. Потом, от волнения зачинал поквохтывать, зазывать кур. Желтоватые ножки с остренными когтями с ожесточением разгребали песок, так что еда зарывалась.

Куриц не рубили, держали только для яиц. Все пернатые умерли своей смертью либо из-за несчастного случая: то чужая собака задерёт, то трактор задавит. Петрушка пережил всех своих курочек. Совсем старенький и одинокий, бывший забияка, покачивая слабой, немощной головёнкой, подрёмывал на насесте или на кормушке, прямо перед коровьей мордой (согревался её шумным дыханием). Он вспоминал свои лучшие годы.

15. Уля

Если человека попросить вспомнить, какое детское воспоминание для него самое счастливое и какое самое тяжёлое, то он, наверняка, вспомнит. Шрамы на коленках и локтях – пустяк, а вот душевные раны, вынесенные из детства, не заживают.

В садике появилась новая девочка – Ульяна. Она поселилась в соседнем доме. Настя и Уля сразу подружились.

У Ули была яркая внешность. Глаза зеленовато-серые, обрамлённые густейшими чёрными ресницами. В самом конце ресницы неожиданно загибались мягким полукругом. А что за волосы у красавицы Ульяны! Они тёмно-каштановые, густые, длинные-предлинные, вились крупными кольцами.

В садике девочки подолгу стояли у умывальника и натирали шеи хозяйственным мылом (другого в садике никогда не было) и тщательно споласкивались холодной водой: мыли душеньки.

Подруги ходили друг к другу в гости, но всё же у Насти дома они чувствовали себя свободно, а у Ули – нет: бабушка Тамара не любила чужих детей, глаз с них не спускала. Зато она умела печь вкусное печенье в формочках в виде грецкого ореха.

Летний день. Утром воспитательница обрадовала ребят:

– Дети, сегодня мы пойдём на ферму. Посмотрим на телят! Их можно будет погладить.

За завтраком дети только и говорили о предстоящей прогулке.

После завтрака началось построение. К группе детей присоединились ещё две девочки, Оксана и Марина, которые сейчас почему-то не ходили в садик, а сидели дома с бабушками. Они должны были пойти с Настей в первый класс.

Улечка вдруг отошла от Насти, сделав вид, что они не знакомы. Она, заискивая, подошла к новеньким девочкам, покрутила, как лисичка, своим хвостиком с ярким бантом и сказала, что теперь они её подруги и что на ферму она пойдёт вместе с ними. У Насти сдавило горло. В глазах стояли слёзы.

Настя сжала губы, чтобы не разрыдаться. Высоко, гордо подняла маленькую голову с чуть вьющимися, пушистыми волосами.

В пару с Настей поставили другую девочку, Таню. Настя не помнила, как они шли до фермы. В её голове стучала мысль: «Ульяша больше не хочет со мной дружить!» Даже пушистые тёплые комочки – телята – не могли порадовать Настю. Пока дети шли до скотного двора, Настя ещё держалась, но когда она стала гладить нежные мордочки телят, не выдержала и расплакалась.

Воспитательница удивилась:

– Что с тобой, Настенька?

Она пыталась узнать, что случилось, но малышка могла поделиться своей бедой только с мамой.

Только бы дождаться конца дня… Поскорее бы домой, к маме… После фермы дети тщательно вымыли руки хозяйственным мылом и сели обедать. Был вкусный обед, но Настя к нему не притронулась. После обеда к ней подошла девочка Таня, шедшая с ней в паре на ферму. Хорошая девочка, не нужно её обижать. Поэтому Настя подавила в себе горечь и пошла в игровую. Они играли в балерин – ходили на носочках и плавно взмахивали руками.

В конце дня воспитательница рассказала Настиной маме про то, что кроха почему-то плакала. Мама тоже удивилась:

– Настенька любит животных. Наверное, что-то произошло – дело не в телятах.

Мама ничего не стала выпытывать у Каси. Она знала: пока дочка сама не пожелает рассказать, из неё и слова клещами не вытянешь.

Девочка решила сначала поговорить с Улей: наверное, произошло недоразумение. Настя ладила со всеми: и с детьми, и со взрослыми – она любила жить дружно. Нужно пойти к Ульяне и спросить, почему она не хочет играть с ней. Но Настя долго не решалась выйти из своего заулка и пойти к дому, где жила Уля. Осмелившись, девочка пошла. Она увидела бабушку Ульяны. Та раскачивала внучку на самодельной качели. Бабушка Тома обернулась на звук шагов, состроила недовольную гримасу. Уля сделала вид, что не видит, как Настя подходит к ней.

– Негодяйка, не ходи больше сюда, не водись с Улей!

Настя остолбенела. Это она-то негодяйка? Она и слова такого не знала, но поняла, что оно означает что-то нехорошее. Уголки губ опустились, и задрожал подбородок.

– Ты зачем бросила Улечку и пошла играть с другой девочкой? Бесстыжая! Иди вон отсюда!

Такое было впервые. Все любили Настю, по-доброму говорили с ней. И тут вдруг – раз… и негодяйка, и бесстыжая…

Она, сдерживая рыдания и стараясь не бежать, пошла домой, голову держала высоко, но губы уже подрагивали. Переступив через порог дома, она наконец-то дала волю слезам! Она, захлёбываясь, рассказала маме про свою беду.

Мама выслушала дочку и сказала, что не все люди хорошие. Не нужно из-за них расстраиваться. Мама гладила Настю по голове, девочка стала реже всхлипывать и потихоньку успокоилась. Напоследок мама посоветовала больше не ходить к Уле. Да Настя и сама не хотела туда идти.

У Насти от переживаний разболелась голова. Мама растолкла ей таблетку в ложке и перемешала её с сахарным песком. Девочка запила подслащенное лекарство и легла спать. Утро вечера мудренее.

В детском саду Уля со всеми перессорилась, дети не хотели с ней играть.

Через несколько месяцев соседи уехали, больше о них никто не слышал.

16. Букварь

Мама с пелёнок воспитывала в дочке личность. А создание личности требует немалого труда. Нужно развивать то, что заложено природой. Каков мастер, таково и его творение. Взять, к примеру, камень. Сложно его обрабатывать, но чем больше терпения и усердия, мастерства и таланта вложишь, тем красивее и совершеннее будет изделие. Так и с детьми.

Мама каждый день читала доченьке книги, учила с ней стихи. Никто лучше Насти не рассказывал стихов! У малышки было врождённое чувство слова.

Ещё до школы девочка научилась читать. Мама где-то отыскала старый-престарый, синий затрёпанный букварь с мальчиком и девочкой на обложке. Снизу под слогами Ольга Матвеевна рисовала дуги красной пастой, а Настя внимательно рассматривала затейливые буквы, повторяла за мамой буквы и слова.

Писать мама учила только печатными буквами, чтобы в школе показали, как правильно писать прописью. Настя мечтала о школе. Учиться! Да это ж чудо расчудесное! Её всё не оставляли мысли: «А когда же я пойду в школе? А вдруг все пойдут, а я нет?» И множество других мыслей посещало головку маленькой девочки.

А ещё она часто задумывалась над недетскими вопросами. Стояла у окна своей комнаты, чертила пальчиком по трещинкам на подоконнике, смотрела на постройки, на поле и думала-гадала: «А как там, на небесах? А это больно – умирать?»

Она думала об этом не просто так. Через две недели после того, как Настенька родилась, педиатр обнаружила у неё порок сердца. Ольга Матвеевна, узнав об этом, так и похолодела: она боялась потерять дочку. И от должности директора после выхода из декретного отпуска пришлось отказаться – тут не до директорства.

В скором времени предстояла операция, поэтому волнение не покидало Настю: она очень боялась умереть во время операции, боялась наркоза, боялась не проснуться.

Так что со школой пришлось повременить.

17. «Городы»

Близилось время операции. Новый директор школы, Римма Викторовна, не отпускала Настину маму в больницу. «Рюмка» (так директрису за глаза звали дети) была чёрствым человеком. Она никого не любила, и её никто не любил.

Кто такая Рюмка? Женщина с несложившейся личной жизнью. Одинокая, двое дочерей от разных мужчин. Одна из дочек жила в областном центре в коммуналке. Когда внуковья (девочка и мальчик от разных мужей) приезжали в Мелёхино на лето, бабуля-директор не пускала их за порог, пока не протрясут у крыльца все вещи – нечего тараканов домой пускать. В то время как бабушка занималась ребятами, её дочь всё пыталась устроить в городе личную жизнь. Итого: три брака, семеро детей. Да, это правда.

Внуковья воображали перед деревенскими, будто бы те были какими-то второсортными. Уже потом, повзрослев, Настя слушала рассуждения о пропасти между городом и деревней и размышляла: «Горожане? Настоящие, коренные горожане, например, москвичи и петербуржцы? Я таких не встречала, но может когда-нибудь и встречу. Все они и их предки аж до четвёртого колена – выходцы из глубинки, из деревень. Не понимаю, чего так зазнаваться?.. И делают вид, будто бы у них всех голубая кровь и их предками были сплошь графы и князья…»

…Так вот, о чём мы говорили? Ага, дети… Тем более удивительно, что Рюмка – мать и «многодетная» бабушка – не хотела войти в положение молодой мамы с больным ребёнком.

– Не отпущу! Подумаешь, операция на сердце! У нас тут вообще-то учебный процесс. Вы учитель, обязаны понимать. У вас долг перед родиной – вас поили, кормили, дали бесплатное образование, служебное жильё. Нужно быть благодарной. Работа превыше всего! Найдите себе замену, а уж потом можете ехать.

В общем, Рюмка как всегда несла какой-то стандартный, изжитый бред. Спорить с дурой мама не стала. Она обратилась за помощью к пенсионерке, живущей в соседней деревне. Женщина, не раздумывая, согласилась выручить.

Деньги на лечение (по тем временам это была невероятно огромная сумма) дали дед Матвей и бабушка Лида: продали часть скотины; они всем детям и внукам всю жизнь помогали.

И вот мама с дочкой едут в Санкт-Петербург. Девочка, выросшая в глубинке, на приволье, привыкла к спокойной величавости полей, лесов и рек. Подъезжая к Северной столице, Кася, впервые увидев светящиеся окна многоэтажек, была ошеломлена. Её впечатлительное сознание поразил фейерверк рассыпанных по горизонту огней. Они были везде! Их так много, что собьёшься считать, а уж кто-кто, а Настя хорошо считала, особенно, когда папа складывал в дровянике разделённые на четыре части брёвнышки – полешки. А тут – видано ли такое – огней видимо-невидимо!

Настя не удержалась и восторженно закричала на весь вагон:

– Городы! Городы!

Попутчики рассмеялись, умиляясь восторгом и непосредственностью малышки.

В купе ехала странноватая женщина, про таких обычно говорят «не от мира сего». Она внимательно наблюдала за воркованием мамы и дочки и задумчиво произнесла:

– Сразу видно, что девчоночка у вас залюблена.

Помолчав, женщина добавила:

– Это плохо. Случись что, больно вам будет остаться друг без друга.

Мама вздрогнула и обняла дочку покрепче.

18. Больница

В институте, куда поступила Настя, людей видимо-невидимо. Кого-то готовят к операции, кто-то лежит в реанимации, а кто-то уже восстанавливается, учится заново сидеть и ходить. Малышка из глубинки подружилась со многими, правда, детей почти не было.

Один седой дед, внимательно глядя, как Настя ковыряла пальцем в носу, сказал ей:

– Вот будешь в носу ковырять, палец – раз – и сломается, да там и останется.

Крошка испугалась, поверила дедушке и оставила любимое занятие. С тех пор она больше никогда не ковыряла в носу. И даже потом, дома, перестала приклеивать козявки на ковёр, висящий на стене. Редчайшая коллекция козявок, увы, больше не пополнялась.

В палате много кроватей, некоторые временно пустуют. Спать шумно, тревожно. Те, кого недавно перевели из реанимации, стонут, просят воды, но им пока не велено пить. Вместо питья бедолагам промачивают губы чаем с засахарившимся лимоном.

Лестницы, много лестниц, не как крыльцо дома, в деревне, а длинные, бегущие складной линейкой-зигзагом, которую мастера используют во время ремонта. Ещё есть лифты – это такие крохотные тесные комнатки, бегущие то вверх, то вниз, с этажа на этаж.

В странной неуютной комнате тётенька врач попросила Насю скушать немного какой-то белой жижи, которую называла то манной кашей, то мороженым. Наверное, сама не знала, что это там в тарелке. Нася попробовала – похоже на мел. Чудные они – детей мелом кормят! Очень невкусно. Тётенька-врач подарила маленькой пациентке странную фотографию: на ней совсем нет лица, только рёбра.

Жёлтый искусственный свет освещал палату, пахло лекарствами, детскими горшками и суднами – палата смешанная. Как плохо, хочется домой. Поднимешь мыльницу, отдыхающую на раковине, а под ней семейство тараканов. Дома такого нет; там чисто, тихо и вкусно пахнет чем-то родным и с рождения знакомым.

Запах дома никогда не меняется. У каждого он свой. Вот если бы можно было наполнить прозрачную скляночку запахом дома и в любое место взять с собой, а потом открыть и вспрыснуть, разбавить чужой воздух своим, то на чужбине всегда было бы по-домашнему хорошо.

В палату заехала каталка. Насте сказали, что нужно сделать укольчик. Она поняла, что дело плохо: кто-то в белом халате и шапочке стал её ловить, мама уговаривала потерпеть, а Настя, всегда такая послушная и спокойная, стала вырываться из чужих рук. Страшно! Она понимала, что снотворный укол хотят сделать перед операцией. Про наркоз она уже тоже не раз слышала. Насте казалось, что её отправляют на бойню, раз – и нет её. Ещё она слышала, что не все выдерживают наркоз, а кто-то даже умирает прямо на операционном столе. Так хочется жить! Настя кричала и плакала. Больно – укол. А потом всё провалилось в темноту. И ничего не стало. Ничего.

Там ничего нет, даже пустоты.

19. Чертёнок

Писк. От него никуда не деться. Хочется тишины. Глаза-щёлочки такие узенькие, что можно увидеть слипшиеся ресницы. Мама, грустная, ходит с дяденькой в белом – наверное, с врачом; они о чём-то говорят. Писк. Шевелиться не хочется. Только спать. Настя куда-то провалилась.

Прошло сколько-то времени, может, несколько минут, а может несколько дней. Сознание возвращалось к девочке, только теперь вся жизнь виделась сквозь дымку. После наркоза у многих людей меняется восприятие действительности и самого себя. Память хуже, постоянно хочется спать. Те, кто не знает, что такое наркоз, не поймут того, кто это перенёс.

Теперь, увидев, что Настя открыла глаза, её не оставляют в покое: тихонечко тормошат, говорят что-то, не разрешают заснуть. И постоянно нудно пищат аппараты – в реанимации без них никуда. Трубки, катетеры, множество кнопочек на приборах – это пытка.

Мама снова учит дочку ходить, но ничего не получается. Крохотные худенькие ножки отекли, стали огромными, толстыми, даже не помещаются в любимые красные сандалики с чёрными крапинками. Ножки как у слонёнка. Ходить Настя совсем не может – мама возит её в кресле.

Мама очень худенькая: кожа да кости. Страшно было оказаться в девяностые годы в большом городе. В деревне-то свой огород кормит да бабушка с дедушкой подсобляют: мясо, молоко, яйца, творог, сметану, мёд дают.

Все собранные деньги пошли на операцию, на дорогие лекарства; жить не на что. Ольгу Матвеевну приютил старший брат Виктор – ей не разрешили остаться с дочкой в больнице. Заведующий больничным хозяйством и его жена тряслись за каждый кусок хлеба, выделенный на родителей, которые должны были лежать в больнице вместе с маленькими детьми. Что начальство ворует еду, знали все, но разбираться никто не хотел.

Однажды в коридоре к Насте подбежал тёмненький мальчик.

– Привет! А я Алёша!

Алёша попросил покатать Насю. И вот они втроём гуляют по коридору. Через пару дней Алёша принёс Насте чертёнка – сам сделал из медицинских трубочек. У Настиной куклы Санди появился друг-разбойник. Лёша ещё несколько раз навестил Настю, а потом куда-то пропал, наверное, его выписали. Потом, годы спустя, Настя вспоминала этого мальчика, лицо которого постоянно ускользало. Жаль, что они были такими маленькими и не обменялись адресами, чтобы писать письма.

Первые шаги – это счастье! Ногами можно ходить! В длинном коридоре недалеко от поста медсестры стоял большой ящик – телевизор. У него по вечерам собирались больные. Нася хоть и маленькая, а любит сериалы – там яркая жизнь, море, тропические растения, поцелуи, которых она, правда, не видит, потому что мама закрывает ей лицо руками.

– Мама! Мама! Кино скоро начнётся! – Настя рванула к толпе у экрана.

– Госпожа Берестова, вы куда?! – строгий, но в этот момент улыбающийся врач поймал пациентку. – Вам ещё нельзя бегать, швы разойдутся.

– Там кино началось, – засмеялась Настя и степенно поковыляла к остальным выздоравливающим.

Наконец-то пришло время снимать швы (процедура не из приятных). Добрая тётенька угостила Настю конфетой в треугольной обёртке в виде клубники.

Врачи, медсёстры и пациенты нравились девочке, она вообще очаровывалась всем добрым. Сколько ещё замечательных людей повстречает Настя! Она точно знала, что хороших намного больше, чем дурных. А чертёнок, подаренный мальчиком Алёшей, приехав с хозяйкой домой, странным образом куда-то испарился. На то он и чертёнок.

20. Первый класс

Розовое облако, или огромный розовый зефир – это новый бант, купленный специально для такого знаменательного дня. Пушистые, вьющиеся волосы щекочут виски и шею. Обе руки крепко держат пышный букет из георгинов – мама их всегда сажает. Белоснежная блузка с единственным крохотным оранжевым цветочком, приколотым слева, у воротничка. Чёрная юбка с перекинутыми через худенькие плечи крылышками-лямками. Худенькие стройные ножки, на которых кое-где видны синячки – свидетели весёлых игр. Тёмные пятнышки от падений видны даже через белые капроновые колготки.

Настя шла рядом с мамой. Ольга Матвеевна как всегда была хорошо, с иголочки одета. У неё тонкий вкус – тут уж ей нужно отдать должное. Строгий брючный костюм был маме к лицу. Миленькие кожаные туфли на каблучке ладно сидели на ноге. Стрижка аккуратная, волосы пышные, немного завиты. Глаза и губы чуть подкрашены. На руке маленькие часы – браслет. Других украшений Ольга Матвеевна не носила – не любила. Настенька считала свою маму самой-самой красивой.

Первоклашка Настя идёт на праздничную линейку торжественно, ужасно волнуясь, – ведь она так долго ждала дня, когда наконец-то пойдёт в школу. Учиться! Что может быть лучше?

Дети по очереди произносят выученные слова: прозу и стихи. Настя волнуется, но звонко и с выражением, от души, рассказывает стихотворение. А теперь самый ответственный момент: старшеклассник подхватывает Настю, сажает на плечо. Улыбаясь, они идут по залу: раздаётся первый для первоклашек звонок. Насте навсегда запомнился этот день.

Потом, в будущем, когда будут отключать электричество и искусственный звонок внезапно проглотит язык и онемеет, уборщица тётя Шура будет подавать звонки этим большим старым колокольчиком.

Сразу, с самого начала, первоклашки жили дружно. Настя полюбила всех ребят, и они её тоже.

Лица первой учительницы Настя, к сожалению, не помнила. Остался лишь светлый образ хорошего человека. Молоденькая учительница, любимица малышей, Людмила Владимировна только что окончила институт.

Добрая, ласковая, внимательная, чуткая – это всё про неё. На учительнице чёрная пушистая кофточка, такая мягкая, что дети, гладя её, говорили: «Шашнатик!» На переменках малыши грушами висели на ней. И она их всех обнимала, гладила по голове. Наобнимались, погрелись душой. Раздался звонок на урок, и малыши упорхнули воробьиной стайкой по своим местам.

На неделе Людмила Владимировна жила в деревне, в домике для учителей. На выходные спешила домой, к семье. Трудно ей приходилось.

В мае Настины родители оба заболели и загремели в больницу. У папы болели ноги – застудил, а у мамы болело горло, врач сказал, что нужно лечь в больницу, иначе можно лишиться голоса.

Так вот: родители в больнице. Несколько дней девочка жила у соседей Зориных, дяди Павлуши и тёти Люси (которая когда-то привезла маме свадебное платье). По ночам Настя плакала, а днём её старались отвлечь Кристина и Наташа – девочки-погодки. Со старшей, Кристиной, Настя спала в одной постельке, а младшенькая, Натуся, спала в детской кроватке. Кристина и Настя как-то проснулись раньше всех – это был выходной день – и стали слегка, хихикая, щекотать Натусины пяточки. Та ими смешно подёргивала и снова сладко засыпала.

Приехала мамины старшая сестра тётя Катя. Она забрала племянницу к себе, в село Отрада. Там она брала девочку с собой на работу в школу. Настенька сидела в учительской или бродила по коридору. А потом тётя Катя предложила ей позаниматься с первоклашками. Хоть было страшновато, но Настя согласилась. Куда как лучше, чем сидеть целыми днями одной, пока все заняты делами.

Звонок. Перемена. Ребята бегают по узеньким проходам (кабинет маленький, тесно заставлен партами). И вот Настя в новом классе. Первоклашки как по команде повернули заинтересованные личики в её сторону: кто такая? Сколько ребят! Намного больше, чем в Настином классе. Учительница радушно её встретила:

– Иди сюда, моя хорошая! – взяла в свою тёплую руку Настину маленькую прохладную ручонку, потёрла её шершавыми пальцами, по-матерински обняла девочку другой рукой, прижала к себе. – Ребята, Настенька немного поучится с вами.

Ребята внимательно рассматривали новенькую. Если взять каждую черту лица по отдельности, не скажешь, что они правильные или по-аристократически тонкие, особенно нос – крупный, курносый. А посмотришь на целый образ – повеет тишиной, спокойствием и какой-то неуловимой природной грацией. Девочка понравилась ребятам.

Настя застеснялась, но старалась не выдавать волнения.

– С кем бы тебя посадить рядом? – задумалась учительница.

– А можно со мной? – подбежал хорошенький рыженький парнишка. Он был щупленьким и меньше всех остальных. Насте понравилась его приветливая улыбка. – Пойдём.

Настя послушно пошла за новым другом.

– Меня зовут Семён. Ершов Семён. А тебя как?

– Настя. Берестова Настя.

– Настя, у тебя есть тетрадки?

– Нет, я ничего с собой не взяла.

– Вот, держи, у меня ещё много чистых.

Девочка была тронута таким вниманием. Весь урок Сёма по-доброму заглядывал в Настины глаза. Было хорошо и спокойно. После урока Настя познакомилась с другими. Их было много. Особенно запомнились девочки – всего две, остальные были мальчики – рослая светловолосая Юля с щербинкой между верхними зубами и худенькая тёмненькая Надя с выразительными карими, близко посаженными глазами. Девочки показали Насте мягкую игрушку панду, которой нацепили на пушистые ушки самодельные серёжки из проволоки.

Хоть Настя скучала по дому, родителям и своему классу, но с новыми ребятами ей было хорошо. Время, проведённое в разлуке с родителями, полетело быстрее.

И вот мама приехала за дочкой. Настенька плакала: до того она истосковалась.

Когда Настя вернулась домой, её встретила грустное известие: Людмила Владимировна уволилась. Девочка приуныла: такого учителя, учителя от Бога, у них больше не будет.