Глава 8 – Свидание
Суд над Адали Чекан был назначен уже на следующее утро, однако потерпевшие его не дождались и быстренько «отчалили» под предлогом нездоровья мадам Степанчик. Их присутствие – скорее дань традиции, чем необходимость, и полицейский на том конце провода только пожелал им доброго пути.
Никаких отмен рейсов. Погода лётная. Даже автомобильные пробки чудесным образом рассосались. Париж недвусмысленно указывал гостям на дверь. Богат и Вини со вчерашнего дня почти не разговаривали. В метро, на таможне и в салоне самолёта их можно было принять за случайных попутчиков. Слова, сказанные друг другу, должно пересчитать по пальцам: «Курицу?», «Рыбу», «Я пройду?», «Угу», «А где?», «Чемодан? Вот». Беззлобно, неудобно.
На протяжении всего полёта девушка делала вид, что читает роман, купленный в той самой хвалёной книжной лавке. За три часа перевернула три странички. Бездумно разглядывала буквы – немудрённые узоры без смысла и содержания. Красные строки – ширма, за которой можно спрятаться от мира в собственных мыслях.
За последнее время Вини столько раз успела разочароваться в себе, что было уже не так горько. Как спортсмены не становятся сильнее физически стереотипно быстро. Просто учатся терпеть до предела, заходя всё дальше и дальше. А если это Божьи испытания? Каждый верующий знает, суицид – грех. Выходит, истинные праведники никогда не попадут на Небеса? В любом случае, если Он захотел так отговорить её – получается не очень. Скорее наказать. Репетиция перед прыжком в Ад. Как любезно с Его стороны… А чего, собственно, другого стоило от неё ожидать?
Винивиан не была замечена за страстью к науке, искусству, спорту. С маминой подсказки избрала состоятельность как жизненную цель. От рождения отчисленная из института любви шагала по карьерной лестнице, не спотыкаясь и не сворачивая. Обделённая главными женскими качествами – прелестью и ушлостью, отличалась усидчивостью и терпением. Когда опыт отсеял тех, кто садился на шею, трудолюбие стало приносить реальный доход. Хождение по головам при всей своей эффектности скрывает неоправданные риски. Та, кто «любит всех, а значит никого», предпочитала стоять на твёрдой земле. Тут она слушалась Церковь. Однако и на добрячков находится ненавистник. То нелепое покушение на корпоративе – дело дней минувших. Замглав уже простила клерка. Не стоит обижаться на дурачков… Да, на дурачков.
Вини смело может записываться в этот клуб. Хотя он её так злит. Так злит! Страшно раздражает человеческая тупость. Потому что не может быть, чтобы кто-то был глупее неё. Не может, слышите?! Знания её – зубрёжка, опыт – выведенные до автоматизма действия. Не харизмой и азартностью, так статусом и состоятельностью она представляет ценность для общества. А если ты не «девочка» крупной птицы, однако при деньгах – это какое-никакое свидетельство ума. Не дура же она, в самом деле! Глупая, но не дура. Иначе не смогла бы ворочать миллиардами долларов. Но поведение её роботоподобно. При всей охоте нести груз ответственности Вини не умеет принимать быстрые смелые решения. Пусть сии задачи перекладываются на отдел маркетологов и финансистов, для неё самой-то ничего не меняется.
Богат разрушил её идеальный долгострой. Сначала нейтральный образ тёмной рабочей лошадки канул в лету из-за грязных сплетен. Плевать даже на Тару Луз, растрепавшую журналюгам о случайной беременности новой жены её бывшего («Дружка-то своего, предполагаемого отца, не сдала ведь. Да, коза?»). Эта история растворилась в бульоне прочих. А всё из-за муженька. Из-за этих его посиделок с ФСБ-шницей. Помочь он, видите ли, пытался! Потом киллер… Оставалось только свалить. Переждать. Вини и правда рискнула, подорвалась. Глупое решение? Единственно верное. Но дальше… Матерь Божья! Ситуация с психованной свекровью – надгробный камень, проломивший Вини голову. Так нелепо повестись! Душевное истощение – дешёвое алиби. У замглавы на рабочем месте каждый день Конец Света, и как-то справлялась. Упёрлась рогами и вперёд. А все эти внезапные, отвлекающие манёвры – семейные перипетии Чекан и Громыка, недомолвки, поцелуй – кислотой разъедают её броню. Убивают. И, умирая, Вини протягивает Богату руку. Хотела как лучше, получилось как всегда.
Он едва не погиб. Из-за неё. Безрукая отвернулась к иллюминатору, чтобы муж не увидел мокрых глаз. Как это можно оправдать? Как простить?
«Господи, помоги продержаться. Ещё чуть-чуть. – Слезинка отразила солнечный лучик. Вот она – свобода, безмятежность. Голубая пустота. Только прикоснись. Но даже будь руки не закованными шинами, мешало проклятое стекло. – Посмотри. Запомни. Помаши апостолу Петру и катись к дьяволу!»
Если до Нового года Вини приняла решение сбежать от трудностей в другую страну, теперь задумала решить проблему кардинально. Перенести дату похорон на ближайший месяц. И уже озвучила своё решение, там, в каминной гостиной, распаляясь бранью, разбивая посуду. Смелая же! А признание собственных ошибок требует мужества. Не могла она так поступить с Богатом. Оставить без крыши над головой, как его похитители, с послевкусием израды. Её проклятие скудоумия без того здорово потрепало ему нервы и подставило под удар карьеру дамского угодника, а у них уговор. Старый друг всегда был к ней добр. Альфонс, а о завещании не вспоминал. На карманные расходы не тянул. Чуть не расстался с жизнью, потому что попытался найти чужую ему девочку, пропавшую по вине супруги.
«Я больше не буду для тебя проблемой. Обещаю», – молча клялась Вини, прожигая взглядом книжку. Будто страницы были зеркальными, и в них можно было бы увидеть того, кто сидит рядом.
Откинувшись в кресле, Богат смотрел в другую сторону с выражением глубокой задумчивости. В наушниках играло что-то агрессивное, но музыка звучала точно из мобильника в чужом кармане. Текст вовсе был пущен пеплом по ветру грузных аккордов. Рокеры из кожи вон лезли, чтобы отвлечь слушателя, чтобы изгнать его прочь из собственного тела. Они облажались.
От себя не убежишь. Как жаль. Если даже не из самолёта, так спрятаться под шкурой другого человека. Того же мальчишки с соседнего ряда, и смотреть со стороны на избитую подружку какого-то мрачного мужика.
«Улыбнись жизни, и жизнь улыбнётся тебе!» – так говорила любимая сестричка, одной фразой описывая всю суть своего братика. Очень быстро Богат обнаружил источник жизненной силы в душе. Пока бьёт ключ – от жажды не умрёшь. Даже если пресмыкающийся или крыса сухопутная – в своём болоте будешь королём. А судьба регулярно проверяла работоспособность схемы. Била по морде – подставлял другую щёку и смеялся. И жизнь – дама капризная, своенравная, в конце концов, таяла, покорялась.
Вот выкинули из дома, например. Так ёлки-палки, миллион и два варианта бесплатного ночлега! Хотя бы приют. Но, проведя там ночь, Богат зарёкся переступать порог сих заведений. На крайний случай всегда можно развести клубную барышню, даже не тратясь на выпивку. Только на то он и крайний, что оплачивать крышу над головой через постель как-то… уничижительно.
«Я всё-таки себя не на помойке нашёл!» – молча вспылил Богат. Вспыхнула картинка, где сидит среди мусорных контейнеров. Грязный, бедный, бездомный.
Он всегда оставался оптимистом. Пусть со временем это деградировало из черты характера в навязчивую идею. Ибо в связи с последними событиями родник души его стал как-то иссякать. Похитители все соки выпили («Или это сушняк от этой дряни?»). Неожиданно в худую минуту к нему, подлецу и богохульнику, снизошёл Он. Рука Всевышнего коснулась его, чтобы остановил скроллинг телефонной книги на Вини.
Милая девочка ещё в далёком прошлом имела неосторожность выдать свои альтруистические наклонности. На безрыбье носом особо не поводишь, а эта рыбка оказалась лобстером. Одинокая, бездетная, добренькая. Надой с новой козочки обещал возврат утраченного, непременно с бонусами! А то, что собралась на тот свет, оставляя наследство… ну, это уже заявка на самого везучего! Вот только сыр из дарёного молока лежал не просто в мышеловке – в медвежьем капкане. Богат обнаружил себя в тисках слишком поздно. Самоубийца проваливалась в могилу и, вцепившись в свою жертву, тянула за собой. Оно и страшно. Не состыковка обёртки и начинки. Что это, если не проклятие?
Богат не верил ни в Бога, ни в проклятия. Череда неудач – не больше, чем стечение обстоятельств. Достаточно притёрся с клиенткой, чтобы это понять. И ведь проникся. Заварил всю эту кашу с ФСБ, лишь бы найти Мариду. Потому что пришла идея зайти с другой стороны. Потому что… его потрясла ошибка святоши. Ещё и такая простая – жадность. И Вини несёт свой крест. Столько лет каждый день стучит в запертую дверь. Он поддался очарованию драмы. Самолично полез в этот улей – искать ключи. И чем всё обернулось? Из-за её алчности едва не подох!
Богат вздрогнул, отвернулся к проходу. Прижал висок к спинке кресла. Она приятно холодила. Медленно выдохнул, прикрыл глаза. Вспомнил. Стечение обстоятельств. Сказал «А», говори «Б». И если посмотреть внимательнее, увидишь, что проблемы его уходят вглубь. Из всех женщин, с кем ему посчастливилось иметь дело, худшей в который раз оказалась мама. Она заказала его, навела убийц на «Пессимиста». И минутки не колебалась! Ангел-хранитель его спасал, из раза в раз. Вырвал ампулу из спины, на руках нёс в больницу, бросался под огонь. Заслонив крылом, увёл в безопасное место. Но, так случилось, там и пряталась лукавая. Заморочила голову, чтобы Вини привела его на расстрел. И что «бессердечная» поимела в итоге? Загубленную репутацию, выбитые зубы, сломанный нос, изувеченные руки и, самое главное, персонального Иуду. «Акция! Первый и последний поцелуй… за миллиард!».
Богат дрожал как от озноба. Зажмурился до тёмных пятен в глазах. Заплохело. Будто сейчас вывернет. И хоть бы. Только б этот мерзкий склизкий комок перестал ворочаться в груди. Нет, нельзя делать финал таким. Муж говорит: «Нет». Смерть Вини ведь в его руках? Здесь ему вольно отныне диктовать условия.
«Моё хобби – делать женщин счастливыми. – Богат склонил голову к плечу. Послал мысленный сигнал. – Клянусь, ты не разочаруешься».
В Московском аэропорту возобновить какое-никакое общение так и не получилось. Отмалчиваясь продолжительное время, ожидай наперёд светских речей нелепое «кря». А желание крякнуть первым не выказал никто.
Французские врачи запретили Вини управлять транспортным средством до встречи с русскими докторами. У Угунди, как и у любой другой машины, вопреки фантазиям давно умерших людей, отсутствовал автопилот. Потому что это искусственный интеллект, а значит бомба замедленного действия. Первый звоночек был уже в две тысячи восемнадцатом году, когда самоуправляемый автомобиль впервые сбил человека. Что до диска с сознанием упокоенного? Так у него нет ни колёс, ни культей. Пленник зеркального блинчика не представляет никакой угрозы мировому сообществу, и это точно. А вот автопилот – теоретически да.
«Мама, – вспомнила блудная дочь. – Рассказать ей о том, что произошло? Стоит ли? Имеет ли смысл?»
Богат без прав. Кто его знает, почему. Увиливает от ответа. Супругов вёз нанятый водитель, а они молчали на заднем сиденье. Посторонний человек почему-то сильно смущал.
Вини позвонили. Достать надутой как перчатка перебинтованной рукой телефон из кармана смогла, а вот для активации горящих кнопок приходилось клевать в экран сломанным носом. Богат порывался, да не помог.
С каждым новым «да» жена оживала. Поблагодарив кого-то, сбросила. Задышала глубоко, сдерживая радость.
– Что такое? – заволновался муж.
Игриво прикусив губу, взглянула прямо ему в глаза. Жар волной прокатился по телу.
– Приглашаю на свидание.
Его передёрнуло.
– Без подстав! – пообещала она. – Тебе понравится, вот увидишь.
Свежее белое утро разлилось по стеклянным граням небоскрёбов, которые, словно бамбук, устремлялись в небеса. Горький смог клубился над мокрым асфальтом. Земля остывала, и от влажного, тёплого дыхания её кружилась голова. Разодетые, как друзья президента, в жакеты да пиджаки, двое шли грязными проулками. Завернули за мусорный бак, взошли по ступенькам, чудом не цепляясь штанинами отутюженных брюк за торчащие из бетона ржавые прутья арматуры. Захлопнулась за ними тяжёлая, точно в храмах, дверь. Богат хорошо ориентировался в Москве, а теперь не мог даже предположить, куда его привели. В полумраке узкого коридора глаза Вини светились ярче этих тусклых ламп. Напускная таинственность нагоняла смуту. Ради чего отсрочила починку протеза? Какое свидание стоит мук боли?
Интриганка попросила нажать на звонок. Неразговорчивый парнишка в мятой фуражке впустил их в просторный зал, полностью обитый деревом.
«Как в склепе», – Богат застыл на пороге, но стражник настойчиво протолкнул его вперёд.
Длинные скамьи, обитые бордовым бархатом. Четыре стола, расставленные буквой «С», с приставленными к ним резными креслами. Кафедра под русским гербом, с флагом по правую руку. Присутствующие тихонько переговаривались друг с другом. Только и оставалось вертеть головой. Вини легонько тыкала раненой рукой в спину, подводя к первым рядам.
Требовать объяснений супруг не спешил. И без того сам себе казался беспричинно жалким и маленьким в чужом окружении. Спутница хранила молчание, но для неё это нормально. Богат брал с неё пример. Только сейчас, с чужими, обезличенными голосами, с запахом свежей бумаги и соснового спила, с подожжённой солнцем пылинкой, пролетевшей перед носом, пришло осознание, а с ним и запечатанный на семь замков гнев. В свой праздник, в номере Парижского отеля, юбиляр не психанул. Супруга напрасно дразнила истерикой – не поддался. А теперь полыхнуло. Вскочил со скамьи. Нет иной причины их нахождения здесь, чем депортация матери из Франции. И только дверь далеко позади хрустнула, потерпевший шагнул к ней. Сгорбленная спина, сжатые кулаки, оттопыренная верхняя губа – всё это не сулило ничего хорошего для женщины, которую сюда введут. Никто не остановит. Примут за драку – плевать!
Но у реальности были другие планы. Истина обнулила азарт, пригвоздила обратно на место. Вместо матушки под конвоем шли четверо – мужчины самых разных на вид возрастов с разбегом от двадцати до сорока. Тот, что якобы постарше, обводя зал тёмным взглядом, не отметил Богата среди присутствующих. А вот вроде бы самый молодой нашёл, оскалился. В воцарившемся молчании чирикал только замочный механизм «аквариума».
Очень скоро судья произнёс среди прочих имя Богата. Душа оборвалась, но, повторяя за другими, названный встал. По указке «вашей чести» подтвердил дату рождения и место проживания. К вселенскому облегчению потерпевшего, из-за стола поднялся тип в флоковом пиджаке и объявил себя представителем господина Громыка. Потребовалась секунда, чтобы признать в нём нотариуса Вини – Михайло. Супруга никак не отреагировала на вопросительный взгляд в её сторону. Как на троне восседала, наблюдала свысока.
Угрюмые бурканья одного из подсудимых навеяли чувство déjà vu25. Терпя холодок по коже, Богат будто заново увидел, как тонул в патоке опьянения. И обладатель этого голоса не кидал ему тогда спасательного круга. Лишь повторял про недвижимость, так бесконечно долго, что слова вплелись в генетический код.
Риэлтерская компания «Global project» бросала свои сети куда попало. Без смерти и старости развод слабых на ум, доверчивых пенсионеров стал невозможен. Но у одного предприимчивого, нечестного человека не было причин для опасений. Препарат, поставляемый Московским Научно Исследовательским Институтом (подозреваемые задержаны, следствие идёт), не только отшибает память, но выстраивает определённые нейронные связи в мозгу. Ничто не омрачает дальнейшую жизнь жертвы. Одно только призрачное неприятное воспоминание о произошедшем, а то и жажда правосудия, мгновенно оборачивается оправданиями, опасениями, смирением. Ведь неприятный эпизод перекрыт другим – железным алиби, закалённым действием вещества. Если пытаться в этом разобраться – начинала болеть голова. Оттого никто и не обращался в полицию.
Один вопрос – почему Богат не смолчал? Вопреки механизму действия препарата рассказал супруге? Что же, преступники зря крутили ему виртуальную прогулку по Новому Арбату, чтоб этот пьяный принял её за чистую монету? Потому что при первой встрече произвести впечатление на Вини было для него жизненно необходимо? Потому что по молодости перепробовал столько всего, что химия не подействовала должным образом?.. Или всё вместе?
Молоточек стукнул. Чёрные риэлторы уехали недалеко, но надолго. По решению суда все их активы определятся потерпевшим (тем немногочисленным, доверенности коих не успел пожрать шредер). Услышав сумму, которая ему отведена, господин Громыка вытянулся в лице. Это сон. Не может быть… По щелчку пальцев Богат стал миллионером.
Участники процесса начали разбредаться по своим группкам. Только один всполошённый молодой человек, начихав на правила приличия, пробежал через весь зал, чтоб буквально поймать за руку своего судебного представителя. Понимающий нотариус приветственно кивнул:
– Чего-то хотели, друг мой?
– Объясните, что здесь происходит.
– Ваша супруга просила не рассказывать.
Богат зыркнул через плечо. Та не видела его. Сидела там же. Ресницы опущены, лоб напряжён. Обезболивающее закончилось, а она не уходит. Обида за наказание молчанкой потухла, как церковная свечка.
– Она скоро умрёт. Никогда не признается. А я должен знать.
Глаза собеседника подёрнулись печалью. Богат перенял его эмоцию. Будто не верил в сказанное, пока правда не отразилась чужой скорбью.
– Хотя вы муж… Так упомяните же в прощальной речи её упрямство. Оценит, уверен. Потому что Винивиан самолично втянулась в это. Навела на контору. Остальное за мной. Со всех сторон подходил. Пришлось внедриться. Без доказательств их к допросу на Читателе Истины не призвали бы, и меня б уже раскрыли и убили. Не Баятом, так запихнув сердце в деревянный ящик… За свою карьеру детектива, знаете, и не с таким сталкивался.
– А как она вышла на них? – заинтересовался потерпевший.
– Дедукция, подкуп, ложь… Мне, право, неудобно это обсуждать.
Богат нахмурился, усердно думая.
– И копали под них по большой дружбе?
– Три месяца одной дружбой сыт не будешь, молодой человек.
Шпионаж. Представительство в суде. Вспомнился обитый зелёным сукном кабинет в самом центре Москвы. Как и два процента на услуги по переводу имущества в финансовый эквивалент. А два процента от многомилионной суммы – уже заявка.
– Так сколько? – настаивал Громыка, наплевав на чувство такта.
Михайло совсем не обиделся. Мудр.
– Персональное расследование. Такой оказалась её последняя воля. Тринадцать процентов. Всё по завещанию.
Богата как током прошило. Застыл на месте, вдруг ослаб. Вакуум в голове хлопнул по ушам. Мир утратил звуки. Нотариус вроде бы встревожился. Спросил что-то, придержал за плечо. А тот покачивался неваляшкой. Развернулся. В цветной дымке единственным чётким объектом осталась Вини. Дорогая жена через боль беззаботно улыбнулась ему, как ребёнок весеннему солнышку. Она сейчас казалась этим солнышком. И видеть этот свет подвластно ему одному.
В плену Богату казалось, что он попал в руки божества, измывающегося над ним. Бегство – редкая удача и единственное спасение. Бегство от постыдных, мутных воспоминаний. И не было у этой могущественной силы противника. Оказалось – есть. Беззащитная, бессердечная заступница. Серая мышь. Ангел со сломанными крыльями.
Сиюминутно, здесь, в зале суда, его захватило великое чувство. Знамение, какое случается слишком нечасто, чтобы отнестись к нему с пренебрежением или усомниться в подлинности. То самое открытие в ближнем того, чего и не надеялся нигде найти. Богат пялился на счастливую Вини – третье после горения огня и течения воды, на что может смотреть вечно.
Глава 9 – Междусобойчик
К похоронам Вини готовилась основательно. Неспешно. Неделю договаривалась о месте, следующую – просматривала каталоги с идеями цветочного декора. Следом оформляла заявку, собирала документы. Особенно долго подбирала бумажные приглашения. Остановилась на классической белой карточке с рисунком чёрной голой ветви, обвязанной чёрной лентой. Солидно. А главное задаёт настроение.
По канону, заполняла от руки:
«Многоуважаемый ближний мой!
Приглашаю Тебя проводить меня в последний путь. Во избежание недопонимания прошу принять как обязательное условие умалчивание любых вопросов до назначенной даты (четвёртое июня текущего года). Возжелав присутствовать, сбереги речь для предоставленного слова. Также, с учётом моего положения, настоятельно прошу не докладывать о моих намерениях никому другому, в том числе представителям Mass Media.
Мероприятие состоится в Траурном доме номер два по адресу: город Москва, переулок Говраш, дом четырнадцать, в двенадцать часов дня. Буду рада Тебе.
С благодарностью
и пожеланиями долгой жизни,
Винивиан Степанчик»
Липкое чувство абсурдности происходящего ослабело только после четвёртого письма. Отовсюду можно ретироваться в мир фантазий. Притвориться, что это какая-то другая Винивиан зовёт знакомых посмотреть на свою смерть.
Приглашения остались дожидаться своего часа в ящике стола. Одно лежало отдельно. Предназначалось брату и должно отправиться не за неделю до, а за сутки. Экспресс-почтой. Чтобы поставить перед фактом, освободить от неприятных бесед. По крайней мере, сестра ставила на то, что Витариарх заблаговременно мог бы что-то предпринять. Как-никак, единственный родной человек.
Раны затянулись, душевные залатались шрамами. После покушений и судов обычные трудовые будни казались блажью судьбы. Бизнес Богата разворачивался потихоньку, прибыль закапала в оплату кредитов. Вини по обыкновению пропадала на работе. В прошлом, до изобретения вечного сердца, когда пациенту сообщали: «Вам осталось два месяца», что он делал? Отправлялся в путешествие, сжигал мосты, творил бесчинства. Она же разгребала бумаги. Сидела на телефоне. Без конца печатала, печатала, печатала. Делала то же, что и всегда, считая дни, когда посвятит в свои грандиозные планы начальника.
Так, став самой настоящей нормальной семьёй, что с завидной регулярностью хвастается романтикой в социальных сетях, двое не заметили, как подкралась весна. Стылая, сырая. Ледяные жилы почвы таяли. Лёд между союзниками окончательно растопился в быту прежде, чем столбик ртути дополз до нуля по Цельсию. Но по мере того, как оживала природа, Вини, что удивительно, оживала вместе с ней. Если этим словом можно назвать нарастающую тревожность. Жесты девушки обретали резкость в ущерб элегантности. Взгляд стал беглым, чрезмерно цепким. Плечи стягивали невидимые ремни. Ключицы держались под углом, будто Вини морозило, или болела шея.
Её одиночные затяжные посиделки в дворовом лесочке можно было списать на хорошую погоду. Супруг пару раз выглядывал в окно. Она стояла, прислонившись к стволу дерева. Через час уже обнимала соседнее и тупо смотрела в никуда. Муж задёрнул шторы и сделал вид, будто это его нисколько не напрягает. Как и то, что домоседка повадилась до глубокой ночи пропадать, бес знает, где. Бес, может, и знает о её бесцельных пеших прогулках по паркам, автомобильным мостам, заброшенным железнодорожным путям. Но никто его о том не спрашивал. Все горазды только поминать его по поводу и без.
Аномально холодная майская ночь чёрным туманом заволокла пейзаж, морозец сковал раскисшую землю. Хозяйка дома вернулась до полуночи. На пороге её остановил голос супруга. Он так соблазнительно развалился перед камином, укутавшись в плед, прихлёбывая чай из пузатой чашки. На контрасте Вини щупала стужа, а задубевшая в латы куртка только натирала кожу. Та недолго думала над приглашением. Сбросив верхнюю одежду, с ногами залезла на диван, укрылась махровым покрывалом. Приняла вторую кружку, блаженно вдохнув пары бергамота. В уютном молчании остывшую душу и плоть питали гретые пламенем соки. Бледно-оранжевые, с тонким ароматом горящей древесины. Тихонечко, боясь дыханием своим спугнуть воцарившийся покой, Богат произнёс:
– Déjà vu26.
Вини глухо хихикнула. Посмотрел на неё, чуть наклонив голову. Какую именно сцену у камина зашифровал за этим словом? Минуту удовольствия, величайшего низменного, сокрытого в упругости губ? Мгновение ада, клокочущего кипятком, дребезжащего осколками разбитой вазы? Обоим воспоминаниям должно вменять эмоцию. Смущение. Раздражение. Тоску. Но сонный взгляд её загородился заслонами сто раз передуманных дум. И блики огня… Их не было в этих глазах.
Зачинщик посиделки начал издалека. Супруги от ничегонеделания обменялись мнениями касательно классической музыки, переписанного культурного кода и вульгарности сочетания зелёных и фиолетовых цветов. Совершенно чуждые темы будто вытекали одна из другой, как река распадается на ручейки. Собеседники поочерёдно цеплялись за крючок и плели уже совсем другую историю.
Дева разомлела (чай без подвоха). Диалог свернул к наболевшему. Богат привёл эту машину в движение, плавно спускаясь с пригорка в канаву. Главное – вовремя притормаживать. Как хороший манипулятор, ходил вокруг да около, не набрасываясь сразу. Говорил о силе человеческой, скупо, обобщённо. Искренне пытался понять парадокс. Смельчак, переступающий страх смерти, бессилен пред блоками мелкими. Слабость непобедимого Кощея – в хрупкой игле. В яйце, в животинках, на дубе, Бог знает, каком. Вчерашний мальчик думал, те сюжетные ходули только сказкам простительны. Теперь, став героем были, терялся в догадках. Мучился в смятении, просил вызволить его из пучины невежества.
А меж тем с искусностью ювелира закладывал в голову неудобные мысли. Заговаривал по манере лукавого, взывал то к логике, то к иррациональному. Голос звучал вкрадчиво, объяснялся непременно уважительно. Намекал, что драгоценная, рисуясь, сама себе подкладывает свинью. Барахтается в болоте и тянет за волосы, не на берег – в самую топь. А по уразумению самопровозглашённого философа, кто думает, будто уже мёртв, заблуждается, ибо думает. Не давит его холодная земля. Не проклёвываются из его чрева слепые личинки, как было в старых жутких фильмах. Ежели покорность чувствам пресекает совесть – то пусть эта советчица одумается, пока не поздно.
Перед Божьим (как сам трактует) и земными законами Богат имеет на Вини, как на женщину, право. Может и должен требовать исполнения супружеского долга, писанного невидимыми чернилами в свадебной клятве. Однако хоть жена ему и не безразлична, словом доказал – не возьмёт силой того, с чем не готова расстаться.
– Если бы не хотела, ты, лично для себя, я бы никогда…
Но он же видит:
«Зачем она молчит? Когда есть всё, кроме времени, зачем?»
Так складно аллюдировал. И Вини загрузилась. Кровь схлынула из щёк. Минуты растянулись резиновой лентой. Руки двоих соприкасались косточками пальцев, и контакт этот был даже интимнее поцелуя. Она не шелохнулась. Не глядела на него. И он не стал. Только тихо спросил:
– Чувствуешь?
– Стыд.
– Не надо.
Его кожа источала мягкое тепло. Такое же мягкое, как голос. Вини уповала на чудо, чтобы волей Всевышнего провалиться сквозь землю. Ибо сама покинуть комнату не может. И, по правде, не хочет.
– А как ты?..
Три безобидных слова, а захотелось сейчас же помыть рот с мылом. Как грязно! Как тяжко даётся каждый слог. Будто под гипнозом закодированные откровения лились свободно, ей не подчинялись. Заполняли рот вакуумом, растворялись в нём. Казались бессмысленными, прозрачной тканью укрывали камень души. Но Богат понял. Сказал, зачиная со снисходительного смешка:
– Ну, ты как дитё малое! Или, правда, думаешь, что оно только такое?.. – не закончив, не получив ответной реакции, посерьёзнел. Медленно убрал руку. – Черту не переступлю. Если ты понимаешь. Если веришь мне. Но я хочу поделиться. Хочу, чтобы успела узнать. Увидеть, как можно по-другому. Почувствовать. Не потому, что так принято или надо. Просто потому, что это приятно.
Пауза.
– Ты знаешь лучше. Жизнь твоя. Но я подожду. Если да – маякни, и мы ещё раз обсудим.
Ушёл, не прощаясь. Вини отставила опустошённую чашку, доползла до ванны, приготовилась ко сну и нырнула в свою стылую постель. Никакая мысль не посетила её. Даже фантасмагорический монолог Богата не повторился голосом в голове. Кажется, она спала уже на пороге дома, а всё последующее – приступ сомнамбулизма. Обняла подушку, мгновенно уснула.
На следующий день и словом не обмолвились. В четверг тоже. Муж быстро просёк, что участвует в молчанке. Ещё когда жена проигнорировала его «Доброе утро» и предложение сделать кофе. Безответность не причиняла ему никакого неудобства. Он её породил, буквально за ручку подвёл Вини к сложному вопросу. Та не выказывала обиды или деланной гордости. Только время от времени смотрела на Богата изучающе. Как школьница на ящерку в террариуме. Нет, как гик на новинку, о которой сам ни сном, ни духом. Взгляд скользил по мужским плечам, туловищу, бёдрам. Что-то прикидывала, просчитывала с холодностью, свойственной влюблённым в своё дело трудоголикам.
В пятницу, после ужина, Богат мыл посуду. Почувствовал кого-то за плечом. Этот кто-то мышкой юркнул к нему, подушечками пальцев кротко зачекал и тут же отшатнулся. Отошла совсем недалеко. Облокотилась на кухонный гарнитур, как на костыль. Заставляла себя смотреть ему в глаза, испытующе, выжидающе. Тот посветлел. Позабавился. Как котёнок играет с мышкой: «И помните – они боятся вас больше, чем вы их».
Чуть позже, в спальне Богата (лучше здесь, не в её комнате) состоялся недолгий, престранный разговор. Жене, ожидаемо, труднее. Вся красная ёрзала на краешке кровати и угукала. Боялась вопросов, на которые не то, чтобы отвечать – о них думать зазорно. Однако муж её всячески отвлекал. Даже рассказал презабавный случай из их Краснодарских каникул с безымянной бывшей.
Избежать обсуждения повестки дня было не суждено. В итоге Богат выдвинул ряд обязательных условий:
– Договоримся сразу. Я – главный. Я веду. А ты будешь послушной. Последуешь за каждым моим движением, за каждым словом. Без пререканий. Без психов. Без почемучек. Поняла?
Вини растерялась, лихорадочно ища подвох в очевидном разводе. Но если по делу – а что ещё остаётся, если ты профан? С ней любовный гуру, и она уже доверилась ему. Завтра. Последний раз прислушалась к голосу разума. Ну почему вот только сейчас замолчал? Моргнула в знак согласия. Богат даже про себя не позлорадствовал. Обмусоливать прописные истины ему не в удовольствие.
– Сценарий, который я тебе описал – это не то, что ты подумала. По глазам вижу, заморочилась. Нет, Вини, я тебя никак не ограничиваю. Хочешь сказать – говори, сделать – сделай. Если что не так – не молчи. Я не допущу ничего такого, но на всякий случай. И не смей стыдиться. Нечего. Запрещаю, если тебе так легче. Не думай, будто ты хуже или лучше остальных. Оно не инструкция по сборке шкафа. Взрослые отношения тем и хороши, что тут можно и нужно поддаваться немедленному влечению. И это абсолютно нормально… Я говорил, как умею предугадывать желания. Но есть правда другая. С тобой мне сложнее. Намеренно закрываешься. Я помогу тебе, но и ты помоги мне. Подсказывай. Направляй хотя бы ментально, прошу. Это второе. Ты будешь честна со мной. Предельно откровенна. Как с самой собой и даже больше. Постарайся. Я знаю, ты сумеешь.