Литератор

Но что, что теперь я могу сделать, чтобы чаша весов Алины склонилась на сторону жизни? Какой такой поворот в своей судьбе исправить, какие испытания преодолеть, какую боль превозмочь?

Я понимаю. Они хотят, чтобы было красиво.

Вся дрянь в том, что «красиво» может быть и иными путями.

Она – милая моя, почти родная, любимая, свет в оконце –  может отойти наконец, оставив меня трагически доживать остаток безрадостных дней, и это будет красиво. Грустно, на слезу пробивающе – но красиво.

Могу и я уйти к ней, но по своей воле. Временами я думаю, что именно этот исход и устроил бы демиурга – только боюсь, моей кончиной всё не ограничится. Как только погибну я, Алинушка придет в себя, в лучших традициях классиков, даром, что наша история любви вовсе не похожа на историю Ромео и Джульетты, да и семьи наши в дружных отношениях, даже после…

Да, я собственник. Такой, что самому противно: однако мысль, что после смерти моей Джульетта не отправится следом в царство Аида, а погорюет, да и найдет утешение в объятиях другого… Нет. Никогда.

А если, придя в себя, и последует за мной – то в чем смысл? Вообще всего?

Постой, говорю я себе. Постой, погоди, ты едва что-то не упустил.

Ты уцепился за избитый сюжет о дурацкой подростковой любви, а между тем, ответ лежит у тебя перед носом.

Видимо, царство Аида – это моя последняя попытка. Мне нужно отправиться за моей Эвридикой и привести ее обратно.

Попытка последняя в самом прямом смысле этого слова.

Я возвращаюсь в реальный мир. За время моего отсутствия ничего не изменилось: всё то же невнятного белого цвета небо, всё те же полуголые ветви деревьев, покачивающиеся у меня над головой.

Работа писателя, на самом деле, на очень значимую часть состоит из сбора и анализа информации. Кем бы мы были, если перед тем, как написать рассказ, не интересовались деталями, которые сделают повествование живым и правдивым? Правда, существенный минус заключается в том, что можно слишком увлечься сбором информации. Сам не единожды попадал в эту ловушку: на поиск нужных сведений убил не одну неделю, а рассказ написал за гораздо меньшее время, использовав едва ли не десятую часть найденного, если не хуже – вообще откладывал произведение в долгий ящик.

Но в деле, которым я собирался заняться сейчас, перегнуть палку невозможно. Поэтому мои дальнейшие действия были для меня предельно ясны: мне пора домой, к компьютеру и благословенному интернету.

Скамейка скорбно скрипнула, освобождаясь от моего веса, одна из криво закрепленных досок шатнулась. Горький ком в горле размяк: моя собственная беда перемешалась с дымом сжигаемых листьев, и я проглотил его, будто запил таблетку стаканом воды.

Я приготовился к тому, что, выйдя из парка, буду подхвачен водоворотом людей, спешащих на работу, учебу и в – черт бы их побрал – поликлиники, но с удивлением обнаружил, что на улицах куда меньше народу, чем ожидалось. Спохватившись, я посмотрел на часы: ну да, так и есть, уже почти десять утра. Дисциплинированные работники и опоздуны уже давно на месте и еще не успели отлучиться с него на обеденный перерыв. Самое пустое время буднего дня.

Неподалеку зазвенел трамвай. Явление неудивительное для закругления трамвайных путей, да и шел я не по рельсам – но всё равно рефлекторно повернул голову. Успел заметить, как молодая парочка – студенты, видимо, – разомкнув объятья, смущенно спешат убраться с пути городского транспорта. Трамвай заворачивал на редко используемую колею, и я тут же додумал, как эти ребята шли по своим делам, неожиданно для самих себя встретились и остановились как вкопанные – и думать забыли о том, что где-то тут проложены рельсы.

Девушка виновато посмотрела в окно водителя, а я отвернулся. Раньше публично проявляющие чувства пары вызывали у меня злость, теперь – лишь лёгкую зависть.

Я прибавил шагу, чувствуя, что времени у меня – и у Алины – остаётся всё меньше. Я ведь прекрасно знаю сценарий.

Трамвай пришел на остановку одновременно со мной, будто демиурги подавали знак, что я на правильном пути, и ехал так быстро, как только может старый, получивший вторую жизнь в другом городе чешский трамвай.

По пути домой я задержался в магазине для того, чтобы купить пару пакетиков растворимой бурды, которую называют кофе – я пью только её, хотя прекрасно понимаю сомнительную ценность этого напитка. К тому же, теперь эта привычка напоминает мне о наших ожесточенных спорах с Алиной, настоящей почитательницей кофе и счастливой обладательницей трёх турок, каждая из которых, как она утверждала, чем-то была особенна.

Была – и будет, – поправляю я себя. Обязательно будет.

Захожу домой, снимаю туфли ногой о ногу, зафутболиваю под тумбочку. Клац – включаю чайник. Щёлк – включаю компьютер. Пока закипает одно и загружается другое, успеваю помыть руки. Разрываю кофейный стик, высыпаю в чашку. Клац – кипяток готов. Заливаю порошок, превращая его в «богомерзкую жижу», наскоро размешиваю чайной ложкой.

Из зала доносится звук загрузки системы – хватаю кофе, сажусь на краешек стула, поджав ногу.

Начинаю поглощать информацию.

Перелопачиваю интернет за полчаса, сожрав и перемешав классические источники с современными интерпретациями, стихами и даже поэмами «по мотивам».

Отпускает: словно спираль, в которую сжалось время, потихоньку слабеет, распускается, как в механическом будильнике с заводом.

Как оказалось, я не такой уж и знаток мифологии, каким считал себя с десяток лет назад, или же память  сыграла со мной шутку.

Я даже улыбаюсь небольшому сходству: мы с Орфеем люди искусства, и оба своим умением пытаемся разжалобить старину Аида. Осталось всего ничего – до него добраться.