Глава 9. И это пережили!
– Ты прекрасна, как всегда! – восхитился Лёха, поправляя на носу старомодные очки. Он обрюзг и полысел, а очки теперь носил не шутки ради, а остроты зрения для. – Как тебе это удаётся? Омолаживающие снадобья?
– Внутренняя гармония, – улыбнулась я.
– Это как? – не понял старый (во всех смыслах) приятель.
– Я просто живу. Не гонюсь ни за славой, ни за модой, ни за чужим одобрением. Не борюсь с ветряными мельницами. Не ропщу. И высыпаюсь.
– Куда высыпаешься? – вспомнил друг древнюю шутку.
– На скользкую дорогу… – в унисон ему бездарно пошутила я.
– А помнишь, как мы писали книгу воспоминаний? Может быть, стоило дописать? Ты не думала об этом?
– Нет. Да, и о чём вспоминать? Как мы драпали? Как распределяли пайки? Как мучали стихами … ну, как его… ты не помнишь, как звали того парня, у которого от поэзии мозг взорвался?
Лёха задумался:
– Нет, не помню…
– Ну вот! Это либо склероз, либо бессердечие. Что выбираешь?
– Мне б второе – а то сердечко барахлить начало, – приятель похлопал себя по груди.
– Странно, что печень работает! – зло пошутила я.
Я налила свежего зелёного чая в огромные толстостенные чашки, достала варенье из ранеток, пастилу, сушки, потом взглянула на Лёху с его вставной челюстью и сушки заменила на финики.
– А знаешь, – сказал друг, выпив две чашки, – все пишут.
– Знаю, – пожала я плечом, – как воевали, как страдали, как любили, как убивали. А ещё придумывают истории от имени зомби, некромантов, хиллеров и так далее…
– А ты не пишешь? – грустно уточнил Лёха, впрочем, все его давно уже называли Алексей Степанович.
– Пишу. Но не о тех днях. Знаешь, две мои бабушки и дед были в войну детьми. Я имею в виду ту, настоящую, войну – Великую Отечественную.
– Почему «настоящую»? – не понял приятель.
– Потому что тогда люди убивали людей, и у каждой стороны были разум и логика, и даже, наверное, совесть. Я не об этом. Так вот – они редко говорили о том времени. Вот и я не вижу смысла. Зачем? Всё равно ничего не изменить. Образумить? Предостеречь? Нет – человечество вечно играет с гранатой в пороховом погребе! Не отравляющие газы – так пулемёты, не пулемёты – так душегубки и концлагеря, не лагеря – так атомная бомба, не бомба – так вирус, не вирус – так… что-то новое. Никто не знает, что ждёт впереди. И чем здесь помогут пророки от литературы?
– Но ведь ни один сценарий антиутопии не сбылся! Это ли не результат? – горячо возразил Алексей.
– Они были слишком прямолинейными, – усмехнулась я. – Сбылось другое. И такое ни один писатель вообразить не мог!
– О чём же тогда ты пишешь?
– Я разворачиваю фантазии 20 века, что были направлены в космос, к далёким звёздам, к грядущей колонизации новых планет. Пишу о том, о чём люди перестали мечтать, уткнувшись носом в покорёженную Землю.
– «Космические менестрели»? – понял Алексей.
– Они самые. И, конечно, стихи.
– Ну, и как – читают?
– Как ни странно. На встречи с автором приходят люди моего поколения и подростки. Не знаю, почему так.
– Видимо, стар и млад хотят всматриваться в звёздное небо, – вздохнул друг.
Я благодарно улыбнулась.
– Ещё по одной? – спросила я, указывая на опустевшие чашки.
– Не откажусь! Твой чай божественен!
– Конечно! Я добавляю в него коньяк. Это мой личный эликсир молодости, – подмигнула я.
– Ну тогда я должен стать бессмертным! – рассмеялся Лёха и сделал большой глоток. – Почитай что-нибудь из своего, а?
И я почитала:
Не смотри на меня – я проста,
Я не ведаю сути безбрежной.
Всё, что есть – это только слова
И наверно, немного надежды.
Я могла бы воззвать к суете,
Столь обыденной роду людскому,
Что мешает крылатой мечте,
Трансформируя душу в осколок.
Но душой отогреться нельзя –
Это сказка такая ж, как счастье.
Есть известная богу стезя,
И её избежать не удастся.
Посмотри, как любая весна
Искони превращается в осень.
И, тасуя колоду, судьба
У тебя разрешенья не спросит.
Всё пройдёт, совершив нужный круг:
И слеза, и любовь, и улыбка…
Кто осмелится высказать вслух,
Что судьба – это божья ошибка?
Предначертанность наших идей,
Предыстория зла и блаженства…
Из податливых тварей – людей –
Кем мы станем, добыв совершенство?
Не пытай меня верой в любовь,
Не пеняй на небесную кару.
Мы – свои, нам достаточно слов,
Нам достаточно глупости малой!