Простая история

И вдруг – пришла Николь. Со своими проблемами и бедами. Словно плеснула воды в его внутреннюю конюшню, избавляя его от того балласта, что накопился в нём за все последние годы. И всё исчезло, растворилось в её присутствии: выключился этот воющий звук.

Навалилась тишина, словно его внутренние уши заткнули.

Оглушённый молчанием своей души, Джеф почувствовал дыхание Времени.

Сидел, не шевелясь, с необычайной остротой воспринимая мелкие звуковые характеристики собственного бытия, как неотделимую часть той вечности, в которой они встретились. Грохот собственной крови в ушах, посапывание Николь, шум проезжающих машин, тонкий писк вспыхивающего зеленым глазком поворота на приборной панели, поскрипывание и шелест собственной куртки не нарушали этой обретенной тишины в нём. Ну, здорово. Он и не знал, в каком аду варился. Пронзительная доверчивость Николь словно открыла ему глаза. Поражённый, он всем своим существом, почти с болью, переживал осознание этого переворота, словно веху в его жизни. Рубеж, после которого уже ничто и никогда не будет прежним. Ожидание пришло к концу?

Тот Джеф, что был раньше – умер, вся прежняя жизнь завершилась.

Почему, он не мог понять – почему он не видел этого раньше? Это же так просто! Безвременье владело им теперь. Безвременье помогло принять ушедшее, примириться с этим. Это не значит – можно спокойно всё выбросить из головы, это не значит, что не будет причинять боли память, но теперь пытка кончилась.

Сразу захотелось действия в этой тишине. Работы, приносящей не только удовлетворение от её выполнения, но и дающей спокойную радость. Осознание жажды действия напомнило о времени.

С сожалением он оторвал губы от тонких, пахнущих свежестью волос, словно вынырнул. Взглянул на часы, бережно отодвигая Николь от себя. Она вздохнула и открыла глаза, откидываясь на спинку сиденья. Похоже, её тоже утомили эмоции.

Джеф, наклонившись над ней, внимательно посмотрел на неё, не замечая, что едва заметно улыбается.

Николь совсем не обижала его улыбка, и взгляд не причинял неудобства: Джеф смотрел на неё с таким выражением, какое бывает, если люди смотрят на что-то красивое и нежное. Бережность его взгляда была непривычна, так никто на неё не смотрел. Ни мама, ни папа. В их взглядах было все: забота, поддержка, неудовольствие, одобрение, осуждение, строгость, даже иногда понимание, что угодно! Но вот так неожиданно, до щекотания слез в кончике носа, просто взглядом, мягко поощрить, кроме Джефа не смог ещё никто.

– Джеф! – Шепнула она.

– Нас потеряют, – тихо предупредил он в ответ.

Но не шевельнулся и выражение его глаз не изменилось, позволяя Николь чувствовать его взгляд, наслаждаясь этой нежностью ещё некоторое время. Она неосознанно тянулась к силе его взгляда, не в состоянии оторваться.

– Надо ехать, – так же тихо повторил он.

Взял её лицо в ладони, словно изучая его руками, как слепой. Его пальцы легко, едва касаясь, знакомились с ней. Она неотрывно разглядывала его, запоминая эти знакомые черты снова и снова. Всё в нём казалось до боли родным, близким, своим. Николь удивлялась: как так могло получиться, что она столько времени не видела его и они так долго жили, не встречая друг друга? Вот Джеф чуть прищурился, немного улыбается. О чём он думает? Выражение лица какое-то озабоченное, словно он хочет задать вопрос.

Джефу даже не пришло в голову, что эта его ласка может подействовать на Николь, дразня. Наконец поймал сам себя на этом. Остановился, приглядываясь к её размышлению с неожиданным томлением. Прижал её к себе.

Николь не хотелось шевелиться. Джеф! Так близко, совсем рядом! Джеф! Такой сильный, красивый. Она чувствовала кончиком носа жесткий край воротника его сорочки, её подбородок легко задевала тонкая дужка очков в кармане, его дыхание согревало её щеку. Чуть прикрыв ресницами глаза, она разглядывала его точёные линии профиля, точечку родинки на правой щеке, чётко очерченные губы. Его облик был невероятно, непередаваемо чист, не замутнён той пошлостью, которая ежечасно окружала её.

Захваченная восторгом и испытывая настоящее счастье, она ощущала свободу, как человек, наконец-то избавившийся от груза, так долго терзавшего его. И от этой свободы стало так холодно и страшно, что из глаз опять потекли непрошенные слезы, видно их накопилось в ней незаметно слишком много. Та бездна, которая жила внутри неё с момента посадки самолёта, растворилась и превратилась в бездну будущего, у которой стоит Николь. Исчезни Джеф и туда рухнет всё.

Она после лагеря прониклась своей слабостью, ощущая своё бессилие в жизни как отраву, как что-то жалящее и ранящее. Это было новое чувство, непривычно вошедшее в её жизнь. Раньше у неё не было проблем борьбы со страхами: можно было пойти в церковь, посидеть там и всё вставало на свои места, даже если вокруг было всё очень плохо. Но сейчас и это не помогало. Её зависимость от родителей вынуждала постоянно помнить о своём бессилии, заботила и пугала до холодных спазм где-то внутри. Сама того не замечая, она ещё крепче вцепилась в Джефа, причиняя боль, поскольку натянула рукава на плечах и воротник куртки с железными вставками, заставляя их врезаться в шею. Он даже не поморщился, разглядывая её.

– Что? – Спросил тихо.

– Мне страшно, – прошептала она, проникшись ростом леденящего кома внутри.

– Боишься, что может что-нибудь случиться?

– Не знаю, – она сдвинула брови домиком, поглощённая своими ощущениями и не заметив его чуткого понимания, принимая его, как должное.

Покачала головой. Попыталась честно объяснить:

– Мне сейчас стало так легко, будто я освободилась от давления и так страшно, что трудно дышать. Словно что-то может случиться. Я чувствую мою уязвимость и мне от этого плохо, – в его движении она угадала кивок: его щека легко задела её волосы сверху вниз и обратно.

– Послушай, Ники. Хочешь, могу тебя поддерживать, когда тебе нужно. Идёт? Я всегда буду с тобой, как только я тебе понадоблюсь. Только позвони. Даже если работаю: теперь ты знаешь, что у нас там можно отсидеться.

– И отоспаться, – слабо улыбнулась Николь. – Тебе было очень неприятно то, что я тебе рассказала?

Джеф помолчал, не шевелясь и не отпуская её: размышлял почему возник такой вопрос. Может, он сделал что-то, что обидело её? Его опасение причинить ещё большие разрушения в ней, после того как по её душе так качественно прошлись сапогами, диктовало ему сейчас предельную осторожность. Спросил, смягчая голос:

– Почему ты так решила?

– Потому, что ты так ударил по тормозам, что я прикусила язык. И тогда я подумала, что зря я это всё начала, но уже не могла остановиться.

Джеф покачал головой, чувствуя щекой, как её, трепещущие от его движений, волосы тянутся за ним, прилипая к коже.

– Нет. Не зря. И нет, не неприятно. Просто больно. Я сразу врубился, откуда ветер дует. Потому что прочувствовал это лето на собственной шкуре. Мне пришло в голову: если бы я позвонил тебе ещё весной, как хотел, то этого не было бы. Не жалей, что рассказала, давай не будем иметь секретов?

– Давай, – согласилась Николь. – А ты не беспокойся, что не позвонил. Я так много думала обо всем этом, что пришла к выводу: всё равно, всё было бы так же или чуть иначе, но сущность осталась бы прежней. Это просто Райан такой. Если бы меня не было в лагере, он бы дома меня подловил, всё к тому шло. И не факт, что не было бы хуже – в лагере хоть народ сбежался на мои вопли. Я была просто наивная.

Джеф ничего не ответил. Мягким движением отодвинул её от себя, посмотрел в глаза. Она теперь изменилась, была совсем другая, не такая как в "башне". Он сидел так некоторое время не в силах двинуться.

Николь думала, что он хочет сказать что-то. Но он просто сидел и смотрел на неё. Молчал. Его глаза казались ей чёрными в полутьме, которую почти не рассеивали огоньки приборов и рекламы на улице. Его хмурый вид и наморщенный лоб выглядели для неё портретом отрешённого неудовольствия.

Странно, но она совершенно точно знала, что недовольство это направлено не на неё. Неулыбчивые глаза внимательно оглядывали её лицо, словно Джеф сканировал каждую чёрточку. Наконец он словно очнулся: осторожно взял её за подбородок одной рукой и тихонько провёл тыльной стороной указательного пальца другой руки под глазами, стирая оставшиеся слезинки. Было необычно ощущать кожей волосинки на его руке. Николь вздохнула.

– Возможно, ты права, – тихо сказал Джеф, отпуская её и добавил, после паузы. – Мы много времени потеряли. Надо пожалуй снова позвонить твоим родителям, что мы едем.

– Зачем? – Спросила она, удивлённая переменой темы.

– Думаю, они волнуются. Видела бы ты их лица, когда они сидели у меня в "башне" в грозу, а я вёл на посадку аварийный самолёт, в котором находилась их единственная дочь.

Николь снова вздохнула. Потёрла виски руками. Ощущение его рук на её лице было таким ярким, что она закрыла глаза, отдаваясь этому новому чувству. Что, всегда так в жизни? Если есть что-то хорошее, то быстро заканчивается и вновь приходит надоевшая обыденность.

Посмотрела на Джефа.

– Поверь,– глядя ей в глаза, убежденно сказал он, – даже если они тебя совсем не понимают и не верят тебе, это вовсе не значит, что они стали меньше тебя любить и беспокоиться.

– Ладно, уговорил, – обретая его хмурость, сказала она, все ещё думая о его близости к ней. Дома было Плохо. С Джефом было Хорошо. И расставаться с этим ощущением не хотелось. – Давай, теперь я позвоню.

Джеф удовлетворённо, хоть и едва заметно, кивнув, легко вывел машину снова на трассу. Николь набрала номер дома.

3

– Ну что ты злишься? – Поинтересовалась Марина, наблюдая перемещения Тома из одного угла комнаты в другой.

– Её и правда выпороть надо,– бросил Том.– Вся ночь пропала!

– Успокойся ты, надень пижаму, – поморщилась Марина.

Его метания уже надоели ей до невозможности. Отсутствие терпения начинало сказываться на её интонациях. Пожалуй, решила Марина, ему заметно, как плохо она держит себя в руках.

– Предлагаешь мне лечь спать? – Изумился Том. – Зачем? – В его голосе мелькнула злая насмешка.

Марина попыталась смягчить свой недовольный тон:

– Нет, ты же всё равно не заснёшь. Предлагаю отвлечься.

– Отвлечься я могу только за работой. Но работать я не могу из-за Ники, – сердито выдал он, явно досадуя и удивляясь её недогадливости.

Марина понимала его. Взглянула на часы. Без четверти три. Через три часа уже надо вставать, разве за это время отдохнёшь? А завтра такой насыщенный день! Ну и выбрала Ники время. Да и Том тоже хорош, интересно, что его больше бесит, что его оторвали от любимой работы или беспокойство о Ники? Лучше бы он так нервничал летом. У них с Ники были такие грандиозные планы, столько идей! Марина вздохнула. Из-за желания Тома соответствовать какой-то, им самим определенной ступени, пришлось отправить Ники не понять куда, а ей сидеть на горнолыжном курорте. Весь отпуск ушёл на спуск с гор, по проложенным трассам.

В детстве Марина довольно успешно бегала в школе на лыжах. Но только по равнине. А после того как однажды налетела на корягу, сломала лыжу и две недели ходила вся в синяках, стала относиться к лыжам с большим недоверием и самые заманчивые варианты прогулок, предлагаемые ей отцом, её не смягчали. Поэтому на курорте Марина сразу знала, что этот вид развлечений она не выносит и начала отчаянно скучать. Том бегать на лыжах вообще не умеет и, кажется, того впечатления, которое он надеялся произвести на уважаемое им общество, произвести ему не удалось. А потом всё и вообще поехало в разные стороны, вся жизнь.

– Я тебя не понимаю. Ты же согласился, чтобы Джеф сам её отвез после своего дежурства, а не отправлял её на такси. – Напомнила она.

– Сболтнул не подумав, – раздражение в голосе Тома подходило к критической точке.

– Так чего тебе надо? Джеф позвонил, сказал, что они выезжают. До аэропорта добираться полтора часа. Человек после работы, ночь, он везёт ребенка. Что ты от него хочешь? И что ты можешь? Сиди и жди. Ты сам расписывал мне в ярких красках положительные качества авиадиспетчера.

– Это было ещё весной. Моё мнение изменилось, – огрызнулся он.

– Но ты же признал, что Джеф – человек ответственный. Если там что-то случится, он позвонит.

Тут раздался звонок.

Они торопливо ринулись к телефону, столкнувшись руками над трубкой. Марина отступила.

– Слушаю, – рявкнул Том.

Как можно так разговаривать! Он совсем не сдерживается. Марина так и смотрела на него в ожидании, пока он разочарованно не ударил рукой по кнопке сброса.

Николь сразу чутко уловила его гнев.

– Папа, привет, прости, я тебя разбудила, – сказала она деревянным голосом. Вот досада. Если бы не Джеф, она бы ни за что не стала звонить. Возвращаться из волшебной сказки к отцовскому недовольству не хотелось. Занятая своими мыслями, она не видела внимательного взгляда, брошенного на неё Джефом. – Мы уже едем. Мы сейчас на светофоре у центральной библиотеки. Вот, поехали.

– Передай своему Джефу, пусть не торопится, – резко бросил Том. И подумал, что эта фраза звучит холодно и даже двузначно. Ники может надуться и задержать этого типа ещё на часок. В том, что у неё для этого идей хватит, он ничуть не сомневался. – Я знаю, что с тобой всё будет в порядке.

– Да, папа, – с облегчением ответила Николь.

Том постоял, слушая гудки. Марина, разглядывая его лицо, пыталась угадать, что сказала ему Николь.

Он положил трубку и, поймав её взгляд, нахмурился:

– Она извинилась, что разбудила меня, – в его унылом голосе проскользнули знакомые сварливые нотки, обычные для него во время поиска сочувствия. Марина склонила голову влево: пожалеть его или обойдется?

Том подождал и закончил:

– Жаль ей, как же.

– Она пыталась пошутить, чтобы развеселить тебя, – сказала примирительно Марина, разглядывая его суживающиеся глаза и зная, что он не поверит. – Она знает, что мы не спим.

Он только нахмурился, морщась.

Марина предложила, без надежды быть услышанной:

– Сделай хотя бы вид, что ты ей доверяешь. Переоденься.

– А смысл? Всё равно спать уже слишком поздно, – бросил Том.

Марина не нашла, что ответить. Неприятно, что Том так сердится на Ники, но его она прекрасно понимала. Повернулась и пошла к лестнице. Если Том не хочет комфорта для себя, то пусть. Его дело. Она не собирается сидеть и таращить слипающиеся глаза, раз есть время на душ. Да и о еде надо позаботиться: Ники даже не обедала.

– Этот Джеф ваш – просто экстремал. Вокруг него вечно одни только неприятности, – услышала она, удаляясь.

Интересно. Что, Том это точно знает?

Николь убрала телефон и посмотрела на Джефа с ожиданием. Всё, неприятная повинность выполнена, чего ещё прикажете, сэр? Он вёл машину, не спуская глаз с дороги. Ночная автострада притягивала своей пустотой, манила, подталкивая добавить газ.

Хотелось ощутить скорость.

– Ты заставляешь меня звонить родителям, чтобы они не думали о тебе плохо? – поинтересовалась Николь, стараясь за лёгкой насмешкой скрыть досаду.

Джеф не ответил: бросил на неё короткий взгляд и чуть-чуть улыбнулся, лишь самыми кончиками губ, снова вернув всё внимание жёлтой разделительной полосе, бегущей впереди. Тишина, нарушаемая тонким гудением мотора, легко давила на плечи. Взвинченность плавно сменилась отрешённой усталостью.

Казалось, этот уютный покой вечен. Наслаждение от присутствия Николь, звук её дыхания, свобода ночной дороги, проносящиеся мимо огни: всё вливалось в эту тишину, составляло её, сегментировало на моменты, заставляя каждый кусок врезаться в память.

Он снова покосился на Николь. Она, разглядывая его, как будто забыла о своём вопросе и не ждала ответа, тоже слушая тишину.

Поймала его короткий взгляд с напряжённым прищуром. Так люди жмурят глаза, если резко включить в темной комнате свет, или когда утром открывают шторы.

– Ты хочешь спать, – сообщила она и спрашивая, и утверждая.

– Хочу, – усмехнувшись, согласился он. – Но не засну. Мне нужно тебя довезти. А потом – всё равно, что будет. Сейчас для меня главное – это ты.

Это было приятно, но сомнительно. Она подумала и решила, что угадала в чём дело.

– Не я как Я, а я как Объект, – с заметным сожалением поправила она его. – Ты не хуже фирмы доставки.

– Это плохо? – Слегка улыбнулся Джеф.

– Нет, наверное. – Николь задумчиво разглядывала его усталость, пробивавшуюся в лице сквозь движущиеся тени. – Тебе не мешают мои вопросы?

Он чуть качнул головой, ведя машину вдоль аллей парка.

– Кажется, мы приехали, – вздохнула она, сожалея о том, что её сегодняшнее чудесное приключение закончено и придётся с Джефом расстаться.

Он был таким огромным и надёжным, его быстрота и мощь удивляли её. Его присутствие рядом с ней было таким блаженным и одновременно вселяло опасение, что им, таким решительным, не покомандуешь и его, такого здоровенного, ей не удержать. Николь пришло в голову, что он всегда будет делать то, что хочет, что сочтёт нужным и неизвестно, примет ли во внимание какие-то её аргументы. Она почувствовала себя маленькой испуганной девочкой, случайно заглянувшей в мир, полный серьезной работы и её охватило сомнение: захочет ли он возиться с ней.

Ей вдруг показалось, что он сейчас довезёт её до дома, откроет ей дверь и уедет. Стало страшно. Джеф может исчезнуть, раствориться во тьме ночи, густой от жёлтого света парковых фонарей. Что она будет делать без него?! Без этой мимолетной улыбки, летуче освещающей его лицо, без поблёскивания затемнённых стёкол очков, бросающих тени в его глаза, когда он смотрит на экран монитора, без его низкого голоса, от которого становится спокойнее и всё кажется таким простым и лёгким?! Нельзя, нельзя его отпускать!

Джеф поглядывал на её, и совсем было не понятно, угадывает ли он её опасения. Хотелось спросить об этом, но вдруг он снова не ответит?

Она сказала:

– Здесь есть поворот. Эй, ты только что проскочил его! Вон, видишь дом? Но к нему так не подъедешь.

Джеф с досадой быстро оглядел решётчатые стены ограды с обоих сторон дороги, вспомнив, что действительно, только что мелькнул чёрный проём справа. Во тьме угадывались неяркие огни светящихся неподалеку слева окон.

– Да? – С сомнением поинтересовался он, осознавая, что его внимательность стремительно снижается. – Значит, придётся вернуться.

– Не вернуться, а дать задний ход, – посмеиваясь, поправила его Николь. Всё, что затрудняло их приближение к дому, только поднимало ей настроение. – Тебе здесь не развернуться.

– Весьма разумно, – согласился Джеф.

Открыл дверцу и высунулся из машины, посматривая на ограду парка. Его широкая спина показалась ещё шире в непроглядности тени.

Джеф, проверяя сам себя, возвратился к повороту задним ходом, поворачивая руль неторопливыми короткими движениями. Не хотелось бить машину: придётся ехать в автосервис, чтобы не оштрафовали. Он медленно вёл "бьюик", поглядывая то под колеса, то в зеркало. Взглянул на Николь: правильно ли? Она кивнула, не отрывая от него глаз. Откинувшись на спинку, сидела, смотрела на него. Молчала, улыбаясь. Не твердила, крутясь на сидении: "левее, правее, дальше!" Не вскрикивала при резком повороте или когда он наехал колесом на что-то. Просто доверилась ему.

Вернее не просто смотрела. Она беззастенчиво разглядывала его, пользуясь темнотой в кабине. Джеф, иногда поворачиваясь к зеркалу ловил боковым зрением пристальное изучение его персоны. Это было приятно и странно: последние годы взгляды в упор его смущали, заставляя нервничать. Странно, но взгляд Николь оказался нержиданно успокаивающим: он просто кожей ощущал, как его гладит этот взгляд.

Николь скользила глазами по его точёному профилю, тонко обрисованному во тьме золотистой полоской света от сигнальной лампочки приоткрытой дверцы, по плечам, смутно обозначенным зелёными огоньками приборной панели, по кисти правой руки, лежащей на руле. Чёрные, но нерезкие тени ложились мягкими мазками, изящно проявляли Джефа. Это слабое освещение так волшебно рисовало его, что Николь не могла оторваться от осмотра. Её завораживала игра теней в ночи и на Джефа приятно было смотреть. Наконец показался потерянный проезд.

Джеф остановился, выпрямился, садясь поудобнее, легко прихлопнул дверцу. Трогать машину не хотелось. И вот ещё: что подарить, чёрт побери?: он впервые входит в дом. Покопался в отделениях для мелочей, отдавшись идее и перебирая холодные плоские коробочки. А, вот. Девяносто девятый год, "Innanoramento". Диск, который купил недавно. Не слишком поцарапан – ему всего две недели.

Понравится, не понравится? Всё равно другого ничего нет. Почему же он не вспомнил об этом раньше? Можно было бы заехать хоть за цветами, что ли, или каким-нибудь растением. А может, и хорошо, что не вспомнил – неизвестно, как бы он тогда машину вёл. С усталостью под утро бороться всё труднее. Видимо, придётся сегодня ночевать прямо в машине: назад он уже вряд ли доедет. Ладно, не впервой. Бесполезно гадать, какую музыку слушают её родители.

Он чувствовал себя так, словно его предупредили о показательном полёте перед маршалом за двадцать минут до взлёта. Только и оставалось времени на саморегуляцию с помощью вбитых в годы учебы приёмов. Взглянул на Николь. Она так же поощрительно смотрела на него и вновь её взгляд его успокоил.

– Рад что не снёс себе задний бампер? – спросила она и в её голосе Джефу почудилась насмешка.

Размышления вынуждали Джефа делать над собой жёсткое усилие: полусонное состояние причудливо швыряло его сознание от мысли к мысли, спутывая нить рассуждений, и иногда он раздумывал, какая цепочка умозаключений привела его к какому-то сформировавшемуся образу.

Покосился на Николь и снова напрягся, чтобы угадать, почему насмешка, но всё же ответил, принуждённо посмеиваясь:

– А то!

Спросить у неё: подойдёт подарок или нет? Глаза её были тревожащими. Он не мог понять: она явно чего-то боялась. Его? Вряд ли. Она тогда не пришла бы в "башню", а ведь она пришла туда, именно к нему, возложив тем самым на него заботу о ней!, не стала бы ничего о себе рассказывать. А может, этот страх появился недавно, от каких-то его слов или действий? Опасение бросило в жар, заставив сразу проснуться. Да нет, вроде бы. Выражение глаз у неё сейчас такое же, как было и в зале ожидания на вокзале, и в "башне", и только потом, в кафе, растаяло. Что, второй круг? Но Николь молчала.

Джеф медленно выкрутил руль, повернул и вскоре, миновав каменную невысокую ограду, въехал в широкие ворота, подгоняя машину к крыльцу.

– Всё правильно, – сказала словно сама себе Николь.

Он понял это как попытку извинится за всё причинённые неудобства – подъезд к ним, в самом деле, не идеальный. И – принял. Всё, что было связано с Николь, какими бы сложностями не обрастало, казалось ему совершенно естественным.

Дом был погружён во тьму. Светились только два окна на втором этаже в правом крыле и три высоких окна внизу – явно гостиная. Джеф откинул на спинку голову, хотелось закрыть глаза и, не шевелясь, наслаждаться осознанием проделанной работы. Он медленно отстегнул ремни, выбрался в предутреннюю свежесть. Сразу же его охватил озноб после уютного тепла кабины и полусонной расслабленности. У входной двери на крыльце на миг угадался красный глазок сигареты.

– Неужели они спят? – Удивилась Николь, выходя из машины с помощью Джефа и он почувствовал, что её рука подрагивает в его ладони. Тоже замерзла?

– Вряд ли. Кто тогда стоит на крыльце? – Спокойно сказал он, захлопывая дверцу.

– Папа конечно, – уныло пояснила Николь.

Тёмная фигура спустилась к ним, говоря:

– Конечно. Надоевший папа. Ты очень снисходительна в определениях – это мило. Проходите. – Том широким жестом пригласил их войти, одновременно протягивая руку Джефу.

Предрассветный ужин – или ранний завтрак? – оказался непритязательным: прозаичная рыба с овощами и приправлено пряностями, какими, Джеф так и не уловил. Вряд ли чисто итальянская кухня, отметил он. Скорее синтез какой-то.

– Расскажите о себе, – попросила Марина, крутя в пальцах салфетку. – Почему вы выбрали такого рода деятельность? У вас это фамильное?

– Ни в коей мере, – весьма прилично запротестовал Джеф. – Мой отец, страшно сказать, был профессором антропологии. Мне в детстве пришлось слишком много смотреть в землю и копаться в ней, из-за чего я решил задрать голову и смотреть на небо. Иногда оно красивее земли.

– Тогда почему же вы не лётчик?

– Комиссии не понравился, – усмехнулся Джеф.

– Извините, – сказала она, как Николь, изумляя его чуткостью.

– Не нужно извиняться. Я к этому отношусь весьма спокойно. В моей нынешней работе вполне достаточно опасных ситуаций, она не менее сложна, чем работа пилота. – с едва уловимой насмешкой объяснил Джеф.

Николь хотела добавить, что Джеф был лётчиком, но, взглянув на отца и прочитав скрытое недовольство в его глазах, промолчала. Потом у неё мгновенно мелькнула мысль о том, что, если уж на то пошло, Джеф и сам мог это сказать, но раз он молчит, то пусть это будет их совместным секретом.

– Сигару, Джеф? – Предложил Том, дотягиваясь не вставая до горки и вооружаясь объёмной коробкой.

– Нет, благодарю, – качнул головой Джеф.

Этот жест вызвал у него что-то вроде небольшого всплеска в голове, словно мозги в черепе взболтнула точным движением лёгкая рука.

– Ники, если ты не хочешь, то можешь оставить, – вполголоса сказала Марина, бросив взгляд на Николь, все ещё копающейся в тарелке.

– Я лучше схожу принесу десерт. – Пробормотала Николь вскакивая, чем, видимо, изрядно удивила Марину.

Она проводила Николь взглядом и в её приподнятых бровях Джеф уловил недоумение. Затем она взглянула на Джефа, словно ожидая объяснений. Джеф невозмутимо перевёл взгляд с Николь, исчезнувшей за дверью кухни, на Марину. Что её интересует? Оставалось надеяться, что не он сам. Том сидел откинувшись на спинку стула и попыхивал сигарой. Странно, как такая утонченная женщина, вроде Марины терпит столь вонючий дым?

Джефу было интересно наблюдать за ними: насколько они все изменились с их последней встречи, насколько соответствуют его предположения истине. Конечно, он их просчитывал. Ещё тогда, весной. Раз они попали в "башню", значит попали в сферу его деятельности. Он обязан был учитывать их реакции при своей работе. Сейчас обнаруживать правильность старых расчётов их поведенческих цепочек было почти приятно.

Это семейство нравилось ему. Марина со своим вялым скептицизмом, была так цивилизована и красива, что оставалось только удивляться, где водятся такие женщины. Том со своим абсолютизмом, являл собой некий вымерший тип упрямцев. Он почему-то напомнил Джефу его отца. Николь, войдя в дом, почти разительно изменилась: словно стала младше и боязливее. С ней обращались весьма лояльно, руководили ею почти ненавязчиво, но видимо, задавленная игом сверхопеки, она чувствовала себя дома крайне скованно. Джеф попытался одернуть себя: вполне возможно это всего лишь то, что он хотел бы думать, его собственное, субъективное мнение, которое подсовывает полученная от Николь информация его мозгу. Голова у него сейчас, похоже, варила туго.

Николь принесла поднос, заставленный маленькими вазочками с фруктами, поставила на нижнюю полочку подвижного столика. Объехала вокруг столовой всех, спрашивая каждого что он хочет. Марина взяла банан. Джеф, наблюдая за тем, как она чистила его на тарелке, пришёл к выводу, что она занятная натура – не каждая женщина может, не моргнув глазом, пойти на такое пренебрежение правилами стандартных диет. Но странно, что она скрывает свою решительность: она всё время поглядывала на Тома.

Десерт подарил небольшое оживление. Вскоре из внушительной горки фруктов вытащили самое привлекательное и там остались одни мандарины.

– Может мы переместимся в гостиную? – Предложил Том. – среди ночи жевать так интересно, что хочется лечь брюхом вверх.

Это забавное признание понравилось Джефу, как истинному ценителю естественности в людях. Все встали из-за стола и отправились доедать мандарины в гостиную. Джеф по дороге подумал, что, конечно, пора, давно пора сваливать отсюда. Но общая усталость не давала шевелиться. На него навалилась тяжёлая апатия и он боялся упасть со стула, неожиданно заснув.

Подъём и переход в гостиную его немного взбодрил. Марина прошествовала в глубину комнаты.

– Пожалуйста, – она сделала широкий жест и села.

Николь обошла её кресло и, опершись локтями о спинку, положила подбородок ей на плечо, молча привлекая внимание: Марина ощутила нажим. Была в Николь какая-то напряжённость. Её интонации, поведение, желание спрятаться: всё это вдруг напомнило Марине, как она представляла впервые свою работу Тому.

Помнится, это были белые лилии на чёрном фоне с огненными всполохами. Как будто костёр горел в ночи. Тому не понравилось. Он раскритиковал вкус Николь и больше она никогда не выносила ни каких работ за пределы своей комнаты.

Сейчас она улыбалась, глядя на Джефа: Марина чувствовала плечом её улыбку, тепло Николь и щекочущую шелковистость волос, задевающих Марине ухо. Николь была рада, что сумела притащить этого человека к ним в дом среди ночи. Для Марины это было очевидно: определялось по суете Николь и сиянию её глаз. То, что Джеф оказался здесь, наводило Марину на размышления. Что связывает его с Николь, как она оказалась у него в "башне" – это что, теперь её постоянное времяпровождение?

Она размышляла об этих тонкостях всё время с момента появления его в доме: сначала наблюдая, как Джеф здоровается, снимает куртку, вешает, приглаживает волосы; потом за ужином – как он ест, как отвечает на вопросы. Теперь она смотрела, как садится. Его лицо, освещённое мягким светом торшера, казалось мрачным. Внешность – самая обычная. Правда, черты лица были правильны и не лишены благородства, но это мало что говорило Марине: она никогда не была хорошим физиономистом.

Тогда, весной Джеф показался ей значительно моложе. Сейчас же она была изумлена, увидев своего ровесника. Да ему, наверное, не меньше тридцати пяти лет. Почему он потащился такую даль провожать малознакомую девчонку, вместо того чтобы отправиться домой, к жене и детям, или кто у него там есть? Или её Николь для него не малознакомая? Что в нём так заинтересовало Ники, что она ради этого пожертвовала перемирием с отцом?

Возникшие вопросы требовали немедленного прояснения ситуации.

– Вас не потеряют? – Поинтересовалась Марина, скрывая своё нетерпение.

– Ни в коем случае, – покачал головой Джеф. – Меня давно некому терять.

Так, ладно, он, видимо, живёт один.

– Я очень благодарна вам, что вы доставили Николь домой. Сейчас мир суров, не очень-то свободно прокатишься без провожатого в такое время суток, – сказала Марина.