Смысл моей жизни

Я прихожу в бешенство, хватаю его за шкирку, смотрю горящими глазами, сжимаю скулы.

– Слушай, Круглов, я тебя и Шестаева знаешь куда упрячу за такие дела? Вы двое…

– Тише, начальник. Оглянись, трое нас, – подмигивает он.

Резко замолкаю, краснею от злости.

– Не впутывай меня в это дело!

– Не будешь воду мутить, не впутаю. Давай избавимся от нее, делов-то?

– Избавиться надо! – вмешивается Витёк, – Узнает, нас всех сдаст.

– Не сдаст, – тише говорю я. – Она так перепугана, что не сдаст.

– Не слушай, его, Федь. Говорил я, не нужно с такой связываться, – не унимается Шестаев. – Быстро с ней справимся и всё.

– Так, стоп! – я смотрю на этих двоих и в моей голове тут же рисуется план избавления из этой ситуации.

Против своей воли я оказался соучастником группового изнасилования, и я прекрасно осознаю, что мне за это грозит. Втроём мы решаем не вредить девушке, но аккуратно и безопасно избавиться от неё. Нам пришлось усыпить её хлорофиллом, обернуть простыней, я сложил все её вещи и на руках, так как я без машины, несу к ближайшему медпункту, оставляю на ступеньках, благо в это время этот район абсолютно безлюдный, и никто нас не застаёт.

Витёк с Федькой всю дорогу следят, чтобы нас никто не заметил. Это единственный случай, когда я благодарен нашей администрации, за то, что по всему пути нам не встречается ни один работающий фонарь, тёмная улица скрывает нас от посторонних глаз, и мы благополучно проворачиваем задуманное дело. У дверей больницы мы и расстаёмся.

На следующее утро я чувствую себя ещё хуже, чем накануне вечером. Мысли о судьбе той девушки не дают покоя и днём. В кабинете я делаю вид, что занят работой, пытаюсь отвлечься в кругу сотрудниц из архивного отдела, но безуспешно. Её глаза, волосы, запах меня преследуют.

После обеда начальник вызывает к себе, о чем-то говорит, погружаясь в свою мысли, я пропускаю часть его слов. В конце он даёт мне адрес, велит открывать новое дело и ехать за первыми показаниями. Я думаю, поехать завтра, но до конца рабочего дня остаётся ещё четыре часа и волей не волей я плетусь до машины. Лишь в машине взглянув на папку, читаю: "Изнасилование. Рахимова Рания. Городская больница". Холод пробегает по телу. Как же хочется верить, что это не она.

В больнице к пострадавшей не пускают, приходится общаться с лечащим врачом. Из её слов узнаю, что девушку обнаружили у порога больницы, личные вещи и документы были при ней, после осмотра, установлено, изнасилование, психическое состояние пострадавшей нестабильное. Я записываю, а сам всё думаю о вчерашнем, проникновенный взгляд врача будто говорит: "Я знаю, что это ты".

И зачем я взялся за это дело? Ещё не поздно отказаться, пусть передадут расследование другому. Но… А вдруг тогда выяснится, что я участвовал в этом? Работая над этим лично, я смогу скрыть улики. Что если девушка меня узнает? Девушка… Все внутри меня желает вновь увидеть её, я не знаю, как это можно объяснить.

На следующий день, звоню в больницу, узнаю, что пострадавшая пришла в себя и отправляюсь к ней на встречу. По дороге столько мыслей в голове проносится, но я наивно стараюсь не обращать на них внимания, надеюсь, что всё обойдется.

Медсестра встречает в холле, проводит меня в палату реанимации, напомнив, что у меня не более 15 минут. Я приоткрываю дверь, в лицо мне ударяет ослепительный свет, наполняющийся холодную больничную палату, жаркое солнце освещает белые кафельные стены, блестит на потолке. На белой кровати под белой простыней лежит она, голова её покрыта белым платком, лицо устремлено в сторону окна, но услышав скрип двери, взгляд направляется в мою сторону. Я замираю. Это тот самый взгляд, но сама она выглядит иначе.

Переминаюсь на пороге, откашливаюсь, представляюсь:

– Здравствуйте, следователь Романов.

Девушка тут же опускает ресницы, а я подхожу ближе и устраиваюсь на стул рядом с кроватью.

Всё внутри меня трепещет. Она же остаётся спокойной и безмолвной. Я пытаюсь сделать несколько усилий, чтобы заговорить, но голос так и застывает на устах. Однако я всё же прерываю молчание, пытаюсь говорить ровно.

– Могу я задать вам несколько вопросов? – и не услышав ответа продолжаю. – Как вас зовут? Сколько вам лет? Где проживаете?

– Рания, 19 лет, живу здесь, – безучастно и тихо отвечает она, не поднимая на меня глаз.

Моё сердце бешено колотится внутри.

– Можете рассказать, что произошло с вами? Как вы сюда попали?

Замечаю, как девушка сжимает простыню в кулачки и закусывает нижнюю губу.

– Вы помните, что с вами случилось?

Она кивает.

– Можете рассказать?

В ответ лишь молчит.

– Хорошо, давайте всё же постараемся вернуться в тот день, как вы провели его? Где были?

– Я задержалась в институте, – начала она осторожно. – Маршрутки долго не было, и я пошла пешком, – голос Рании настолько тихий и робкий, что могу дышать через раз, чтобы расслышать.

– Далеко от института?

– Четыре остановки.

– Что было потом?

– Они стояли в переулке, – голос её дрожит. – Стали приставать… Я хотела побыстрее уйти, но ко мне подбежал один… скрутил руки… – всхлипывает.

Она закрывает руками лицо, начинает плакать.

Я протягиваю руку к ней, чтобы погладить, но тут же убираю, словно прикосаюсь к огню. Раскаяние и сожаление дергают за нервные струны.

Набираю в легкие воздуха:

– Сколько их было?

– Двое.

– Сможете опознать?

Рания пожимает плечами.

– Их было только двое? Больше никого?

– Был еще один… молодой.

Сердце замирает.

– Его помните?

– Нет.

– Ни имен, ни телосложений? Адрес не узнаете?

Но на все последующие вопросы она лишь отрицательно качает головой, не поднимая ресниц, плачет.