Седа

Он каждому на ушко шептал,

Что не стоит слушать другого.

Демон заставил каждого

Вспомнить насколько он важнее

И снова из беспристрастия, разговор

В спор перешел, о том, как быть должно.

И при всем этом разговоре,

Забылся Бог – остался Демон.

Демону всё в этой жизни надо,

Он потешается над всем.

Что для него Человек?

Подумай, ведь не он его создатель!

А Богу надо лишь одно,

Чтобы куда бы ты не пошёл

Помнил: Бог есть!

Он всегда со всеми рядом!

В этом не должно быть сомнений.

Ошибка человека в том,

Что он пытается привести

Других через Страх к Творцу,

А Богу надо через Любовь.

А извилистая тропа или дорога -

Это наш с тобою выбор.

Вспоминайте иногда об этом!

Валиде слушала внимательно,

Затем, кивая головой, сказала:

– Да ты права, пусть на всё будет воля Бога.

Она положила в тарелку Седы еду.

Всё дело в том, что за столько лет

Седа ничего не брала со стола.

Если валиде не положит ей в тарелку

Кушанья, то Седа так ничего не поест.

За столько лет валиде

Уже изучила характер Седы.

А если сестрам Султана

Было плохо на душе,

Они обнимали мою Седу

И говорили ей ласково:

– Вот обнимешь тебя

И на сердце сразу хорошо.

Мы тебе рады, Тутунгюль.

А Седа лишь мягко улыбалась.

Так дни проходили за днями.

Прошло ещё десять лет.

В один прекрасный вечер

Седа по саду шла домой

И увидела грустного Мустафу.

Тот уже подрос, в юношу превратился.

Седа его любила, как родного.

Он вырос на её глазах.

В отличии от Хюрем Махидебран,

Мать наследника Мустафы,

Всему гарему разрешала с Мустафой играть,

А Хюрем растила детей сама, даже к

Валиде, к бабушке, особо не пускала детей.

Так и получилось, что Мустафу любили

Больше, чем её детей, при всём этом

Хюрем любила говорить:

– Всё это из-за того, что они мои дети, -

Считая себя соперницей для всех.

Исключением была только Седа.

Хюрем знала, ей не нужна

Ни власть, ни Сулейман,

А она же хотела иметь сразу всё.

И соперницей ей была Махидебран,

Она же мать Мустафы, старшего сына.

Но тот любил отца и естественно,

И младших братьев, и сестру,

Но Хюрем все это не ценила.

Она строила интриги, чтобы

Её дети пришли к власти.

Очень уж хотелось Хюрем быть

Во дворце валиде.

Но мы вернёмся в тот вечер к Мустафе.

Седа заметила, что он грустный,

Подошла к нему.

– Ну, что случилось, Мустафа? –

Спросила ласково Седа.

– Сам не знаю, от чего-то грустно, –

Ответил Седе юноша.

– Давай сядем вот здесь,

И я расскажу тебе сказку, –

Седа присела и начала рассказ.

Он был не большим, но это всё,

Что она успела сочинить

За столь короткое время:

Сидела как-то лягушка на травке

И была расстроена своей судьбой.

– Ну, как же так, – думала она, –

Меня повсюду преследует цапля,

Не умею я ни летать и ни ходить,

Одно лишь у меня предназначение:

Прыгать и квакать по-лягушачьи.

Меня не многие поймут и ещё,

Все время перебивают другие, –

Так говорила маленькая лягушка.

Была она очень молода,

Недавно на свет родилась

И в жизни этой еще не все понимала.

А бабушка её, погладив по головке, сказала:

– Ну, посмотри, какие у тебя глаза.

Во всем мире ведь нет таких,

Огромных, как море!

– Ну, почему тогда мы живем на болоте, –

Внучка бабушке отвечала.

– А на море поменьше комаров,

Ведь мы его очень любим есть.

Да и здесь на болоте

Нет шума морского прибоя.

По вечерам здесь мы можем спеть

Молитву, посвященную Богу.

Мы поем возможно нескладно,

Ведь у нас нет дирижера,

Но, Господь, конечно, всё поймет

И даст нам силы, зиму перенести,

Вытерпеть холода и голод.

Он даст нам, как можно больше терпения

И мы не превратимся в корм для рыб.

Позволено нам будет весну встретить

И по зеленой травке попрыгать.

Улыбнулась маленькая лягушка,

Сказав: – Бабушка, ты права.

Попробую пожить так, как ты сказала. –

И весело прыгать стала лягушка,

А бабушка пошла делать дела,

Другим о внучке рассказать.

В то время на траве сидел Человек.

Ему почему-то было грустно.

Увидев веселую лягушку,

Он мило улыбнулся,

Взял её к себе на ладошку

И нежно на неё посмотрел.

А лягушка была очень рада,

Ей казалось, что сегодня

Она встретилась с самим Богом.

И медленно жмурила глаза,

От непередаваемого удовольствия.

И думала: – Как здорово

Познать в этой жизни Бога!

А Человек даже не будет знать,

Как часто будет вспоминать

Его маленькая лягушка.

Мустафа широко улыбнулся.

– Да поучительно и интересно.

– Взамен ты должен обещать,

Что больше не будешь грустить, –

Сказала строго Седа

И погрозила пальцем, –

А не то больше не буду

Рассказывать тебе сказки.

Тут Мустафа засмеялся,

Подняв в верх ладошки сказал:

– Хорошо, я обещаю, Тутунгюль.

Седа Мустафу обожала

И ей совсем не хотелось,

Чтобы он грустил о чём-то.

Седа уйдет к себе,

Идя по коридору обычным шагом.

В это время один из стражей

Сказал другому не очень громко:

– Откуда сейчас здесь ветер появился?

Второй сказал первому:

– Ты просто ещё не знаешь,

Это Тутунгюль прошлась. –

И всё было действительно так:

Она ходила мягко, тихо,

Но очень быстро, как на крыльях.

А придя к себе, принялась за работу.

Скоро праздник, подарки нужны.

Ей очень нравилось дарить,

Причем сама она подарки не принимала.

Исключением была валиде.

Султан и его сёстры могли ей

Подарить только на день рождение.

Прошло ещё три года.

Однажды, сидя в ногах у валиде,

Она услышала, как евнух доложил

О том, что пятый ребёнок султана,

Мальчик-наследник болен.

Болезнь эта неизлечима,

У мальчика вырастет горб.

Все, конечно, расстроились

От известия такого.

Все вместе направились к султану,

Чтобы выразить своё огорчение.

Седа в тот же вечер принялась за вышивку.

Она золотыми буквами вышивала

Турецкий алфавит для малыша.

Закончив работу, она пошла к Хюрем.

Положила подарок под подушку

Мальчика и сказала:

– Пусть ум заменит ему стройность!

И распрощавшись, ушла.

Хюрем долго смотрела на работу,

Думая: – Как красиво!

Седа сделала то, что хотела.

На душе стало легко.

Она понимала, как матери трудно.

Ну, что же горб – это ещё не беда.

Её волновала больше валиде,

Которая в последнее время стала

Всё больше и больше болеть.

Седа любила мать султана.

Та к ней всегда была добра

И Седа почти целый день

Проводила в покоях валиде.

Ей очень сильно хотелось,

Чтобы та прожила, как можно дольше

И вот сейчас Седа спешила к ней.

Она собственноручно варила щербет

И этим угождала валиде.

Той было очень радостно

Чувствовать искреннюю заботу о себе.

Она Седу тоже любила.

Не забывала создавать подарки Седа.

Она вышивала золотом кафтан

Для султана Сулеймана,

У него скоро день рождение.

Вот этот день наступил,

Она пришла к Сулейману.

Тот был уже одет, он ждал её,

Когда Седа вручала подарок,

Он ласково удержал её за руку,

Но Седа убрала её, дав понять,

Что он, как прежде для неё чужой.

Он говорил ей много ласковых слов.

Говорил, о том, что очень ценит её,

Что готов исполнить любое желание,

Ей стоит только захотеть.

Но Седа, как всегда от всего отказалась.

– Мне всего хватает, –

И с этими словами она ушла.

В тот день было очень весело,

Но Сулейман был мрачен.

Всю ночь он не сомкнет глаз.

Хотя девушки будут для него танцевать,

Но ему все время будет чего то не хватать.

А когда все разойдутся,

Когда будет спать весь дворец,

Сулейман будет слушать мрак,

Как и не один раз, не одну ночь.

Тьма так и говорила:

– Иди уничтожь, сотри, сожги

Сделай сейчас, пока не поздно!

Сейчас ты силен и есть возможность

Сотворить, и стать властелином

Над этим непостижимым народом! –

А он молчал и слушал нашептывания эти,

И лишь под утро говорил:

– Тутунгюль оттуда родом, –

Как много сказано этим было,

Но тьма отступления не знает,

Я верю, что всё равно, кто-то когда-то

Её навеки искоренит.

Так проходили дни и ночи.

Прошёл ни один год.

Что же случилось за это время?

В том давнем султанском дворце

Валиде умерла, как переживали

Её смерть во всём дворце –

Это было болью и султана, и его жен,

И дочерей, и всего гарема.

Исключением была Хюрем.

Она уже поставила себя на место,

Только что умершей валиде.

Ей нужно любой ценой, но

Привести к трону своих детей

И никто ей так не мешал,

Как первый наследник трона,

Старший сын – Мустафа.

После смерти валиде,

Хюрем, построив множество

Дворцовых интриг,

Придет к власти, став валиде.

Как будет она упиваться счастьем,

Как будет радоваться жизни,

Считая, что сама Судьба ей улыбнулась,

Дав все дворцовые карты в руки.

К этому времени имея четверых детей,

Она измениться, став хитрее.

Всё теми же путями,

Строя козни и интриги,

Она добьётся того, что

Султан Сулейман озлобиться

На своего старшего сына,

В связи с чем, велит его казнить.

Еще казнит и своего визиря,

Своего поверенного, Ибрагима,

Тот всегда был не угоден для Хюрем.

Хотя и обещал тому жизнь,

В случае любого совершенного

Ибрагимом поступка.

Ах, как изменила Хюрем султана!

Тот стал циничнее и порочней,

Стал недоверчивым и злым.

Сулейман боялся потерять Хюрем.

Ему без неё было грустно,

А Седа занимала всё сердце.

Конечно, Хюрем пришлось несладко

Жить в постоянной вражде и тревоге,

Но такова была в то время жизнь.

Хотя у власти всегда были интриги

И неизвестно, как поступили бы мы.

Одна лишь Седа оставалась в стороне.

Ей было всё равно, кто в битве за власть

Торжественно победит, но и она

Немного изменилась.

Стала мрачней и печальней.

Все эти события наложили на неё след.

Не было больше матери султана,

Не было любимого Мустафы,

В гареме девушки тоже изменились,

Там повелевала Хюрем.

Седа знала виновников

Смерти дорого ей Мустафы.

Седа стала обходить Хюрем

И видеть только совсем случайно.

Не простив смерть Мустафы,

Она стала дарить султану подарок

Лишь через свою служанку.

Говорят, Сулейман не виделся

С нею целых три года,

Что было с ним за это время?

А Сулейману всё больше и больше

Захочется гармонии и покоя.

Его уже не утешали

Молодые и совершенные тела.

Душа просила тишины

И бескорыстия, и в ночной тиши

Сулейман понимал,

Что никто ему этого не даст,

Никто, кроме Седы.

Но она его не приемлет.

Знал также и о том, что не простила

Ему убийство Мустафы.

Из-за душевного недовольства,

Он будет становится всё хуже и хуже.

Потомки его назовут

Прекрасным полководцем

И очень хорошим политиком.

Что же они найдут в нём?

В человеке нарушающем свои клятвы,

В отце, убившем сына,

Кто из-за утех и развлечений

Любит коварство и лесть.

И собственная гордыня всего превыше.

Но, впрочем, не всё решают они.

Есть мировая история, которая

Навряд ли Сулеймана назовет великим.

Что до Седы, то она уже перестала

После смерти Мустафы к девушкам ходить.

Ей совсем не хотелось видеть Хюрем,

Которая к убийству причастна.

Так же она устала видеть новые лица

И задаваться вопросом:

"Зачем ему столько?"

Седа каждое утро, даже зимой,

До обеда сидела в саду

В своём тихом укромном месте

Всё в тех же фиолетовых нарядах.

Она так и не изменит этот цвет.

Прошло уже много лет,

А она Ашота не забыла.

Скоро у неё день рождение

И у Седы к султану будет просьба.

Это единственное, что она попросит

За столь долгие годы.

В этот день она сама к нему пойдет:

– Простите, если отвлекаю от дел великих, –

Седа скромно начала.

– Да нет же, я рад тебя видеть, –

Сулейман отвечал, и действительно

Со встречи прошло три года.

– Мне очень хочется спросить разрешения,

Чтобы посетить родные места.

Я потеряла близких мне людей

И хочется узнать, где похоронены

Мои отец и мать.

– Вопрос, конечно, очень серьёзный.

В истории дворца не было ещё такого, –

Сказал Сулейман. Ему бы отказать,

Но сердце пело от встречи с ней.

Сулейман готов был на многое,

Чтобы она к нему ещё пришла.

– Я отпущу тебя, но ненадолго.

Дам охрану и подарки.

Можешь отправляться в дорогу,

Когда тебе угодно.

Кстати, с днем рожденья!

Сулейман ведь знал, у неё сегодня

День рождение и знал, о том

Что Седа к нему вернётся.

–Большое спасибо! –

И она ушла.

Она собиралась в дорогу,

Не взяв данные подарки.

Дарить она никому не будет

И не скажет о приезде своим.

Но ей так хотелось: узнать

Хоть что-нибудь об Ашоте,

Пройтись по родной деревне,

Вдохнуть и потрогать родную землю.

И сбудется её мечта.

Она сошла с коня, пошла

По родной деревне, здесь

Совсем ничего не изменилось,

Здесь всё так же, как и раньше.

Вот оно тутовое дерево,

Под которым они собирались.

Седа не задавала вопросов,

Но поняла, с тех пор как её нет,

Здесь нет и Ашота.

– Наверное, в земле, – подумалось ей.

И она зарыдала. Успокоившись немного,

Седа на кладбище пошла.

Там нашла отца и мать,

И молча цветы возложила.

Уже на обратном пути,

Там в Ереване, она услышала

Знакомый голос.

– Он жив! – запело радостно сердце.

Седа шла, ведя коня.

А по щеке ,катилась слеза.

Ей казалось, это приснилось.

Нет, правда, это поёт Ашот.

Это его до боли знакомый голос.

Она к нему не пошла, в даль уходила,

Теперь ей стало легче.

Она узнала то, за чем пришла.

Именно в это время, бедняк

В старых растрепанных одеждах

Глядел ей вслед и взгляд этот умолял,

А губы шептали тихо:

– Не уходи, стой, остановись.

Скажи хоть счастлива иль нет?

Тебя вовек я не забуду,

Твои плечи, твой стан, походку

Узнаю среди тысячи других.

Ты мне всего дороже.

Побудь хотя бы немножко,

Я сорву для тебя ландыш,

Он олицетворяет мне тебя.

Но Седа не слышала ничего

И в даль уходил её силуэт.

А, мой Ашот шептал: – Постой!

Дай хоть насладиться тенью.

Прошло, конечно, много лет

С тех пор как они расстались.

Но всё же расскажу о том,

Чем и как жил Ашот.

А дело обстояло так:

Герой мой решился к недругу уйти,

В стан врага, там песни разные он пел.

Объясню, зачем он это сделал.

Он сопровождал турецкое войско

Везде, повсюду, где только мог,

Вроде бы не было войны,

Но подданные султана,

Желая дань собрать с народа

Осуществляли свои набеги,

А мой народ сопротивлялся,

Так, как только мог.

Перед каждым нападением и так,

Ашот распевал туркам свои песни.

Он пел о любви, пел о жизни,

О том, как плохо, когда расставание приходит.

Ашот мой не давал начало боя,

Пока песни для воинов не пел.

Так прошло ни много, ни мало,

А больше двадцати лет.

Однажды после битвы,

Видя, как много пало в тот день армян,

В бою, в котором армяне проиграли,

У Ашота не выдержало сердце,

Он заплакал, как малое дитя.

– Ну, ты что, мы же победили, –

Успокаивали Ашота турки.

А он всё плакал, всё рыдал,

Не выдержав такой вот жизни.

Он им громко сказал:

– Я армянин, я армянин!

Турки ахнули от удивления,

Они считали его своим:

– Но может, ты принял мусульманство

И от Родины своей ты отказался? –

Спросили его снова.

– Нет, от Родины я не отрёкся.

И веры по-прежнему христианской,

А пел для вас лишь для того,

Чтоб вам воевать не захотелось,

Чтоб вы ушли к себе домой.

Слова любви я громкие произносил,

Пытаясь заставить сердце нежно биться,

Пытаясь остановить в вас злобу,

И ненависть, и алчность.

Не понимаю, почему в мире не живется.

Я пел вам о жизни, чтоб дать понять,

Устроены мы все одинаково

И боль для каждого равна,

И плакать умеют просто все.

Зачем вы приносите нам горе,

Заставляя в жизни страдать?

Зачем без разрешения Бога

Хотите и землю, и нашу жизнь отнять?

– Ах, ты, неверный, – закричали турки.

– Живым его надо закопать!

– Да, да, живым, – слышались отовсюду крики.

И моего Ашота повели на казнь.

Он шёл и пел простую песню,

И понимал, пел в последний раз.

Слова не получились, как он желал,

Но всё же он её создал.

А песня была в словах проста,

В ней сказывалось отношение к жизни:

Как многое мне хочется сказать.

В песни моей не хватит слов,

Чтобы передать к жизни любовь,

Любовь беспристрастную ко всем.

Песня моя, лети на крыльях,

Передавая привет, тому,

Кто слушает и понимает меня.

Песня, прошу тебя, не смолкай.

Звучи и звени всегда,

Отодвигая беду в даль.

Как жизнь моя коротка.

Простите меня небеса,

Не исполнил я того,

На что была моя воля.

Песня моя, лети на крыльях,

Передавая привет, тому,

Кто слушает и понимает меня.

Песня, прошу тебя, не смолкай,

Звучи и звени всегда,

Отодвигая беду в даль.

Как хотелось мне сказать

Песнею прекрасной своей,

Чтобы Любовь во всем царила,

Злобу из сердец навсегда прогоняя.

Песня моя, лети на крыльях,

Передавая привет, тому,

Кто слушает и понимает меня.

Песня, прошу тебя, не смолкай,

Звучи и звени всегда,

Отодвигая беду в даль

Ему вручили в руку лопату

И заставили землю копать,

А Ашот что-то пел.

Вдруг откуда не возьмись

Появились армянские воины,

Слушая последнюю песню Ашота,

Турки не заметили их.

Произошел короткий бой,

В котором армяне победили.

Видя Ашота за работой, поняли они,

Что он простой пленник.

– Иди с миром, друг мой, –

Они ему сказали.

И он, Ашот, ушёл и плакал.

Плакал, как только мог.

Себя предателем он ощущал.

Наверно, надо было биться,

А он всего лишь пел и ничего не сделал.

Разве смогла его песня

Растопить у турка сердце?

У него не получилось ничего.

Так, по крайней мере, думал мой Ашот.

Он шёл и плакал. Прошёл, наверно, много,

Пока не оказался у какой-то горы.

Там передохнуть Ашот остановился,

У ног не было сил идти.

И, горестно обхватив голову руками,

Всё плакал, плакал мой герой.

Пока свет непонятный не озарил его.

От яркости вначале он зажмурил глаза,

Затем привык, почувствовал тепло.

И вдруг Ашот услышал слова:

– А, как назвал бы ты свою любовь?

– Половиной сердца, своей душой.

Я испытал любовь далекую от страсти,

Конечно, я глупец, не уберёг её.

Была бы она счастлива со мной?

Если честно, я этого не знаю.

Я благодарен ей за светлое чувство,

Проснувшееся в моём сердце.

Её сравнить могу лишь с цветком

Того, что растёт в тени деревьев,

Которого ландышем зовут.

Я знаю, это цветок Скромности самой.

Он низок, не величав и тихий,

Цветочки маленькие у него,

Но стоит лишь взглянуть и понимаешь,

Как много его в цветке одном.

Он белый – цвет прохлады.

Цветок этот необычно нежен.

Ах, как он пахнет, каков аромат!

Стоит лишь кончики стеблей

Легонько в воду опустить

И аромат его в этом случае бесподобен.

С ландышем белым могу сравнить,

Мою любимую прекрасную Седу.

– А чего ты хотел бы для себя? –

Снова спросил его Свет.

– Чтобы не смолкала песня,

Чтобы сердце она любовью озаряла,

Отгоняла боль и грусть.

Чтобы влюбленные встретились снова.

Чтобы матери не хоронили детей.

Чтобы Добро над Злобой победило.

Я знаю, что многого захотел.

Ещё бы мне хотелось

Передать кому-то свой голос.

Говорят, он звучный и красивый,

А я, к сожалению, петь уже не хочу.

– Всё обязательно сбудется,

Нужно только время, а пока,

Подумай, кому передашь свой голос.

Даю тебе срок ровно месяц.

Должен ты за это время

Не произнести ни одного слова.

Первый, с кем ты заговоришь,

Тот и будет обладать голосом твоим.

А пел Ашот действительно прекрасно,

Слова его шли из души.

Он мало сделал для себя,

Больше думал о других.

Свет погас, Ашот успокоившись уснул.

И видел во сне свою Седу,

Она улыбалась для него.

Слегка, немножко постарела,

В ней цвета юности уже нет,

Но она, как ангел для него

Была и будет, всегда любима

И прекрасна, как цветущая весна.

И снова ему приснился

Вместе с нею ландыш

И чувствовался его аромат.

Как солнце светясь в ночи,

Седа ему улыбку свою дарила.

Но вот рассвет, Ашот проснулся,

Он вспомнил всё, что ночью было,

В начале ему показалось,

Что всё ему приснилось,

Но нет ошибки быть не может.

Он сдержит слово, будет молчать,

Чтобы любимое дело продолжалось,

Чтобы умершее возрождалось,

Чтобы песня, как мысль

Обо всём всем рассказала.

Но как ему выбрать одного среди

Тысячи других, как узнать,

Кому же вверить свой голос?

Кто же с чистым сердцем?

Кого не переманит к себе алчность?

Кто просто песни дарить будет?

Долго думал, долго гадал,

Пока не решил, что будет,

Стучаться ко многим в дом,

И тот, кто даже за едой,

Не будет расставаться с работой,

Для кого отдых лишь только ночь,

Кто не пожалеет куска хлеба

И зарабатывает его трудным ремеслом,

Получит в дар голос от него.

Ну, что же решил – надо делать.

И вот Ашот до города дошёл,

До древнего Еревана

И там по домам пошёл.

Он встретил много горя

И бедности, и нищеты.

Но нехватка средств

Еще не показатель,

Что ты на многое способен:

Сердцем и душою поделиться.