Глава 17
Несколько дней пролетели за работой как один. И Дуглас О'Ши, и Фрэдерик оказались гораздо более разговорчивыми, чем Стэфан. Заметив это, я то и дело донимала вопросами их обоих, они отвечали, как умели. Штурман перемежал объяснения с ругательствами, которые с каждым днём становились всё мягче, так что вскоре он удовлетворился тем, что стал называть меня "рыбой-прилипалой". Я вздрагивала каждый раз, когда он так ко мне обращался, но перепонки пока ещё не отросли заново, да и других признаков проклятья я на своём теле не замечала, так что вскоре успокоилась.
Случая побеседовать наедине со Стэфаном мне пока не представилось – он почти не выбирался на палубу. Подозреваю, что находиться на чужом корабле ему не особенно нравилось.
Сегодня, в предпоследний день плавания, я стояла на капитанском мостике. Фрэдерик оперся локтями на штурвал и не столько вёл, сколько следил да приготовлениями. Матросы вытаскивали на палубу или перекладывали какие-то мешки и ящики, о содержании которых мне никто упорно не хотел рассказывать.
Над палубой, во влаге и под солнцем, расцветали множество разных запахов. Я даже не могла отличить из источники – настолько сильно они смешались. Именно поэтому я забралась повыше – отсюда какофония ароматов ощущалась не так остро.
– … это особенный порт, – рассказывал Фрэдерик, но сегодня я слушала его лишь краем уха. – Не буду описывать, завтра все увидишь сама. Но думаю, тебе там понравится.
Я заметила улыбку на лице капитана и собиралась все-таки выспросить, что же такого там, на этом острове, но меня прервал окрик Дугласа. Он всучил мне какие-то рассчеты, коротко поручил уточнить их и привести в порядочный вид, а сам снова куда-то исчез.
Я оперлась на борт и вгляделась в цифры.
Старый пень опять специально поменял координаты местами и не дал пояснений, это я поняла, стоило только повнимательнее приглядеться и сложить в уме пру чисел. В прошлой жизни математика не была моей сильной стороной, но за несколько дней, проведенных в компании старого штурмана, я уже привыкла делать в уме множество простых подсчетов. Иногда казалось, что чем легче и быстрее считаю, тем более ясными и упорядоченными становятся ее мысли. Но думать об этом было некогда. Работа помощника штурмана хоть и занимала совсем немного времени, но выматывала, особенно в первые дни. Однако чувство причастности к общему делу, к команде, завораживало.
Для того, чтобы о всем разобраться, пришлось взять из офицерских кают инструменты. С астролябией я возилась пру дней, прежде чем поняла, как правильно ее использовать, и теперь с удовольствием пользовалась новыми знаниями.
С рассчетами я провозилась почти пол дня, а когда наконец оторвала от них взгляд и осмотрелась, от удивления замерла на месте. Штурман, гладко выбритый подбородок которого, оказывается, чернел от татуировок, с проворством кошки начал карабкаться по вантам. Его сухое тело гнулось и извивалось, как у кошки. Я осмотрелась, но спросить, зачем старику такие акробатические упражнения, оказалось не у кого – все слишком заняты.
Я почесала нос, с него тут же слетели хлопья обгоревшей кожи. Теперь приходилось всегда носить на палубе шляпу, потому что за первые пару дней работы лицо успело обгореть. Красная, поджаренная кожа быстро слезла, солнцу снова открылась ее полу-мертвенная бледность. До путешествия тот факт, что моя кожа почти не загорает, я воспринимала философски, и только сейчас, на корабле Фрэдерика, это впервые стало проблемой и – темой многочисленных шуток.
Ожидая получить новые указания, я подняла голову.
Старый штурман, будто почувствовав мой взгляд, остановился и посмотрел вниз. Его серые глаза горели так, будто он затевал очередную шутку, к которым за время новой работы я уже успела привыкнуть. Чего стоил только тот факт, что всякий раз, когда он просил записать отчет или что-то посчитать, задание непременно оказывалось с подвохом – какие-нибудь координаты внезапно оказывались неверными, подсчеты – неточными, однако требовалось дать правильный результат. Поначалу меня изматывало решение этих загадок, а потом привыкла и включилась в игру: заваливала «учителя» горой каверзных вопросов, на которые он, к моей гордости, не всегда мог ответить.
– Эй, рыба-прилипала! – вдруг крикнул старик так, что на мощный рев обернулись все, кто был на палубе. – Забирайся-ка сюда!
Я на мгновение опешила. На горизонте виднелась полоса мелкого островка – не того, что нам нужен. Наверное, обычные моряки пополняли там запасы воды, но зачем этот клочок земли понадобился Дугласу? Да настолько, что он, похоже, решил забраться в «воронье гнездо» – смотровую площадку на верхушке мачты.
– Давай, давай, шевели лапками, сухопутная крыса, – проворчал старик, но ветер донес до меня эти слова.
Я быстро сунула записи в маленькую сумку, прикрепленную к ремню, и схватилась за канаты. Уж что-то, а лазать умею хорошо, и качка почти не мешала. Вернее, умела в той жизни, так что стоит проверить, насколько ловкое тело Эстер.
– Да не каркай ты, старый попугай, я уже иду, – старик не расслышал этих слов, зато они долетели до Фрэдерика.
– Я смотрю, вы с Дугласом нашли общий язык, – усмехнулся он.
Я нарочно не спешила. Наблюдала, как с каждым движением вверх усиливается ветер, как качка становится все более ощутимой. Могла бы добраться до старика вдвое быстрее, но хотела насладиться новыми ощущениями.
– Быстрее, ползешь как каракатица! – снова прикрикнул штурман. Он уже почти добрался до «гнезда», в то время как я была еще на половине пути.
Только опершись на перегородки, я позволила себе взглянуть вниз. До этого видела только канаты, за которые надо хвататься, и небо, бесконечно-голубое, очень далекое и никак не желающее приближаться, сколько бы ни карабкалась. Теперь перед моим взглядом раскинулся бескрайний простор. И я-то, наивная, думала, что стоять на палубе корабля – это свобода? Ничуть не бывало! Настоящая, подлинная свобода ощущалась именно здесь, на высоте птичьего полета, где качка мерно швыряла мачту из стороны в сторону, ветер выбивал из глаз слезы, не было укрытия от палящего солнца.
Вцепившись в мачту, я сделала несколько глубоких, неровных вздохов, но до конца успокоиться так и не смогла. Ветер здесь, наверху, опьянял. Голова оставалась по-прежнему ясной, тело – полностью подчинялось, но грудь горела от восторга, который, казалось, прямо сейчас разорвет изнутри. Только здесь, на высоте, чувствовалась скорость, которую на палубе можно лишь измерить цифрами, и огромные расстояния, которые раньше я только чертила на карте.
– Все вы, птенцы, в «вороньем гнезде» одинаковые, – наблюдая за моей реакцией, проворчал Дуглас, однако от меня не укрылась его понимающая улыбка и доброта в прищуренных глазах.
Штурман еще немного помолчал, наблюдая за приближением корабля к острову и давая «ученице» время, чтобы освоиться. Наконец, он поднял руку и указал в сторону острова и его прибрежных вод.
– Наблюдай за цветом воды, – старик-штурман, казалось, был полностью погружен в свои мысли и озвучивал их исключительно ради меня.
Я последовала его совету, и через пару минут напряжения смогла, наконец, различить оттенки морской глади. На темно-голубой воде для меня все ярче проступали светло-голубые и темно-зеленые пятна, блики на волнах быстро сложились в картину течений и водоворотов. Глаза начали побаливать, а небо над головой и корабль далеко внизу будто исчезли.
– Темно-голубая вода там, где глубина вполне приличная, темно-синий или темно зеленый цвет означает очень большую глубину, или водоросли – со временем научишься отличать, – продолжал бормотать старик, а я ловила каждое его слово, не отрывая взгляда от слепяще-яркой воды.
– Обычно удобные заливы есть в устьях рек. В пресной воде кораллы не растут, поэтому там, где река впадает в море, можно легко провести корабль, – следуя словам старика, я бегло осмотрела берег и увидела среди деревьев блики воды.
От берега в том месте, где ручеек впадал в море, темно-синяя широкая «дорога» вилась между светло-голубыми и ярко-зелеными пятнами. Почти от самого берега эта дорога резко отклонялась на запад, и выравнивалась только спустя несколько миль. Для того, чтобы безопасно добраться по ней в бухту, кораблю потребуется пройти вдоль берега.
– Пресную воду относит течением, и поэтому путь в бухту – не прямой? – после некоторого сомнения спросила я. Вопреки моим ожиданиям, вопрос не разозлил старого моряка.
– Да, – только и сказал он. – Теперь слезай, тебе на сегодня хватит.
Бросив короткий взгляд на водную гладь, я схватилась за канаты. Перед глазами плясали черные и красные круги, так что спускаться пришлось почти на ощупь и гораздо медленнее. Как только ноги ощутили палубу, показавшуюся вдруг прочной, как земля, я тут же вцепилась в борт и накрыла ладонью лицо. Глаза безумно болели.
Когда боль стала достаточно терпимой, я открыла глаза. И столкнулась взглядом со Стэфаном, который, наверное, стоял надо мной уже довольно долго.
– Понравилось? – без тени улыбки спросил он, так что я даже не могла понять, иронизирует или пытается поддержать.
Пришлось лишь кивнуть в ответ – что сказать, я просто не представляла, – и рефлекторно сжать руки, чтобы ни единый мелкий намёк не выжал мою проблему.
– Давай поднимемся на мостик. Надо поговорить, – вдруг заявил Стэфан.
Сердце рухнуло куда-то в пятки, в груди все похолодело. А вдруг он узнал? Или кто-то рассказал ему? Что тогда со мной будет?
Пока поднималась по скрипучей лестнице, тревожные догадки еще сильнее распалили страх. Оставит ли меня Стэфан на корабле, или вообще в море выбросит? Он ведь так надеялась, даже пытался быть милым.
Я посмотрела на блестящую от чешуи шею, но перепончатые руки и ещё сильнее сжала собственную ладонь. Но когда Стэфан остановилась и, воровато оглядевшись, заговорил, с меня будто сняли многотонный камень.
– На острове, в том порту, куда мы пристанем, живёт ведьма. Мы сможем до неё добраться и узнать, почему она показала мне именно тебя. Это… для меня может быть несколько рискованно, так что мне понадобится твоя помощь, – заговорил он почти на одном дыхании.
– Не рассчитываете же вы, что я понесу вас на руках по земле? – я прищурилась, стараясь выглядеть как можно более весёлой и беззаботной.
Однако в голове набатом била лишь одна мысль – "сейчас самый подходящий момент, надо ему сказать".
Но Стэфан покачал головой и посмотрел на меня с такой странной, почти безумной надеждой, что я, уже открыв рот, только глубоко вздохнула. Может, в этот раз ему и правда удастся? И тогда мы сможем избавиться от этой мерзкой напасти?
– И что я должна сделать?
– Пока просто пообещай, что когда я попрошу, пойдёшь со мной, тихо и без лишних споров.
Я не сумела сдержать усмешку – настолько неоднозначным показалось мне предложение.
– Не волнуйся. Я обещал, что не причиню тебе вреда. Пока ты жила на моём корабле, я и так мог бы сделать всё, что хотел, – заметив мою иронию, поспешил добавить капитан.
И ведь прав. К тому же, весь его вид выражал такую сильную убеждённость в успехе, что я невольно заразилась его настроением. Стэфан наверняка перепробовал кучу разных способов решить проблему. Может, новый наконец-то окажется удачным?
– Хорошо, – я кивнула и замерла.
Желание рассказать ему правду боролось с необъяснимым страхом и надеждой, и пока я решалась, капитан развернулся и ушёл.
Прекрасно, момент упущен.
Глава 18
Остаток дня я шаталась по палубе в полутрансе, ничего не видя под ногами от смутного беспокойства. Едва не отдавила хвост Йо, так что он прыгнул в море, и я не видела его до заката. Спала тоже плохо.
Снился почему-то горный поход, моё первое самостоятельное путешествие. Я очень долго шла, лямки рюкзака отдавливали плечи, солнце садилось и поднималось, а я всё шагала по узкой тропе. Справа от меня возвышались горы, слева в бесконечную темноту уходил резкий обрыв.
Проснувшись, обнаружила, что по щекам текут слезы, а Мариота смотрит на меня удивлённо. Поспешила вытереть лицо, но краснота с глаз от этого, наверное, никуда не делась. Пришлось усиленно гнать мысли о том, что может быть, мне никогда больше не придётся так долго брести по тропам гор или хотя бы островов, чтобы не разреветься снова.
И без того паршивое настроение опустилось ниже морского дна, стоило мне выйти на палубу: на горизонте уже показался окутанный рассветной дымкой остров Монтсеррат. В небо упиралось жерло вулкана, и с огромного расстояния я больше ничего не могла разглядеть, но вид земли – не гипотетической, а настоящей, – почему-то поразил меня именно сейчас. В груди всё сжалось, хотелось забиться в угол и заплакать, еда опять не лезла в горло.
Я украдкой глянула на свои руки – проклятые перепонки снова начали появляться. Пока что они почти сливались с кожей ладоней, но через пару дней, возможно, придётся опять их срезать.
Но предаться новому приступу грусти я не успела. Дуглас едва ли не за шкирку поймал меня среди остальных моряков, всучил кипу черновиков с корабельным журналом в придачу и отправил наводить порядок в бумагах. Так что почти целый день я проторчала в каюте. На этот раз, для разнообразия, с верными цифрами и подробными пометками. Всё это аккуратно перенесла в таблицы. Почерк у Эстер оказался витиеватым, но разборчивым, и хоть писала она и медленно, мне нравилось, как рука точно и привычно двигается по бумаге, какими удивительно опрятными получаются записи пером и чернилами. В прошлой жизни я сама едва понимала свой почерк, а тут – такая красота.
Как только я закончила, отворилась дверь, и вошёл Дуглас.
– Всё веселье пропустила, прилипала. Пришвартовались уже, пойдём.
Я поспешила выйти вслед за ним. Понятия не имела, что представлял собой Монтсеррат восемнадцатого века на Земле, и мне безумно хотелось знать, зачем мы все-таки прибыли сюда.
Любопытство на какое-то время оттеснило страхи, а когда я увидела, куда попала, и вовсе забыла обо всех тревогах.
Корабль мягко покачивался на волнах в порту, который оказался плавучим. Как и почти весь удивительный город. До земли, до берегов острова оставалось ещё около километра, который оказался заполнен бесчисленным множеством лодок, больших плотов с палатками и даже домами. Ближе к берегу большие постройки стояли на сваях, и почти до середины высоты вулкана берег был плотно покрыт зданиями. Ни одно из них не стояло на земле.
Между домами сновали люди, вокруг корабля уже столпились лодки торговцев. Некоторые из местных – загорелых с большими скулами и карими глазами людей – уже забрались на палубу и бойко торговались с матросами, обмениваясь всякой ерундой.
Какофония цветов и заказов ошеломила меня настолько, что я не могла сдвинуться я с места. И в шуме, гаме голосов, тарабанящих на совершенно незнакомом языке, даже не услышала, как кто-то подошёл сзади. Только когда ощутила прикосновение к плечу, обернулась.
Фрэдерик улыбнулся, заметив мой сияющий взгляд.
– Туда… – я не знала, как сформулировать вопрос, мысли от восторга куда-то разбежались.
– Можно пойти, – кивнул капитан, приближаясь. – Это почти безопасно – там такая плотная застройка, что риск упасть на землю почти нулевой.
Хотелось спуститься в город, осмотреть это невероятное место. Впервые с того момента, как я узнала о проклятии, ко мне вернулось прежнее любопытство. Поговорить с местными, попробовать специи, узнать, с кем и чем тут торгуют и как живут – я даже дышать стала чаще, и перспектива смерти в тёмных водах показалась не такой уж ужасной, если перед таким финалом мне удастся ещё хотя бы несколько дней провести здесь.
– Прогуляемся? – предложил Фрэдерик, указывая рукой на трап.
Я согласилась, мы спустились, капитан уже шагнул в сторону низких домов, но нас нагнал Стэфан.
– Она пойдёт со мной, – безапелляционно заявил он и взял меня за руку.
Я удивлённо на него посмотрела и попыталась аккуратно высвободиться, на что получила тихое "ты обещала", сказанное с раздражением сквозь стиснутые зубы.
Оставалось только кивнуть, ведь мы и в самом деле договаривались, и пойти вслед за Стэфаном куда-то к переулку между хижинами. Оборачиваться не хотелось, но я успела мельком глянуть на Фрэдерика. Он, еще минуту назад спокойный и улыбчивый, скрестил руки на груди и провожал нас ледяным взглядом.
Мы углублялись куда-то в бесконечные ряды построек, доски пирса качались под ногами, и казалось, что я вовсе не сходила с корабля. Хотелось идти помедленнее, разглядывать лавки торговцев, поболтать с кем-нибудь – хотя бы жестами, но Стэфан уверенно тащил меня куда-то вглубь острова, к вулкану.
– Мы идём к жрице? – спросила я, с трудом выравнивая дыхание, которое сбивались из-за быстрой ходьбы.
– Да, – ответил Стэфан, ускоряя шаг. – Мы будем очень близко к земле, и тебе, возможно, придётся немного меня подстраховать, так что…
Тут капитан скользнул по моей ладони пальцами и замер. Обернулся, опустил взгляд. Я вздрогнула и попыталась выдернуть руку, но он долго смотрел на чертовы перепонки, которые удлинились за день. Потом поднял на меня глаза – потускневшие и равнодушные.
– Давно? – вопрос будто ударил холодом.
– Почти неделю, – сдавленно прошептала я, опуская взгляд.
Несколько мгновений мы молчали, а потом Стэфан, не отпуская моей руки, пошёл дальше.
– Тогда тем более навестим эту шарлатанку, – бросил он на ходу, но я не ответила, потому что еле поспевала за его стремительным шагом.
Мы шли переулками, и я разглядывала дома, следящие друг за другом в окна, слышала скрип досок под ногами и старалась ни о чем не думать. Очнулась только в тот момент, когда мы добрались до окраины.
Пологий бок вулкана убегал вверх, за него цеплялась низкая желтоватая трава и редкие кустарники. Вдалеке от необычного города, метрах в десяти выше по склону, стояла на сваях хибарка, соединённая с платформой, на которой остановились мы, тонким подвесным мостом.
– Нам туда, – ехидно сообщил Стэфан и первым взялся за веревочные перила.
Я сглотнула и попятилась. Вспомнился рассказ Фрэдерика о том, как за считанные мгновения иссох один из матросов, и по спине пробежали зудящие мурашки.
– А мне обязательно туда идти? – спросила я, и даже стыдно стало за собственный дрожащий голос.
– Разве не хочешь посмотреть в глаза той, которая втянула тебя во всю эту историю? – Стэфан сделал несколько шагов вперёд, обернулся и протянул мне руку.
Ему и в самом деле удалось меня убедить. Я подошла к мосту, схватилась за верёвку, как будто она могла помочь, но к руке капитана не прикоснулась. Он хмыкнул и двинулся дальше.
Проклятая лестница шаталась и скрипела под ногами. Казалось, что сейчас любая из тонких деревяшек обвалится прямо под стопой, но ничего подобного не произошло. Однако когда мы оказались на прочном пороге хижины, я чувствовала себя такой уставшей, будто пробежала пару тысяч метров.
Стэфан постучал. Несколько мгновений ничего не происходило, потом из-за двери послышался шорох. Дверь отворилась почти бесшумно, и из щели выглянуло сморщенное женское лицо.
Как только старуха подняла взгляд и узнала Стэфана, её глаза округлились, она завизжала и захлопнула дверь прямо перед его носом.
– Открывай, старая сволочь!
Капитан рванул дверь на себя. Она легко поддалась, и он рванулся внутрь. Я шагнула следом. На несколько секунд меня ослепила темнота, в нос ударил запах каких-то трав и благовоний – такой резкий, что закружилась голова, а потом меня ослепила внезапная вспышка света.
Проморгавшись, я поняла, что из хижины есть ещё один выход, и сейчас вторая дверь распахнула, а старуха улепетывала вверх по слону так быстро, как только могла. Она тащилась по земле, прихрамывая и постоянно оглядываясь, ворох грязно-коричневых юбок волочился вслед за ней, и чем сильнее бабака от нас отдалялась, тем медленнее шла. Видела, что я не пытаюсь догнать, и, похоже, всё поняла.
От досады я топнула ногой, но не успела ничего сказать, как Стэфан выхватил из кобуры пистолет.
– Стой, сволочь, иначе выстрелю! – крикнул он.
Я взглянула на лицо капитана и догадалась, что тот отчаянно блефует. Если старуха умрёт, мы вообще ничего не узнаем. А если её просто ранить, то как доставать потом с земли?
Но жрица этого не поняла. Остановилась, покосилась с опаской и медленно двинулась назад, придерживая тряпье тощими руками.
– Живее!
От нового окрика Стэфана я вздрогнула, но не могла оторвать взгляд от старухи – сгорбленной, сморщенной. Её злобные глазки сверкали из-под нависших безволосых бровей, а шея чернела от некогда чётких, а сейчас расплывшихся татуировок.
Как только жрица, кряхтя, забралась по ступеням и оказалась внутри, я тут же захлопнула дверь и прижалась к ней спиной. Стэфан встал возле того входа, через который проникли мы, и презрительно оглядел старуху, не опуская оружия.
– Твоё пророчество – брехня, – почти прорычал он.
Я невольно дёрнула плечами. За всё время, что провела на корабле с ним, разу не видела, чтобы он выражался так… резко и жутко.
Старуха как затравленная крольчиха посмотрела сначала на Стэфана, потом на меня, и вдруг заголосила так громко, что у меня заложило уши.
– Прости меня, девочка! – слезы покатились из щелок-глаз, и бабка вдруг рухнула на колени. Но кроме омерзения и злости я ничего к ней не испытывала.
– Я ж не знала, думала, помогаю большой любви, я же… я… – причитала она под недоуменным взглядом Стэфана.
– Встань! – прикрикнул он, но жрица рыдала, не унимаясь.
Судя по всему, её приступ самобичевания – не просто актёрская игра. Она дёргалась себя за волосы, рвала подол юбки, её ноги подкашивались каждый раз, когда она пыталась подняться.
Дожидаясь, пока закончится эта отвратительная сцена, я оглядела хижину. Типичная лавка деревенской ведьмы: пучки трав, склянки из мутного стекла, глиняные тарелки и кувшины, ракушки, рыбьи хвосты и плавники. У стены, за мешком, я заметила угол как будто бы рамы от картины. Заинтересованная, подошла и потянула за резное дерево. Оно не поддалось. Пришлось отодвинуть мешок, и когда я все же вытащила полотно в центр хибары, то присвистнула от удивления. С картины на меня пустыми голубыми глазами смотрела Эстер.