– У колодца, внученька. Выйдем поутру воды набрать, вот там и услышим, что на белом свете делается. Заслушаемся – вода в чугунках в печи выкипит, картошка подгорит.

Необычная похвала

Утро. Тороплюсь на работу. Рядом на тротуаре цокают женские каблучки, стучат каблуки мужской обуви. И в этот момент послышался щебет девочки лет четырёх. Оглянулась: крепко держа папу за руку, весело прыгала девочка с большим бубоном на шапочке.

Я уже подошла к зебре, чтобы быстро перебежать дорогу на нерегулируемом пешеходном переходе, пока нет машин. Но тут раздался голос мужчины:

– Остановись, доченька. Давай повторим, как правильно переходить дорогу.

И все, кто был у зебры, остановились: как же, нельзя подводить отца.

– Сначала посмотреть налево, – звонко проговорила девочка, а сама повернула головку в противоположную сторону.

Её отец рассмеялся:

– Ошиблась.

– Ой, забыла, – малышка тут же закрутила головой.

И пока проходили утренние занятия по правилам дорожного движения, несколько раз успели проехать группки машин, но никто из пешеходов не сделал и попытки тронуться с тротуара.

Наконец папа добился от дочки правильных движений. И первый ступил на проезжую часть, которая в это время была свободна от машин. А девочка и сейчас не выпускала папину руку: так она чувствовала себя спокойнее, более уверенно.

Звонким лаем похвалил малышку маленький пёсик, который, гордо приподняв голову, радостно повилял хвостиком девочке: смотри, и я правильно перехожу дорогу.

А потом ступила на проезжую часть женщина средних лет, перелетели зебру школьники, протопала старушка. И каждый порадовался за маленькую девочку-пешехода и, наверное, вспомнил, как и его когда-то учили правильно переходить улицу.

Елена Белоусова
Россия

История про храброго разведчика

В ночной тиши туман устлал округу,
там, в камышовой люльке, ветер спит.
Луна блестящим яблоком по блюду
кати́тся и с грустинкой вниз глядит.

Во власти сна здесь всё в оцепененье.
Не вскрикнет птица, зверь не зарычит.
Сознанье будоражит наважденье,
безумный страх округу холодит.

Старинный храм обходят стороною
и зверь, и птица, и честной народ.
Отмечены места людской молвою
ни день, не месяц, почитай, уж год…

Округа пропиталась тонким звуком.
Малиновый, священный перезвон
не знамо чьи творили в вечер руки.
И сквозь него как будто женский стон.

Неясность мысли с толку посбивала,
на всю округу страху навела.
Сельчане ничего не понимали.
Бессильны в объяснении слова.

А тот, кто, сердце смелостью наполнив,
тропой безлюдной к храму подойдя,
навеки встречу странную запомнил,
подробности безумные храня:

– Иду, и вижу – в белых одеяньях
стоит монашка. Кроткая на вид.
Молчит… Да тянет руки… С упованьем
в глаза мои с бесстрашием глядит.

– Чего ж ты хочешь, добрая людина?
Молчит и тянет руки без конца.
– Пропавшую не видела ль скотину?
И вдруг, как зверь, шипеть начнёт она.

И дёру без оглядки дал мгновенно,
и сердце ТАК стучит – не передать!
– Недобрый дух! Бесовский! Несомненно,
вселился в Храм, чтоб люд честной пугать…

А дальше – больше! – люди пропадали:
кто без следа, кто мёртвым найден был.
Детей и близко к Храму не пускали,
чтоб не росло количество могил.

Про то солдаты русские прознали.
– Изгоним нечисть храбростью долой!
Заботливая ночка укрывала
военных, что отправились в дозор.

– И травы нас собою заслоняли,
и зверь не выдаст, птица не предаст.
Луна сиять на небе перестала
и скрылась прочь с уставших наших глаз.

Так просидели третью часть от ночи,
а вскоре ночь и вовсе отошла.
– Нам голову безумные морочат!..
– Быть может, смерть несчастною была?!

Солдаты терпеливо ночевали.
Земля сырая матерью была.
На милость Божью кротко уповали,
и милость на военных снизошла…

Неделю неустанно сторожили,
товарищей по службе подменяя.
А на седьмой день истину открыли.
Да правду долгожданную узнали.

Во свете дня сошлись в едином мненье:
разведка боем – выход для солдат.
Отбросив страх пред призраком сомненья,
настроились с лукавым воевать.

Святое место изучив подробно,
нашли подвал, в нём белые одежды.
И кости человеческого роду,
по ком родня стенает безутешно.

– Все знаки пребыванья человека,
не знающего милости, добра.
– Ответить за грехи – не хватит века!
– Какая до грехов вела нужда?

В подвале просидели среди смрада
дня два, а может, больше. Не считали.
И вот в ночи явился отрок АДА!
Солдатской силой плута повязали.

Вещал тот на допросе без утайки,
что диверсант немецкий, то бишь – ВРАГ!
Про звон секретный он узнал от бабки —
монахинею бабушка была.

Что колокольцы нитями крепились,
что звон чинить возможно из подвала.
И если б люди не объединились,
о том вовек солдаты б не узнали.

– Почто убил невинных, душегубец?
– Грозились рассказать всем обо мне.
– А скот? – Хотелось есть. Я пил из лужиц,
год отоспал на каменной земле.

А чтоб не убивать других без дела,
стал рясу сверх одежды надевать,
ходить по Храму призраком «без тела»
и любопытных обликом пугать.

– На жалость не дави! Сему нет веры!
Содеянное камнем… да… на плечи!..
И с этим немца выволокли в двери
и предали суду, не покалечив.

– Не Боги мы, не судьи, не провидцы.
Судить не нам! Нам – к совести взывать!
Чтоб помнил убиенных тобой лица
и МИГ, когда надумал УБИВАТЬ!

Солдатскую ОТВАГУ не измерить.
Словами ГЕРОИЗМ не передать.
В СЫНОВ своих Россия свято ВЕРИТ!
Они – СЫНЫ ей! Им Россия – МАТЬ!

Ольга Козка
Россия

Простились у крыльца

Простились у крыльца, присели на дорожку,
Блеснула на щеке её слеза…
– Ты только жди меня! – сказал Серёжка.
– Я буду ждать! – ответила она.

И медленно тянулись дни за днями…
Но как-то незаметно канул год.
Она молилась долгими ночами,
И знала, он вернётся, он придёт!

Она лампадку часто зажигала,
Вязала ему тёплые носки,
Ходила в Храм, о здравии читала,
А сердце разрывалось от тоски!

На новый год, когда мороз трескучий
Узорами окно разрисовал,
Достала ёлку по такому случаю,
Её давно никто не наряжал.

Под ёлочку записку положила,
А в ней желание заветное одно:
Чтобы живым вернулся её милый,
И чтоб весной пошли они в кино…

Вернулся невредим Серёжка с фронта.
В тот год красивой выдалась весна!
Вот веточкой сирени машет кто-то,
А на перроне ждёт его она…

Уменье ждать – великий дар, награда
За ту любовь, что в сердце так хранил,
За ужасы войны и круги ада,
За мир, который он ей подарил!

Алёшкины мечты

Пропищала мышь под батареей…
Лёшка её больше не боится.
Он на батарее руки греет
И мечтает с Веркой подружиться.

Он привязан к дворнику Ферузу,
Он серьёзен, когда все смеются,
Он совсем не помнит вкус арбуза,
Любит пить горячий чай из блюдца.

Ночью барабанил дождь в окошко,
И луна дорожки освещала.
Долго, терпеливо ждал Алёшка
Маму, что его не забирала.

Верил, что придёт она и скажет:
«Ну, пошли, сынок, я за тобою».
Думал: «Пусть ругает, пусть накажет…
Только, чтоб всегда была со мною!

Я ей перемою всю посуду,
Вымою полы и постираю,
Буду помогать везде и всюду,
А весною огород вскопаю».

Долго у окна сидел Алёшка,
Подоконник локтем подпирая…
«Ну, ещё чуть-чуть, ещё немножко,
И она придёт за мной, я знаю!»

Он уснул, мечту свою лелея,
Вопреки всему, что говорили
Воспиталки на пустой аллее
Про детей, которых не любили.

Завтра утро будет мудренее,
И рассвет после дождя прекрасен.
Если человек во что-то верит,
Значит, всё случилось не напрасно…

Забирайте детей, забирайте…

Забирайте детей, забирайте
Из детдома и из приюта!
Вы ведь сами ещё не знаете,
Как нужны вы сильно кому-то!

Как безмолвные детские слёзы
По щекам у кого-то стекают,
Пока ваши прекрасные розы
В палисаднике увядают…

Пока ваши собаки ходят
В модных, купленных вами одеждах,
Где-то дети бездомные бродят,
Убежав из приюта в надежде…

Что прижмутся к груди кому-то,
И обнимут их чьи-то руки,
Что всегда говорить с ними будут
С интересом, а не от скуки…

Что подарят им на день рожденья
Настоящий красивый подарок,
А ещё будет торт, чай с вареньем
И мороженое вдобавок…

И что спать будут дома в кровати,
Безмятежно и сладко-сладко…
И во сне будут чьи-то руки
Гладить волосы их украдкой…

Утром будет будить мягкий голос,
Запах кофе и выпечки свежей
И лицо щекотать мамин волос
Осторожно и нежно-нежно.

Есенинская Русь

Русь моя… Васильковое поле,
Куст ракиты у самой реки,
Неба синь и рассветные зори,
Со студёной водой родники.

Мило сердцу мне это раздолье:
Нежный шелест кудрявых берёз,
Степь – постель, сена стог – изголовье,
А в саду – аромат чайных роз.

Я бродяга, кабацкий гуляка.
Нету сил больше с Богом играть!
Говорю я с бродячей собакой,
Её легче людей понимать.

Что ты смотришь, собачья дитина?
На, поешь, на меня не гляди.
Будем выть на луну с тобой, псина.
Больно мне от твоей худобы!

Я себя ощущаю собакой,
Добрым, преданным, милым щенком,
Безнадёгой и забиякой,
И доверчивым дураком…

Как же жить в этом мире бренном?
Трезвым в нём всё труднее теперь
Принимать и прощать измены
И стучаться в закрытую дверь.

Побредëм-ка домой, собака.
Обещаю за ухом чесать.
Я, побитый в кабацкой драке,
Снова истину буду искать,

И писать о родном просторе,
О раките у самой реки,
О родительском старом доме,
Где ромашки и васильки.

Расскажи, бабуля, про войну…

«А расскажи, бабуля, про войну, —
Просила внучка, глядя чистым взором. —
Дай причешу тебе я седину,
Устроюсь на коленях поудобней».

И улыбнётся бабушка в ответ,
Начнёт рассказ, слезу смахнув украдкой:
«Мне было, внученька, тогда пятнадцать лет,
Когда с войной пришёл фашист проклятый.

Ушёл отец на фронт и не вернулся…
Под Истрой смертью храбрых пал в бою.
Сквозь облака с небес мне улыбнулся,
С тех пор я «Журавлей» ему пою.

Я хорошо училась, много знала,
Мечтала поступить я в институт,
Но мама строго мне тогда сказала:
«Останешься в родном колхозе тут».

«Нет, мама, я в колхозе не останусь!
Учиться буду дальше – решено.
Я папе обещала, я старалась,
И в школе я отличница давно!

Ты, мама, ещё будешь мной гордиться!
Тебе во всем я буду помогать.
Конечно, нелегко сейчас учиться —
Все мысли о еде – ни дать, ни взять.

Я с детства помню этот запах хлеба…
С иголками, опилками, ржаной…
Казалось, ничего вкуснее нету!
Однажды я не донесла его домой…

Мне было стыдно, и щека пылала…
Щипала я по крошечкам его.
Потупив взор, с порога зарыдала,
А мама лишь сказала: «Ничего…

Вот победим фашистов, и на лицах
От слёз и радости засветятся глаза,
И хлеба будет вдоволь из пшеницы.
Народ советский победить нельзя!»

Мы все дети войны. Нам всё по силам!
Смерть холодом дышала за спиной.
Выстраивались братские могилы…
И папа там, и одноклассник мой…

Мальчишки все ушли на фронт… Ребята —
Красавцы были все, как на подбор!
Они сидели за соседней партой,
Но не пришлось вернуться им домой…»

Катились слёзы горькие, скупые
По старенькой морщинистой щеке…
Воспоминания далёкие, родные
Мелькали кинолентой вдалеке.

Заснула внучка на коленях у бабули…
Красиво причесала седину.
Темно в квартире, тихо, все уснули.
Лишь звук часов пронзает тишину.

Наталья Адлер
Россия

Алмазы слов роняя…

Светлой памяти поэта, писателя, журналиста, скульптора-флориста, фотохудожника Виктора Ростокина

─ Интересно, куда они плывут, эти белые облака? – думал мальчишка, лёжа на ромашковой лужайке за хатой, где он жил с мамой и двумя братьями в хуторе.

Сорвал ромашку и долго любовался её простой, но такой нежной красотой. Вот на лепесток опустилась божья коровка. Витя посадил её на ладошку и, улыбаясь, заговорил нараспев:

─ Солнышко, солнышко, улети на небко, там твои детки кушают конфетки, всем ребятам раздают, а тебе не дают, ─ и рассмеялся.

Прихватив лежащий рядом на траве томик Пушкина, мальчик направился домой. Он с детства не был похож на своих сверстников: не любил гонять футбол из скрученных и перетянутых верёвками тряпок, играть в лапту или в войну, тем более что она кончилась совсем недавно, и маме очень нелегко пришлось с тремя сыновьями мал мала меньше в эти страшные годы. А вот читать стихи он любил! Особенно Пушкина!

Витя никому не показывал своих первых творений, он записывал в тайную тетрадь строки, идущие из самого сердца:

Совсем он юный, летний день.

Пока лучи свежи, прозрачны

И соловья хрустальна звень,

Как обещание удачи.

Внимательно перечитал написанное и вздохнул:

─ У Пушкина всё равно лучше!

Летели дни, недели, годы. Не доучившись в литературном институте, Виктор пошёл служить в армию. И там в его солдатском сапоге всегда была спрятана тетрадка и ручка. В армии явилась ему Муза в образе прекрасной девушки, которую он встретил в увольнении, гуляя в парке.

─ Лидия, а вы любите стихи?

─ Конечно люблю, ─ соврала она.

И солдат, разрумянившись от волнения, стал читать ей свои стихи. Она слушала и молчала.

─ Ну как?

─ Отличные стихи, ─ сказала Лида, ─ мне очень понравились!

Тут девушка душой не кривила.

Сразу после окончания его службы в армии они поженились. Виктор стал работать корреспондентом в редакции районной газеты, а Лидия устроилась в швейный цех быткомбината. Начинающий журналист сразу взялся за выпуск литературных уголков в газете и написание ярких, цветистых, наполненных необычными словесными образами очерков и рассказов о людях труда. Работа ему нравилась. Готовя любой материал, Виктор Алексеевич скрупулёзно и тщательно подыскивал каждое слово, нанизывая их, словно жемчужинки, в ожерелье предложений.

─ Чтоб как у моего кумира было, у Александра Сергеевича.

И он в который раз перечитывал прозу и стихи любимого Пушкина. Других классиков молодой журналист тоже изучал и был знаком со многими их произведениями, которые нравились, будоражили, вызывая уважение и даже восхищение, но никто из них не мог затмить в его сознании гения и кумира, владеющего словом как никто другой!

В двухкомнатной квартире на первом этаже двухэтажного дома, которую Виктор получил, постепенно поселилась грусть. Всё бы хорошо, но уже десятый год живут, а детский смех не радует сердца, не слышится в пустых комнатах… Лида лечилась и вот наконец в одну из ночей прошептала на ушко мужу:

─ У нас будет ребёнок.

Радости супругов не было предела! Когда настал срок, и Виктор отвёз жену в роддом, то, вернувшись домой, он стал сооружать в ванной комнате печку-буржуйку, так как в квартире, по его мнению, было прохладно.

─ Вон, даже у цветка в горшочке, стоявшем на подоконнике, листики от холода опустились.

И будущий отец прижал горшочек к груди, прикрыв полой тёплой жилетки.

─ Ты, цветочек, живи, не умирай, я на тебя загадал! Пусть с ребёночком будет всё в порядке, когда он родится.

Весь день и ночь листики у растения не поднимались, и, казалось, вот-вот совсем отпадут. Буржуйка уже вовсю горела и щедро дарила своё тепло. К обеду Виктор радостно увидел, что листики у цветочка поднялись и налились живительной силой.

Вечером сын появился на свет!

─ Мне улыбается и солнце тоже,

Душа воздушна и чиста, как свет,

Который сказку былью сделать сможет,

Ему вестимо искончанья нет.

А ещё через полтора года на свет появилась и крошечка доченька. То-то радости, то-то жизнь – полная чаша! Росли детки любимые, долгожданные, и текли в мир стихи как из рога изобилия, стихи Виктора Ростокина:

Я, уподобясь пушкинской привычке,

Дабы отвлечься на короткий миг

От вязких строчек, по бокам странички

Неприхотливо, как нежданный вскрик,

Рисунок набросал – штрихов с десяток,

Не задаваясь замыслом в уме,

И этот черновик куда-то спрятал…

Чем студёнее роса,

Тем горит на солнце ярче.

Не слепит она глаза,

Куст калины с нею жарче.

Ненароком не обжечься.

На гостинец сей гляжу

С удивлением извечным.

Если б не её огонь

И раскованная спелость,

Не дышал бы на ладонь…

Слава Богу, ладно спелось!

Поднял я листок вишнёвый,

Передать – нелёгкий труд

В слове! Редкая обнова

Этот маленький этюд.

На минуту я вгляделся,

Дабы вникнуть всей душой.

Сад вот зеленью оделся.

Вот сияет белизной.

Вот уж ягоды краснее

Летней ведренной зари.

Дождик свежесть порассеял,

Знать, он дал дары: бери!

И пришла с ведром девица,

Стала ветви наклонять,

Рвать, обилию дивиться,

Песней август прославлять.

Передать ли смог я словом?

Каждый простенький мазок

Нанесён по Божьей воле

На опаловый листок!

Ах, как же счастлив он был тогда! Любил детей, жену, работу, природу, друзей, людей, весь мир! Любил жизнь! Радовался каждой травинке, каждому листочку и цветочку, пенью птах, солнышку и тучам, дождю и снегу. Видел в сучках деревьев солнечные журавлики, нырял под воду за корягами и вырезал из них сказочные скульптуры. А сколько прекрасных фотоснимков он сделал, закрепив за собой прочное звание фотохудожника.

Беда пришла нежданно, поделив жизнь на до и после: в автокатастрофе погиб восемнадцатилетний сын Алёша. Свет погас в глазах отца. И навек поселились в них боль и тоска. Непреодолимым было единственное желание – уйти вместе с сыном. Но он устоял. Боль притупляли вино и сигареты, вкус которых до смерти сына он не знал. После длительного литературного затишья стихи хлынули, как реки слёз, пролитые в непоправимом горе. Стихи пронзительные, пронизанные огнём душевных мук, трогательные и трепетные, мудрые и заставляющие ценить жизнь.

И не менее волнующая до слёз проза. Читая Ростокина, думаю о Пушкине, читая Пушкина, думаю о Ростокине, авторе 30 книг поэзии и прозы, члене Союза писателей и журналистов СССР (ныне России), скульпторе-флористе и фотохудожнике.

«Много раз оплаканный мой сын неотлучно в моём сердце, в моей памяти. Он смотрит мне в глаза. То – с ласковой доверчивостью, то – с застенчивой улыбкой, то – с грустным укором.

Не по переменчивому вдохновению, а по долгу любящего отца писал я о нём. Медленно. Трудно. Строка за строкой. И казалось, верилось, что всё печальное рассеется, растворится. И Алёша вернётся из небытия…»

Это небольшой отрывок из книги Виктора Алексеевича «Воскрешение сына». Я не могла не отозваться и хоть как-то не успокоить моего друга, духовного брата и отца, вот мои стихи ему:

Бел, как лунь, и горем бит

Наповал, но душу

Со смиреньем, без обид

Ты свою послушай.

Плачет горько и поёт,

Стонет и рыдает.

Жизнь земную Бог даёт,

Он и отбирает…

Отточил Он твой талант

Страшною ценою,

Но подпёр ты, как атлант,

Небо над собою.

И не дашь ему упасть,

Будешь жить до срока.

В Божию отдашься власть

С мыслями пророка.

Последние годы своей жизни В. А. Ростокин звал смерть, устал, хотел побыстрее уйти к Алёшеньке. Виктор писал:

Я упокоюсь в час ночной,

Когда узоры звёзды вяжут.

И ненароком кто-то скажет:

«Лежит, как будто бы живой».

Было это в 2016 году. Я тут же написала ему своё пожелание:

«Алмазы слов» роняя на бумагу,

По жизни шёл ты, излучая свет.

Мать завещала мягкость и… отвагу.

И Богом осиян был тот завет.

Ты устоял перед смертельным горем

Сутуля плечи, по беспутью шёл…

Хмельной от слёз, завидя крест на взгорье,

Ты улыбнулся и черту подвёл…

Прошу, поэт, не надо! Рано! Рано

В чертоги смерти душу отдавать.

И хоть открытая зияет в сердце рана,

Пой жизнь свою! Не надо умирать!

Но моё пожелание он исполнил лишь до 2024 года. Своего сына поэт пережил ровно на 25 лет и десять дней. Светлая память о тебе, друг мой, будет жить в моём сердце, пока оно бьётся. А творениям твоим жить вечно. На прощании я заметила, что в гробу лежали томик Пушкина и чистый лист бумаги… Это было последнее желание поэта.

Патриотизм и романтика

Какая же я счастливая, что родилась в советское время! С первого класса знала, что, если буду хорошо учиться, достойно себя вести, то меня примут в октябрята! Заглядывалась на второклашек, у которых на груди красовался значок – звёздочка, а в центре её – белокурый мальчик – это был Ленин! С какой же гордостью я носила такую звёздочку, когда сама стала октябрёнком! А потом мы всем классом готовились вступать в пионеры и учили клятву, девиз, пионерские песни. И вот наступил торжественный день! В начальной Горянской школе (на улице Московской, сейчас там жилой дом), в новом здании, где размещалось два класса, всё было до блеска вымыто, и стоял бюст В. И. Ленина, наша учительница Полина Дмитриевна Полянина построила нас на торжественную линейку. На руке каждого будущего пионера висел алый галстук. Вожатая из четвёртого класса произносила клятву, а мы с волнением её повторяли. В конце звучал призыв: «Юные пионеры, к борьбе за дело Коммунистической партии Советского Союза будьте готовы!» И мы в едином трепетном порыве, уже с красными галстуками на груди, отвечали, салютовав: «Всегда готовы!» Да! Это тот самый день и миг, запечатлённый навсегда!

А потом, в девятом и десятом классах Заполяновской школы, меня, комсомолку, выбрали вожатой для ребят из шестого класса, так как в предыдущие годы учёбы в восьмилетней школе №1 (Кладбищенской) я набиралась опыта общественной работы, будучи в совете пионерской дружины. Мы с пионерами-шестиклассниками проводили утренники, собирали макулатуру и металлолом, устраивали небольшие концерты на патриотические темы. А однажды захотели чего-то необычного и романтичного и придумали устроить в классе «подземелье». Зашторили окна, по центру класса поставили парты друг на друга по две, оставив узкий проход, зажгли свечи, и часть учеников были «разбойниками», а часть – «путешественниками», попавшими случайно в это «подземелье». «Разбойники» их поймали и в качестве выкупа заставили читать стихи или придумывать свои интересные истории. А потом устроили чаепитие, весело обсуждая события в «подземелье». Думаю, что мои подопечные тоже помнят это незабываемое «путешествие».

Благодарю судьбу за то, что в моей жизни была пионерия! Был лагерь «Орлёнок» в Туапсе на берегу Чёрного моря и особый поток «Школа активистов» в нём, и пионерская дружина «Звёздная», и наши пионервожатые Сашенька (она) и Александр (он) – студенты Ленинградского педагогического института. Походы в горы, где мы лакомились кизилом и барбарисом, песни у костра:

Орлёнок, орлёнок, взлети выше солнца

И степи с высот огляди.

Навеки умолкли весёлые хлопцы,

В живых я остался один…

Это на всю жизнь. Это навсегда.