– Ветров, вернись! Мы не закончили!
– Завтра, Нана! – бросает он на ходу. – Завтра!
Всю следующую неделю я провожу на больничном и каждый день живу от английского до английского. Как ревнивая жена, караулю Ветрова из школы и тут же стучусь в его комнату с учебниками под мышкой. Впрочем, наши уроки становятся обоюдными: пока Сава копается в словаре, я покоряю законы физики и ломаю голову над задачками по геометрии. А когда сил на учёбу не остаётся, мы залазим с ногами на диван и, укрывшись мягким пледом, говорим…
В комнате пять на пять метров я с лёгкостью забываю, что между нами огромная про́пасть, и просто наслаждаюсь каждым мгновением. Мы смеёмся, обсуждая школьные новости, и мечтаем о будущем. Я делюсь с Савой самым сокровенным, а он раскрывает свои секреты. Мы спускаемся к ужину, когда мама, изрядно устав нас звать, начинает повышать голос. А после снова сидим до темноты в комнате Ветрова и, закинув учебники в дальний угол, увлечённо болтаем обо всём на свете. Кроме нас…
Наши отношения – хрупкий лёд. Как бы хорошо и уютно нам ни было вместе, мы оба подсознательно боимся, что всё рухнет, стоит только заговорить о нас. Мы не вспоминаем о нашем случайном поцелуе, но уверена, оба мечтаем, чтобы он повторился. Я не слепая – вижу, как Сава смотрит на меня, да и сама медленно схожу с ума от переполняющих сердце совершенно новых и незнакомых доселе эмоций. И в то же время в воздухе витает нечто, способное на раз-два разрушить всё.
У каждого из нас есть свой якорь. Мой – я сама! А ещё Булатов… Прыгать в новые отношения, не поставив точку в старых, – неправильно. Но как завершить то, что началось против моей воли, не имею ни малейшего представления.
Несколько раз я пыталась заговорить с Савой о Тохе, рассказать почему я с ним, признаться, что никакая мы не пара, но в последний момент замолкала на полуслове или трусливо меняла тему. Это в небольшой комнате, вдали от чужих глаз, я могу быть собой и честно говорить о своей симпатии к Ветрову, но что будет там, в школе? Я не готова противостоять одноклассникам, их насмешкам и нападкам. Я до жути боюсь, что отвергнутый мной Булатов раскроет рот и разболтает постыдную тайну Ветрова, да и обо мне пустит грязные слухи, от которых в жизнь не отмоешься. И самое страшное: Сава первым же разочаруется во мне.
– Марьяна! Дочка! – отец убавляет громкость автомагнитолы и оборачивается в мою сторону. – Приехали! Опоздаешь!
– Прости, задумалась! – впопыхах хватаю рюкзак и выпрыгиваю из отцовского седана.
Мой первый учебный день с самого утра идёт наперекосяк. Сначала я не услышала будильник и чуть не проспала. Потом, пока чистила зубы, упустила из виду Ветрова, умчавшегося спозаранку на тренировку. А сейчас не глядя выпрыгнула прямо в лужу, омерзительно забрызгав тонкий капрон колготок.
– А-а-а! Свиридова! Марьяна!– не успеваю отчистить грязь, как со всех сторон меня окружают девчонки во главе со Смирновой. Это она, болтушка, растрезвонила остальным, что меня выписали, и сейчас с улыбкой от уха до уха наблюдает, как Вита сжимает меня в своих массивных объятиях.
– Марьяш, ты точно болела? – скрупулёзно осматривает меня с ног до головы Лиза. – Выглядишь, будто с курорта вернулась, а не антибиотики неделю ела.
– Ага! Посвежела, похорошела, – мурлычет ей в такт Маша Зотова.
– А глазки-то как блестят! – подзуживает Вита, наконец выпустив меня из кольца рук. – Девочки, это любовь!
– Не выдумывайте! – моментально смущаюсь под напором подруг. – Это просто полноценный сон и отсутствие уроков!
– Тоже верно! Может, и мне с каким-нибудь ОРЗ на недельку слинять с учёбы, – вздыхает Маша, а Злата подхватывает меня под локоть и тащит к входу в лицей:
– Пошлите скорее! Звонок через десять минут!
Под несмолкаемые разговоры и смех минуем школьный двор и сдаём одежду в гардероб.
– Я вас догоню, девочки! – кричу возле лестницы, сворачивая к туалету, чтобы очистить заляпанные колготки, но пока вожусь с грязью, раздаётся звонок.
Как оголтелая несусь на второй этаж и с пеной у рта врываюсь в кабинет физики: я обещала отцу взяться за ум и больше не опаздывать. Каково же моё удивление, когда замечаю, что учитель и сам немного задерживается. Выдыхаю, поправляя рюкзак на плече, и с улыбкой машу одноклассникам, которые заметно оживляются при виде меня. Взглядом скольжу по ребятам, про себя отмечая, что соскучилась, а потом замираю, наткнувшись на хитрющую улыбку Ветрова. Он, как обычно, сидит на галёрке, но сегодня не выглядит потерянным. Напротив, немного взъерошенный и невыспавшийся, он кажется счастливым и уверенным в себе. На столе замечаю раскрытый учебник и тетради, а в глазах парня – азартный огонёк. Сава запускает пятерню в волосы и кивает мне, наивно полагая, что я сяду рядом. И видит Бог, моё сердце рвётся к Ветрову, на заднюю парту, но разум вопит, что подобная вольность слишком дорого обойдётся нам обоим. Улыбка моментально слетает с моего лица, а губы беззвучно шепчут «Прости». Каждый шаг в сторону от Ветрова жгучей болью отдаётся в груди, но поступить иначе не могу: выпрямив спину и горделиво задрав нос, я сажусь рядом с Булатовым.
– Ну наконец-то, детка, – небрежно бросает тот, придвинувшись максимально близко, и сухо чмокает меня в щеку. – Я скучал.
В нос бьёт резкий, совершенно чужой аромат туалетной воды и жевательной резинки. Тоха бесцеремонно закидывает тяжеленную ручищу мне на плечо, а кончиком носа скользит по щеке, всем и каждому давая понять, что мы вместе. Мне бы скинуть его руку, честно послать лесом и, собрав вещи, пересесть к Ветрову, но я боюсь.
– Чего выражение лица такое кислое, а? – с насмешкой шепчет на ухо Булатов. – Неужели не соскучилась?
Стиснув зубы, мотаю головой, но ответить как следует, не успеваю: с испариной на лбу в кабинет влетает учитель физики и сразу начинает урок.
Пытаюсь вникнуть в слова Дмитрия Венедиктовича о проводниках, но все мои мысли занимает парень с задней парты. Я больше не стыжусь его – только себя! Боюсь оглянуться: чувствую, что Ветрову, как и мне, в эту минуту не до законов физики – в нашем случае они просто не работают. Вон как горит спина от его разочарованного взгляда!
Время, как назло, тянется мучительно медленно, с каждой новой секундой все больше убеждая меня в совершенной ошибке. Понимаю, что подвела Саву, обманула, предала, а ещё, что хочу всё исправить. Мне противно сидеть рядом с Булатовым, тошно дышать с ним одним воздухом, но больше всего меня воротит от самой себя, своей слабости и трусости. Безжалостно грызу простой карандаш, мысленно представляя, как отважно на перемене пошлю угрозы Тохи к чёрту. Гори они всё синим пламенем: на следующем уроке я сяду к Ветрову и будь что будет! Но в который раз судьба безразлично смеётся мне в лицо.
Со звонком вскакиваю, как ошпаренная, и наспех скидываю вещи в рюкзак. Заправляю волосы за ухо, одёргиваю короткую юбку и, затаив дыхание, оборачиваюсь к Саве: понимаю, что должна ему всё объяснить здесь и сейчас.
– Не расходимся, пацаны! – горланит Владик Осин, форвард нашей сборной по баскетболу и по совместительству правая рука Булатова. – Все помнят, что сегодня игра с сорок шестой гимназией?
Влад, как специально, встаёт в проходе между рядами, мешая мне приблизиться к Ветрову.
– Тот факт, что победа будет за нами, сомнений ни у кого, надеюсь, не вызывает? – хохочет он и бесцеремонно наваливается пятой точкой на соседнюю парту, ногами, как шлагбаумами, перекрывая мне дорогу. – Ну а после игры по традиции собираемся у меня.
– Замётано, – бурчит Симонов и с важным видом садится напротив Влада.
– Тоха, ты в теме?
Осин кивает в нашу сторону, привлекая внимание всех ребят к нам.
– Ясное дело! – басит Булатов и по-свойски обвивает меня руками за талию. Пытаюсь воспротивиться, но придурок лишь сильнее прижимает меня к себе, колючей щекой царапая тонкую кожу на шее. – Мы с Марьяной будем. За одним отметим ее выздоровление.
– Отлично! – кивает Владик, не обращая внимания на мои невнятные попытки возразить, а затем разворачивается к Саве. – А ты, Ветер, с нами?
– Я пас! – равнодушно хрипит он и, растолкав парней плечами, уходит, даже не взглянув на меня.
– Нашим легче, – гогочет Булатов.
– А то! – поддакивает Митя. – Хата у Владика нерезиновая, чтоб всякий сброд собирать.
– Да ладно вам, – тушуется Осин. – Ветер, вроде нормальный.
– Ага! Придурок он самоуверенный, которому давно крылышки пора пообломать, – ржёт Булатов и, сам того не замечая, ослабляет хватку на моей талии.
– Сам ты придурок! – Вырываюсь на свободу и несусь следом за Савой: ещё не поздно все исправить. Только выбежав в коридор, Ветрова нигде не вижу.
Как ужаленная бегу к кабинету русского, но и там Савы нет. Спускаюсь в столовую, заглядываю в раздевалку, но снова всё мимо. Отчаявшись найти Ветрова, понуро бреду обратно. В глубине души успокаиваю себя, что сейчас, на уроке русского, я сяду к Саве и все-все объясню. Но когда прохожу мимо спортзала, натыкаюсь на смазливую и весьма недовольную рожу Булатова.
– Поговорим? – Тоха грубо хватает меня за лямку рюкзака и как нашкодившего котёнка зашвыривает в «каюту».
Едва не упав, хватаюсь за край дивана и встаю спиной к распахнутому настежь окну во двор.
– Поговорим? – переспрашиваю подонка. – О чём нам с тобой говорить?
– О нас, Марьяна! – выплёвывает Булатов. – О том, что твоё хамское поведение меня начинает бесить!
– Нет никаких «нас»! – отчаянно развожу руками. – Нет! Неделю от тебя не было ни слуху ни духу! Ни звонка, ни СМС! Что это за отношения? Кому они нужны?
– Мне.
– Зачем, Антон? Наши с тобой отношения – подделка, неужели не ясно?
– Вполне, – соглашается Булатов и, засунув руки в карманы брюк, подходит ближе. – Только меня это устраивает!
Непонимающе морщу нос: бред!
– Отец поставил ультиматум, – продолжает Тоха. – Или я перестаю дурить, или после школы в военное училище со свистом отправлюсь.
– Отлично! – заявляю язвительно. – При чём здесь я?
– Скажем так: батя обозначил программу-минимум, – усмехается безрадостно Булатов. – Одним из пунктов было наличие порядочной девушки рядом. Видишь ли, моя личная жизнь отцу показалась слишком неразборчивой и буйной.
– И ты решил использовать меня? – моему возмущению нет предела. – Да тебе нужно было просто свистнуть, Тоша, и выстроилась бы очередь из желающих, заметь, весьма порядочных твоих поклонниц.
– А на фига козе баян, Марьяна? Сопли, слезы, упрёки, притянутая за уши романтика – оно мне надо? Не создан я для моногамных отношений, а ты для отвода отцовских глаз идеально подходишь. Вот только слишком часто выставляешь меня в не лучшем свете!
– Да пошёл ты, Тоха! – моя очередь смеяться ему в лицо. – Вместе со своим больным отцом, понятно?
– Тише, Марьяна, тише! – с издёвкой произносит Булатов и снова сокращает дистанцию между нами. – У нас с тобой деловое соглашение, не забывай!
– Хватит! Ты заигрался! Я живая, понимаешь? Меня от тебя тошнит, от прикосновений твоих коробит! Я официально ставлю точку в наших недоотношениях! Не терпится всем рассказать, кто такой Ветров, – валяй! Мечтаешь меня сравнять с куском дерьма – вперёд! Но быть с тобой я больше не хочу!
– А с кем хочешь? С беспризорником своим? – Булатов равнодушно смотрит мимо меня в раскрытое окно, а затем слишком просто соглашается. – Ладно. Что это я правда к тебе привязался. Не хочешь быть моей – не надо!
– Ты серьёзно?
– Да, – пожимает плечами. – Я тебя отпущу, если выполнишь мою единственную просьбу.
– Какую? – настороженно уточняю.
– Поцелуй меня на прощание, Марьяна. Нежно, вкусно, чтобы у меня не осталось ни малейшего желания впредь называть тебя неумёхой.
Пока я ошарашенно хлопаю глазами, поражаясь Булатовской наглости и глупости, Антон протягивает руку и костяшкой указательного пальца подцепляет меня за подбородок.
– Считай, это компенсацией морального вреда: мне теперь искать новую девочку, оправдываться перед отцом, да и перед пацанами неудобно.
– Булатов, ты офигел?
Мимо ушей пропускаю звонок на урок и даже перестаю чувствовать ветер, бьющий промозглым холодом в спину.
– Выбирай, Марьяна, – не унимается Тоха. – Или ты делаешь, как я хочу, и мы расстаёмся с миром, или всё остаётся как есть. По крайней мере, пока не спишу тебя в утиль. Цена твоей свободы – один поцелуй.
– И никаких слухов и сплетен ни обо мне, ни о Ветрове? Мы просто разбегаемся, да?
– Даю слово, Марьяна! – расплывается в довольной ухмылке ублюдок: понимает, как сильно я мечтаю от него избавиться, и испытывает удовольствие, унижая меня.
Мысленно взвешиваю все за и против: одним поцелуем больше – одним меньше, но если сейчас не отделаюсь от Булатова, то поцелуи с ним станут моим проклятьем.
Оглядываюсь по сторонам: после звонка ни в коридоре, ни возле спортзала никого нет, а значит, дальше «каюты» минута моего позора никуда не уйдёт. Стараюсь не дышать и ни о чём не думать. Поднимаюсь на носочки, а после сама касаюсь губами ненавистных губ Тохи. Булатов тут же перехватывает инициативу в свои руки и бесстыдно углубляет поцелуй. Мокрый, солёный от моих слёз и весьма грубый. Хотя уверена, такие как Антон, называют это страстью.
– Готово! – тыльной стороной ладони вытираю губы. – Я свободна?
– Вполне, – победно улыбается Булатов и, сплюнув, вразвалочку идёт на урок, правда через пару метров останавливается и, не глядя на меня, бросает:
– В окно посмотри, дура!
Глава 18. Маяк
Савелий.
Пустота.
В мыслях.
В чувствах.
Да даже вокруг меня.
Обречённо болтаюсь в вакууме своего одиночества, глубоко вдыхая прохладный осенний воздух. Порывистый ветер пробирает до костей, но остаётся беспомощным перед жгучей болью, дотла сжигающей душу. В лицо бьёт мелкая морось, заменяя немые слёзы – парни не плачут, верно?
Дурак! Я вышел во двор, чтобы немного остыть, сгоряча не наломать дров. Как наивный простачок, весь урок смотрел на Нану и уговаривал себя не спешить с выводами, верил в неё, в нас. Решил, что она всего лишь испугалась, захотела для начала поговорить с Булатовым, да просто растерялась… Я готов был понять всё, но только не этот её поцелуй, по доброй воле адресованный другому.
Закрываю глаза. Хватит! Смотреть, как эти двое страстно обмениваются слюнями, до зубного скрежета мерзко. Какая же всё-таки Нана лживая дрянь! Как ловко она обвела меня вокруг пальца! Ночами прижималась к моему плечу и, нежно бормоча ерунду на ушко, продолжала думать о Булатове. О нём мечтала, кутаясь со мной в один плед. Всё – ложь! Её долбанная игра! А я лишь временное лекарство от скуки.
На пятках разворачиваюсь и, не разбирая дороги, иду прочь. Плевать на уроки, на обещания Свиридову не прогуливать, на Марьяну! Я хочу испариться, не чувствовать, не думать. Хотя бы на миг ощутить себя нормальным, а не вечным аутсайдером, которому нет места в этой чёртовой жизни. А ещё наконец выкинуть Нану из головы! Только этой стерве всё мало!
– Сава! – истошно орёт мне в спину, видимо, устав лобызаться с Булатовым. – Сава!
Не останавливаюсь. Не оборачиваюсь. Даю себе клятву, что больше никогда не куплюсь на дешёвые слова девчонки, когда-то по ошибке заменившей мне свет.
– Пожалуйста, не уходи! – Её голос, обманчиво жалобный и надрывный, заглушается гулом ветра и хлюпаньем моих ботинок по грязным лужам.
– Сава! – не замолкает Марьяна, с каждой секундой всё сильнее проворачивая нож в моём сердце. – Я могу объяснить!
Усмехаюсь. Да что там! Ржу в голос: объяснит она! Конечно! Только мне до её оправданий дела больше нет!
Сворачиваю за угол и спешу к остановке. В кармане нащупываю мелочь и запрыгиваю в первый попавшийся автобус. Просто уехать! Сбежать от дерьма, что обволакивает душу, и никогда не возвращаться. Теперь понимаю: переезд к Свиридовым – моя самая досадная ошибка в жизни.
Лбом упираюсь в холодное стекло – мутное, заляпанное ошмётками грязи. Закрыв глаза, пытаюсь придумать, что делать дальше. Решение приходит само собой.
Автовокзал. Рейсовый автобус. И вот я уже протискиваюсь сквозь узкую щель в деревянном заборе. Старый, покосившийся от времени сарай, скрипучие двери и наше с пацанами тайное место.
Федька с Рыжим уже здесь. Устроившись поудобнее на груде старых покрышек, они увлечённо спорят между собой и не сразу замечают меня. Сколько мы не виделись? Недели три? В первое время я частенько сбегал от Свиридовых, но с началом учебного года резко сменил ориентиры. Зря!
– Здорово, пацаны!
Наплевав на идеальные брюки, что красуются на моей заднице благодаря приёмным родителям, плюхаюсь на грязные шины рядом с друзьями.
– Ветер! – верещит Федька и, подорвавшись с места, бросается мне на шею. С этим парнем мы прошли бок о бок огонь и воду: сколько раз он возвращал меня к жизни, а я променял его на короткую юбку Наны. Идиот!
– Привет-привет!– Приложив немало усилий, следом с кучи хлама спускается Костик и с нескрываемой радостью жмёт мне руку. Рыжий вообще герой! Пробраться через расщелину в заборе с его весом – дорогого стоит!
– Ты чё такой потерянный, Ветер? – сипит он, перекатывая в зубах соломинку.
– Костян, не лезь! – вступается Федя, усаживаясь напротив меня. – Захочет – расскажет!
– Не сейчас, – киваю пацанам, и они все понимают: не лезут в душу с расспросами, а напротив, помогают отвлечься, собирая в кучу последние новости.
За то время, что я пинал воздух, наслаждаясь сытой жизнью и компанией Наны, Федька успел засветиться в местном отделении полиции за драку, а Рыжий – полежать в больнице с поджелудочной. Пацаны рассказывают про воспитателей и ребят из детдома, сетуют на сложности с учёбой и вконец озверевшего завхоза. А ещё смеются. По-доброму. Открыто. От души. В их компании я снова чувствую себя человеком – нужным, интересным, своим. Постепенно отпускаю ситуацию и вновь дышу полной грудью, а после всё же делюсь с Федькой и Рыжим своими переживаниями.
– Да, брат, дела! – Чешет затылок Костик. – Влюбился, значит?
– А говорил: любовь не для меня!
– Завали, Федь! А может, ну его, этого приёмного папочку, возвращайся к нам, Ветер?
– Ага! Тут его Демьяныч и добьёт! Соображай, Рыжий, что предлагаешь! – ерепенится Федя и даже вскакивает с насиженного места. – Ветер, а давай со мной на волю, как в старые добрые времена!
– Куда ты опять лыжи навострил? – Качаю головой, прекрасно понимая, от себя не убежишь. Пробовал – без толку!
– У меня всё схвачено, ты не думай! – воодушевлённо чешет языком Федька. – Я когда в ментовке сидел, с пареньком одним контакты навёл – он обещал помочь!
– Ветер, ну скажи ты этому идиоту, – Рыжий грузно встаёт и взволнованно потирает затылок. – Побег – дорога в никуда! Ну сколько нам осталось? Этот год доучимся, и поминай, как знали.
– Федька! – окликаю беглеца. – Костян прав! Потерпи немного, ладно?
– А давайте, вы не будете меня учить! Умные самые, да? – взрывается на ровном месте парень. – Чё, Рыжий, так смотришь? Знаешь, как ещё можно Ветру помочь? А? Я хоть что-то предложил!
– А вот и знаю! – огрызается толстяк.
– Ну конечно! – ржёт Федька. – Ты же у нас ас по общению с девушками. Давай преподай нам с Ветром урок! Чё молчишь?
– Хорош! – осекаю пацана, в запале перешедшего границы допустимого. – Сам разберусь! Зря я завёл этот разговор!
– Правильно, что поделился. – Рыжий подходит к смутному подобию окна, а точнее, просто дыре в стене. – Я, может, и не спец по амурным делам – рожей не вышел, знаю, – но девки – существа ревнивые. Просто найди себе другую, Ветер! Или хотя бы сделай вид! Покажи этой Нане, что она потеряла, отдав тебя в руки другой, и увидишь: прибежит с повинной, да ещё и в ногах валяться будет.
– Не надо мне в ногах! – Встаю, схватив брошенный между покрышками рюкзак, и отряхивая брюки, начинаю ещё больше жалеть, что вовсе заговорил про Марьяну. – Проехали, пацаны! И вообще, мне пора, да и вам лучше вернуться, пока никто не спохватился, что вас нет.
Про игру по баскетболу между привилегированными командами лучших школ города деликатно молчу. Со дна рюкзака достаю карманные деньги, которые Свиридов еженедельно суёт мне пачками, и отдаю пацанам – им нужнее. А после, под моросящим дождём снова тащусь к остановке.
В город я возвращаюсь под вечер. До пресловутой игры не больше часа, а в рюкзаке – небрежно свёрнутая после утренней тренировки, пропахшая потом несвежая форма, А потому со всех ног спешу домой. Совершенно позабыв про Нану, залетаю в квартиру. В прихожей наспех скидываю обувь и, перепрыгивая через ступеньки, несусь к себе.
– Сава! – Меня встречает темнота и тихий голос Свиридовой. Похожая на привидение Нана вскакивает при виде меня с дивана и бежит навстречу. – Выслушай меня!
– Прости, мне некогда. – Щёлкаю выключателем и стремительно подхожу к шкафу, стараясь не смотреть на девчонку. Сейчас не до неё! Да и к новой порции боли пока не готов!
– Это важно, Сава! – не отстаёт Марьяна. – Это касается нас!
– Нас? – рявкаю пренебрежительно, продолжая копаться в вещах.
С полки достаю чистую форму и как можно скорее бросаю её в спортивную сумку.
– А разве «мы» есть? – хмыкаю себе под нос и, рывком перекинув сумку через плечо, ухожу.
– Пожалуйста! – Бежит за мной Нана и бесцеремонно цепляется за рукав толстовки, дёргает меня на себя, вынуждая остановиться. – Не всё то, что ты видел, правда.
– Да всё нормально, Марьяна! – стряхиваю с себя девчоночью хватку, как некогда грязь со штанин. – Я же помню: со мной ты всего лишь играла, пока тоскливо сидела в четырёх стенах.
– Всё не так! Мы с Булатовым расстались! – назойливо зудит над ухом, не понимая, насколько жалко сейчас выглядит.
– Я видел! – усмехаюсь ей в лицо, невольно вспоминая, как нежно та касалась губами смазливого ублюдка. И чтобы не сойти с ума сломя голову бегу вниз – подальше от лживой девочки с окаменевшим сердцем.
– Это моя плата за свободу! – кричит Нана мне в спину, только я ей больше не верю!
– Мне уже всё равно! – почти не вру.
– Неправда! – Нагоняет меня в прихожей. – Ты просто пытаешься уколоть меня побольнее в отместку. Так?
– Уколоть? В отместку? Не суди по себе, Свиридова! – продолжаю насмехаться и, опустив голову вниз, как можно быстрее шнурую кроссовки.
– Тогда что, Сава? – шепчет растерянно и подходит вплотную.
Прикрываю глаза, чтобы не видеть её стройных ног, и стараюсь не дышать: лёгкий аромат цветочных духов подобно наркозу отключает сознание, а мне нужна трезвая и холодная голова на плечах! Марьяна чувствует своё превосходство и проводит пальчиками по моим волосам, не догадываясь, что тем самым срывает чеку.
– Не смей! – Чёрт с ними, со шнурками! Перехватываю тонкие запястья и с силой сжимаю их до красных отметин, до синяков, чтобы глупая и заносчивая девчонка запомнила раз и навсегда:
– Ты была моим маяком, Нана, когда тьма сгущалась, когда сил не хватало дышать. Маленькая девочка с огромным сердцем. Стойкая. Смелая. Только твой свет оказался обманом. Все эти годы я плыл не туда…
Меня впервые не трогают её слезы. Я спокойно переступаю через них и, схватив сумку, громко хлопаю за собой дверью.
Вылизанный до блеска подъезд, бесшумный лифт, ровный ряд почтовых ящиков – в этом доме всё до тошноты идеально, вот только под красивой обёрткой спрятано гнилое нутро. Да я и сам стал гнить на корню…
Ладони горят огнём, перед глазами – мутная пелена. Я так сильно боялся, что Нана увидит меня слабым и зависимым, что выбрал своим оружием грубость и физическую силу. И чем же тогда я лучше Свиридовой?
Пока толкаюсь в переполненном автобусе, беспрестанно думаю о Нане. Размашистыми шагами спеша к лицею, прокручиваю в голове её слова. Что, если Марьяна сказала правду, а я ошибся?
Но стоит мне свернуть к спортзалу и заметить тот самый закоулок, в котором Булатов сегодня так смачно целовал Нану, как снова чернота заполняет душу. Я разрываюсь между фактами и слепой надеждой. Корчусь от боли и желания отмотать всё назад. Как заблудший в пустыне странник, я изнываю от жажды навсегда позабыть ее имя, но как неизлечимо больной, продолжаю тянуться к свету, хоть и понимаю, что уже бесполезно.
Сворачиваю к раздевалке. Дверь приоткрыта, а изнутри доносятся басовитые голоса пацанов. Сгрудившись возле капитанского шкафчика, они шумно гогочут, перекрикивая друг друга. Весёлые, бодрые – каждый здесь на своём месте, а я чужой! Тихо и незаметно прохожу в свой угол и шустро начинаю переодеваться. Я обещал тренеру быть на игре, а значит, не имею права его подвести. Майка, шорты, полосатые носки и белоснежные кроссовки – на всё уходит не больше двух минут. Остаются пресловутые шнурки. Наклонившись вниз как следует затягиваю их, невольно прислушиваясь к разговору парней.
– Я не понял, – повышает голос Осин, обращаясь к Булатову. – Тебя ждать или нет после игры?
– Я же сказал, что приду! – отрезает Тоха. – Просто один!
– А Свиридова что? – уточняет Влад. – Поругались?
– Нормально всё, – угрюмо цедит Булатов, а я напрягаюсь всем телом, жадно выхватывая каждое слово. Согнутый в три погибели в тёмном углу раздевалки я почти сливаюсь с разбросанными повсюду вещами и остаюсь невидимкой для остальных.
– Нормально? – язвительно переспрашивает Симонов. – Ну-ну!
– Не лезь, куда не просят, Митя! – предостерегает Булатов, но местный шакал решает показать зубки.
– Да бросила она тебя, Тоха! Признайся уже! Променяла на Ветра.
Внутри всё обрывается, а шнурки юрко выскальзывают из рук. Взглядом кошусь в сторону своры, но прихвостни Булатова так увлечены болтовнёй, что всё своё внимание устремили к капитану. Тем лучше! Тем больше шансов узнать чёртову правду из первых уст!
– Не верите мне? – возбухает Симонов. – Так сами подумайте: на игру Свиридова не пришла, Тоху одного на вечеринку отпустила, а весь день ходила как побитая собака, заливаясь слезами.
– Симонов, заткнись! – рычит Булатов. – А не то сам заскулишь, как бродячий пес!
– Что, Тоша, правда глаза режет? – наезжает на друга Митя. В окружении других пацанов он обманчиво смел и ловко хватается за возможность утопить непотопляемого Булатова. А мне даже интересно, надолго ли хватит его запала?
– А ведь и правда, Тох, какого лешего Марьяна сегодня на всех уроках на месте Ветрова сидела, а не с тобой?
Слова Осина кипятком ошпаривают душу: по всему получается, что Нана не обманула, а я, дурак, не дал ей и слова сказать.
– Ладно! Правды хотите? – ни в какую не признаёт поражение Булатов. – Будет вам правда!
Мысленно усмехаюсь. Всё вмиг становится ясным, и сколько бы Тоха сейчас ни выкручивался, долбанная правда лежит на поверхности: Нана выбрала меня! Я готов нарушить слово, данное тренеру, и со всех ног мчаться домой, чтобы прижать девчонку к сердцу и впредь никогда не отпускать. Выпрямляюсь, не желая больше прятаться, и тянусь за мобильным. Вполуха слушая сказки Булатова, набираю «Прости», но отправить сообщение Нане не успеваю.
– Это игра у нас такая, понятно? – пренебрежительно бросает Булатов.
– Игра?
– Ну да! – кичится Тоха. – Поспорили мы с Марьяной, ясно?
– Что ещё придумаешь? – не верит Симонов.
– А конкретнее? – перебивают другие ребята.
– Сказал «А» – говори «Б».
Мотаю головой: вот идиоты! Понятное дело, что Булатов сочиняет на ходу, а эти остолопы слушают развесив уши.
– Я проболтался Марьяне, что Ветру нравится Смирнова. А Свиридова втемяшила себе в голову, что Сава на неё запал. Вот мы и поспорили: если Марьяна разведёт Ветра на поцелуй, то, считай, выиграла.
Понимаю, что бред! По голосу слышу, что Булатов лжёт, но отчего-то мне хочется сжаться до размеров перепелиного яйца и снова стать невидимым, а главное – прекратить сомневаться! Но ничего не выходит. Роем назойливых мух в голову лезут ненужные мысли: неужели Нана спрашивала меня о Злате, а потом вынудила её поцеловать в угоду дебильному спору? Ощущаю себя коровьей лепёшкой, раздавленной случайным прохожим, и, согнувшись пополам, продолжаю прислушиваться к перепалке парней.
– Да ну, вздор! – голосит Влад, зарождая в моём сердце напрасную надежду.
– Да погоди ты, Осин! – подаёт голос Миха Копосов, который с Лизой, подружкой Марьяны, сидит за одной партой. Парень он серьёзный и ранее в пустом перебирании сплетен замечен мной не был. – Соколова тоже что-то про спор говорила, помнишь? Мол, Марьяна поклялась, что выведет Ветра на чистую воду.
– Ну да, было дело! – кивает Владик, а я забываю, что должен дышать. Чёртовы американские горки то поднимают к вершинам счастья, то на бешеной скорости окунают с головой в бездонную канаву.
– А на что поспорили, Тоха? – не унимаются сволочи. Сколько их там? Человек десять? И все как один греют уши, обсуждая Свиридову, а её ублюдок-недопарень преспокойно позволяет им это делать.
– Если Ветер клюнет на прелести Свиридовой, то с меня новые наушники и семейный ужин с предками.
– У Марьяны губа не дура! Так и до свадьбы недалеко! – противно ржёт Симонов. Мало я ему рожу начистил – надо бы повторить!
– Пусть для начала спор выиграет! – чванливо подмечает Булатов. – Я её сегодня на грешную землю-то спустил! Хрен ей, а не Ветер!
Еле сдерживаюсь, чтоб не надрать ему мажористый зад прямо сейчас. Но понимаю, что не выйду победителем. Десять против одного – неравные условия!
– Погоди, – влезает в разговор Осин. – А что Свиридова тебе пообещала в случае своего проигрыша?
Во рту мгновенно пересыхает, а телефон выпадает из рук: верить, что всё это – ложь, становится сложнее с каждой минутой.
– Себя, разумеется! – лезвием по сердцу без анестезии проходит Булатов.
До алых отметин сжимаю кулаки, не понимая, кого в эту секунду готов задушить первым: сына губернатора или Свиридову. Дура! Какая же Марьяна дура, если хоть капля правды есть в словах этой гниды.
– Думаете, чего она психовала сегодня? – не замолкает урод. – Поняла, крошка, что продула, а должок отдавать боится: первый раз всё же. Вот и на игру не пришла. Ну ничего, расплатится – никуда не денется.
Как болванчик, повторяю про себя, что всё ложь! Резко встаю и снова сажусь, жадно дёргаю на башке волосы и рывками хватаюсь за развязанные шнурки. В этой пропахшей потом и человеческой подлостью раздевалке я отчаянно задыхаюсь, но всё так же остаюсь для всех невидимкой. Паскудный хохот Булатовских прихвостней и их лживые овации заглушают мой стон: в эту минуту в центре внимания другой герой – не я.
– Развёл нашу неприступную блондиночку на раз-два! Ай-да, Булатов!
– Вот это я понимаю – мужик!
– Круто!
– Гонишь ты всё, Тоха! – сквозь одобряющие возгласы проникает тихий голос Митьки. Не знаю, что сегодня нашло на Симонова, но его дружба с Булатовым точно дала трещину.
– Я за свои слова отвечаю! – зло огрызается смазливый подонок, а в раздевалке тем временем моментально воцаряется настороженная тишина.
– Отвечаешь? Тогда докажи!