Диссонанс

– Полегчало, – смеётся Марк, но смех этот звучит грустно.

Я выглядываю в окно, прищуриваюсь, но никакого кубика внизу не вижу. Наверное, он отлетел куда-нибудь далеко, убеждаю себя я, хотя обзор из окна открывается довольно хороший. А потом замечаю одинокую сгорбившуюся фигурку. Ян. Жестом подзываю Марка к окну, и мы вдвоём смотрим вниз на Яна. Он поднимает голову и нерешительно машет нам рукой. Мы смотрим друг на друга.

– Мы же не хотели выходить, – шепчу я, и тут же чувствую себя трусливым предателем. Ян потерял Кару, Ян пришёл к нашему дому, а я эгоистично думаю только о себе.

– Тут нам тоже делать нечего, – говорит Марк, а потом приводит аргумент, решающий для меня этот вопрос: – Думаю, в замкнутом пространстве оставаться опаснее.

– Страшнее, – добавляю я, а может, озвучиваю то, что он имел в виду.

Марк кивает, мы быстро одеваемся и спускаемся вниз. Нас обдаёт жаром, и я начинаю жалеть, что покинула более-менее прохладную квартиру. Но потом вижу Яна – и забываю обо всём. На нём просто лица нет. Видно, что ему очень плохо. Видно, что он потерял близкого человека.

Ян пытается как-то невнятно извиниться за вчерашнее, но мы его останавливаем. Извиняться не за что. Ян держится какое-то время, а потом ломается, и мы успокаиваем его как можем, хотя лично мне впору самой сесть на землю и разреветься.

– Наверное, этот Диссонанс как-то притупляет чувства, – говорит Ян через какое-то время. – Не думал, что вообще смогу перенести смерть Кары, но сейчас мне уже лучше, – усмехается он и пытается прогнать скорбь со своего лица. Я знаю, что он просто не хочет быть таким перед нами, и не потому, что кажется слабым, а потому, что нам и так сейчас нелегко. Ян никогда не любил усложнять что-либо.

И я думаю, что он отчасти прав насчёт Диссонанса. Мы ведь с Марком тоже потеряли Кару, и, конечно, мы не бесчувственные чурбаны, но первый шок и боль потери уже притупляются, и я считаю, что день для этого – слишком мало. Наверное, дело во всём происходящем: мозг просто не успевает за всем этим хаосом и реагирует так, как должен, но немного приглушённо. Не знаю. Но думаю, это к лучшему. Может, скоро мы вообще перестанем на что-либо реагировать или что-либо чувствовать.

Увидим.

Мы решаем немного пройтись, но далеко от нашего дома не отходить. На всякий случай. О том, где сейчас Кара, будут ли похороны и что вообще он вчера делал со всем этим, мы с Марком решаем не спрашивать. Просто язык не поворачивается. К тому же, хотя Ян и кажется вполне нормальным, в происходящем кошмаре мы можем получить любой ответ, и я не уверена, что мы будем к нему готовы.

Мы идём по улице, и я отмечаю, что пока особо вопиющих изменений реальности нам не встречается. Пока. Мы молчим, и молчание это тягостное, и я, наверное, впервые в жизни осознаю значение этого слова. Тягостное молчание – литературный штамп, нещадно эксплуатируемый и для меня не несущий в себе особого смысла. Не несущий до этого момента – теперь я отлично его ощущаю. И это не самое приятное чувство. Я хочу нарушить его, что-то сказать, но в голове нет ни одной фразы, которая была бы сейчас уместна. Может, её нет вообще.

На скамейке сидит подросток и смотрит видео на планшете. Наверное, сохранённая запись, потому что интернет вроде бы больше не работает, по крайней мере, у нас. Или нет? В любом случае мы невольно всматриваемся в экран, где у какой-то зарубежной исполнительницы берут интервью перед концертом:

– Что ж, концерт начнётся уже совсем скоро, вы волнуетесь?

– О, конечно!

– Конечно. Это всегда волнительно. Но вы ведь готовы? Готовы к преступлению?

– ?!

– К выступлению. Готовы к выступлению?

Я думаю, Диссонанс постепенно доберётся и до остальных.

Моё внимание привлекает кинотеатр на другой стороне улицы. Вернее, то, что было кинотеатром ещё недавно. Что это теперь – сказать сложно. Но выглядит всё ещё как кинотеатр. У входа висят постеры фильмов… Вернее, только одного. Я даже издали вижу, что они одинаковые.

– Подождите-ка, – говорю я. Мне непередаваемо хочется подойти поближе. Хотя я и знаю, что мне вряд ли понравится то, что я увижу.

Марк и Ян удивляются, но в итоге соглашаются подойти со мной ко входу в кинотеатр.

Постеры… Это непередаваемо.

Шесть одинаковых полотен – шесть узнаваемых чёрных силуэтов Петербурга на фоне занимающего больше половины постера оранжевого неба.

Оранжевое небо и чёрный силуэт. Но даже это не превосходит названия фильма. «Последние выходные Петербурга».

Господи, да он издевается. Диссонанс просто смеётся над нами. Учитывая, что сегодня суббота, похоже, завтра мы не переживём. Если верить названию фильма.

А я верю.

На лицах у Марка и Яна – смесь удивления, испуга и… любопытства?

– Не желаете ли посмотреть фильм? – дурашливо спрашиваю я, и они оба вздрагивают.

– Ну… – протягивает Марк, и смотрит на Яна.

– Посмотреть, что нас ждёт? Что-то не хочется… И хочется в то же время, – Ян как завороженный смотрит на оранжевое небо постера, потом поднимает голову и смотрит на настоящее полуоранжевое небо над нами. – Но в то же время и не хочется, – добавляет он.

– В общем, давайте зайдём, – говорю я и захожу внутрь. Скорее оттого, что больше не могу стоять перед этими ужасными постерами, чем оттого, что жажду посмотреть фильм о том, как мы все умрём. Марк и Ян идут за мной.

Кинотеатр выглядит так, словно ему лет двести.

Везде пыль, песок, какие-то клочки шерсти, обрывки старых афиш, деревянные обломки. Окна в фойе выбиты, осколки валяются на полу с прожжёнными в линолеуме дырами. Кое-где плесень. Стоит сильный запах затхлости (запах старья, как сказал бы Марк). Мы молча бредём от одного зала к другому – в каждом темно (телефоны не работают, но функции фонариков не потеряли). В каждом одно и то же: кресла разломаны, полотно экрана изорвано в клочья, где-то на полу валяется рассыпанный, поросший плесенью попкорн, где-то – сломанные 3D-очки.

Мы не смогли посмотреть фильм о нашей гибели, но и так увидели более чем достаточно.

Если в кинотеатре хоть и пахло затхлостью, но было более-менее терпимо по температуре, то на улице нас снова обдаёт жаром. Стало ещё душнее. Ян вытирает пот с лица, и тут его взгляд останавливается на чём-то вдали.

– Да ладно! – вырывается у него.

К нам медленно приближается маленький, старый, разваливающийся и почему-то синий трамвай. Никогда не видела синих трамваев. А вчера мы с Марком убедились, что весь транспорт погиб от Диссонанса.

– Что за… – Марк недоверчиво смотрит то на трамвай, то на меня. – Похоже…

– Похоже, что это ловушка, – перебиваю я. – Даже очень похоже.

– Да уж, – соглашается Ян. Но всё равно не может оторвать от трамвая взгляда.

Мы стоим, молча следя за синей развалюхой, медленно, но верно приближающейся к нам, и когда трамвай останавливается на трамвайной остановке неподалёку, мы переглядываемся.

– Может, посмотрим поближе? – говорит Марк, и хотя я не одобряю эту идею, я соглашаюсь. В кинотеатр тоже было небезопасно идти, но они меня поддержали.

Помирать, так вместе.

На трамвае висит немного накренившийся вправо номер «9». Таблички с указанием маршрута, конечно, нет. Марк дотрагивается до синей облезающей краски, и трамвай, словно пробудившись от прикосновения, открывает нам свои двери. Зазывает нас. Даже с улицы видно, что и внутри трамвай очень старый, грязный, но всё же похож на трамвай.

– Да чёрт возьми, куда-то он нас да привезёт! – восклицает внезапно Ян.

– Хочешь рискнуть? – недоверчиво спрашиваю я.

– Хочу. Может, хоть с Карой увижусь, – бросает он, и я понимаю, что боль его потери не утихла, что бы он ни говорил.

Ян заходит в трамвай, а мы с Марком стоим как завороженные, просто смотря, просто не в силах оторвать взгляда и сделать что-то ещё. Например, попытаться его остановить. Ничего не происходит. Ян садится на сиденье, но трамвай не закрывает дверей и не отъезжает.

– Он ждёт вас, – говорит Ян, и от этой фразы у меня мурашки бегут по коже.

– Ну так что? – Марк сжимает мою руку и ждёт моего решения. – Зайдём?

Я молчу, потому что не знаю, что ответить. Трамвай и правда манит к себе. Но здравый смысл кричит: «Не смей!», и я хочу к нему прислушаться.

– В кинотеатре же ничего с нами не случилось, – говорит Ян. – Да и тут я ничего такого особенного не ощущаю.

– Ладно, – говорит Марк, не дождавшись моего решения. Я удивляюсь – обычно он так не делает. Но возражать уже нет смысла, Марк тащит меня в трамвай.

Надеюсь, не навстречу гибели. Хотя нам её и так не миновать, судя по тому, что мы уже видели и пережили.

Я захожу в трамвай и тут же жалею об этом: словно дождавшись добычи, трамвай поспешно захлопывает двери и набирает скорость.

Потом он съезжает с рельсов.

Не знаю, сколько времени мы едем, но такого жуткого страха я не испытывала никогда. Трамвай несётся по тротуарам, как безумный, стуча и дребезжа, и нас, держащихся за руки, бросает из стороны в сторону. Мы словно летим в ржавой консервной банке, ударяющейся о все поребрики.

Очень страшно.

Потом трамвай вдруг резко останавливается, открывает двери и буквально выталкивает нас на улицу. Большое облегчение.

На улице ещё душнее, чем было около кинотеатра. Похоже, нас привезли в самое пекло.

– Нас словно бы вернули в центр событий, – говорит Ян. – Как будто нам недостаточно того, что мы видели.

Ян прав, я знаю это. Просто знаю.

Трамвай внезапно издаёт стон и валится на бок. Без сомнений, его постигла участь собратьев. Словно большое мёртвое животное, он лежит на асфальте, и я замечаю, что номер «9» совсем перевернулся и превратился в номер «6».

Добро пожаловать на шестой круг ада. Как там? «Пламенеющий город, наказание – быть призраком в раскалённой могиле».

Самое то.

Оказались мы на Литейном проспекте – действительно в центре событий. От воспоминаний о вчерашней прогулке по Невскому внутри всё сжимается. Ни за что туда не вернусь.

– Может, всё-таки поискать Аристарха? – неуверенно предлагаю я. Я просто не знаю, что ещё делать.

– Как его тут найдёшь? Сколько нас тут, миллионов пять? – говорит Ян.

– Думаю, уже меньше… Гораздо меньше. – Марк внимательно смотрит на меня, словно хочет что-то сказать или услышать мой комментарий, но потом отводит взгляд. – Может, мы вообще уже умерли и всё это – не лишённый оригинальности загробный мир?

– Что-то я очень в этом сомневаюсь, – честно отвечаю я.

Внимание моё привлекают какие-то возгласы, я кручу головой, но ничего особенного не вижу. Просто люди, идущие мимо. Много людей. Довольно много. Но…

– Подожди меня! – кричит Марк кому-то и мгновенно скрывается в толпе. Мы с Яном даже не успеваем отреагировать.

Полагаю, кричал он мне. Я снова его потеряла, а он снова меня где-то увидел.

Господи, что за кошмар.

– Вот же блин, – вырывается у Яна. – И что теперь делать?

– Не знаю, – помолчав, отвечаю я.

У меня ощущение дежавю. Хотя не ощущение, а так оно и есть. Ох, Марк… Ну почему? Не могу поверить, что он снова меня оставил. Конечно, мне хочется вернуть его, но сейчас я даже не знаю, в какую сторону для этого идти. Он исчез слишком быстро. Как будто бы что-то очень не хотело, чтобы мы оставались вместе. Я чувствую, как внутри меня что-то обрывается.

Постояв в нерешительности, мы решаем идти хоть куда-то.

Ян и я идём по чёртовой жаре куда глаза глядят в надежде то ли встретить Марка, то ли встретить Аристарха, то ли найти всё-таки способ сбежать. Мимо нас проплывают довольные жизнью и погодой люди, для которых словно бы ничего не происходит. На какое-то время мне даже хочется стать одной из таких. Судя по взгляду Яна, ему тоже.

Я начинаю размышлять о том, кому хуже – тому, кто уже попал под удар Диссонанса, но зато теперь, полностью лишившись себя, не видит в происходящем ничего странного, или тому, кто всё-таки ещё сохранил разум, но скоро будет выпотрошен окружающим безумием. Думать об этом страшно.

И тут меня словно ледяной водой окатывает.

– Аристарх, – бормочу я, указывая Яну на человека вдали. – Чёрт возьми, это точно он!

Мы ускоряем шаг, не спуская глаз с мужчины. Это и правда Аристарх. Он узнаёт нас, кивает нам. Меня опьяняет радость.

– Господи, наконец-то мы вас нашли! – вырывается у меня. – Мы уже совсем отчаялись…

– И зачем я вам понадобился? – Аристарх прищуривается, смотря на меня.

– Но мы же не договорили! Самое важное вы ведь так и не успели сказать, – доверчиво отвечаю я.

– Это что же?

– Как остановить Диссонанс? – спрашиваю я и чувствую, как мой вопрос, наконец вырвавшись на волю, становится бессмысленным и пустым.

Между нами повисает тишина.

– Где ваши друзья? – Аристарх уходит от ответа и метко попадает в наше больное место.

– Моя сестра мертва, – отвечает Ян с наивысшим спокойствием, на какое только способен.

Аристарх просто кивает, не выражая никаких соболезнований. Он вовсе не удивлён.

– Марк снова исчез, – говорю я, понимая, что от меня ждут ответа. – Почему-то снова меня увидел…

– Просто он очень сильно тебя любит, – говорит Аристарх. Просто без ножа режет. – Потому и видит в каждой пятой. Действительно видит – и это значит, что его Диссонанс уже коснулся.

– Нет, – говорю я.

– Прости.

– Нет, – повторяю я. – Нет.

Я не хочу в это верить.

– Но почему всё это происходит так быстро? – спрашивает Ян.

– Быстро? – усмехается Аристарх. – У Диссонанса нет понятия времени. Он просто наступает. К тому же сколько времени, по-вашему, прошло?

Ян смотрит на часы, циферблат которых уже находится где-то за гранью нашей привычной реальности, и умолкает.

Аристарх поднимает глаза к небу, поражающему своими оттенками.

– Очень красиво, правда? – говорит он.

Над нами со странными звуками пролетает стая чёрных птиц.

– Так как же остановить Диссонанс, – снова спрашиваю я, но не могу придать внезапно севшему голосу интонацию вопроса.

– Никак, – пожимает плечами Аристарх. – Тут только два пути: превращаться или смотреть.

У меня начинает жутко болеть голова.

– Хотя есть ещё третий, самый эффективный, – добавляет Аристарх, быстрым движением достаёт из кармана пистолет и стреляет себе в висок.

Я в ужасе смотрю на лужу крови, растекающуюся под ним, и чувствую, как тело моё немеет. Не только от того, что я вижу, не только от того, что при мне ещё никто и никогда не стрелял себе в голову, но и от того, что он успел сказать.

Диссонанс не остановить.

«Всегда находится кто-то, кто знает больше других», – всплывают в голове его слова, и я понимаю: если бы шанс спастись был, Аристарх не лежал бы сейчас на раскалённом асфальте. Внезапно его имя распадается в моей голове на кусочки, и я думаю, что оно похоже на «Ористрах». И мне правда хочется орать. Орать от страха.

– Твою же мать, – долетает до меня голос Яна, и я вижу, что он улыбается. Я пугаюсь, что уже и его коснулся Диссонанс, но потом понимаю – это улыбка восхищения. Ян качает головой, и я понимаю – это человек, который осознал превосходство врага, смирился со своим поражением, но нашёл в себе силы восхититься победой и мощью противника.

Диссонанса.

– Нет, ну шикарно же? Я бы написал обо всей этой дряни книгу, но, боюсь, не успею.

Я кладу Яну на плечо руку, и он замолкает. Комментировать произошедшее нет смысла. Успокоившись, Ян поднимает пистолет Аристарха.

– Может, и нам пригодится, – говорит он, и в душе я знаю, что так и будет.

Мы снова идём куда-то, теперь уже без какой-либо надежды, и вскоре забредаем в место, по-видимому, бывшее Таврическим садом. Сейчас же здесь местами валяются сломанные деревья, трава выжжена, а по дорожкам прогуливаются приятные, беззаботные люди с детьми. Прохаживаются жирные, угрожающе курлыкающие голуби. Несмотря на жару, в саду веет прохладным ветерком. Мне хочется убраться из этого места, я инстинктивно сжимаю руку Яна.

– Мне здесь тоже не очень-то нравится, – говорит он.

Мы пытаемся выбраться из сада, но почему-то упорно возвращаемся в одно и то же место. Он словно бы всё время меняется, как грёбаный лабиринт. Будто не хочет нас выпускать.

Свою добычу.

Я уже начинаю нехило паниковать, и Яну приходится меня успокаивать. Он знает, что я могу начать задыхаться. Я не вслушиваюсь в его слова, мне достаточно успокаивающего голоса. Постепенно мне становится легче. Мы идём по дорожке, по которой уже проходили раза три, идём вдоль пруда, чёрного, как те воды, что омывали Эрмитаж. В такую жару любой был бы не прочь окунуться в прохладный пруд, но сейчас я боюсь даже представить, что скрывает эта вода.

Мимо нас, периодически путаясь под ногами, бегают дети. Дети играют в футбол.

Или футбол играет в детей? От этой мысли я невольно усмехаюсь. И тотчас же мне под ноги летит мяч, а я, в свою очередь, спотыкаюсь об него и лечу прямиком в пруд. Я даже не успеваю ничего понять. Чёрные воды смыкаются надо мной, закрывая собой оранжевеющее небо. Меня обдаёт прохладой. Прохладой и ощущением того, что вода вокруг меня вибрирует. Очень кстати я вспоминаю, что больше всего в жизни боюсь задохнуться или захлебнуться, и страх накрывает меня с головой. Страх парализует меня, и я даже не догадываюсь, что надо попробовать выбраться на поверхность. К вибрациям примешивается какое-то гудение. Я даже не уверена, что я в пруду. Но это уже неважно. Что-то резко и сильно вцепляется в меня, и я понимаю, что это конец.

– Господи, ты как? – кричит Ян, вытаскивая меня из воды.

Я с облегчением вдыхаю в лёгкие воздух. Пытаюсь отдышаться.

– Спасибо, – говорю я, когда обретаю дар речи.

– Это…

– Это было страшно.

Сердце постепенно успокаивается. По рукам и ногами стекают чёрные ручейки. Я, конечно, насквозь промокла – но зато мне почти не жарко.

И я всё ещё жива.

А ещё мы видим выход.

– Это точно там, – говорит Ян. – Наконец-то нашли.

Мы с радостью идём по направлению к нему, но тут же останавливаемся. Мимо нас проносится старая маршрутка без дверей и с перевёрнутым номером. За рулём сидит истерически хохочущая женщина.

– Надо пройти, – говорит Ян, но это не так-то просто. С диким смехом женщина на своей бездверной маршрутке на бешеной скорости нарезает вокруг нас круги. Круги постепенно уменьшаются в диаметре. Волосы женщины растрёпаны, а лицо выражает чистое безумие. Мы как будто в каком-то сюрреалистическом фильме. Нет, конечно, такое ощущение со мной уже давно, но сейчас оно особенно сильно.

– Надо пройти, – повторяет Ян, но мы оба видим, что вырваться из круга уже довольно проблематично. Ян достаёт пистолет.

Я не знаю, хочет ли он угрожать этой тётке или же застрелить её, да мне и всё равно. Я просто хочу, чтобы её безумный хохот прекратился, а мы убрались бы отсюда.

Когда тётка максимально приближается к нам, Ян направляет на неё пистолет.

– Дай нам пройти, – говорит он.

– Ох-хо-хо-хо-хо! – отвечает тётка. И явно выражает желание передавить нас своей маршруткой.

– Я не хочу тебя убивать. Правда, не хочу, – говорит Ян, целясь в её перекошенное лицо.

– Жаль, но не могу сказать того же, – доносится ему в ответ, а потом я ощущаю сильный толчок в бок и падаю на землю. Меньше чем в метре от меня мелькает маршрутка, и я слышу какой-то тошнотворный хруст.

Ян.

Я смотрю на то место, где мы только что стояли, на то место, где только что проколесила эта безумная тварь, и понимаю, что если бы Ян не оттолкнул меня, нас не было бы уже обоих. Ян…

Эта сука убила его.

Маршрутка разворачивается и вновь проносится мимо меня по тому же месту – если бы Ян выжил после первого наезда, на этот раз он был бы уже свободен от мучений. Я стою на коленях, по моему лицу текут горячие слёзы, меня тошнит на асфальт, я прижимаюсь к нему лбом. Меня словно придавили тонной свинца – при всём желании я не смогу подняться. Тело отказывается повиноваться. Разум отказывается жить в этом безумии дальше. Я согласна на то, чтобы всё закончилось для меня прямо сейчас, но не могу отогнать от себя мысль – Ян спас меня, но не затем, чтобы я тут же добровольно сдалась. И ещё одну – может, Марк всё ещё жив.

Я с великим трудом медленно поднимаю голову и вижу несущуюся на меня маршрутку.

А ещё – непонятно откуда взявшуюся маленькую девочку со светлым каре и в голубых шортиках. Между мной и маршруткой.

– Стой! – кричит девочка этой психопатке, и та тормозит метрах в пяти от нас.

– Чего там? – недовольно спрашивает она.

Девочка долго смотрит на меня, а потом вдруг говорит:

– Она мне нравится.

– Нравится? – всплёскивает руками тётка. – Ты совсем её не знаешь.

– Я хочу её спросить, – отвечает девочка, и внутри у меня от этого почему-то всё сжимается.

– Тебе лет-то сколько? – спрашивает безумная у девочки.

– Лет? – презрительно отзывается та. – Возраст не имеет значения. Это лишь время, которое необходимо Земле, чтобы облететь вокруг Солнца. Зачем он? Это просто абстракция, – пожимает плечами она. А потом повторяет:

– Я хочу её спросить.

– Ну спроси, безмозглая ты девчонка, но ничего путного ты от этого мешка не добьёшься.

Почему мешка, думаю я, пытаясь подняться с колен. Но, похоже, я и правда мешок – я бесформенно сползаю обратно на асфальт.

Что бы этот ребёнок ни хотел у меня спросить, мне нужно ответить то, что она хочет услышать. Это я осознаю вполне хорошо. Но чувствую, что у меня это вряд ли получится.

– Скажи мне цвет своего заката, – говорит мне девочка.

– Что? – вырывается у меня.

Женщина за рулём закатывает глаза. Девочка вздыхает.

– Скажи мне цвет своего заката, – снова говорит она.

– Что? Что? – панически повторяю я, не в силах понять, что от меня хотят. – Оранжевый? – наугад и с надеждой говорю я, но тут же понимаю, что это было бы слишком просто.