Kostenlos

Юность, Мурманск и журфак

Text
Als gelesen kennzeichnen
Schriftart:Kleiner AaGrößer Aa

О выборе

Жизнь – это череда выборов. Нострадамус

Встретились однажды писатель и журналист. Давние приятели, бывшие однокурсники. Те, которые созваниваются на рождественские праздники, но не видятся ни разу в год. Они пересеклись у выхода из торгового центра. Писатель заметил журналиста и окликнул. Тот остановился, всмотрелся в знакомое лицо, как в неизученный атом, и шагнул навстречу.

– Здравствуй, Валера. Я тебя еще издалека узнал! А ты мимо проходишь, будто не видишь… – начал писатель, обогнав еще несказанную фразу журналиста.

– Привет, Антоха. Ты уж прости, я ног-то своих не вижу, так заматываюсь. Вот заскочил, ноутбук сломался. В ремонт отдал, к завтрашнему дню должны сделать. Не сделают – пропаду, там у меня очень важная статейка. Как обычно, без черновика делал.

– Все в спешке. Ой, ну, ты как? Рассказывай! – закончил журналист и вытащил из блестящего кейса новую сияющую пачку сигарет «Parliament». Закурил и моргнул бледно-алыми глазами.

Писатель посмотрел на него, еще раз радужно улыбнулся и тоже достал из переднего кармана тканевого рюкзачка помятую сигарету. На ее фильтре вырисовывалась надпись: «Ява».

– А я иду писать заключительную главу своей новой книги. Вот купил банку кофе и новую пасту.

– Новую пасту? Ты все пишешь вручную? – удивился журналист, утомленно зевнул и устало откинулся назад.

– Да! Так пишется легче. Вдохновение приходит чаще. Да и компьютер мне не нужен. Для публикации мне знакомая наберет текст. Я уже договорился. Потом рассчитаемся! – писатель беззаботно рассмеялся и поправил воротник куртки. Она была настолько застирана, что ее цвет казался вовсе неразличимым.

– Ясно, то есть, у тебя все хорошо! – произнес журналист и провел расслабленными пальцами от ушей к бровям.

– Да, конечно, хорошо! Замечательно! А у тебя как?

– Потихоньку. Каждый день страшно устаю, еле до кровати доползаю. Но это первое время, после отпуска всегда так. Я в прошлую пятницу из Рима прилетел. Так отдохнул – прелесть. В следующий раз планирую в Париж. Но это только весной. А, может, даже летом, смотря сколько работы будет.

– А я собираюсь в следующем месяце к маме в Тихорецк съездить на неделю. Валера, а ты случайно семьей не обзавелся? – лукаво подмигнул писатель и выкинул свой маленький окурок в урну.

– Брось ты! У меня на себя-то времени нет! А ты?.

– Да зачем мне кто-то? Плачу за свою однокомнатную еле-еле. Даже привести кого-то стыдно, разруха такая. Так встречаюсь изредка.

– Ясно все с тобой… – журналист сонно понурил голову и медленным движением руки опустил тлеющую сигарету в ту же урну.

В кармане его пальто голосом Кипелова запел мобильный телефон. Журналист прислонил трубку к уху.

– Да? Вижу. Спасибо. Я уже подхожу. Антоха, прости, такси подъехало. В редакцию нужно. Все в ремонте, блин, ноутбук, машина. Скоро сам закипячусь, как чайник! Бывай! – беспокойным голосом выпалил журналист и побежал к автомобилю.

– Рад был повидать тебя, – проговорил ему вслед писатель, но тот его уже не слышал. – Вот и моя единица подъехала! – снова улыбнулся он и направился быстрыми шагами к остановке.

В неумолкаемом гуле улицы он услышал «полифонийный» звонок своего мобильного и остановился. Сказал несколько слов. Опоздал на автобус, сел на скамейку, вытащил блокнот с ручкой и стал ждать следующей единицы…

О всех тех, кого можно было спасти

«Зачем кому-то умирать, чтобы он нами был замечен?

Как много разных «почему» оставил Бог на этом свете»

Группа «HI-FI»

«Сегодня он меня бросил. Сашка Борзый из 11 А – мой любимый Сашенька. Мы стояли на парапете у школы, после второго урока, он курил и чуть сужал глаза:

«Тань, ты меня прости. Ну, ты пойми, не может так больше продолжаться»…

Все, что он сказал. Потом я напряглась и выдавила из себя:

«И что?! Ты меня бросаешь?»

Он молчал. Будто этим можно что-то исправить. Будто от того, что молчит, мне может быть менее больно. Я расплакалась, когда он ушел. А до этого держалась. Пока он докуривал. Мне так было плохо! Боже, как хотелось завыть и умереть. Тотчас у его подошв. У его милого нежного сердца, которое полюбит теперь не меня. Он таким ласковым был, внимательным. Даже бросить меня по-человечески не смог. 2 года счастья, 2 года надежд коту под хвост. Мне 15 и самая несчастная на свете девушка! Кто-то скажет мне всего 15… но, черт подери, я больше никогда не буду так счастлива. Все разбито.

Домой пришла без сил. Еле отсидела информатику. Еленушка что-то впаривала о новейших антивирусниках и о том, как их правильно установить. звонил, Серега успокаивал, сказал, что девушка его тоже бросила. Да как он может сравнивать – своих шалав однонедельных с тем, что произошло со мной? Я видела, как Саша улыбался Васильевой, потом они что-то друг другу сказали и вместе пошли курить в «Орешек». Может, у них уже что-то есть. С ней! Боже, это еще хуже. Тогда у меня точно никаких шансов не останется. Я проревела за последней партой, потом наврала, что у меня «важные дни» и ушла домой. Пролежала в ванне. Все смотрю на эти таблетки снотворного в мамином ящике… но пока не решаюсь. Руки до сих пор дрожат. И по телу будто прострелял снайпер. По всей коже боль. И такое отчаяние. Губы его вспоминаю, запах, и хочется вырвать все воспоминания. Но это невозможно! Они будут меня есть.

Мама пришла в 5. Ничего не сказала, как и всегда. Села ужинать. Принесла мне пюре с котлетой: «Ты не пришла на кухню, ешь тогда тут!» и ушла к соседке. Будто я сама согреть не могла это в микроволновке. Вот и все участие. Вся любовь. Видела мои красные глаза и ни черта не сказала. Почему? Почему она всегда так холодна со мной? Ведь я не маленькая, когда надо кормить да спать укладывать. Со мной уже можно разговаривать… а все наши разговоры только о том, что я ела и какие оценки получила. Будто я состою лишь из мозга и желудка. Она такая злая из-за своей матери? Которая бросила ее, когда она ей было 10… маму воспитал дедушка. Она злится на меня, видимо. Незаслуженно… ничего обо мне не хочет знать. А мне она так нужна. Но я не могу ей в этом признаться. Когда Сашка предложил мне встречаться, я так ей хотела это сказать. Не понимаю, как она это не заметила – мои глаза мерцали, как софиты. Она с папой тоже не разговаривает. Интересно, у них вообще еще что-то есть? Или как соседи живут? Я всегда думаю об этом. Может, они лгут мне, чтобы якобы не травмировать. Но эти их лица полны боли. Я не могу уже наблюдать всю эту ложь! Раньше папа маму целовал, трогал за талию, завтрак ей в постель в воскресенье приносил, а она ему штопала носки и так нежно гладила его брови, когда он хмурился. А теперь я только слышу: «Подбросишь меня?». А он: «Нет, не успею – мне еще на заправку!». Или: «Поставь мой телефон на зарядку, я засыпаю». А она: «Хорошо, спи». И ничего нет в этих словах. Никакого цветения. Только равнодушие. Почему бы им просто не послать друга друг на фиг и не начать быть с тем, от которого дрожат колени?