В те короткие минуты мой мир перевернулся, и все встало на свои места.
Вот он – живой, любимый, не мой. И жизнь его не изменится, если вдруг не станет меня.
Узнав о моей смерти, он коротко вздрогнет и, возможно, немного опечалится, лицо его станет суровей и жестче – таким я его видела вчера, он вспомнит глупую девчонку, Софью Милую. Глупую девчонку, а другой он и не знал. Да и когда он узнает? Через год? Или два? И то случайно. Натолкнувшись на кого-нибудь из одноклассников, он спросит из вежливости или праздного любопытства:
– Что нового?
И услышит в ответ:
– Коля женился, Танюха родила, а Люда уже двоих, Витек развелся и укатил за границу, от Юли Сазоновой ничего не слышно, пропала совсем, прям как ты. Ну и Софи… Софи умерла. Впрочем, ты знаешь, конечно.
Он промолчит сначала, а потом коротко ответит:
– Откуда?
Действительно, откуда? И они разбегутся, бросив напоследок ничего не значащие слова: «Ну ты не пропадай, хорошо? – Конечно!»
Понимаешь, Джули, я смотрела на него и понимала, что больше не хочу кричать ему вслед, стучать в его дверь и слушать длинные гудки, набрав его номер, который я никак не выкину из головы.
В его жизни для меня нет места, да и кто сказал, что оно должно быть? И только я по-прежнему не мыслю своей жизни без него, как бы я ни лгала себе и другим, что счастлива, что живу, что оставила Александра Волкова в прошлом, там, где ему и место. Нет, нет, сколько бы я ни лгала, моя душа все еще живет только своей призрачной надеждой. Просто никакая ложь не может изменить реальность, особенно если в нее не верить. А я знаю правду, мы обе ее знаем, правда, Джул?
Мне теперь стало легко. Мне стало легко от мысли, что я могу уйти тихо и незаметно, не причинив ему боли, не задев его жизни. Мое место рядом с ним, мое место занято. И было занято всегда.
Уверена, ты смотришь на меня с упреком: а как же мама, отец, Лилит, да и Сергей в конце концов? Конечно, ты права, но… Но все же, все же человек имеет право на счастье, имеет право жить ради себя, а я, я живу во имя чужого покоя. Когда я была счастлива? Теперь уже не буду. Так почему же я не могу обрести хотя бы покой?
Боишься, я наложу на себя руки? Ты ведь знаешь, что нет.
Я смотрю на листья клена прямо надо мной – пышная зеленая крона отбрасывает густую тень на плиты аллеи. Они уже умирают. Уже умирают, раз Осень пришла сегодня. Просто осень пришла. Если жизнь хоть сколько-нибудь милосердна, я уйду, как осенний лист. В молчании осени.
Ты скажешь, что глупо считать себя обреченной в 25? Ты права. Вот только ты не я. Никто не я. А значит, не вам судить о моей Жизни.
Прости за резкость.
Я ухожу налегке, оставив груз сомнений и надежд, ухожу по шумной аллее вдаль, щурясь от еще такого знойного солнца.
И я свободна. И я мертва.
Послушай, Джули, это Жизнь.
Это моя Жизнь. Такая, какой она была.
Софи».
Я читал, еще раз и еще, пытаясь сопоставить эту новую истину с моей реальностью. Я отыскивал в памяти первое сентября уже прошлого года, глупого года. Что было тогда? Кажется, я действительно был в парке, я был в парке с Мариной. Марина. Прошло чуть больше недели, и она покинула мою квартиру, мою жизнь.
Я перечитывал эти строки вновь и вновь, требуя у своей памяти все новые детали, ненужные подробности и давно забытые слова. Я вспоминал в безотчетном стремлении найти ошибку – доказательство того, что это был не я, что Софи обозналась, а еще лучше, что был в ее жизни еще один Александр Волков – не такая уж редкая, в конце концов, у меня фамилия.
Взгляд упал на фото – я взвыл. Нет, все верно. Я был там, и Марина, держа меня за руку, смотрела с такой надеждой. Это был последний наш «серьезный разговор», и скоро она уйдет. Я даже помню, о чем она говорила, впрочем… Я уже знал, к чему она клонит, и не собирался ее удерживать. А голубя не помню, вполне возможно, он там тоже был. Как я мог не заметить Софи? Легко.
В одном она ошиблась: три года назад она видела меня с другой девушкой. Впрочем, это, конечно, не меняет сути.
Я вдруг понял, что Софи больше нет. Нет со мной. Я дышал спокойно и ровно, словно безумие, владевшее мной, меня покинуло. На смену пришло бессилие.
Я вспоминал Софи, спокойную и печальную. И эти слова – «уйти незаметно».
* * * * * * * * * * * * * * *
Я стоял в старом парке. Я стоял там, именно там, где не увидел ее в последний раз. Я стоял, опустив руки и подняв лицо к небу. Сыпал снег ровной стеной и, касаясь моего лица, становился дождем. Мелкими каплями, словно осенняя морось, какая бывает у нас иногда в январе. Мои глаза были закрыты. И я видел. Видел Софи, не такую, какой она была, но ту, которую я помню. Всегда немного странную, но ужасно милую. Такую, какой больше нет. Какой, возможно, никогда не было.
И я не мог понять странного чувства вины, подло крадущегося у меня за спиной. Оно выползало из-за заснеженных деревьев и осторожно подбиралось ко мне.
И я не мог понять странной пустоты вокруг. Но еще сложнее было смириться с пустотой внутри. В моих мыслях. Что теперь? Вот я узнал все. Все, что хотел, и даже немножечко больше. И что дальше? Что дальше? Что?
– Саша? – мягкий женский голос из призрачной дали, находящейся за пределами моего мира, мира, куда я не хотел никого пускать. Но он был настойчив, этот голос.
– Саша, – повторил он, как бы утверждаясь в мысли, что это все-таки я. Я молчал. Мои закрытые глаза были обращены к небу, мой взор был устремлен в никуда.
– Саша! – Олеся тряхнула меня за плечо, заставляя обратить на себя внимание. Я смотрел на нее, но в мыслях по-прежнему царила тишина. Я не знал, что должен сказать сейчас. Не знал, что говорить и как. Я не знал, стоит ли.
– Что ты здесь делаешь? Пошли домой, пошли, я говорю! – она взяла меня за руку и потянула за собой. Я шел, медленно переставляя ноги, думая, чего же хочет от меня эта маленькая девочка, зачем упрямо тащит туда, где я меньше всего хочу находиться. Разве она не понимает, как тяжело туда возвращаться? Разве она не чувствует, как стены давят и глядят с укором? Разве… а впрочем, откуда ей все это знать?
Она отпаивала меня каким-то особенным кофе и долго молчала о чем-то.
– Ты все знала с самого начала, – медленно и тихо сказал я.
Так же медленно и тихо она ответила:
– Саша, что «Все» и где у тебя «Самое начало»?
Я поднял на нее, как мне казалось, пустые бессмысленные глаза:
– Ты знала, что Софи любила меня, – я сделал ударение на слове «меня».
Она была невозмутима, однако я чувствовал смутную тревогу в ее движениях и чуть дрогнувшем голосе:
– Конечно.
– Ты все знала. Знала, – я смотрел на нее и смеялся недобрым смехом. – Знала, Олеся, ты Знала! – это была истерика, это было открытие, это было… была тупая боль бессилия.
– Что все?! – выкрикнула она мне в лицо, вдруг теряя свое непоколебимое равновесие. – Что все, Саша? Что я знала? Что она любит тебя? Да это знали, по-моему, все, кроме тебя! Да у нее глаза горели, если ты оказывался рядом! Знала, знаю я, что она тебя Любит, как ненормальная! Что я еще должна была знать?!
– Ты не сказала, – медленно растянул я. «Ты не сказала, – думал я. – Ты заставила меня… или так было нужно? Чтобы я понял… сам понял… кому нужно?» – мысли ворочались в моей голове, многотонные, неповоротливые, словно каменные глыбы.
– Как ты понял? – как бы между прочим спросила она, окончательно придя в себя.
– Папка, помнишь, я говорил?
Она кивнула:
– Софин дневник, должно быть.
– Соф вела дневник? – без интереса спросил я. Что-то щелкнуло внутри, что-то, что погасило свет.
Она нервно передернула плечом и бросила:
– Иногда. Когда было совсем плохо.
– А ты знала, что ей совсем плохо?
– Я же говорила: мы поссорились тогда, – невнятно фыркнула она.
Я молча кивнул, понимая, что мне нужно время, чтобы справиться с этой моей новой реальностью. Я смотрел в ее глаза, полные жалости и сомнения, я смотрел, как осторожно она покусывает краешек губ, я смотрел, как отводит она взгляд и мнется, терзаемая неведомыми мне противоречиями и думал…
– Что дальше? – зачем-то спросил я вслух.
– Дальше – Жизнь, Саша, дальше – Жизнь.
Уже у двери Леся вдруг сказала:
– Я выхожу замуж.
– Ты? Замуж?
– Удивлен? – усмехнулась она. – Вот, держи.
Она протянула приглашение на свадьбу.
– Второе февраля?
– Да, еще почти месяц.
Я усмехнулся, глядя на имя жениха:
– Еще один Сергей?
Она пожала плечами:
– Так вышло.
– Да уж, бывает, – я обнял ее на прощанье. – До встречи.
– До свидания, Саша.
Она ушла, а я остался один на один с Жизнью. С моей Жизнью.
Жизнь
Я хорошо помню январь, долгий, вязкий месяц. И дело даже не в слякоти растаявшего снега, нет, отнюдь. Я помню чувство пустоты, царившее внутри меня весь этот долгий месяц.
Я вдруг увидел свою жизнь в другом свете, хотя и это не совсем верно. Я, наконец, Увидел свою жизнь. И то, что предстало передо мной, было серым и унылым, как пасмурное утро января.
Чего лишился я? Легкости полета? Свободы дыхания? Не думаю. Я открыл глаза, вдохнул полной грудью, расправил крылья и понял, что мне некуда лететь.
Одиноким волком я рыскал по городу в поисках пути, моего пути, но, увы, что-то изменилось в моей картине мироздания: треснуло, рухнуло, исказилось. И мне больше некуда было идти, потому что не ждали, вернее, ждали, но не меня.
Каким я стал? Кем я был? И так ли изменился я? Но я изменился. Или только голос стал тише? Нет, еще взгляд тяжелее, а это уже что-то да значит.
Я думал, искал причины, истоки, предпосылки. Я перечитывал письма Софи, каждый раз спрашивая себя: «А моя жизнь? Что моя жизнь?» И не находил ответа. Я перелистывал чистые страницы почти старинного фолианта и не знал, чем их заполнить. Мне больше нечего было сказать.
И я спрятался. Спрятался надежно. От самого себя. Я окунулся с головой, как в ледяную воду, в то, что привычно называл своей жизнью. В тихое умирание. Изо дня в день.
Это сегодня я размышляю так. Но январь… это был ужасный месяц. Его отголоски до сих пор звучат во мне, когда я остаюсь наедине с воспоминаниями тех вечеров и ночей.
Каждый день, возвращаясь в свою пустую квартиру (потому что даже Кузю я отдал маме), я смотрел в зеркало в прихожей, мысленно снимая маску с лица. Я смотрел себе в глаза, но тут же отводил взгляд. Я не мог быть честен даже с самим собой, ведь иначе пришлось бы признать то, что теперь было очевидным: я не живу. Я доживаю.
Таким был январь. Впрочем, одно событие все же заслуживает особого внимания. Событие это зовут Марина. Однажды я видел ее, случайно. И знаете что? Она была счастлива. На ее лице играла мягкая улыбка, та самая, в которую я влюбился однажды, а я, я видел Софи. Ее черты, ее голос, как вуаль, покрывали чужое лицо. Марина спросила: «Где ты? Ты меня слышишь?» Я вздрогнул и совершенно искренне сказал:
– Я далеко. Прости, я спешу.
Я ворвался в свой дом, как ветер. Пролетая мимо зеркала, отметил улыбку на своем лице, такую печальную, такую честную.
До сих пор наизусть помню каждое слово, которое я написал тогда в своем новом почти старинном фолианте:
«Послушай, это Жизнь! Закрой глаза и послушай: за этим шумом дорог, за криками и воплями улиц я слышу Жизнь, и знаешь, она похожа на биение твоего сердца.
Здравствуй.
Здравствуй, Софи, моя милая. Моя.
Я пишу тебе, чтобы сказать много больше, чем способно передать слово, тысячи слов. Как выразить то, что открылось сегодня, не моему взгляду, но моей душе, такой пустой, такой одинокой?
Я хочу сказать тебе: Прости. Не буду перечислять все, отмечу лишь главное. Прости за то, что я не жил. Как слеп и глуп я был. Глупый мальчишка. Ты права, тысячу раз права.
Откровение всегда приходит к нам внезапно, используя мелкий, ничего не решающий сам по себе повод. Так было со мной.
Пощечиной жизнь ворвалась в мое существование двумя привычными словами: Люблю тебя.
И говорите мне: глупо, безрассудно, бессмысленно. Я не слышу вас.
Ты, моя милая Софи, подарила мне жизнь. Я живу тобой. И не иначе.
Послушай, это Жизнь. Твоя жизнь течет во мне.
Алекс Волков».
Последняя
В обнимку с букетом роз я вошел в холл. До торжественной церемонии оставалось не так много времени, и людей было даже больше, чем я ожидал, давно не был на свадьбах.
Олесю я увидел сразу и, сделав шаг навстречу, замер…
Софи. Она стояла рядом. Нет, это не бред сумасшедшего. Она смеялась, она сияла, она была здесь. Легкая, нежная, прекрасная, как утренняя звезда.
И она была Жива, понимаете? Жива! Абсолютно, окончательно и, несомненно, Жива.
И мне было все равно, чья это была злая шутка – жестокая игра в Смерть. Все равно, зачем сегодняшний жених пришел ко мне однажды с потрепанной папкой, таившей душевные переживания Софи. Мне было совсем не интересно, кто и как провернул эту аферу, а впрочем, я, конечно, догадываюсь, что во всем этом замешана девушка в белом, но разве это имеет значение? Однажды все встанет на свои места: письма, фотографии, удивленные лица, но сегодня – не важно, все это не важно…
Ведь она здесь, моя маленькая Софи. Плевать, что она знает о тех месяцах, которые я провел, скорбя об утрате, плевать, знала ли она с самого начала или действительно удивлена, видя меня здесь.
Софи, моя малышка. Моя глупая девочка…
Сердце неровно стучало в висках. Я подошел, пожалуй, слишком близко. Я смотрел в эти глаза, самые дорогие, и видел Жизнь, не мою, не ее, а нашу, слышал ее легкое дыхание. «Нет, теперь уж точно не потеряю», – подумал я. И не сказал ничего, кроме
Здравствуй.