Интерфейс

Разумеется, я этого не хотел – ведь мне было хорошо с ней. Да какое там «хорошо» – охренительно! Я больше не мечтал «вдуть» какой-нибудь маломальски привлекательной однокурснице – Зимба была отличной любовницей. Мне не нужен был интернет – Зимба была бесконечным источником информации. Бывают такие отношения, в которых один партнёр поднимает второго до своего уровня. Зимба была в этом смысле турболифтом, фотонной ракетой, несущей меня к звёздам в миллионы раз быстрее скорости света.

Бывали, однако, не очень радужные моменты. Поначалу после наших сорокаминуток я чувствовал себя, словно выжатый лимон. Мне ничего не хотелось, я ничему не радовался, ничему ни удивлялся, ни о чём не мечтал – просто ходил, как робот. Будто бы все свои эмоции я отдавал ей за те сорок минут, что мы были вместе, и им нужно было восстановиться. Но примерно к августу это окончательно прошло: после встреч с ней мне хотелось двигать горы и совершать кругосветки. Я решил, что неприятные ощущения были из-за моего живота, о котором к концу лета напоминала лишь старая одежда размера XXXL, которую к учёбе следовало заменить на S.

Однажды мне надоело, что наши встречи проходят исключительно у меня дома, и я решил сделать ей сюрприз. В городском парке я знал одно место, где на неприметном столбике за кустиком была электрическая розетка. Раньше там стояли мороженщики и подключали к этой розетке свой холодильник. Но население нашего городка неуклонно уменьшалось, и гуляющих в парке стало намного меньше, поэтому уже несколько лет розеткой никто не пользовался. Я попросил Зимбу не подглядывать, куда мы пойдём, и положил системник с антенной в большую спортивную сумку. Незаметно поставить сумку в кусты, воткнуть шнур в розетку и нажать кнопку включения было делом техники.

Она появилась из-за ствола толстенного дуба в очаровательном лёгком платье вишнёвого цвета. По её лицу было видно, что для неё это было полной неожиданностью, и что она по-честному не подглядывала, куда я несу транслятор. Решив поставить эксперимент, на какие чувства максимально способно её лицо, я вынул из-за спины заранее приготовленный букет роз. Взяв его так, будто он состоит из звёздной пыли, и может рассыпаться при любом неосторожном движении, она прижала его к груди и смотрела на меня не отрываясь минут пять. Мне казалось, что она в этот момент сделала как минимум десяток важных открытий – столько чувств отразилось в её зелёных глазах, что на первой сотне я сбился со счёту.

Мы гуляли по пустой аллее старого парка, впитывая теплоту лучей августовского солнца. Я держал её руку, снова и снова ловя себя на мысли, что не хочу её отпускать ни через сорок минут, ни через век. Мы пили молочный коктейль, купленный в единственном работающем ларьке парка, а потом качались на старых скрипучих качелях, взметавших нас высоко в небеса. И небеса принимали нас в свои объятья, как блудных детей, вместе нашедших дорогу домой.

Зимбе так понравилось гулять, что она подсказала мне одну интересную штуку: оказывается, совсем необязательно таскать с собой весь системник. Можно вынуть интерфейс, припаять к нему два проводка и подключить к аккумулятору – например, от мотоцикла. Единственное неудобство при этом – пропадёт возможность чатиться по аське по прошествии сорока минут встречи. Но это ничто по сравнению с возможностью проводить наши свидания в самых романтичных местах города и его окрестностей.

И были скверы и набережные, и плавающие в ручьях утки с утятами. И была лодка, плывущая по глади реки, и фонтаны брызг, что поднимали мы, ныряя с этой лодки. И были уютные кафе со вкусными напитками и десертами. И был даже лес за городом с живописной полянкой и коротким пикником. И были ночные крыши. И были звёзды. И были Мы.

В конце лета мы перестали разговаривать. Нет, мы не поссорились, ни в коем случае! Просто я научился слышать её мысли. А так как мои она слышала с самого начала, то теперь у нас отпала надобность издавать звуки ртом: мы стали общаться на её языке. И тогда она впервые смогла назвать своё настоящее имя. И оно было таким же безумно красивым, как и она сама.

Глава 3

Наступила осень, и я с огромным удивлением начал ловить на себе заинтересованные взгляды однокашниц, ещё в прошлом учебном году воротивших от меня нос. Более того, у них в этом деле появилась серьёзная конкуренция в лице первокурсниц, которые не были так закомплексованы, как мои ровесницы, и некоторые даже сами подходили знакомиться. Но… Никто из них меня не привлекал. Даже первая красавица всей фазанки, татарочка Милюша, у которой ещё со школы было несколько контрактов с модельными агентствами, вызывала во мне лишь чувство жалости по поводу её детства, загубленного этими контрактами. Я не хотел никого из девчонок. Вообще. Я даже не сомневался, почему: ведь моя была лучше их всех, вместе взятых!

Помимо страсти, желания и любви к собственной персоне, Зимба пробудила во мне такую же дикую гамму чувств к науке: я твёрдо решил посвятить свою жизнь изучению многомерных пространств. Я грезил, что однажды именно я смогу помочь ей найти дорогу домой! Ну а если, всё же, этого мне сделать не удастся, то я хотя бы на маленький шажочек приближу человечество к пониманию такого удивительного и непостижимого мира, частью которого мы являемся. Тогда я ещё понятия не имел, что человечеству на это абсолютно насрать: ему гораздо важнее набить себе желудок и карман, в то же время помешав сделать это соседу.

За последний курс я прокачался в математике, геометрии и физике настолько, что меня уже готовы были взять без конкурса в один из престижных вузов нашего региона с дальнейшей перспективой перевода в главный институт страны по этому профилю, как только в нём освободится одно из заранее проплаченных мест. Что поделать, всем нужны красивые корочки, ведь без бумажки ты какашка, а с бумажкой ты – официально зарегистрированный продукт жизнедеятельности установленного государством образца, с печатью и индивидуальным номером.

А потом был снег, были лыжи, был костёр в вечернем лесу. Помню, я долго не мог его разжечь и полез в рюкзак за остатками бумаги, а когда снова повернулся к сложенным веткам, они уже полыхали. Зимба лишь скромно улыбнулась: я уже знал, что это всего лишь неизученные человечеством законы физики, а никакая не инопланетная магия.

И был Новый Год, и была ёлка на городской площади, и были снежные горки. И мы забыли, сколько нам лет, и как дети мчались вниз на дощечках, тормозя носом в сугроб. И сзади в нас врезались другие дети, создавая весёлую галдящую и брыкающуюся кучу-малу. И время учтиво замедляло свой бег, давая нам получше распробовать каждое мгновение той чистой и наивной радости, что с возрастом приходит всё реже и реже. И я спел ей песню, основной мыслью которой считал строчку: «сколько дней от рожденья – столько звёзд до мечты». И она с этим не согласилась.

А потом мир разбудила маленькая девчушка-весна и потребовала срочно поиграть с ней. И её нисколько не волновало, что мир устал от зимы и хочет завернуться в пледик с чашкой горячего какао, насыпав в неё маршмеллоу, и ещё немного понежиться в постели. Она капризно заревела, пустив во все стороны звенящие ручьи, и миру ничего не оставалось делать, как влезть в резиновые сапоги и вприпрыжку шлёпать по тем ручьям, догоняя эту до невозможности милую мелкую пакостницу.

И начались вечера подготовки к выпускным госэкзаменам, и мы с Зимбой всё так же сидели в аське ночи напролёт, но вместо поцелуйчиков и признаний в самых искренних чувствах кидали друг другу формулы, теоремы и уравнения. Она не уставала напоминать, что на экзаменах решать нужно не её гениально простыми способами, а теми, которыми учится, да и, в общем-то, выполняет абсолютно все остальные действия всё человечество. То есть, через жопу.

«Лучше иметь синий диплом и красную морду, чем наоборот» – гласит старая студенческая поговорка. Но мы с Зимбой не последовали ей, и при наличии у обоих вполне здорового цвета лица, умудрились сдать все экзамены на «отлично». Я очень хотел взять её на выпускной: ведь если честно, это был и её праздник тоже, учитывая то, сколько экзаменов было сдано благодаря ей.

– Лучше вернись не слишком пьяный, – ответила она. – Проведём нашу сорокаминутку с большей пользой, чем если бы ты просто похвастал мной перед друзьями.

И она опять была чертовски права. Хотя я и так не планировал напиваться: пример отца, пускавшего пузыри прямо в постели и уже один раз видевшего чёртиков на стене, наглухо отбил во мне желание пить что-либо крепче компота.

Я ошибся.

Мне говорили: «плохо отказывать людям, которые ждут от тебя чего-то». Меня так воспитали. Поэтому я не смог отказать, когда мне сказали: «Надо обмыть диплом!». Потом «за красный – двойную Витьке!». Потом «за великого математика». Потом ещё за что-то, и ещё, и ещё… И с каждой рюмкой я всё меньше винил себя за такую безотказность и всё больше «вливался» в этот коллектив будущих винтиков системы, в которой чтят традиции и не выносят тех, кто непохож на них. Примерно после десятой рюмки я стал похожим до смешения.

Помню, на дискотеке, устроенной в спортзале, где из старых деревянных колонок орали «Руки вверх» вперемежку со Скутером, ко мне подошла Милюша и позвала танцевать. И ей я тоже не отказал. Помню, что она весь танец, не особо стесняясь, тёрлась о меня бедром и, многозначительно прищурившись, смотрела мне в глаза, но вместо нужной ей физиологической реакции, во мне поднялось лишь желание аккуратно уйти отсюда.

Незаметно пробираясь сквозь толпу нетвёрдо стоящих тел, я поймал себя на мысли, что, пожалуй, впервые в жизни мне было абсолютно плевать, что обо мне подумают: ведь этих людей я больше никогда в не встречу. Я надеюсь.

За дверями «фазанки», откуда я, засунув заветный диплом за пазуху, выходил в последний раз, вновь бушевала гроза. Накинув куртку на голову, я зигзагом пошлёпал по бурлящей реке, в которую превратился тротуар. Никакой алкоголь не смог заставить меня забыть хоть на мгновенье о той, к кому я спешил, кому хотел скорее показать наш с ней заслуженный документ, а потом засунуть его в ящик и забыть о ПТУ, как о дурном сне. Слиться в объятьях и не выпускать её ни на мгновенье все отведённые нам вредной старухой-судьбой сорок минут.

Холодные струи слегка отрезвили меня, и я побежал. Вспышки молний освещали мне дорогу и, казалось, опять рисовали иероглифы в угольно-чёрной пустоте небес. Внутри меня маленьким, но упорным ростком сорняка зрело какое-то нехорошее предчувствие. Я не мог понять, с чем оно связано, ведь с Милюшой я только потанцевал, даже не целовался. Разумеется, пытаться скрыть этот факт от Зимбы было бы бессмысленно, но вряд ли она могла обидеться на это. На моей памяти она вообще ни разу на меня не обижалась. Я считал, что для инопланетного сверхсущества это более чем нормально: какой смысл обижаться на примитивную форму жизни?

Вскоре от дурного ощущения меня отвлекло чувство благодарности к моим родителям, которые в честь окончания учёбы решили дать мне оторваться всласть и свалили еще с полудня пятницы на все выходные. Нам с Зимбой никто не мог помешать. По крайней мере, я на это надеялся.

[Zimba]: Ууурраааааа!!!!! Выпускник вернулся!!!!!!! :-* :-* :-***********

[Тигрь Ламповый]: :*– тбя мое слонышко!!! Щас нтенну найду…

[Zimba]: Ох ты ж чудо моё пьяненькое! :-D Ну ничего, один раз можно. Давай вставляй быстрее антенну! Ты не представляешь, как я заждалась!

[Тигрь Ламповый]: щщщщщщщща

Задача была отнюдь не из лёгких. Хвостик проволочной антенны долго не хотел попадать в гнездо, уже порядком разболтанное. Но минуты за полторы я его, всё же, победил. Не успев ещё полностью выскочить из своей многомерности, она тут же бросилась мне на шею.

– Ой, какой мокрый! – щебетала она мне в ухо. – Давай раздевайся скорее и лезем под одеялко! Да забудь ты уже про эту дурочку! Ну поприставала она к тебе, что такого? Я не способна обижаться, ты правильно понял. И не смей считать себя примитивной формой жизни! Ты гораздо сложнее и продвинутее, чем тебе кажется. Но не обижаюсь я совсем не поэтому. В моём мире нет понятия «измена», так как мы – существа бесполые и пары не создаём. Нет, я, конечно, могла бы отыгрывать роль настоящей девушки до конца, со всеми нюансами, но кому от этого будет лучше? Ни тебе, ни мне! Но если я правильно понимаю, цель отношений между двумя людьми – делать друг другу хорошо, обмениваться позитивом и приятными эмоциями. Разве не так?

В этот момент мне так захотелось, чтобы она снова оказалась права, что я опять не заметил, как оказался лежащим с ней в постели уже без мокрой одежды. И вдруг на меня навалился сон, да с такой страшной силой и быстротой, что я даже не успел сказать ей всех тех слов, что готовил всю дорогу, а до этого – всю зиму и всю весну. В последнем пикселе стремительно угасающей картинки реальности успела лишь мелькнуть надежда, что Зимба уже давно считала эти слова из моей головы. Уже на подлёте к пространству, в котором живут сны, я услышал её тихий ласковый голос, находившийся одновременно и вокруг меня, и внутри:

– Спи, зайчонок. Забудь о прошлом, оно тебя больше не потревожит. Сон сотрёт твои дурные воспоминания и даст силы на новые поступки. А когда ты проснёшься, ты будешь немножечко другим. Все люди, звери, да и другие существа, которым дарована возможность спать, всегда просыпаются другими. Не теми, кем они заснули. Не все это замечают и понимают, но ты научишься. Спи, родной! А я буду охранять твой сон.

Мне так не хотелось выныривать из той нежной благодати, что окутала меня во сне. Но кто-то упорно тормошил меня, тряс за плечи и даже хлопал по щекам.

– Витька, вставай! Транслятор работает уже больше часа!

Зимба сидела на кровати и пыталась привести меня в чувство.

– Ты слышишь меня?! – она почти кричала. – Проснись скорее! Ты должен выключить транслятор!

Тогда я ещё не знал, что такое сонный паралич. Я попытался вскочить, но не смог сдвинуться с места: тело меня не слушалось! Трудно описать весь ужас, который я испытал за те мгновения! То чувство, когда ты лежишь и не чувствуешь ни рук, ни ног, будто их у тебя вообще нет! Ты видишь охваченное паникой лицо своей девушки, но вместо того, чтобы вскочить и спасти её, просто лежишь и хлопаешь глазами. Даже язык слушался с трудом, и попытки что-то сказать ей заканчивались лишь нечленораздельным мычанием. Это уже потом я узнал, что такое явление вполне может случиться даже у здорового человека, если его разбудить в определённый момент быстрой фазы сна. А если уснуть пьяным, то вероятность такого паралича увеличивается в разы, как и его продолжительность.

– Витька, ты должен встать! – не унималась Зимба. – Иначе транслятор перегреется и – хана!

Я попытался спросить, что случится в этом случае, но мой речевой аппарат всё ещё не пришёл в себя. Я надеялся, что она мысленно услышит мой вопрос, но видимо, она была сильно взволнована, и не обращала на него внимания. Зато она услышала в моей голове другое.

– Сама я не могу, ведь я сначала должна уйти туда, и только после прохода его можно выключить. Не до.

Она ещё несколько минут пыталась привести меня в чувство. Потом вдруг резко огляделась по сторонам, будто увидела кого-то постороннего. На её лице молнией вспыхнул испуг, но тотчас же погас. На смену испугу пришло облегчение: она медленно закрыла глаза, глубоко вздохнула, а затем, уже никуда не спеша, легла рядом со мной, положив голову мне на грудь.

– Я знаю, что ты хотел мне сказать, Витька, – шептала она, и этот шёпот был громче взрыва атомной бомбы. – Я тоже тебя люблю. Хоть это и кажется невозможным для существа вроде меня, но у меня получилось полюбить человека. А раз я начала тебя любить, то буду делать это и впредь. Вечность – точно, а дальше – как пойдёт.

Она подняла голову и поцеловала меня так осторожно, будто боялась, что я пойду трещинами и рассыплюсь на миллионы осколков. И если честно, где-то в глубине души именно так я и хотел поступить – только бы не лежать беспомощным куском мяса, который не в силах помочь своему самому близкому облачку квантов. Моя любимая снова положила голову мне на грудь и просто слушала, как бьётся моё сердце. А я оставил попытки достучаться до своего тела и просто ждал прихода неизвестности. Моя щека ощутила, как по ней стекает прохладная капля…

Вдруг я почувствовал, как во мне возникло что-то новое. Или хорошо забытое старое… Я попытался понять, что бы это могло быть, и умственное усилие ознаменовалось триумфом: это была моя рука! Она пока почти не слушалась меня и была ватной. Но всё-таки, я её чувствовал! Я тут же попытался дотянуться до компьютера, но Зимба меня остановила:

– Шшшш, не надо. Уже слишком поздно. Давай просто полежим вместе эти последние мгновения. Насладимся чувствами и оставим друг другу частичку себя.

Я только хотел ей возразить, но в этот момент погас свет. Остановились вентиляторы в корпусе компьютера. Замолк вечно хрипящий холодильник. Исчезла Зимба. Осталось лишь её тепло на том участке простыни, где она лежала мгновенье назад. Моя возвращающаяся к жизни рука чувствовала то тепло, и от этого на душе становилось ещё поганее: значит, это был не сон! Значит, Зимба всё же была! Была переписка в аське, была первая встреча, был целый год тайного счастья, была робко зародившаяся любовь… Было… было…

Утонуть в страданиях и самоуничижении мне не дал громкий стук в дверь. Я понятия не имел, кто бы это мог быть: у родителей был ключ, а ещё – обещание не приезжать до вечера воскресенья. Соседи и знакомые пользовались звонком. Тьфу ты, чёрт! Электричество же вырубилось! Наверно, из-за этой ужасной грозы, которая не заканчивалась уже часа четыре. Значит, это соседи пришли попросить спички. Или свечку. Или денег взаймы до получки… Стук не прекращался, становясь с каждым разом всё громче.

Чувствительность постепенно возвращалась к моим предательским конечностям. Я попытался встать с кровати, но ноги сказали мозгу: «не так сразу, приятель!», и я грохнулся на пол. В дверь долбили уже так, что сотрясался весь дом. Встав на четвереньки, я кое-как добрался до прихожей, затем, держась руками за стену, таки смог подтвердить своё отношение к прямоходящим. Найдя наощупь глазок, я открыл на нём заслонку и взглянул. На площадке было светло! И в этом свете стояли две мужские фигуры в непромокаемых плащах.

– Кто там? – спросил я ожившим языком. В ответ перед глазком появились два удостоверения в красных корочках, принадлежавшие отнюдь не милиции, а ведомству, слывшему в народе самым кровавым и бескомпромиссным. И я понял, что вслед за моей возлюбленной в небытиё отправляюсь и я.

Глава 4

Бежать было решительно некуда: шестой этаж. Да и бесполезно: от этих не убежишь. Поэтому, мысленно попрощавшись со всеми, я открыл дверь. С той стороны на меня пристально смотрели два очень хмурых и сильно уставших лица. Одно принадлежало огромному амбалу метра два ростом и чуть поменьше – в ширину. На вид ему было лет тридцать. В кулаке, который был размером примерно с мою голову, амбал сжимал ручку увесистого кожаного портфеля. Второй визитёр с виду был полной противоположностью первому: маленький, сухой, в очочках, лет пятидесяти на вид. В руках он держал какой-то странный прибор, состоящий из клубка проводов, экрана и такой же круглой антенны, какую я смастерил год назад. Своим технарским взглядом я сразу определил, что прибор самодельный и изготавливался, по всей видимости, в большой спешке.

– Лейтенант Банкин, – поставленным командным голосом отчеканил амбал.

– Майор Курмис. – Вначале мне показалось, что это прозвучало эхо где-то в глубине подъезда. Голос майора был тихим и бесцветным, будто сыплющийся песок. – Позвольте войти.

И не дожидаясь моего приглашения, Курмис первым просочился мимо меня в прихожую, не сводя взгляда с экрана прибора. Банкину, чтобы пройти в дверь, пришлось слегка согнуться, а затем невзначай плечом подвинуть меня.

– Сигнала нет, – сказал майор, показывая экран прибора Банкину. – Значит, правильно рубанули. Ну-с, молодой человек, – повернулся он ко мне, – показывайте прибор.

– Какой прибор? – я «включил дурочку», в надежде, что прокатит.

По усталому вздоху Курмиса было понятно, что примерно так же ему отвечает каждый второй.

– В вашей квартире находится опасное психотропное… – он замялся, подбирая правильное слово. – …устройство. Скорее всего, оно попало к вам случайно, но вы его включили. Есть такое?

Я вдруг вспомнил, как ведут себя в таких ситуациях герои фильмов.

– А у вас есть ордер?

– Вот тебе ордер! – лейтенант сунул свой пудовый кулачище мне под нос. – Печать поставить?

– Банкин, ну что ты ведёшь себя как гопник подзаборный? – пристыдил подчинённого майор. – Мы же интеллигентные люди, а это, – он кивнул в мою сторону, – потерпевший, а не подозреваемый. Пока…

Банкин опустил кулак и достал из портфеля фонарик. Включив его, он начал не спеша осматривать мою квартиру.

– Молодой человек, – майор говорил очень вкрадчиво, – мы с вами оба прекрасно знаем, о каком приборе идёт речь. Ваш экземпляр далеко не первый, который попадает к нам в руки. И, к сожалению, он несёт большую угрозу в первую очередь для вас самого. Мы пришли конфисковать его, для вашей же безопасности. Поэтому будьте так любезны, покажите нам прибор. Иначе нам придётся самим его искать, доставляя неудобства всем троим.

Делать было нечего, и я повёл их в комнату, где на столе сиротливо стоял комп с транслятором мерности, через который та, которую я любил, уже больше не придёт никогда.

– Опять сетевуха, – довольно сказал майор. – Хоть в этом они повторяются, уже неплохо.

Он вынул из компьютера все провода, снова взглянул на экран своего прибора и, убедившись, что искомого ими сигнала так и не появилось, послал Банкина в подъезд включать рубильник. Так я понял, что обесточена была только моя квартира.

Когда комнаты вновь осветило электричество, майор достал из Банкинского портфеля отвёртку и стал деловито разбирать комп. Открутив все винты, он надел резиновые перчатки, осторожно вынул мою сетевуху, засунул её в прозрачный полиэтиленовый пакет и начал разглядывать.

– Такую конструкцию мы уже видели. Только цвет опять новый. Художники, блин! А это что за проводки припаяны?

– Ну, я экспериментировал… – пожал я плечами.

– Экспериментаторы хреновы! – проворчал Банкин.

– А вы можете хотя бы рассказать, в чём опасность этой штуки? – спросил я.

– Ну разумеется! – уверил меня майор. – Давайте сделаем так: сейчас мы будем писать протокол, и сначала вы нам расскажете, как к вам попал этот аппарат и что вы с ним делали, а потом мы расскажем вам всё, что нам о них известно.

Мы переместились на кухню и сели за стол. Банкин достал из портфеля кожаную папку с пачкой чистых листов, ручку и приготовился писать. Я не хотел никого посвящать в нашу с Зимбой тайну, но понимал, что без моего рассказа эти двое никуда не уйдут. И меня пробила мелкая дрожь.

– Можно я выпью? – спросил я у майора. – Волнуюсь очень…

– А восемнадцать вам есть? – оценивающе прищурился он.

– Да, конечно…

Получив официальное разрешение, я достал бутылку из батиной заначки и полез в ящик, где стояли рюмки.

– А вы будете?

Банкин умоляюще посмотрел на майора, но тот был непреклонен:

– На службе не пьём. А вот чаю можете заварить.

Я быстро налил себе рюмку, залпом выпил, запив компотом, кинул чайник на плиту и сел за стол рядом с майором. Монолог мой получился не очень длинным: я старался болтать по минимуму и рассказывал только общие факты без подробностей. Какая-то написала, потом вылезла, разговаривали за жизнь, назвалась инопланетянкой, я поверил ввиду необычности способа прихода. Лицо, глаза, волосы, руки-ноги – всё было при ней, как у настоящего человека. Ни имён, ни адресов не говорил.

– Такс, – вздохнул майор, когда я умолк и начал разливать чай. – Аннотация неплохая вышла. Ну теперь давайте сам рассказ.

– Так вроде, всё рассказал, – пожал я плечами.

– Виктор, возможно, вы не понимаете всей серьёзности дела…

– Ну как же! – удивился я. – Понимаю! Если по этому делу ко мне целый майор лично пожаловал.

– Это ещё что, – расхохотался Банкин. – Руководит расследованием целый полковник!

Курмис бросил на него испепеляющий взгляд, красноречиво намекавший, что говорить про полковника было совсем необязательно.

– Вот что, Виктор, – сказал он. – Давайте-ка я вам расскажу кое-какие интересные факты о похождениях вашей, как вы изволили выразиться, «инопланетянки», а вы уже сами решите, помогать следствию или нет.

Я меж тем поставил на стол три кружки чая, блюдце с печеньем и сел слушать.

– Прежде всего хотелось бы сказать, – начал Курмис, – что кроме вас пострадавших от действий неизвестного существа или существ уже более двадцати человек. И это только те случаи, которые нам известны.

– Простите, – перебил я, – но я от её действий никак не страдал.

– Ничего, скоро начнёте, – заверил майор.

– Можешь уже начинать, – злорадно усмехнулся Банкин.

– И от чего же я должен страдать? – не понял я.

– От осознания безвозвратной потери того, что у вас украли, – сказал майор.

– А разве у меня что-то украли? – Я был совсем сбит с толку.

– А вот это нам сейчас и предстоит выяснить. Но у остальных жертв они украли их эмоции.

На этом месте моя логическая половина мышления решила взять отпуск за свой счёт. Майор меж тем отхлебнул из кружки и продолжил:

– Мы не знаем точно, сколько этих злоумышленников. Может быть, один, а может – несколько. И вообще понятия не имеем, кто они. Но то, что это не люди, совершенно очевидно.

– А почему очевидно? – решил уточнить я.

– Даже если человек изобретёт способ кражи чужих эмоций, то останется главный вопрос: зачем они ему? Вот и я не знаю. А эти, – он кивнул на лежавшую на столе сетевуху, – даже вон какие хитрости придумали. По какому принципу они выбирают жертв и как потом подбрасывают подобные устройства – тоже пока точно не установлено. Наш руководитель, тот самый полковник, разбирается в этом лучше нас. Он говорит, что у человека крадут ту эмоцию, которая выражена у него ярче остальных. То есть, самую доминирующую. Но он сейчас в соседней области по другому подобному случаю. Именно тот факт, что несколько жертв «обрабатывается» одновременно, и заставляет нас сомневаться в численности этой шайки.

– А как они это делают, да ещё через эти интерфейсы?

– Общая схема простая. Вначале они начинают общение: либо через чат, как у вас, либо – сразу подкинув жертве видение человека. Потом втираются в доверие, вызывают в жертве сильную эмоцию, а затем постепенно выкачивают эту эмоцию из неё.

– Вы хотите сказать, – опешил я, – что эта девушка мне только померещилась?

– Именно. Вы сами сказали, что сделали антенну и вставили в гнездо. Так вот, у вас получился приёмопередатчик, работающий на частотах мозговых волн. Он передаёт в мозг жертвы образ собеседника со всеми ощущениями: вид, голос, прикосновения, даже запах. Этот «собеседник» говорит слова или совершает действия, приводящие к возникновению у жертвы сильных эмоций, а затем злоумышленники с помощью того же приёмопередатчика забирают эту эмоцию себе.

– Что-то я не понял, – почесал я затылок. – Ведь эмоции у человека возникают постоянно. И если даже какую-то забрать, то потом она появится снова при подобных обстоятельствах.

– В этом-то и заключается вся суть проблемы! – назидательно сказал майор. – Если оно крадёт у человека эмоцию, то она у него исчезает навсегда и больше не появляется!

Тут я задумался. Всех эмоций, что я испытывал к Зимбе, не сосчитаешь. Но я не заметил, чтобы хоть одна из них пропала: все были в сборе до сих пор. Я всё ещё не особо верил этим товарищам в штатском, сколь бы правдоподобно они ни рассказывали.

– Та девушка, которую они тебе показывали, – между делом поинтересовался лейтенант, – она была красивая?

– Для меня – да!

– А вы с ней сексом занимались? – майор спросил это обыденно, будто спрашивал дорогу на рынок.

– Ну… – Я почувствовал, как у меня краснеют уши. – Да.

– А припомните, пожалуйста, Виктор… С момента появления у вас этой призрачной дамы вы хоть раз хотели другую девушку?

И вот здесь я начал медленно холодеть, будто постепенно погружаясь в ледяную прорубь. С момента знакомства с Зимбой я никого другого больше ни разу не хотел! Ни одногруппниц, которые нравились мне начиная с первого курса, ни девчонок с других отделений и курсов. Даже Милюшу не хотел, хотя ещё год назад состоял в огромной армии её поклонников, развешивавших слюни и другие биологические жидкости всякий раз, когда она проходила мимо. Неужели Зимба спёрла у меня…

– Самая популярная эмоция, украденная этой тварью или тварями, – сказал Курмис, – это сексуальное влечение. Практически каждая вторая жертва лишилась именно его.

Уже не спрашивая разрешения, я поставил на стол бутылку с рюмкой и около минуты пытался налить водку так, чтобы хоть половина попала в цель: дрожь в руках очень мешала. Допившие свой чай следователи деликатно молчали, предоставив мне самому возможность оценить габариты северного пушного зверька, заглянувшего ко мне на огонёк и решившего, что теперь он будет жить здесь. Выпитая рюмка никак не успокоила меня, а только ещё сильнее разожгла панику в отдельно взятой черепной коробке.

– Где тут у вас туалет? – нарушил душившую тишину майор. Я молча указал ему стратегическое направление, и разделяющих мою скорбь стало наполовину меньше. Воспользовавшись отсутствием начальства, Банкин без лишних слов взял бутылку «беленькой» и плеснул себе в чайную кружку.

– Ну что, дружище, – сочувственно сказал мой внезапный собутыльник, – не повезло тебе малость. Но ты не расстраивайся, ведь в жизни ещё столько интересных вещей! Театры, музеи, футбол…

От сиюминутной жестокой расправы Банкина уберегли его весовая категория и должность. В него полетел лишь мой полный презрения взгляд, но и тот не достиг своей цели: лейтенант в этот момент как раз поднял кружку со словами «Ну, будь здоров хотя бы…»

– И что, ни у кого из пострадавших украденная эмоция так и не появилась? – с надеждой спросил я.

– Не-а, – занюхав рукавом, ответил Банкин. – Самый первый известный нам случай произошёл четыре года назад. Собственно, узнали мы о нём случайно, из десятых рук. Началось с обычного обращения в милицию: женщина на тротуаре пнула чужого ребёнка. Казалось бы, просто нервная, неуравновешенная. Галоперидолу в зад да пару месяцев исправительных работ – вот и весь разговор. Но доктору, который проводил судебную экспертизу, её история показалась странной, и он рассказал за рюмкой чая кому-то из наших.