Школьная бойня

Глава 5

– Невразумительный какой-то ответ, – заметил Орлов, собрав Крячко и Гурова в своем кабинете следующим утром. – Что значит «чувствую»? Я тоже много чего чувствую, но нужно знать точно, а не чувствовать. Нужно подтверждение своей гипотезы. А то чувствует она, видите ли…

– В показаниях Арефьевой есть смысл, – проговорил Гуров, машинально постукивая пальцами по столу. – У Шлицмана было отменное здоровье. Да-да, несмотря на то, что он конкретно и давно употреблял алкоголь.

Крячко, куривший возле окна, потушил сигарету и сел на соседний с Гуровым стул.

– И пил он практически постоянно, – вставил он.

– И это тоже, – добавил Лев Иванович. – В школе часто его видели нетрезвым. Однако где-то в марте Ольга Игоревна уговорила его пройти диспансеризацию. Не знаю, как ей это удалось, если учитывать манеру общения Шлицмана с другими коллегами. Он же совершенно не поддавался на уговоры. Но Арефьева как-то смогла его уболтать. Так вот, она утверждает, что сердце у него было крепким, а на здоровье он не жаловался. Организм оказался сильнее, чем предполагалось. Иными словами, он мог бы бухать еще долгие годы, прежде чем почувствовал бы на себе негативное влияние от употребления спиртного.

– Она видела его медицинскую карту? – недоверчиво спросил Орлов.

– Он сам ей рассказал. Но я сегодня с утра заскочил в поликлинику, поговорил с заведующей отделением, и сведения подтвердились. Шлицман действительно недавно обращался в районную поликлинику с жалобами на изматывающие головные боли, по этой причине прошел небольшое обследование. Как ни странно, но в целом его организм оказался довольно крепким. Даже печень оказалась в порядке. Терапевт выразилась ясно: он мог бы прожить еще очень долго. Никаких лекарственных препаратов ему прописано не было, а головные боли списали на скачки давления, что в его возрасте вполне нормально.

– Удивительно, что он вообще пошел по врачам, – заметил Крячко. – С его-то наплевательским отношением к себе и окружающим…

– Терапевт была знакома с его женой, знала о ее болезни. Она предполагает, что внешне Шлицман неплохо держался после смерти супруги, но в глубине души мог бояться, что с ним случится то же самое. Такое не редкость среди родственников пациентов, которые тяжело больны. Вероятно, дело было в этом.

– Я вас умоляю, – скривился Крячко. – Идеально здоровые, как правило, и умирают внезапно. Без каких-либо предпосылок. Вышел из кабинета врача здоровым, пришел домой и умер. Такие случаи не единичны. А тут у нас что? Немолодой и нервный мужик с проспиртованными внутренностями. Да ему сам бог велел.

– Только вот умер он не от того, что у него в организме какой-то сбой произошел, – напомнил Гуров. – Помнишь, что Дроздов сказал? Что его головой о подоконник приложили.

– Ну если мы уже на сто процентов уверены в том, что причина смерти – подоконник, то ладно. Ладно! – поднял руки Стас. – Но от чего-то же его стошнило перед этим. Алкашом он был опытным, вряд ли страдал от похмелья. Как насчет отравления?

Орлов ослабил узел галстука и снял трубку стационарного телефона.

– Судмедэксперту привет передавай, – бросил через стол Крячко.

Орлов начальственным жестом заставил его замолчать. Жестикулировать он, однако, умел – любой, над кем он величественно простирал персты, спотыкался на ровном месте и не отсвечивал. Бывало, люди даже впадали в некую растерянность. Но Гуров и Крячко давно не тушевались при виде начальства, что, конечно, не отменяло уважения к старшим. Поэтому оба молчали и терпеливо ждали того, что будет дальше. Ответа с того конца провода Орлов ждал долго.

– Алло? – наконец оживился он. – Валера, ты? Привет! Петр Николаевич Орлов беспокоит. Дроздов на месте? Что?.. Да, конечно. А? Уже пишет?.. Слушай, передай ему, что мы тут ждем заключение. Очень ждем. А что он там пишет-то, не говорил?.. Ну ладно, ладно. Пусть, когда закончит, кого-то отправит ко мне в кабинет с этой бумажкой. Сделаешь? Спасибо… Да, копия вполне устроит. И вообще – можно даже на словах. Ну или пусть сам позвонит мне, тут без разницы… Понял… Понял. Благодарю.

– Сейчас Дроздов назовет точную причину смерти, если уж кое-кто до сих пор сомневается, – сказал Орлов и покосился на Стаса. – А пока ждем, то расскажи, как ты провел последние пару дней.

Крячко с готовностью подался вперед, сложил руки на столе, будто сидел за школьной партой.

– Всех опросил еще раз. К одним даже на дачу съездил, – начал он. – Правда, все впустую. И алиби свое все подтвердили. Каждый был на глазах у других, фото в телефонах я тоже сверил, видео всякие просмотрел. Везде все сходится. В тот момент, когда Шлицман был в библиотеке, подавляющее большинство гостей находилось либо в актовом зале, либо еще где-то, но обязательно с кем-то в компании. Насчет мотива убийства, Петр Николаевич, пока ничего не могу сказать. Но практически все родители и дети отзываются о жертве в принципе положительно.

– Подавляющее большинство? – Орлов слегка повернул голову в сторону, будто прислушиваясь. – Значит, кто-то потерялся?

– Кое-кого просто пока что не успел охватить. Главу Управы Серова, директора школы Немировича и учительницу начальных классов Ольгу Игоревну Арефьеву, – перечислил Стас. – Лев Иванович подтвердит, что все вышеперечисленные дали показания в ночь убийства, но были в состоянии психоэмоционального стресса. Вот как раз с ними и стоило бы пооткровенничать еще разок, но теперь уже на трезвую голову. Остальные ушли после торжественной части мероприятия, а кто-то из педагогов вообще не явился на праздник. Ну и кое-кого из детей надо охватить. С замдиректора я бы тоже поговорил, она давно работает в школе и убитого знала хорошо. Кстати, совсем забыл… – Он вынул из кармана скомканный магазинный чек, на обороте которого было что-то написано шариковой ручкой. – Олеся Серова, Данила Кольцов и Виктория Ольшанская, – зачитал он.

Орлов непонимающе посмотрел на Стаса.

– Дети же, – пояснил Крячко. – Именно их и видели гуляющими по коридору незадолго до убийства.

– Кто их видел? – не понял Гуров. – Не помню, чтобы мне об этом кто-то рассказал.

– Могли и не рассказать, народ все-таки на нервах был, – пожал плечами Стас. – А я, пока ты с протоколами возился, окучивал родительский комитет. Очень внимательные там люди, Лева. Детишки были замечены кучкующимися невдалеке от актового зала. Сказали, что просто решили отдохнуть от громкой музыки и всеобщего внимания.

– Ты что, на чеке их имена записал? – вздернул брови Орлов.

– А я, Петр Николаевич, с папками по свидетелям не хожу, – ответил Крячко. – Иначе со мной и говорить будут по-другому, а не так, как нам всем хотелось бы. Имена запомнил, а записал уже после того, когда сел в машину. Кроме чека под рукой ничего не оказалось.

– Видел я этих… детей, – вспомнил Гуров. – Выползли из женского туалета, где тайком от взрослых отмечали выпускной. Я сам встретил эту троицу, но на тот момент Шлицман был еще жив. Мы вместе с ним выходили курить… А дети, получается, не один раз выходили из актового зала?

– Получается, – согласился Крячко. – Их контакты у нас есть.

– Так что там с Серовым? – спросил Лев Иванович.

– Да ничего с Серовым, – Стас свернул чек в трубочку. – Он, кажется, там главный кормилец. Такие в первую очередь должны быть охвачены и отработаны.

– Серов был на выпускном с женой, их тоже беру на себя, – решил Гуров. – Директора тоже бы допросить следовало. Но пока что картинка следующая: Шлицман друзей не имел, часто выказывал недовольство по разным поводам, но при этом дело свое знал и любил. Мотива для убийства я пока что не увидел. Опросил вчера Арефьеву и учителя физкультуры, и оба не имеют явного мотива для убийства. Что касается алиби, то работаем над этим вопросом. Нутром чую, что они к смерти учителя не причастны.

Открылась дверь. Судебно-медицинский эксперт Дроздов остановился на пороге и привалился плечом к косяку, с несчастным видом глядя на сыщиков.

– У тебя такой вид, словно ты провел ночь на кладбище, – вместо приветствия произнес Крячко.

– И как ты угадал? – язвительно поинтересовался у него Дроздов.

– Присядешь? – спросил Орлов.

– Нет. Домой. Зашел сказать, что результаты вскрытия еще не оформил. Все завтра. Но вам же нужно с чем-то работать? Поэтому дела такие: вашему клиенту был нанесен сильный удар тупым твердым предметом по затылку. Мозг пострадал капитально. Отсюда, скорее всего, и рвота.

– Скорее всего? – удивился Орлов. – То есть результаты неточные? Ты что, родной? Смеешься?

Дроздов закрыл глаза, показывая, что зверски устал от всего на свете и кому-то что-то объяснять для него сейчас подобно страшной пытке.

– Тошнит человека не только после получения удара по голове. Это если ты не знал, Петр Николаевич. Сердечный приступ тоже может вызвать тошноту и рвоту. От инфекций различной этиологии также может тошнить, и это я максимально упростил путь от причины до следствия. Мигрень, укачивание. Стресс. А еще таким способом организм сообщает об интоксикации. И как я могу обнаружить точную причину за сутки с небольшим?

– О! Я про это и говорил, – обрадовался Стас. – Ну… про отравление.

Дроздов открыл глаза и окинул сыщиков мутным взглядом.

– Анализ на токсикологию скоро будет готов, – недовольно произнес он. – Это все. Вечером продолжу. А сейчас мне просто необходимо выспаться.

– Давай, друг, – пробормотал Орлов. – Отдыхай. Нам без тебя совсем никак.

– До встречи.

Дроздов отлепился от косяка и ушел. Никому из присутствующих в кабинете и мысли в голову не пришло его останавливать. Дроздову можно было верить, а документы, как он сам сказал, дело наживное.

– Помню один случай. Я тогда только-только в розыск пришел, – заговорил Орлов, все еще глядя на то место, где только что стоял Дроздов. – Во время уличной драки мужика убили. Врезали так, что упал, ударился головой о бордюр и умер. Виновного тут же арестовали. Казалось бы, все ясно и понятно, что тут еще искать? Но следователь, который занимался этим делом, неожиданно уперся. Сказал, что не должно так легко все сложиться. Помню, как наши пальцем у виска крутили, глядя на него. А он тогда прямо насел на судебно-медицинского эксперта: нужно, говорит, четкое подтверждение, что смерть наступила именно от удара головой о бордюр. И что вы думаете? Вскрытие показало, что мужик умер за долю секунды до того, как его голова коснулась земли. Тромб оторвался. И не вследствие ударов по телу, а сам по себе. Вот так-то. Так что убитый в любом случае был не жилец. Обвиняемого освободили прямо в зале суда. Этот случай, кстати, до сих пор оперативники вспоминают.

– А фамилию того следователя, наверное, уже и забыли, – усмехнулся Гуров.

Орлов качнулся вперед, положил руки на стол и сцепил пальцы в замок.

– Давай, Лев Иванович, поговори со всеми, кого наметил. А ты, Стас, неси сюда все чеки из магазинов, которые найдешь. Тащи, не стесняйся. Будем разбираться в том, что и почем ты купил.

Семья главы Управы жила на западе Москвы, в Шмитовском проезде, в котором половина зданий была новостроем, но все равно он выглядел уютным из-за сохраненных старых деревьев, упиравшихся макушками в балконы третьих, а то и пятых этажей. С парковкой дела здесь обстояли плохо, и Гурову пришлось помотаться по дворам, прежде чем он нашел местечко для своей машины.

Серовы должны были ждать его к четырем часам дня. Сам Серов ради этого обещал пораньше вырваться с работы.

Первым, на что обратил внимание Гуров, когда переступил порог, была температура воздуха. В квартире было совсем не жарко. Супруга Серова сразу же пригласила сыщика в просторную комнату с желтым диваном и с золотистыми нитями занавесками.

Обстановка на удивление оказалась совсем не роскошной. До того Гурову казалось, что он попадет в дом к человеку, который ценит дорогой комфорт. Но на деле все выглядело иначе. Мебель была стильной, цветовая гамма не резала глаз, а на полу вопреки моде на ламинат разлегся мягкий песочного цвета ковер.

– Не разувайтесь, – предупредила Гурова Ирина, заметив, что он замешкался, глядя на напольное покрытие. – Когда ты в гостях снимаешь обувь, то чувствуешь себя всегда неуютно, правда?

– Правда, – согласился Лев Иванович, опускаясь на диван.

– Лимонаду? Воды? Кофе?

Неожиданно ему захотелось кофе. Было бы здесь душно, он бы даже и не вспомнил о нем, но вдруг понял, что не прочь выпить.

– А я как чувствовала, – улыбнулась Ирина. – Приготовила заранее. Сейчас принесу.

Кофе оказался великолепным и идеальной температуры. И даже сахара в нем было ровно столько, сколько нужно.

– Каплю молока?

– Нет, спасибо. Все отлично.

Ирина села за стол, за которым, очевидно, семья Серовых ужинала в полном составе, поскольку на кухне, как успел краем глаза заметить Гуров, проходя мимо, он ничего похожего на стол не заметил.

– Юра скоро будет, – оповестила она. – Вы, наверное, забыли нас о чем-то спросить?

– Мы можем начать разговор и без него, – ответил сыщик, с опаской держа в руке малюсенькое блюдце с крохотной чашечкой эспрессо.

– Идите за стол, – спохватилась Ирина. – У меня совсем с головой плохо.

Гуров, затаив дыхание, без приключений донес кофе до стола.

– А вас не продует? – не унималась Ирина. – Кондиционер же прямо в спину дует.

– Ничего не чувствую, – покачал головой Гуров. – Я сейчас в раю, поверьте.

– Не знаю, чем вас и занять до прихода мужа.

– Ирина…

– Без отчества. Я девушка молодая еще, – грустно улыбнулась Серова.

– Бесспорно. Тогда задам вам несколько вопросов.

– Но я-то разве могу вам помочь?

– Но вы же тоже присутствовали на выпускном, – напомнил Лев Иванович.

– Ну… да, – растерялась Ирина. – Правда, ничего нового, наверное, не расскажу.

– Наверняка что-то найдется, – не согласился Гуров. – Например, ваш разговор с учителем истории.

Ирина растерялась еще больше и уставилась на сыщика непонимающим взглядом.

– Ах да, – вспомнила она. – Мы пообщались, это правда. Жаль, а я так надеялась, что всем на нас плевать.

– Почему же?

– Чтобы не связали наш разговор с нашей дочерью. Люди у нас «добрые», а муж занимает высокий пост. Мы говорили про дочь. У Олеси в школе были проблемы. Люди могли услышать, а потом: додумают, станут оговаривать. Не хочу. Давайте подождем мужа. Пожалуйста. Он скоро будет.

Сказав это, Ирина тщательно провела ладонями по столу, словно смахивая пыль со столешницы. Но Гуров видел, что никакой пыли на самом деле на столе не было.

Он не понял, о чем она говорит, но был рад тому, что сам факт застольного общения отрицать не стала. Бывало в его практике и так, что очевидное отрицалось свидетелем или преступником, и полицейским приходилось прилагать немалые усилия, чтобы разобраться во всем самим, потому что терять время, обличая кого-то во лжи, не хотелось. За все годы службы в уголовном розыске в глубине своей ментовской души Гурову удалось взрастить фобию, название которой он так и не придумал. Суть ее заключалась в том, что тот, кто так или иначе имел касательство к преступлению, вдруг начинал отказываться от своих слов или действий, несмотря на то что находилось немалое число свидетелей обратного. Устав от общения с такими кадрами, теперь Гуров мигом перебрасывал их Стасу Крячко, а уж у того разговор был коротким, но содержательным – после него даже обломок кирпича мог бы в красках описать свою юность. Способность Стаса выбивать из людей правду можно было расценивать как угодно и называть ее по-разному, но тот, кто хотя бы раз видел, как Стас обрабатывает «материал», не мог не признать, что Крячко работает не руками, а головой – да так, что остается только завидовать.

Сейчас, сидя за одним столом с Ириной Серовой и попивая приготовленный ею кофе, Гуров уже знал, что эти двое будут заодно. Муж и жена не только одна сатана, а сатана в квадрате, а это значит, что приглядывать за ними нужно будет в два раза пристальнее. Ирина прятала взгляд, невпопад улыбалась, мяла свои пальцы над столом, посматривала в окошко, потом вдруг, чтобы убить время, завела что-то о погоде, засухе и гипертонии. Гуров слушал и кивал. Он тоже ждал Серова.

Глава Управы явился довольно скоро. Ирина услышала звук открываемой двери, выскочила в коридор, что-то тихо сказала мужу, и вот он уже сам стремительно вошел в комнату. Так и зашагал к Гурову от порога, держа вытянутую руку.

– Рад видеть, рад видеть… Ира, а ты спросила у гостя, не холодно ли ему?

– Да я тут как в раю, – перебил хозяина дома Гуров. – Но только ради меня стараться не нужно.

– Юра никогда не мерзнет, – ответила Ирина из кухни. – И я тоже. И дочь наша такая же.

Дочь. Гуров не сразу заметил в стене дверь, ведущую, очевидно, в комнату Олеси. Стена вообще была декорирована удивительным образом, Гуров такого раньше нигде не видел. На нее наклеили даже не обои, а некое панно с выступающими деталями на рисунке. Никакого повторяющегося узора на обоях не было, но на всем полотне изображалась пустыня, где стояли низкие белые глинобитные постройки, напоминающие то ли арабские деревенские дома, то ли древнеегипетские. Дверь в комнату Олеси совпадала с дверью одного из домов на рисунке, и Гуров наверняка был не первым, кого удивила эта дизайнерская находка.

Серов заметил удивление гостя.

– Фото сделано незадолго до обострения арабо-израильского конфликта в две тысячи четырнадцатом году. Знакомый фотокорреспондент был там в это время и успел выбраться из страны незадолго до начала военных действий. Некоторые фото в редакции не приняли, и когда я их увидел, то понял, что они очень здорово будут смотреться не только на журнальных страницах. А мы как раз ремонт дома затеяли. Вот я и подумал, что обыкновенная дверь в обыкновенной стене, покрытой обыкновенными обоями, – это очень скучно. Нашел контору, где фото перевели на покрытие и выделили некоторые детали.

– Обои в 3D, если коротко, – добавил Гуров.

– Не совсем, – снисходительно улыбнулся Серов, намекая на исключительность своей идеи.

– Смотрится красиво, – подыграл ему Лев Иванович.

Серов снял пиджак и бросил его на диван.

– Смотрю, Ирина вам кофе предложила, – сказал он.

– Надеюсь, что не последний в доме, – ответил Гуров.

– Невежливый я черт, – расстроился Серов. – Да я просто хотел сказать, что тоже не отказался бы. Составите компанию?

– Я бы повторил, – не стал кокетничать сыщик. – Кофе хорош. Где берете?

– У знакомых. Кофе из Эфиопии. Ира, приготовишь нам еще?

– А ты думаешь, что я на кухню просто так ушла? – крикнула Ирина.

Разговор постоянно откладывался. Сначала ждали Серова, потом когда он появился, то отвлеклись на обои, теперь вот снова на кофе. Гуров понял, что пора брать ситуацию в свои руки.

– Давайте поговорим, – просто предложил он. – Может быть, и без кофе получится.

– Конечно, – лицо Серова мигом посуровело. – Извините. Разумеется.

Он упал на диван, небрежно отбросив в сторону пиджак.

– А я знаю, зачем вы пришли, – заявил глава Управы. – Хотите знать подробности того вечера, так? Ведь давать показания – это совсем другое. Сухой язык не заменит человеческого общения.

– Не заменит, – согласился Гуров. – Поэтому я здесь.

– Вот и я об этом, – вздохнул Серов. – Жизнь меняется очень быстро, люди за ней не успевают, о будущем детей даже подумать страшно. Вот вроде бы у меня один ребенок. Казалось бы, справимся, сдюжим. Но это только со стороны нет проблем. Только со стороны… Признаюсь вам, гражданин начальник… – он улыбнулся, обратившись к Гурову неформально, – я и сам до сих пор вспоминаю свои школьные годы с ощущением, будто бы меня постоянно в чем-то обвиняли. Вечно был кому-то должен, вечно чего-то боялся.

«Точно. Давай теперь и школу вспомним, – отметил про себя Гуров. – Про детский садик тоже поговорим. Куда же вас постоянно уносит, дядя?»

– Юрий Петрович, а вы сможете вспомнить что-то, что показалось вам подозрительным во время выпускного вечера? – перевел тему Гуров. – Вы же общались с людьми, к дочери подходили. Может, были какие-то невнятные моменты, которые сейчас можно было бы увязать со смертью учителя истории?

– Ничего я не заметил, – отрезал Серов. – И еще в тот день высказал вам свое мнение: Шлицман был алкоголиком. Вот сердце и не выдержало.

– Олега Алексеевича убили, – спокойно произнес Гуров. – Кто-то нанес ему смертельную травму головы.

Серов застыл, приоткрыв рот и недоверчиво уставившись на Гурова.

– И-и-ира! – позвал он. – Ира!

На кухне в это время уже гудела кофемашина. Звук был довольно громким, и Ирина не услышала мужа. Но Серов не стал повторно ее звать.

– Да вы шутите, – неуверенная полуулыбка тронула его губы. – Да кому он нужен-то?

– Именно поэтому, вероятно, и убили, – согласился Гуров. – Потому что не был нужен.

– Быть не может, – не поверил Серов. – Это точно, да? – Господи, дурацкий вопрос. – Убили. Надо же. Шлицмана – и убили. Это же в голове… Да это цирк какой-то!

– Кого убили? – раздался голос Ирины. – Олега Алексеевича?

Входя в комнату, она услышала слова мужа. В каждой руке Ирина держала блюдце с мизерной чашечкой кофе. Точно такую же она преподнесла Гурову немногим раньше.

Серов вскочил, взял из ее рук свою чашку. Другую она передала Гурову. Ее лицо при этом было крайне озабоченным. Чувствовалось, что ей требовались объяснения.

– Да, Шлицмана, – прояснил ситуацию Серов. – Оказывается, никакой это не сердечный приступ, представляешь?

Ирина прижала руку к груди, перевела взгляд с Гурова на мужа, потом обратно.

– Мама дорогая, – выдохнула наконец она и опустилась на стул. – Да как же это?

– Ну вот так, – отреагировал на ее вопрос Серов. Он уже сел на диван, но к кофе не притронулся. Пристально посмотрел он на Гурова и спросил: – Вы уже нашли того, кто это сделал?

– Ищем.

– Ищете… – эхом отозвалась Ирина и взглянула на мужа. – Юра, надо, наверное, рассказать.

– О чем? – резко спросил супругу Серов.

– Про историю с Олесей.

– Ты уже приняла свои таблетки?

– Потом, – отмахнулась Ирина и повернулась к Гурову: – Послушайте, это же немыслимо.

– Вы о чем?

– Но кто же… Он же…

– Иди и прими свое лекарство, – приказал Серов. – Я здесь сам все вопросы решу.

Это было уже интересно. Гуров не оставлял без внимания каждое их слово, каждый жест. О чем Ирина хотела рассказать? Что-то произошло между ней и убитым, если известие о том, что он умер не своей смертью, заставило ее поделиться с ним чем-то, что до того тщательно скрывалось? Лев Иванович даже не сомневался в том, что ему откроют тайну, даже секрет. И если бы не убийство, то он бы ни о чем не узнал.

– Ладно, – ровным голосом произнесла Ирина, не глядя на мужа. – Если хочешь сам, то давай сам. Мне все равно нужно к врачу. С таким трудом записалась… До свидания, – кивнула она Гурову.

– Тебе к врачу через час, – напомнил Серов.

– Предлагаешь сидеть на кухне, пока будешь разговаривать с полицейским?

«Мило, – отметил про себя Гуров. – Отношения-то между ними не очень».

Ирина встала и вышла из комнаты. Спустя минуту мягко цокнул замок закрывающейся входной двери. Со стороны лестничной площадки прогремели ключи, и наступила тишина. Гуров приготовился к тому, что Серов как-то объяснит поведение своей жены, ну или хотя бы внесет хоть какую-то ясность в возникшей ситуации. Обычно воспитанные люди так и делают – сглаживают углы перед невольными свидетелями. Но глава Управы, кажется, вообще ничего не заметил.

– Да уж, – пробормотал он. – Убили Шлицмана. Убили…

– А почему вы решили, что у него сердечный приступ? – спросил Гуров.

– Это не я решил, – вскинулся Серов. – Это люди сказали. Ну а что можно было еще подумать? Он был немолод, выпивал. Вполне вероятная причина смерти.

Поднатужившись, он встал с дивана, прошел к столу и поставил на него свою чашку, но после снова вернулся к дивану. Поднял пиджак, поискал что-то в кармане и достал пачку сигарет.

– Вы курили на выпускном, я видел, – обернулся он. – Будете?

– Воздержусь.

– А я вот никак бросить не могу, – посетовал Серов, выудил из брюк зажигалку, прикурил. Покрутился на месте, ища пепельницу, и обнаружил ее на одной из полок. Громыхнул ею, поставив на центр стола, и наконец успокоился.

– Дело было в этом году, – начал он, усевшись на стул и забросив ногу на ногу. – Ну когда… примерно в сентябре все и началось. Нет, не в сентябре, а позже. Но именно в начале учебного года мы решили, что дочери нужны репетиторы – к ЕГЭ она была совершенно не готова. В начальной школе она была прекрасным во всех отношениях ребенком. Я тогда в муниципалитете работал. Должность была не шибко важной, но карьерой я, конечно, занимался серьезно. Но и время дочери уделял немало. Ирка же у нас туризмом увлекалась с юности. В первый после рождения Олеськи поход мы отправились, когда ей было всего полгода. Три дня в палатке пролетели как один. И ничего страшного не случилось. А вот после четвертого класса девку мою как подменили. Замаячил подростковый возраст, появились новые увлечения, мальчики, записочки, какие-то духи она себе купила. Все казалось, что пройдет – другие же родители как-то справляются, верно? Вот и мы думали, что выплывем. Тем более что дочь все еще интересовалась учебой. Худо-бедно, с тройками, но каждый учебный год заканчивала. Правда, плохих отметок становилось все больше, а замечания от педагогов прилетали все чаще и чаще. Ира сказала: «Дочь надо показать психотерапевту». Наивная, она полагала, что у Олеськи найдут что-то типа нервного расстройства, а это корректируется, а еще на это можно будет списать все ее закидоны. «Ты знаешь, Юра, ведь сейчас столько случаев! – передразнил он жену. – Просто раньше об этом не думали, ругали детей, а им просто нужно было помочь!» Тьфу… дурная баба, ей-богу. Я к тому моменту уже в Управе работал, и без этого проблем хватало. Мне бы уйти в дела с головой… Но не смог. Не умею. Потому что искренне считаю, что если закрыл дверь кабинета, то, будь добр, займись семьей, если она у тебя есть, конечно. Семья у меня была. Есть и сейчас. И я занимался. На плечи бабушек мы с Ирой свои проблемы не перекладывали. В общем, согласился я на то, чтобы дочь осмотрели психотерапевты. К врачам ходили все вместе, я хотел все слышать из первых уст, как говорится. Я это к тому, что никаких расстройств, разумеется, у дочери специалисты не обнаружили. Единственное, что у Олеськи нашли, не носило медицинский характер. «Ваш ребенок по натуре лидер, – заявили нам. – Изменить это никак нельзя, но можно сгладить. Пришло время подстраиваться и быть гибкими, дорогие папа и мама».

– Сколько лет было Олесе, когда она посещала врачей?

– Тринадцать. Почти четырнадцать. Тут все сошлось в одной точке: период взросления, конфликты с окружением, непринятие себя. Да еще и в школе все эти плохие отметки, жалобы на поведение. Переживали, конечно. Она мать ни во что не ставила. Да и сейчас не ставит, задрыга. Ирка же врач, заведующая отделением. Пациентов много, а доктор она хороший. И вдруг наша дорогая доченька как давай гнобить ее: да ты свою жизнь запорола, да я так не хочу, да вы все ничего не понимаете! Я как услышал, сразу ее к стенке прижал. Приказал на родную маму хвост не поднимать, а вспомнить, кто ее научил пользоваться ложкой и отличать плохих людей от хороших. Получился скандал. Олеся ушла из дома в ночь. Лично искал ее до утра. Оказалось, торчала у подруги дома, а у той родители вообще редко дома появлялись. К учебе дочь окончательно охладела после окончания девятого класса. К тому моменту я уже понял, что ее пора либо переводить в другую школу, либо срочно устраивать в любое училище, где берут с неоконченным средним образованием. Пропихнул бы ее куда угодно, лишь бы взяли. Но Олеся заявила, что никуда уходить не намерена. Заявила, что если я заберу ее документы из школы, то больше ее не увижу. На тот момент она уже несколько раз приходила домой пьяной и обнаглела настолько, что могла при матери курить на балконе. Вы, наверное, думаете, что мы плохие родители? Слабаки, которых раздавил собственный ребенок? Что мы настолько глупы, что не сумели научить дочь правильным вещам? Вы…

– Даже мысли похожей не было, – уверил Гуров собеседника и протянул пепельницу.

Серов с осторожностью занес над пепельницей сигарету и постучал по фильтру пальцем. Упавший столбик пепла тут же рассыпался в труху.

– Спасибо, – бросил он Льву Ивановичу. – А то прожег бы пол, только этого не хватало.

– Не случилось – и слава богу.

– Думаете, наверное, что я рассказываю много лишнего? – продолжил Серов. – Нет здесь ничего лишнего. Говорю как есть. И все это по теме, скоро сами в этом убедитесь. Значит, осталась она учиться дальше. И даже в какие-то моменты, как нам показалось, взялась за ум. Даже уроки дома делала по вечерам. Заговорили с ней о том, что делать после окончания школы. Ответила, что ее тянет в работники зоопарка. Стало понятно, что ничего она не хочет, сама позже это подтвердила. «Окончу школу и отдохну, а потом решу, в какую сторону идти». Ну я так понял, что она надеется на мать, которая тайком от меня снабжала ее деньгами. Тогда я понял, что надо дочь куда-то пристраивать, только уже в вуз, наверное. Олеся к тому моменту выбрала предметы для сдачи ЕГЭ, и неожиданно среди них оказалась история. Я ей: «Ты серьезно? Ты же никогда в жизни не интересовалась ничем раньше вчерашнего дня». Но дочь уперлась, сказала, что будет сдавать историю. К тому времени я уже слышал про то, что Шлицман – педагог хороший, дело свое любит и умеет преподать знания так, что плохих отметок по его предмету ученики в принципе не имеют. Поэтому не стал искать репетитора на стороне, а попросил Олесю подойти к историку и спросить про дополнительные занятия. Она с ним поговорила, потом я сам в школу зашел… Стали они заниматься дважды в неделю. Однажды зимой я спросил насчет презента для Шлицмана. Решил к Новому году подарить ему дорогую зажигалку, попросил дочь передать. Но она наотрез отказалась идти на занятия. Вот прям жестко так: нет! Мы с женой начали расспрашивать, в чем дело. И вдруг она говорит: «Он ко мне пристает». Я ушам не поверил. Шлицман?! Как так?! А дочь гнет свое. Мол, распускал руки, еле увернулась. Не пойду.

– И тогда на занятие вместо дочки пошли вы, – догадался Гуров.

– А вы бы так не сделали?! – зашелся в праведном гневе Серов. – Конечно, я пришел. Сразу же, на другой день. Как раз во вторник, они занимались по вторникам и пятницам. Но я пришел не один или там с полицией. Даже к директору не пошел. Сначала решил устроить Шлицману очную ставку – и привел с собой Олесю. То, что было потом, до сих пор не могу забыть. Шлицман был удивлен, увидев меня, но он совершенно не выглядел напуганным. А ведь должен был, если рыло в пуху, а?! Смотрю на дочь и вижу, что она глаза прячет. Еле сдержался, чтобы не убить историка на месте. Но надо знать Олесю. Она же как баран. Уперлась рогом и прямо в лицо Шлицману говорит: «Вы меня пытались трогать на прошлом занятии!» Он: «Когда?» Дочь: «В ту пятницу!» И тут Шлицман офонарел: «В какую пятницу, Олеся? Ты ко мне второй месяц не приходишь». Тут-то у меня в голове все и сложилось. Эта… девочка просто брала деньги на репетитора, но, как выяснилось, давно прекратила посещать дополнительные уроки. Она, оказывается, сказала Шлицману, что передумала сдавать историю. Он и поверил.