Цветы жизни, или Родителей не выбирают

Антропологическое

Часто сериалы начинаются с постельной сцены. Спина мужа, который елозит, елозит… и крупным планом ее лицо, ей скучно, она рассматривает трещину на потолке и ждет, пока он доерзает там что-то свое. И зритель сразу понимает, что женщина глубоко несчастна и что, когда она через десять минут познакомится с красавцем, а через четырнадцать минут переспит с ним, мы не станем ее осуждать, потому что мы на ее стороне.

И я вот подумала, что любая жизнь начинается с секса. Но любопытно, влияет ли качество секса в момент зачатия на личность получившейся особи?

Я вчера встречалась с человеком, которому скучно. Он вроде бы разговаривал со мной, а вроде рассматривал зазубрину на скатерти. Иногда тер ее пальцем, пытаясь соскрести. Еще он мимо меня смотрел и вздыхал. Я ему что-то говорила, руками размахивала, пытаясь хоть красным новеньким шеллаком привлечь его внимание. Но у меня такое ощущение было, что он про себя, внутри своей головы, считал. …Триста пятнадцать, триста шестнадцать, триста семнадцать… и я подумала, что так его мама считала, когда он получался.

Я, когда смотрю на людей, то сразу понимаю, кого и как зачали.

Кто-то суетливый такой, все впопыхах, рубашка торчит из-под ремня, одна штанина случайно в носок заправилась.

Кто-то строгий, степенный, все по полочкам разложено, одежда по цветам, наглажено все по линеечке.

У других агрессивно все как-то, зло, дергано.

У некоторых все через жопу.

Кто-то тихий-тихий и почти не двигается, даже при ходьбе. Прошепчет одно слово и пугается, как будто разбудить боится.

Сама я всегда стараюсь быть радостной, счастливой и воодушевленной. Потому что я очень-очень люблю своих родителей.

Антропологическое-2

Подруга выбирает отца для будущих детей. Хлопотное дело.

Не мужа! У нее уже было два, и обоих в топку. Теперь ей нужен донор спермы с приличным геномом.

Есть Виталик на работе. Босс.

Три года назад отжал бизнес у лучшего друга, с которым вместе начинали. А значит, хитрый, изворотливый и несентиментальный, что, несомненно, плюс. А также бабник будь здоров, моргнешь, а он тут же как лист перед травой и уже без штанов. Говорит «я думал, ты подмигиваешь».

Из очевидных минусов – уродство. Низкорослый, с огромным брюхом и пальцами-крючками. Лицо как скрюченная черносливка, носик, глазки, ротик, все махонькое, жирное и близенько друг к другу.

А кому нужны уродливые дети? Если случайно получились, ну куда еще ни шло. Но здесь-то своими руками получается… не руками, конечно, но вы поняли.

Есть Саша, тренер в фитнес-клубе. Брутал. Много волос в прическе, лысая грудь, здоровый. (Выкрали из личного дела его спирометрию.)

Жмет от груди.

Ну он это… как сказать… Тупой, короче. Ведет свой инстаграм. Очень не любит, когда отписываются. А когда подписываются, наоборот, стало быть. Хвастался, что Дима Билан его читает. Ну как читает, смотрит. Даже лайкнул один раз фото, где он с икрами. А икры у него что надо.

Тоже не вариант. Тут от профессора родишь иной раз, и то барахло по математике выходит. А уж от Саши-то…

Есть, правда, у нас и умный кандидат. В университете преподает. Высокий, худющий, пальцы тонкие. Муж общей знакомой. Давно на совместных тусовках поглядывает и потные ладони о штаны вытирает.

Забьется вечно в угол и сидит бубнит себе под нос, теоремы доказывает. Водки хлопнет и снова бубнит. А супруга его ладошку на рюмку кладет и улыбается: «Ну все-все, Дмитрию Тимофеевичу уже достаточно». Больной, наверное.

А кому нужны больные дети?

Я подумала: когда себе мужа присматриваешь, недолго думаешь.

Руки мускулистые, джинсики на попе отлично сидят, темненький, глаза голубые, что там еще? Если кубики на прессе или тачка бимер – то все, айда в кусты.

Выбирать отца будущим детям намного труднее.

Про свинг-пати, но немножко нервно

Хочу поговорить о детях.

Дети. Много знакомых у меня. Я гостила у подруги, она примерная мать и отличная жена.

Она мне про свинг-пати рассказывала. Очень любопытно. Была с новым любовником в клубе за двумя бронированными дверями, глубокие вазы на столах, полные презервативов, и куча голого народа. Вот говорит, ходят все либо в нижнем белье с подвязками, либо…

И тут подходит ее ребенок. Мальчик, пять лет. Говорит: «Можно я тебе покажу что я слепил?»

Слепил? Сейчас твоя мама рассказывает мне про групповуху, а ты весь в слюнях и в чем-то коричневом. Из чего лепил-то, кстати? Но вслух я этого не произношу, а тащусь за ним в комнату и проявляю интерес.

Подруга нас не останавливает – ребенок хочет пообщаться, это важно. Пацан ковыряет в носу, щелкает в мою сторону козявкой и показывает свои налепыши. Их, признаться, чертова тьма. Зеленые, красные, в форме какашки, да вроде бы это и есть какашки.

– Динозавры вымерли сто тысяч лет назад, – назидательно произносит он.

«Малыш, пойми, там на кухне свингер-пати с элементами БДСМ. Какие динозавры?»

Но киваю и даже улыбаюсь, потому что детей любить – значит быть хорошим человеком, а групповухой увлекаться – это спорно.

Посмотрела все, покивала, у-тю-тю ему в живот сделала и, пока он хихикал, снова на кухню смылась.

Она уже вина налила, пока меня не было, выпила и опять налила. Продолжать готова.

– На первом этаже, – говорит, – полноценный клуб: стриптиз, кабаре, все дела. А мы все, любители свинга, на втором, но программу посмотреть можем. Но, вообще-то, там не до программы. Там, – говорит, – огромное помещение, разделенное на комнаты, комнаты не закрываются, любой может зайти и присоединиться к оргии, есть тематические комнаты, с крестом, наручниками и прочими атрибутами, но вот только…

И тут ее старшая заходит:

– Хотите, я вам покажу свое выпускное платье?

Блин! Издеваетесь? Ну серьезно?

Можно не лезть ко взрослым, когда они общаются? Запомните раз и навсегда – с вами скучно, все, что вы можете мне рассказать, я уже сто раз сама пережила, и все это тупейшая тоска. Настанет вам сорок лет, попадете вы, как ваша мама, в кои-то веки раз в интересное место, про которое не стыдно поведать, – велкам. Прям выслушаю вас досконально, даже запишу подробности. А пока – идите в жопу.

Но опять, разумеется, молча тащусь, «ой, какая вытачка, какой люрекс!».

Пока я охала, муж подруги с работы пришел.

– Милый, ну что там у тебя на работе, ты посмотри, у нас гости, садись за стол, устал, малыш?.. – И совсем стало не до оргии.

Потом она перед выходом успела мне быстро прошептать, что в итоге в клубе все перетрахались, но без подробностей это совсем не тот эффект.

Так что не люблю я детей.

Ба

Вот у меня бабушка была. Меня родители к ней на все лето отсылали, моего мнения не спрашивали.

Она очень добрая была. Сядем рядом с ней и «Санта-Барбару» начнем смотреть, она обнимет меня и говорит:

– Вот Сиси Кэпвел, интересный мужчина, похож на нашего Игоря Алексеевича. Помнишь его? Напротив жил, на Новый год приходил к тебе, Дедом Морозом наряжался. Такой высокий, видный. Не помнишь? Ну ты маленькая была. Его потом еще машина переехала, когда он пьяный с гулянки возвращался. Ноги переломало в труху. Он еще пару дней в больнице полежал.

Маринка, жена его, к нему бегала, все плакала, как она теперь с ним, инвалидом. Но ничего, все обошлось, помер он быстро. Мы с тобой на кладбище пойдем завтра, я тебе покажу его могилку. Он прямо наискосок от Зои Михайловны лежит. Зою Михайловну-то помнишь?

Я не помнила, хотя кивала в надежде, что она избавит меня от подробностей, но…

– Зоя Михайловна, покойница, прямо на свой день рождения умерла. Вроде врачи сказали, что сердечный приступ. Ее детишки мигом прискакали и квартиру делить начали. Ее едва в гроб успели положить, а они уже адвокатов понанимали и резню устроили.

А когда она после приступа шесть дней мертвая в квартире пролежала, никто не спохватился. Соседи вызвали милицию, когда труп стал разлагаться. Представь, дверь открыли, а она зеленая вся… Мне потом подружки ее подробно рассказывали на похоронах.

А дети ей надгробный памятник поставили, она всегда о сером мечтала, чтобы в тон все было, а они ей, представляешь, черный! Вот ведь не повезло с детьми. Я тебе покажу завтра, ты ужаснешься. Хотя муж ее Петр Сергеевич рядышком положен, у него как полагается все сделано, но это Зоя сама все делала, видно, что с любовью. А Петр Сергеевич сам годом раньше ушел. Там вообще все смешно получилось…

Ты чего дрожишь? Не температура ли у тебя? Не дай бог! Тьфу-тьфу-тьфу. А то вот у Ирины Андреевны на даче с внучкой знаешь что произошло…

А вчера с детьми ужастик смотрели, гробы там, труп, бензопила, кровища литрами, а они говорят:

– Что-то не страшно совсем.

Не страшно им!

А я от «Санта-Барбары» ссалась лет до пятнадцати.

Марионетка-кукловод

Мою подругу повысили, денег добавили, но и обязанностей, разумеется. Она теперь кто-то очень крутой по западноевропейскому региону, плюс перелеты бизнес-классом. Очень счастлива была, десять лет к этому шла, как пчела Майя. Шампанского вагон поставила, и еще мы дротики швыряли в портрет ее заместителя – хлыща Макса. Она прямо в глаз ему засандалила с пяти метров. Макс на эту должность метил, но подруга победила.

Конечно, у нее семья есть (муж Паша и сын Сережа), талантливый человек – талантлив во всем. Подруга с семьей все обсудила, дела у Паши сейчас идут неважно, он режиссер, но пока снимать не может, просто не готов опускаться в российское говно по плечи. Ждет. Она не против. У нее хорошо получается пахать, а он отличный отец. Паша тоже очень за.

– Ну что, Сереж, отпустим нашу маму? Пусть развеется и отдохнет от нас?

И Сережа кивает.

– Паш, я не отдыхать еду. Работать!

– Я это и имел в виду, просто шучу.

В общем, она едет. А Пашка с Сережкой остаются – два мужика в доме.

И вот она до Вены долетает, только руку к телефону протягивает, чтобы домой позвонить и рассказать, что прилетела, а в фейсбуке мужа уже фоточка. Он на ручках с Сереженькой гуляет в парке на детской площадоньке. «Пока наша мама колесит по Европам, мы с сынулей…»

И пять лайков.

Ну она заселилась, поужинала, а перед сном телефон снова «пилик-пилик». А там видосик: Паша варит сосиску грустному Сереже. Десять лайков и комментарии: «Бедненькие, приходите завтра в гости, я пирожков напеку…»

Она на совещании с утра, а сердце не на месте. «Наша мамочка развлекается с австрийцами и мы не хуже!» И фотография Сереженьки на фоне плаката с муравьями. А у Сереженьки рубашка неглаженая, и зачем-то зимние меховые ботинки напялили…

Дальше обещанные пирожки у недавно разведенной Светки: «Мы с сыном очень скучаем по нашей мамуле… Но эти пирожки… ммм… это что-то».

И мать-одиночка Ира со своей сопливой Катькой на детской площадке фоном. «Привыкаем жить одни. Мамуля, оторвись за нас по полной…»

Короче, отказалась она от повышения и домой прискакала, теперь хлыщ Макс в Европе, а она счастье свое караулит.

Свекровь с рожками

Я не люблю Аню, она все делает лучше меня. Аня – это жена другого сына, а я жена сына, которому не повезло. Он младшенький, и ему вообще как-то меньше достается счастья, но виной всему я.

Я не то чтобы сразу догадалась, просто мне годами давали понять, а я понятливая.

Аня мелко режет салат, я тоже стараюсь, но у Ани все равно лучше.

Аня такое не надела бы, потому что у нее хороший вкус. Даже скорее изысканный.

Аня не пьет! Ну, может, бокал красного коллекционного, но редко и для гемоглобина. И дома у нее – кра-со-та. Потому что даже подушки вышила своими руками. И там и небо, и церковь, и даже пруд – все сама, потому что руки откуда надо.

А я только пиво открываю (даже глазом могу), но это никого не впечатляет.

И Аня меня не любит. Я для нее муха – тьфу и вытер. Иногда пересекаемся на семейных праздниках – она богиня, смотрит сверху. Я пыталась отношения наладить, но она мне в нос все свой салат пихает. Идеально нарезанный. Хвастается и превосходит.

Нет, не люблю, и не просите.

А тут свекровь наша в больницу угодила. Ой, там все страшно – тяжелейшая операция, ужас-ужас, «если я не выйду из наркоза, возьми, Аня, столовое серебро из фамильного» – круговая подтяжка лица, в общем!

Мы с Аней к ней в палату, каждая по апельсину, языками цокаем, сочувствуем как подобает.

Потом прощаемся, уходим, только дверь в палату закрываем, и тут Анька вдруг пополам складывается и на пол оседает.

– Ой, – ржет, – не могу! – и свекровь пародирует: – «Предстоит тяжелая реабилитация… не знаю, как справлюсь… Господи, только пережить бы, сыночков своих еще хотя бы раз увидеть…»

В общем, по всем признакам Анька ведет себя как человек. Я в шоке. Она слезы вытирает, поднимается и говорит:

– Да расслабься хоть на минуту.

А я глазами моргаю. Она плечами пожала, снова неприязнью меня обдала и так сквозь зубы мне:

– Пойдем выпьем, что ли? Отметим?

– Ты же не пьешь.

– Как это я не пью? Я еще как пью, а вот ты не пьешь, тебе нимб надо держать обеими руками. Ты же у нас святая! Рядом с тобой и дышать нельзя…

– Со мной дышать нельзя? Это ты у нас принцесса и вышиваешь крестиком.

– Я крестиком? Да я позор семьи, а ты критиковала мой салат…

И буквально через полчаса и ноль семьдесят пять «Посольской» все встало на свои места.

Анька вообще зачетная, шесть лет упустили, а могли бы дружить. Если бы не кое-кто с обвислым овалом лица и рогами на макушке.

Классика

На фортепианном концерте была, но речь не об этом.

Сзади меня парочка сидела – мать и сын. Самые мерзотные на свете создания, какие мне только встречались в жизни. А я уж, поверьте, повидала.

Помните мультфильм про Дюймовочку, там персонажи были жабы – мамка и ее сынка. «Ну все, поспали, теперь можно и поесть…» Вот как раз эти сидели сзади меня.

Уродский мальчик все время шелестел оберткой печенья, а его мамаша под Сибелиуса громким шепотом говорила:

– Запивай водичкой, Славочка, запивай, не всухомятку чтоб.

И он отвечал в полный голос:

– А скоро кончится? Мам, отдай планшет.

Когда я обернулась, грозно свела брови, она развела руками и сказала:

– Ребенок, кушанькать хочет.

И сынка продолжил жрать.

Потом сынуля громко сказал:

– В туалет хочу.

(Очевидно, писинькать.) И стал пробираться к выходу посреди Второго концерта Рахманинова. Я покрылась пятнами ненависти, и мне стало не до классики.

Вот так откроете вы однажды дверь, а ваша Дюймовочка привела в дом Славика:

– Мам, ну чего ты? Ты посмотри, какой он няша, и реснички у него длинные. Темненький! Я же обожаю темненьких, и тем более Козерожек.

И ты запустишь этого козерога в свой дом. А за ним и его козерожья мамаша подтянется.

И когда вы поедете в аэропорт провожать молодых в свадебное путешествие, она ринется к багажнику, Славику наперерез, с криками:

– Оставь чемодан! Я сама! – А вам скажет: – Господи, я не понимаю, как Славочка это все выдерживает. Вы извините, но надо что-то делать. Вы видели, что он чемодан тяжелющий тащит, а ваша в сумочке копается. Ему же нельзя тяжелое, у него же миопия!

А потом вы позвоните дочке, а она в слезах:

– Как отдыхаем? Да никак, мама. ЭТА все время звонит, они по шесть раз на дню созваниваются, какой-то маразм. А потом просит меня к телефону и лечить начинает: «На солнце Славику нельзя, ему вредно. В ресторанах его не корми, ты же знаешь, у него неправильный обмен веществ, я же ему все на пару, да тушененькое». Мам, я не могу больше.

А потом жаба-мать придет к вам на Новый год и будет с осуждением смотреть на ваших пьяненьких, но веселых и успешных подруг и шептать, как «Славик устает на работе, сколько же можно на нем ездить. А домой приходит, а там не накрыто и не наложено»… И кивнет на телик, который подарит вам ваша Дюймовочка, ее недавно повысили до замгенерального.

А тут еще этот Рахманинов, и как я взбесилась, и как повернусь к ним, и как зашиплю Славику:

– Если ты не угомонишься, я тебе эту шуршащую бумажку в жопу затолкаю.

И отпустило меня как-то. Все же классическая музыка расслабляет.

_{Семейное счастье}

У меня новый заказ на семейное счастье. Но мне ничего не пишется сегодня. Банальностей не хочется, а романтика не лезет в голову. Вообще-то, у меня много друзей, которые счастливы в браке. Я решила просто по телефонной книжке пройтись для вдохновения.

Примерно так получается.

Андрей и Настя А., вместе больше двадцати лет, очень крепкая семья. Живут дружно, недавно дом отгрохали. Он деспот, а она терпит. Хотела быть врачом, но он не позволил, очень ревнивый. Один раз я к ним в гости зашла и мы заболтались, давно не виделись. Вдруг она на часы взгляд поднимает, бледнеет и к холодильнику бросается. Трясущимися руками овощи чистит, бормочет, что сейчас Андрей с работы придет и скандал устроит, он очень не любит, когда непорядок.

Женя и Глеб А. Пятнадцать лет вместе, растят сына-гения, он победитель всего чего только можно, гордость родителей. Хорошая семья. Но Женя ненавидит Глеба, ненавидит давно, аж до тряски. У нее даже настроение меняется, когда он домой со своей тухлой работенки приходит. Глеб жуткий жлоб, просто редчайший. Но они уже так давно вместе, что бросать все и расходиться даже не приходит в голову. Слава богу, их спасает то, что они почти совсем не общаются.

Леша и Таня А. Хорошая пара, вместе лет десять. Леша – душа нараспашку, все время его куда-то тянет – то в горы, то просто выпить. Таня ему изменяет с каким-то придурком. Но не с одним, а все время с разными. Тане страсти нужны, она то влюблена, то только что рассталась. А муж – это стабильность, его она тоже любит, особенно когда любовники ее бросают.

Лада и Сережа А. Сережа очень православный, посты держит, но Ладу не заставляет. У них хорошие отношения. Только Ладе не очень нравится, что он «импотенто-скорострел». Говорит, что постами прикрывается, чтобы проблему не решать. Вроде бы как большую часть года он под официальным прикрытием православной церкви. Она ему сначала намекала, а потом плюнула. Она цветы делает из специального пластилина. Красиво выходит.

Рита и Матвей А. Матвей – программист в крутой компании, так бы и сидел с компом в пыльной комнате, если бы Рита сама его не нашла, из угла не выцарапала и не отряхнула пыль с ушей. Матвей рад, что у него есть Рита и сыновья. Наверное, рад, он редко разговаривает и никогда не показывает свои чувства. Рита с любовью называет его: «Моя ссаненькая тряпочка» и целует в плешину.

Миша и Галина А. Классные оба, дружная семья, у них даже фотография в фейсбуке одна на двоих. Он держит ее на руках, а она смеется, сзади стоят три их дочери. Миша Гале изменяет. Он такой толстенький и веселый, барышни его просто обожают. Он всегда показывает всем своим любовницам фотографии жены и детей, очень гордится своей семьей.

Маша и Эльдар А., четверо детей, выглядят счастливыми, но они мусульмане и не пьют, так что правду никак не выведать.

Никто особенно не вдохновляет, но это пока только на «А» семьи.

Про детей

В детстве я мечтала, что, когда вырасту, мешочек себе заведу холщовый, буду в нем варить лук и морковку, а потом вынимать это все и выкидывать прямо в мусорку, чтобы ни одна ошметка от лука случайно в суп не попала! Теперь я выросла и заставляю детей есть мерзкие вареные овощи.

Потом еще «двойка» не получалась. Все время выходила кривая головка и длиннющий змеиный хвостяра. Мама заставляла писать снова и снова, а я плакала, мама ругалась и предлагала взять себя в руки. Я это просто ненавидела, меня же нужно было жалеть. Была бы я взрослая, всегда бы деток жалела. И обнимала, и конфетки давала.

А сейчас я такая:

– Иди и пиши! Старайся! Не получается? А что ты сделала для того, чтобы получилось? Ах ты работала? Значит, мало работала! Без труда не вытянешь рыбку из пруда. Запомни, только труд всему основа, честный труд людской!

И ноги! Еще ноги, когда пробираешься по сугробу, как первопроходец в Арктике, и снег тебе в сапоги набивается, ужасно леденит, а потом таять начинает… Потом дома ноги на батарею кладешь, иголочки-иголочки, так что дрыгаешь ногами – и приятно и неприятно одновременно.

А теперь:

– Я же просила по снегу не ходить, ты опять заболеть хочешь? Тебе мало того, что в школе за всю четверть всего неделю ходи…

Выросла.

^{Рождественское чудо}

Мы только к дому подходим, а у меня уже холодок по спине. Как в фильмах ужасов, зловещее что-то… хоть и Новый год. Снежная поземка, ветер воет в переулках… секундная стрелка на часах медленно, но оглушительно громко отсчитывает последние мгновения…

Я умоляю жену вернуться, пока не стало слишком поздно, но она беспечно смеется, подталкивает меня к двери: «Ну что ты такое говоришь, глупый. Пойдем, мама ждет».

– Ох ты ж, посмотрите, кто пришел почти под бой курантов. Шучу. Шучу, Гена, давай свое «Цимлянское», раздевайтесь. Понимаю, дочка, некогда тебе, ты даже в праздники работаешь и диссертацию пишешь. Мама – Медуза Горгона, главное, не смотреть ей в глаза, только глянул – все, ты покойник – плаваешь зеленый и разбухший в море унижения.

Ты же не пишешь диссертацию и работаешь этим…

– Как его, дочка, напомни еще раз, кто у нас Гена, а то Светлана Алексеевна спрашивает, я все запомнить его должность не могу? А! Фрилансер! Прям запишу себе. Что, дочь? Это не должность? Ну так я знаю.

Я к противоядию тянусь. Черт, уже пустая! Сердце стучит, в ушах вата.

Жена встает и идет на кухню:

– Я принесу тебе еще!

Нет! Не уходи! Не оставляй меня здесь одного…

– Еще?! Ген, это третья!

И она нунчаками в воздухе крутит, мастерство бесшумного боя демонстрирует. Но Лиля грудью кидается на мою защиту:

– Ну, мам!

Уходит за пивасом.

И это все?

– Что «мам»? – кричит мама в сторону кухни. – Встретила соседку, помнишь, наискосок на пятом? Так у нее дочь спилась. Говорит, с мужем за компанию. Он пил, и она рядом, чтобы ему меньше досталось.

Но Лиля не слышит, она еще на кухне.

Черкашом по уху просвистело, почти не больно, увернулся.

– Так что ты думаешь? Этот гаденыш завязался и как огурец – развелся, новую себе нашел, ребенка родил, а дочь-пьянчужка к матери в двушку вернулась.

Лиля ахает и прижимает открытую бутылку пива к груди.

«Да дай же мне!»

– А я ей говорю, еще хорошо, что у тебя двухкомнатная квартира, а у меня-то однушка!

Не успел увернуться – по голове с налету. Кровь медленно стекает со лба, заливает глаза, капает на скатерть.

Лиля задумывается…

Мама вытирает окровавленные нунчаки, улыбается, ловлю ее многозначительный взгляд в отражении в бутылке.

Звонок в дверь, долгий, пронизывающий… леденящий душу. Из коридора тянет холодом и безысходностью.

– Смирницкие пришли! И с ними сын. Сережа со «Вдовой Клико», скотина. Лилин бывший.

А так хотелось еще пожить.

И мы все вместе за столом. Ждем речи президента. Сережа надевает боксерские перчатки:

– Ген, кем работаешь?

– Писателем.

– Кем? Извини, уши заложило после самолета, я же прямо с конференции, из Ниццы. С корабля на бал, как говорится. Вы были с Лилей в Ницце?

Хук справа.

– Нет, но Гена был в больницце… – хихикает мамуля.

Апперкот.

– А что ты, кстати, написал?

– Гена еще ничего не написал, но он пишет, – Лиля, жена, выбегает на ринг для робенькой поддержки.

– Что-то очень гениальное, судя по срокам. (Снова мама.)

– Писатель – это круто! Если хочешь, могу поговорить с нашими рекламщиками, возьмут тебя в штат.

И тут Лиля с ноги под дых:

– Гена, это будет грандиозно! Ой, Сереж, а ты правда можешь? Это удобно?

И снова мама с косым снизу:

– Конечно, удобно, Лиля, Сережа ведь начальник. Босс.

Лиля наклоняется к Сереже и теребит его за плечо. Тот улыбается:

– Да ладно, какой босс. У нас все демократично в компании. Тачку новую вот взял, «ламборгини».

Ну ты ее еще тыкни своим хреном, посмотрим все вместе, что моя жена упустила.

Мама добивает:

– И у Гены тоже импортная. Как ее… каршеринг.

Все ржут. И Лиля тоже. Нокаут.

Под бой курантов все чокаются, загадывают желания, целуются… Лиля обнимает меня и целует в губы:

– С Новым годом, любимый! Желаю твоей жене богатого и знаменитого супруга.

Смеется. Она инфицирована, ее не вернуть.

– С Новым годом, любимая!

И мама улыбается, глядя на нас:

– Голубочки мои, на Рождество у нас! Тем же составом. Гена, не спорь. Это традиция!

Ужас сковывает мое сердце.

– Иди ко мне, зятек.

Я чокаюсь с мамой, она клюет меня в щеку. Зажмуриваюсь и тихо внутри себя ору: НЕТ!

За неделю до Рождества мама упала и сломала ногу.

И это есть настоящее рождественское чудо.