– Протянули мы через одну пролубь сеть, пошли до другой… Видим – зеленые огоньки недалече… Ну, чуем – волки!. На человеческий дух прибежали!.. Я и говорю соседу: «Ружье с тобой?..» А ружье, на беду, в артели в санях осталось. Што тут делать?.. На лыжах до артели бежать – далече, волки настигнут. Вот я и говорю: «Зажигай, моя, соломы!..» Надергали мы из вешек соломы, зажгли… Отбежали волки сажен так на два ста, сели, сидят… Мы на них посматриваем, они – на нас. Решили мы тогда пойти на лыжах… И только что стали на лыжи, как волки за нами… Опять мы остановились, – давай солому жечь… Так только огнем от них и спаслись!..
Отец говорил тихо и певуче, как сказку слагал. Жалобно стонала вьюга за окном. Царапались в стены снежные ветви елей. Михалка пугливо вздрагивал от их шума и жадно слушал рассказы.
С весною все повеселели. Как потревоженный муравейник, проснулась деревня Варваринка, в которой жила Михалкина семья. Ласковое солнце щедро полило на землю потоки золотых лучей. Из тесных и сырых изб выползли на улицу бледные и заморившиеся за зиму ребята.
Уже ледяные глыбы отошли от берегов Ладожского озера. Замелькали там и сям белые паруса рыбацких сойм[2]. Березки на береговых кручах распустили свои зеленые кудри. Ласточки со щебетанием зареяли в воздухе. И по берегу канала потянулись баржи с грузом.
С утра и до ночи идет несмолкаемый гомон. Хлопают по воде чалки, кричат погонщики лошадей, звенят постромки, ржут лошади.
Сосед Михалки, дядя Федор, тоже собирается в путь. Он нанялся сплавить баржу от Новой Ладоги до Шлиссельбурга и теперь снаряжает лошадей. Михалка вертится около Федора, с завистью посматривает на его лошадей и, наконец, не вытерпев, спрашивает:
– Дядь Федор, а дядь Федор!.. Возьми меня, дяденька, миленький, с собой!..
– Э-вона, чего ты захотел!.. – смеется Федор. – Куда ж тебя взять?
– А под Шлюссен[3]. Возьми меня, дяденька, под Шлюссен…
– Чего же мне с тобой делать там, малый?.. А? – спрашивает Федор.
– А я буду тебе помогать!.. Право, буду, дяденька, помогать… За лошадьми ходить стану…
– Справишься ли?..
– Справлюсь!.. Я все, дяденька, умею. Мне на масленой восемь лет минуло.
Дядя Федор снисходительно, но уже без насмешки смотрит на Михалку и что-то соображает про себя.