Проснувшись утром, Ника первым делом удивилась тому, что всё-таки смогла уснуть. После стресса из-за несчастья с младшей сестрой развилось не только переедание, но и бессонница, так что долгое время приходилось глотать препараты. Но теперь, видимо, сказалась вчерашняя усталость.

Ника не сразу сообразила, что проснулась от того же самого навязчивого звука – свиста от глиняной игрушки, которую тогда, в суматохе трагедии так и не нашли. Хотя нет. Это другая игрушка, только звучит почему-то точно так же. И слишком близко. Прямо над ухом.

Ника рывком села на кровати. Рядом оказались две фигуры, замотанные во что-то светлое. В осенних рассветных сумерках они белели буквально в метре от кровати Ники, невысокие и задрапированные, будто стояли на коленях, склонив накрытые покрывалами головы.

– Эй, – тихо позвала Ника. – Эй. Вы кто? – Голос предательски сорвался. Фигуры не реагировали – так и стояли, не шелохнувшись.

Ника спустила ноги с кровати, осторожно встала. Колени дрогнули и подогнулись, пришлось ухватиться за подоконник. Двигаясь слабыми шажками, Ника чуть обошла фигуры и обнаружила ещё одну. На кровати, что занимала Женя, лежал некто, завёрнутый в белый саван, усыпанный разноцветными осенними листьями и сухими травами.

Ника отпрянула и боком попыталась продвинуться к двери. И вдруг тот, кто лежал на кровати, вздёрнул руку к лицу и протяжно засвистел. По телу прошла крупная дрожь, ноги окончательно ослабли, и Ника по громкий хохот повалилась на пол.

– Эй, ты чего! – заливаясь смехом, спросила Женя. Она так и сидела на полу, накрывшись простынёй. – Ну у тебя и рожа!

– Ты там не обделалась? – гоготал Гордей, тоже в простыне.

А Стася, сидя на кровати, продолжала свистеть. Ярость вскинула Нику на ноги, она рывком выхватила свистульку у взвизгнувшей подруги, но съездить по смеющемуся хорошенькому личику, увы, не смогла – руку успел перехватить Гордей.

– Ты нормальная вообще? – произнесла откуда-то Женя, уже без смеха.

– Ты чего, шуток не понимаешь? – больше не смеясь, спросила Стася.

Ника резко высвободила руку из хватки Гордея, который удивлённо заморгал – видимо, не ожидал такой прыти.

– Пошли вон отсюда. – Ника указала на дверь. Ребята, переглядываясь, мялись. – Пошли вон! – прокричала Ника что было мочи.

– Вообще-то, это и моя комната тоже. – Предложение Женя закончила уже за дверью, куда её вытолкала Ника. Гордей и Стася, перешёптываясь, вышли сами.

Ника рывками бросала по комнате простыни, оставленные ребятами, топтала их ногами, швыряла на кровати. Потом обнаружила, что всё ещё сжимала в руке свистульку. Размахнулась и грохнула игрушку о деревянную стену. Села на кровать и обхватила стриженую голову руками.

Дурацкая игрушка. Дурацкая стрижка. Дурацкий свисающий с боков жир. И все её обвиняли, только её. Не родителей, которые так хотели ещё одного ребёнка, что, когда родилась Ангелинка, постоянно оставляли малышку с Никой. У мамы, видите ли, карьера рухнет, если она продлит декрет, а отец вообще дома не бывал. Он тоже очень мечтал о ещё одном ребёнке, правда, о сыне. И, видимо, от разочарования второй дочерью сбегал из дома при каждом удобном случае. А Ника должна была сидеть с этой мелкой истеричкой, а ведь она-то не просила ни братьев, ни сестёр. Когда все сюсюкали, спрашивая, кого она хочет, братика или сестричку, она называла то крысу, то крокодильчика. Родичи в ответ посмеивались и перешёптывались. Но стоило всего раз сказать, что ей и одной неплохо, как она тут же стала неблагодарной грубиянкой.

И продолжала проявлять неблагодарность, отказываясь идти гулять с друзьями, потому что приходилось сидеть с младшей сестрой. Постепенно стала в компании почти изгоем. Родители, когда она об этом рассказала, посоветовали не обращать внимания на ребят. У неё ведь есть сестра. Сестра, которая ломала всё вокруг – разорвала все рисунки Ники, чем напрочь отбила желание ходить в художку. Хотя мама сказала, что это к лучшему – какая художка, когда надо сидеть с сестрой. Сестрой, которая швыряла еду по всей кухне, а виноватой оказывалась Ника, и отмывать стены и полы тоже полагалось ей. С сестрой, которая таскала её за косу, заливисто хохоча. С сестрой, которая однажды выпила воду, где Ника полоскала свои рисовальные кисточки. На Нику тогда кричали так, что хотелось перестать существовать. Рисовать она тогда совсем прекратила.

Всхлипнув, Ника поднялась. В дверь кто-то часто стучал. Не реагируя, Ника натянула спортивный костюм, наскоро пригладила вихры, открыла окно, перелезла через подоконник и спрыгнула вниз, мягко приземлившись в гостиничном саду. Вот и занятия по скалолазанию пригодились.

Быстро пробежала через двор и вышла за территорию, аккуратно закрыв за собой ворота.

Только вот куда двигаться дальше, идей не нашлось. Осмотревшись, Ника просто направилась прочь от домов полузаброшенного села. Двухколейная грунтовка прошла под рощицей янтарных берёз и вывела на пологую вершину холма. Внизу между верхушками деревьев растекались реки ватного тумана, подсвеченного розовыми лучами восходящего солнца. Пахло осенью – опавшей листвой, землёй и сухими травами. Сделав пару глубоких вдохов, Ника почувствовала, как мышцы стали понемногу расслабляться.

Сняв пейзаж на телефон, Ника подумала, что, пожалуй, надо вернуться. Чего она, в самом деле. Ну, сделали ребята глупость, зачем истерику-то закатывать? Но мышцы тут же снова напряглись. Потому что сколько можно обвинять во всём себя? Не может же одна девочка быть всегда и во всём виновата.

Дорогу перебежала небольшая чёрная кошка. Притормозив, Ника потопталась и повернула к скособоченному деревянному зданию, примостившемуся у самого края берёзовой рощи. За покосившимся металлическим забором (правда, свежеокрашенным) в землю врастали тёмные бревенчатые стены, почти до самых окон покрытые чернотой. Это противное нечто, сильно напоминающее чёрную плесень, ползло от скрывшегося в земле фундамента вверх, обхватив продолговатое витражное оконце с резными выцветшими наличниками. Чернота поднималась выше, к высокой конусообразной крыше с крестом.

Оказывается, Ника дошла до местной церквушки. Стало как-то стыдно за то, что у святого места Ника испугалась чёрной кошки. Надо быть посмелее, бодренько пройти заборчик, и… У Ники даже руки опустились. За воротами, в церковном палисаднике, между клумбами расположилось целое семейство чёрных кошек. Одни сидели на перевёрнутых корзинках и ящиках, старательно вылизываясь розовыми язычками, другие растянулись в первых лучах тёплого солнца. Угольная шёрстка животных глянцево поблёскивала в рассветных лучах.

Откуда-то появился священник в старом выцветшем подряснике и потрёпанной телогрейке. Он расставил в глубине палисадника несколько мисочек и стал наливать в них жирное белое молоко из цинкового ведра. Кошаки мигом посрывались с мест и окружили священника, выгибая спины, тёрлись о подол подрясника и мельтешили у него под ногами.

Священник с седой бородой добродушно улыбался кошкам, а потом случайно поднял взгляд и увидел Нику. Ника поторопилась уйти, но священник вышел из-за забора ей наперерез.

– Доброе утро, – улыбнулся батюшка. У него оказалось худое морщинистое лицо и круги под глазами. – Вы на службу?

– Я… нет. Мы с друзьями тут остановились. – И Ника указала на гостевой дом.

– А, туристы, значит.

– Угу, – кивнула Ника.

– И куда путь держите?

– Мы… – Ника мялась, не зная, можно ли рассказывать первому встречному об их маршруте.

– Понял, – как-то жёстко сказал священник. – Мещёра.

– Да, а как вы догадались? – зачем-то изобразила дурочку Ника.

– Так это наша местная достопримечательность. Модный туристический маршрут. Часто приезжают и туристы, и кладоискатели.

– И как? Нашли что-нибудь?

Священник только махнул рукой.

– А можно спросить? – услышала Ника собственный голос.

– Да, конечно.

– Э… – Ника смотрела на ожидающего вопроса батюшку и стеснялась спросить, зачем ему столько чёрных кошек. Но сумела выйти из положения, вспомнив табличку, проволокой прикрученную к забору: – А что такое скорбящих радость?

– Икона такая. У нас церковь в честь иконы «Всех скорбящих Радость». Скорбященская, так сказать.

– Я не об этом. – Ника сама удивлялась, как легко вываливала сокровенное человеку, которого видела в первый раз. – Как это – скорбеть и радоваться одновременно?

– Ну, как бы объяснить, – священник поскрёб седую бороду. – Любая скорбь ведь не вечная.

– Правда? – выдала Ника, чувствуя пощипывание в глазах.

– Правда, – успокаивающе произнёс священник, будто глядя Нике в душу. – Всё заканчивается, и скорбь тоже. И потом приходит радость.

– И всё? – От слишком простого объяснения тянуло разочарованием.

– Ну, положим, не всё. Люди ведь могут скорбеть не только от внешних неприятностей, да?

– А от чего ещё?

– От собственных грехов. Бывает, сделает человек что-то непотребное, и так ему самому плохо становится, что… – Священник, не находя нужных слов, размахивал рукой в воздухе.

– Это как тащить на себе чемодан с камнями. – Ника тихо высказала мысль, что давно вертелась в сознании. – Да ещё и без ручки.

– Точно, – кивнул священник. – А потом человек получает прощение и радуется, потому что этот чемодан вдруг оказывается лёгким, как пушинка, или даже пустым. И можно в него что-нибудь хорошее положить.

– А если человек сам себя не прощает? – Вопрос всплыл сам собой, раньше он Нике в голову не приходил.

– Трудно так сразу ответить, – батюшка снова скрёб бороду.

– А если человек напакостил, а ему не стыдно? – Снова выскочил давно нывший вопрос. – Если человек об этом не переживает? И вообще не думает. Радуется без скорби. Разве это честно?

– Радость без скорби бывает только в Раю.

В этот момент к церкви подошли две женщины, одна постарше в косынке, завязанной под подбородком, другая помоложе. Вторая, не доходя до забора, достала откуда-то тонкий зелёный шарф и стала пристраивать его на голове. Нике показалось, что это именно те женщины, которых они вчера видели в одном из домов. Которые крестились. Нет, одна крестилась.

Обдумывая, те это женщины, или нет, Ника обнаружила, что ноги сами собой понесли её прочь от церкви и священника, который, кажется, понял, что она уже год таскала с собой чемодан, набитый камнями. Вот так бывает – близкие будто слепые, не видят, что происходит, а человек, которого встречаешь впервые в жизни, – раз! – и всё понимает.

– Ты откуда? – удивлённо подняла брови Стася, когда Ника вошла в столовую гостевого дома.

– С прогулки, – буркнула Ника, садясь за стол. Хотя очень хотелось выдать присказку про верблюда. Да порезче.

– В окно, что ли, выпрыгнула? – пробубнила Женя, жуя пирожок.

«Не твоё дело», – мысленно гаркнула Ника, быстро запихивая в рот глазированную плюшку, чтобы не выдать чего лишнего.

– Так почему такое название у посёлка? Что за Красные Серпы? – видимо, Гордей как раз задал этот вопрос Бэлле Геннадьевне перед самым появлением Ники.

– А, – хозяйка постоялого двора чуть встряхнулась, видимо, потеряв нить разговора. – Это колхозное название. В Советское время часто давали посёлкам такие нелепые названия. А раньше поселение называлось Радость.

– Ух ты, клёво! – прощебетала Стася. – А почему так называлось?

– Из-за церкви. Здесь церковь в честь иконы «Всех скорбящих Радость». – Ника подлила себе чаю из самовара.

– Так ты помолиться ходила, да? – гаркнула Женя и зачем-то захохотала. Никто шутку не поддержал.

– Только теперь тут как-то не радостно. – Стася положила подбородок на ладони, поставив локти на стол.

– Так село почти вымерло, какая уж тут радость. – Бэлла Геннадьевна тряхнула головой, так что длинные серьги звякнули. – Вы точно не хотите, чтобы я пошла с вами?

– Точно нет, – отрезал Гордей и скомандовал: – Через десять минут выдвигаемся!

Но сборы заняли ещё добрый час. Ника, Женя и Гордей сидели в столовой и доедали пирожки, пока Стася выбирала наряд для похода. В её рюкзаке их оказалось несколько штук.

– Как все эти шмотки туда влезли? – пробормотала Женя, когда Стася в третий раз вышла, покрутилась перед Гордеем в коротких джинсовых шортах, надетых на чёрные лосины, и ушла обратно в номер.

– Инвентарь в его рюкзаке, – кивнула Ника на Гордея.

– Всё, я готова, – торжественно заявила Стася, выйдя в столовую в синем велюровом спортивном костюме.

– Разве…

– Ничего, всё нормально, – перебил Женю Гордей. – На хуторе тоже гостиница, так что и в таком костюме можно.

– Но… – не сдавалась Женя.

– А на Мещёру всё равно надо будет что-нибудь попрактичнее надеть, – всё-таки поддакнул Гордей.

Стася лишь звонко хмыкнула, взяла свой рюкзак (половину вещей из которого оставила в номере, впрочем, как и остальные) и пошла к выходу.

Солнце уже успело подняться и нагреть сухую траву и опавшие листья, так что тёплый воздух щекотал ноздри душистыми осенними ароматами. После промышленного города с его выхлопными газами на природе кружилась голова.

– Доброе утро! – вырос поперёк дороги священник. – А не хотите посмотреть нашу церковь?

– Мы не… – начала было Женя, но Стася её громко перебила.

– Да, конечно! А как вас зовут?

– Отец Александр, – вежливо улыбнулся священник и даже пожал руку, протянутую Стасей.

– А ничего, что мы в джинсах? – Это, видимо, была попытка Жени уйти от приглашения.

– Я думаю, ничего страшного. – Отец Александр открыл для ребят деревянную дверь.

В сладковатом сумраке маленькой молельни самоцветами переливалось несколько лампад. Солнечные лучи, проникая в окна, подсвечивали витающие в воздухе облака дыма, делая их жемчужными.

Ника не горела желанием заходить внутрь из-за неприятных воспоминаний об отпевании сестры, где из-за духоты чуть не бухнулась в обморок. Но войти пришлось, и теперь она бесцельно бродила по церковке, рассматривая иконы. И вдруг на большом кресте, кажется, фанерном, увидела собственное имя.

– А что здесь написано? – спросила Ника у священника, указывая на переплетающиеся славянские буквы.

– Ника, – сказал подошедший отец Александр. – Означает «Победа».

– Разве это не языческая богиня? – спросила откуда-то Женя.

– Это греческое слово…

– А её так зовут! – Голос Стаси раздавался в церкви неприлично громко.

– Правда? – спросил священник.

– Или Виринея, – добавила Стася.

– Вероника, – произнесла Ника своё имя, не понимая, зачем Стася вообще стала педалировать эту тему. – И это не совсем одно и то же.

Ника не сразу заметила, что священник так и смотрел на неё сверху вниз с перекошенным лицом.

– А это та самая икона? – громко спросил Гордей.

Отец Александр вздрогнул и направился туда, где Гордей, держась за лямки рюкзака, рассматривал огромную икону, на которой что-то посверкивало. Подойдя, Ника увидела образ почти в свой рост, где в центре стояла Богородица, а по сторонам присели грустные оборванные люди, смотревшие с надеждой вверх. И на них с неба падали золотые монеты, которые светились в утренних лучах, как звёздочки.

– Икона семнадцатого века, – сказал священник, тоже подходя ближе. – Церковь тогда уже была, а это дар богатого купца.

– А монетки настоящие? – Женя близко-близко наклонилась к стеклу, за которым находилась икона.

– Да, настоящие, – произнёс священник как-то глухо, будто через силу.

Действительно, вместе со всеми наклонившись и присмотревшись, Ника различила самые настоящие золотые монеты, как-то прилаженные к иконе.

– А зачем это нужно? – спросила Стася, доставая телефон.

– Не надо фотографировать, – мягко сказал священник. – Монеты появились позже. Один богатый прихожанин узнал о том, что в Москве есть почти такая же икона, только с грошиками…

– С чем? – переспросила Стася.

– Во время удара молнии в церкви случился пожар, и грошики из кружки для пожертвований оказались на иконе. Их там и оставили. А наш прихожанин пожертвовал свои монеты, чтобы сделать подобие.

– А где она была в Советское время? – спросила Ника, выпрямляясь. Ей показалось странным, что монеты тогда не отколупали.

– Спрятана.

– Где? – звонко спросила Стася.

– В тайнике…

– Круто же! Деньги раздают! Так вот зачем люди сюда ходят! – воскликнула Женя, перебив священника. – А может, нам здесь помолиться, чтобы и на нас с неба монеты посыпались? – И она снова заливисто захохотала, только звук её гортанного смеха не отдавался от старых деревянных стен, а будто поглощался ими, так что Женя быстро закашлялась.

– Можем молебен отслужить, – проскрипел священник.

– Не надо, – резко сказал Гордей. – И вообще, нам пора.

– Вы уверены, что вам стоит туда идти? – помявшись, спросил священник.

– А почему нет? – отозвалась Стася, водя пальчиком по экрану телефона. Видимо, она всё-таки сфотографировала икону, пока батюшка не видел.

– Ну, леса здесь дремучие, дикие, – произнёс отец Александр, блуждая взглядом по церкви. – А вы без проводника.

– А мы профессионалы, – снисходительно сказал Гордей. – И у нас есть компасы и карта.

– Точно, – подхватила Женя. – У нас большой опыт в походах. Так что мы не заблудимся, не переживайте.

И компания вышла на улицу.

– Утро доброе! – К церковной ограде подошёл коренастый лысый мужчина в форме полицейского. – А, туристы. Эт хорошо. Майор Новиков Фёдор Сергеевич.

Туристы вяло поздоровались.

– Куда направляетесь? – бодро спросил Новиков.

Никто не торопился отвечать, Гордей вообще демонстративно смотрел в сторону.

– На Мещёру, – тихо произнёс священник.

Полицейский присвистнул.

– А не поздновато?

– В каком смысле? – спросила Стася из-за спины Гордея.

– Осень уже, холодно. Темнеет рано, светлеет поздно. И леса здесь густые. Заблудитесь – как мы вас искать будем?

– Не заблудимся, не переживайте, – резко сказала Женя. – Мы профессионалы.

– А, ну это хорошо. Проводник у вас есть?

– А вы, что, хотите предложить свои услуги? – Тон Жени становился всё более злобным.

– Нет, просто уточняю обстоятельства. – Новиков, если и обиделся, то виду не подал. – А спасателей вы информировали о своём маршруте?

– Чего? – непонимающе спросила Стася.

– А мы только на Солнечный хутор, – нетерпеливо перебил её Гордей. – Можно мы уже пойдём? А то вы правы – темнеет рано.

– Ну, хорошо, – кивнул Новиков, ещё раз окидывая компанию внимательным взглядом. – Будем считать, вы меня информировали. Счастливого пути.

– Спасибо, – сухо отозвался Гордей, развернулся и быстро пошёл прочь от церкви.

Следом за ним девчонкам приходилось почти бежать. Темп Гордей сбавил, только когда они спустились с холма и потопали по уже убранному полю, на котором виднелись большие стога сена.

– Нет, вы видели? Видели? – Гордей от возмущения аж подпрыгивал. – Сколько желающих примазаться!

– В каком смысле? – спросила Ника, которой идти было немного легче, чем вчера. Может, из-за того, что часть вещей осталась в гостинице, а может, она сбросила пару кило.

– В таком, – произнёс Гордей через плечо. – Эта хозяйка гостиницы всё навязывалась, потом ещё участковый, явно со священником в доле.

– С чего ты взял? – спросила Стася, снимавшая пейзаж на смартфон. Они вообще с Женей соревновались – кто больше фотографий выложит.

– А откуда он прикатился? Явно его этот поп вызвал, когда понял, куда мы идём. Вы их рожи вообще видели?

– Погоди, – Женя оторвалась от своего смартфона, – ты что, думаешь, они на руку нечисты?

– Нет, ну я этого не утверждаю. Но как-то всё это странно. И потом, вы слышали, что он майор?

– И что? – переспросила Стася.

– Да какой майор участковым-то будет работать? Явно его сюда за что-то сослали. Может, даже в звании понизили. Попался, наверное, на чём-то, дело замяли, а его убрали с глаз долой. А священник этот – вообще мутный какой-то. Может, они тут все заодно вместе с этой бизнесменшей.

В словах Гордея, кажется, был смысл. Действительно, местные проявляли какой-то повышенный интерес к походу ребят. И действительно, очень активно навязывали идею пригласить проводника.

Ника инстинктивно подошла ближе к остальным. Пожалуй, стоило держаться вместе и не разделяться. Мало ли что. Кто знает, какие здесь люди и чего от них можно ожидать. А может, здесь водится нечто и похуже людей.

– Что-то скучно, – протянула Стася и достала телефон.

Над убранным полем разнеслась мелодия модной певицы. Видимо, эхо донесло звуки до опушки хвойного леса, изумрудно темнеющего впереди, и из-за стены деревьев взлетела стая чёрных птиц.

Нике давно казалось, что музыку на природе включают те, кто боится собственных мыслей. Когда живёшь в городе, постоянный шум заглушает внутренний голос, а на природе остаёшься наедине с собой. Значит, люди боятся самих себя?

– Может, выключишь уже? – скривилась Женя.

– С чего это? – с вызовом ответила Стася. – Лешего, что ли, боишься напугать?

– А леший уже должен быть злой, – сказала Ника и чуть не рассмеялась – эта мысль вертелась у неё уже давно.

– С чего это? – повторила свой вопрос Стася, но уже чуть менее резко.

– Так после Крестовоздвиженья нечисть вылезает и шуршит по лесам. Поэтому нельзя в лес ходить.

– И когда это самое как его? – наморщила лоб Стася.

– Двадцать седьмого сентября было. А ещё говорят, леший в это время невесту ищет и может молодых девушек утащить к себе.

– Ну, мне это не грозит, – заявила Стася и повисла на руке у Гордея. – А вот вам стоит и присмотреться, вдруг леший-то ничего, а? – И Стася заливисто рассмеялась.

– Смотри, как бы самой лешему не попасться, – проскрипела Женя.

– Я не попадусь, а ты – очень может быть. Тем более что кроме лешего, на тебя вряд ли вообще кто-то посмотрит.

– Что?! – Женя, шедшая впереди, обернулась и набычилась.

– Эй, не ссорьтесь, – примирительно проговорил Гордей, хотя в его голосе явно сквозило самодовольство из соперничества девочек.

– Вот интересно, – Ника решила понизить градус напряжения, – люди пугают друг друга разной природной нечистью – лешими, русалками. А нечисть пугает друг друга людьми? Типа – в городах живут люди, нельзя туда ходить, они страшные чудовища, видите, как природу загадили?

Ника вдруг обнаружила, что ушла дальше по дороге, отделившись от остальных. Женя ещё раз исподлобья глянула на Стасю, резко развернулась и быстро пошла вперёд, вцепившись в лямки рюкзака.

– Я тебе этого не забуду, мелкая белобрысая дрянь, – услышала Ника голос Жени, когда та проходила мимо, глядя под ноги. Её рюкзак подпрыгивал при каждом шаге, а брови сошлись над переносицей в одну толстую линию. И вообще Женино лицо приняло страшное звериное выражение.

– Ты бы с ней как-то поаккуратнее, – тихо сказала Ника, когда Гордей со Стасей, прибавив шаг, поравнялись с ней.

– Да ладно, – отмахнулась Стася, пританцовывая на ходу под музыку из телефона. – Я же пошутила.

Ника, вспомнив, как утром ребята хохотали над ней самой, внутренне где-то даже посочувствовала Жене. И тут же чуть на неё не налетела.

Женя стояла как вкопанная среди соснового молодняка на самой кромке хвойного бора. Она по-звериному сгруппировалась и даже чуть присела, напряжённо глядя вперёд.

– Ты чего? – спросила Ника, почему-то шёпотом.

– Да мне показалось, – Женя неотрывно продолжала всматриваться, – что там… мелькнуло что-то.

– А тут дикие звери есть? – Ника опешила от себя самой – нужно же было раньше об этом спросить. Желательно дома, на стадии обсуждения похода.

– Ага. Мы с вами, – хохотнул Гордей.

– Не смешно, – жёстко произнесла Женя.

– Да чего ты увидела-то? – уже серьёзнее спросил Гордей.

– Ну, вроде большое животное пробежало. – Женя совершенно не шевелилась, словно охотничья собака в стойке, она пыталась высмотреть что-то среди частых сосновых стволов.

– Волк? – слабым голосом предположила Ника. Вот не стоило соглашаться на уговоры Стаси. Ох, не стоило.

– Может, кабан? Или медведь? – Гордей тоже взялся за лямки рюкзака и наморщил лоб.

– Не знаю, – почти шёпотом сказала Женя. – Но кто-то там точно был. Да выключи ты эту долбаную дичь!

От крика Жени Стася сначала опешила, широко раскрыв глаза, а потом демонстративно достала наушники и вставила их в уши. Биты электронной музыки наконец пропали, и, действительно, находиться в лесу стало немного приятнее. В особенности от того, что звуки природы теперь доходили до ушей без помех. Скрип высоких сосен, плавно покачивающих густыми кронами, хлопанье вороньих крыльев. Хруст веток.

Ника подпрыгнула и налетела на Женю. Судя по раскатистому эху, она ещё и взвизгнула.

– Ты чего? – Женя грубо её отпихнула.

Ника не могла ничего выговорить, слова застревали где-то в гортани. Но дрожащей рукой всё-таки смогла указать направление, где промелькнуло большущее чёрное пятно.

– Может, пойти посмотреть? – предложила Стася, вытащив наушник из уха.

– Ага. Иди. – Женя не двинулась с места.

Гордей надрывно выругался. Потом сплюнул.

– Я тоже видел.

– Может, вернёмся? – медленно проговорила Стася.

– Ещё чего. Зря мы, что ли, сюда тащились. – Гордей, взяв подружку за руку, подтолкнул её вперёд. Ника и Женя, переглянувшись, поплелись следом.