Мои руки были связаны за спиной, и я попыталась прижать лицо к плечу, чтобы этот яркий свет не сжег мне зрение. От стола послышали возгласы черных.
В миг все превратилось, свет исчез. Жрица стояла, как прежде, пристально смотря на сына Командующей.
– Я могу предложить нечто большее, чем еще одну лекарку, – сказала она. – Я могу предложить Остову Божий Дар.
Молодой писарь жался в угол, стараясь убрать драгоценную бумагу подальше от жрицы, Управляющие осторожно вернулись на свои стулья.
Серый, хотя и отстранился от жрицы, смотрел на нее с восхищением. Огонь блестел в его глазах, и я, кажется, знала, о чем он думал. Теперь эта жрица не отделается от стражи никогда в жизни.
– Так делают все оранжевые? – вкрадчиво спросил он, выдохнув.
– Нет. Я единственная. Поэтому наш вождь объявил меня ведьмой и хотел изгнать. Поэтому я решила уйти.
Серый понимающе кивнул.
– Я слышал, что у некоторых на Огузке развиваются… дополнительные органы чувств, которые помогают им понимать природу, подобно птицам и рыбам. Слышал, что есть некий уникум, который якобы читает мысли и способен вызывать дождь. Но о таком… ничего подобного никогда не было. Определенно, твои способности можно назвать выдающимися. Если хочешь быть среди стражников, мы найдем для тебя дело, достойное твоих талантов.
Жрица удовлетворенно кивнула и вернулась ко мне.
Серый с трудом отвел взгляд от девицы и нехотя заговорил со мной.
– А ты, Яшма? – скучающе спросил он. – Что же нам с тобой делать?
– Напомню, что она нарушила клятву, убила двадцать одного стражника, на ее руках кровь твоего брата и тех, кто отправлялся на мирные переговоры! – воскликнул один из черных. – Я знаю, Серый, что у тебя вертится в голове, но после всего мы обязаны убить ее! Она опасна!
– Мы не можем закрыть глаза на ее преступления!… – вторил другой.
– То, что она выбралась живой из подземелий, еще не повод прощать ее!..
– Однако, она выбралась живой из подземелий, – ухмыльнулся Серый. – Много наших оттуда возвращалось? Тай сказал, что она ориентируется в темноте, совсем как упыри, и способна драться с ними на равных…
– Ее нужно убить, пока она не прикончила еще больше наших людей!
Поднялся гвалт, черные кричали наперебой друг другу, их было не унять.
– Видишь? – Серый улыбнулся мне. – Они все хотят твоей смерти. Ты мне нравишься, но мне ведь еще с ними работать… да и брата я любил.
Я промолчала.
Они могут хотеть чего угодно, но яды меня не берут, а казнить меня некому. Я все равно сбегу, а если мне это не удастся, то перед смертью убью куда больше стражников, чем они могут позволить себе потерять. Оранжевые не просто так посадили меня в пещеры: они тоже это понимали. Понимал это и Серый.
– С радостью познакомлюсь со своим палачом, – я усмехнулась, осматривая Управляющих – самых трусливых стражников. – Кто первый, ребята? Может быть, ты? – я уставилась на самого рослого из них. Он громче всех кричал, что лучше меня прикончить. – Бывал на арене?
Конечно, он был на арене. Все, кто из знатных и влиятельных семей, бывали на арене с детства. Все они знали, на что я способна.
Черный, на которого я смотрела, не шелохнулся, его лицо оставалось невозмутимым. Но и с места он не встал.
Наступившую тишину оборвал торопливый стук. Стражник, на которого я смотрела, аж вздрогнул от неожиданности.
Не дожидаясь ответа, неизвестный распахнул дверь и вбежал внутрь.
– Срочное послание с Огузка! – воскликнул задыхающийся гонец, осматривая присутствующих. – Временный, это для вас!
Серый встал из-за стола и вышел из комнаты, сделав гонцу знак, чтобы шел за ним.
Когда дверь закрылась, Управляющие зашептались. Им всем хотелось обсудить, что могло быть в послании.
– Чую, тут очередные проблемы!…
– Если она просит подмогу, мы просто не можем ей ее дать! Мы теряем власть над людьми!…
– Ее ошибки стоили нам слишком многого! Когда в последний раз от нее были добрые вести? Все время расходы и потери, и больше ничего!…
Но стоило двери скрипнуть, разозленные черные тут же сменили настрой и стали обеспокоенно переговариваться. Похоже, это было сделано для того, чтобы Серый не заподозрил неладного в резко наступившей тишине.
– Хорошие новости, друзья, – объявил Серый. Расплывшись в длинной улыбке, он прошел на свое место. – Мой брат жив! Сегодня утром отряд моей матери вернул его из плена. Проказник Солнце, этот противный жрец, упрятал его в свои пещеры. Те самые, из которых выбралась Яшма.
Черные заулыбались и начали поздравлять его, но их искренними переживаниями можно было травить крыс со свалки.
– Что ж, Яшма, – Серый посмотрел на меня, все еще улыбаясь. – Белый Дельфин спас моего брата, так что обвинения в смерти Горы с тебя и с твоего дружка сняты. Так же твой белокожий приятель нашел подземные тоннели, через которые можно попасть в любую точку Огузка. Это отличная работа, не так ли? Уверен, моя мать захочет его поощрить, вернув тебя в целости. И я принял соответствующее решение. Ты останешься на Остове, пока не сможешь драться в полную силу. Потом ты вместе с отрядом стражи отправишься вниз. У вас будет особое задание: расчистите тоннели от упырей, чтобы по ним можно было безопасно передвигаться хотя бы стражникам. И еще. Я настолько рад, что мой брат жив, что буду очень добр к тебе! Я разрешу тебе снова надеть черное и жить в казармах во время выполнения задания. Если будешь себя хорошо вести, то, как только решатся проблемы с Огузком, может быть, мы тебя даже отпустим. Но это пока не точно. Ну, что скажешь?
– Отлично, – я улыбнулась. – Я буду хорошей девочкой.
Советники начали поднимать недовольный шум, но Серый прервал их, подняв руку.
– Ради спокойствия этих добрых и честных людей, скажи честно, планируешь ли ты еще убивать стражников?
– Пока они не трогают жителей Огузка, я буду драться за каждого из них, – ответила я, смотря ему в глаза.
Я не врала.
3. На вершине Остова
Черные были так милы, что вернули мне мою комнату. Дорогие платья и оружие, разумеется, отсюда давно растащили, но зато остались безделицы вроде большого зеркала, картин на стене и пары ящиков.
Уходя, я не рассчитывала вернуться. Тогда я не думала ни о чем кроме того, что скоро для меня все закончится. Я не взяла с собой ничего, кроме кольца с Яшмой, подарка Горы. Свое жалование, которое я когда-то копила на пещеру в Остове, я так и оставила в тайнике: за пределами Остова это были лишь бесполезные куски ткани. Но, воды их забери, как же приятно было обнаружить эти кусочки в подкладке за одной из картин!
– Да мы сказочно богаты! – присвистнула я, оборачиваясь к жрице.
Ей выделили отдельную комнату, но она предпочитала не отходить от меня дальше, чем требуется, чтобы уединиться в уборной. Мы были на Остове уже несколько дней, но ходила она везде только со мной, ела только со мной и спала только со мной. Поначалу это меня раздражало, но потом я привыкла к своему новому хвосту. В чем-то жрица заменяла мне Лашуню: она не принимала никого, кроме меня, а я могла делиться с ней самым сокровенным. На Огузке мы друзьями не были, но здесь, на Остове, мы были в одинаковом положении и могли доверять только друг другу.
– Они не нашли мой тайник! Когда нас выпустят в жилой колодец, я покажу тебе, чем хорошо это место! Тут есть много того, о чем на Огузке можно только мечтать!
– Мне нравится Остов, – в который раз сказала жрица. – Хватит говорить так, будто мне здесь плохо! Тут прекрасный душ, прекрасные вещи, вкусная еда и…
За это мне девчонка и нравилась. При виде черной формы стражников у нее тряслись коленки, но она проходила мимо с высоко поднятой головой и окидывала мужчин презрительным взглядом, мол, ваши гарпуны мне все равно, что спички. Она страшно мучилась с желудком, но упорно запихивала в себя самые прожаренные куски мяса, заедая их острыми водорослями, не забывая нахваливать новую кухню. Она шагу боялась без меня ступить, даже в уборную мы ходили вместе, но стоило мне самой проявить заботу, как она тут же вспыхивала и рвалась с кем-нибудь в бой: будь то новое платье, еда или какое-нибудь пойло. Если я предлагала ей пить что полегче, она упорно тянулась к спирту… к счастью, в такие моменты было, кому ее остановить.
Я видела, огонь не только слушался жрицу, он был у нее внутри! За это я ее уважала.
Нам дали время, чтобы наши рану затянулись. Мне несколько дней, а жрица получила месяц. Однако, мысль о том, что ей придется бродить одной по казармам, пока я буду охотиться в подземельях, приводила девчонку в ужас, и она решила взять свое здоровье в свои руки. В первый же день она потребовала у лекаришки выделить ей место на своей кухне. Отказать ей он не смог, и она поселилась в его рабочей пещере, пытаясь восстановить мази оранжевых, заменяя некоторые ингредиенты тем, что есть на Остове.
Пока жрица переводила запасы лазарета, лекаришке от безделья пришлось разговаривать со мной. Он держался со мной холодно, но я-то видела, что он на самом деле был рад снова увидеть меня. Пара-другая кружечек с его собственным пойлом окончательно возродили нашу дружбу.
От лекаришки я узнала, что все это время творилось на Остове. Оттаяв под хорошим градусом, он рассказал мне куда больше, чем имел право.
Правда была в том, что дела на Остове становились хуже с каждым днем. Сначала почти все стражники, участвовавшие в том сражении на берегу, заразились голубой болезнью. К счастью, лишь немногие остались калеками, почти всем удалось приспособиться. Из-за того, что яд попал на них только один раз, не у всех даже глаза поменялись. Но тех, кому досталось особенно много, из казарм не выпускали: люди попросту боялись их из-за бирюзовых глаз, считали заразными. Чтобы избежать паники, всем голубоглазым было запрещено находиться в жилой части Остова, даже с семьями они могли видеться только в строго оговоренное время, – если эти семьи вообще хотели их видеть.
Кого смогли, вылечили, остальных отравленных спрятали, но беспокойство в народе все равно росло. Мутирующая стража – только этого Остову и не хватало после всего. Добровольцев, необходимых для пополнения рядов, почти не стало: никому не хотелось отравиться. Да и те стражники, которые уже состояли в гарнизоне, один за другим подавали требование об отставке. Пришлось серьезно повышать жалованье и добавить стражникам и их семьям привилегий, что немного приободрило новобранцев и побудило бывалых повременить с уходом.
Решили вопрос со стражей, но проблем с простыми людьми от этого стало не меньше: они во всем видели произвол и несправедливость. То и дело стали вспыхивать опасные восстания, люди собирались в большие группы и начинали громить посты стражи, грабить рынки и дома богачей. Положение спасало только то, что у людей не было никакого оружия, кроме вилок да столовых ножей, и то только костяных. Это позволяло стражникам с металлическими гарпунами раз за разом отлавливать и обезвреживать дебоширов.
Отсюда росла новая проблема – тюрьмы. С преступниками поступали по-разному. Многих отправляли на общественные работы в другие колодцы. Обычно люди никогда не видели, что творится в других частях Остова, поэтому, оказавшись в новом окружении, где никого и ничего не знали, теряли свой бунтарский пыл. Но некоторых приходилось наказывать жестче. Командующая решила отправлять их на нижние ярусы, надеясь, что большое количество агрессивных бандитов уменьшит численность людоедов. Но как бы не так. Почуяв здоровую кипящую кровь, в жилой ярус стали пробираться одичалые особи из подземелий. Очень скоро от преступников не оставалось даже костей. Набравшись сил и почуяв свободу, твари стали собираться возле жилой части нижнего яруса большими стаями в ожидании добавки.
Пока простые люди даже не знали о том, что творится внизу. Появление неговорящих людей уже многие десятилетия держалось в строжайшей тайне. До сих пор эта тайна доставляла правительству лишь небольшие неудобства, но теперь превратилась в настоящую катастрофу. Если людоеды хотя бы раз проберутся наверх, это породит всеобщую панику, и стражники сдерживали тварей, как могли. Однако, с каждым днем дикие подходили все ближе. Стражников было слишком мало, чтобы перебить всех людоедов. Почти все черные находились на патрулировании в жилых колодцах, дежуря без выходных и отдыха, возвращаясь в казармы только на ночевку.
Положение правительства было на грани. Ресурсов, с помощью которых можно было бы сделать оружие и взрывчатку, не хватало. Заканчивались необходимые лекарства, еды было очень мало – большинство рыбаков ушло в стражу. Идей, как улучшить ситуацию, ни у кого не было.
Имя Хризолит произносилось не иначе, как с плевком, Серого уже несколько раз пытались убить. Только хитрость Командующей спасала его от того, чтобы совет не покончил с ним открыто прямо сейчас, пока его матери и брата нет рядом.
Дело в том, что Хризолит, отправляясь на Огузок, обезопасила свою семью и свое положение. Она наняла лучших стихоплетов, переодела их в молодых стражников, которые якобы знали о том, как все на Огузке обстоит на самом деле, и их языками прокапала мозги элитной молодежи. «За будущее человечества, последний рывок» и прочее. Чудесные сказки о том, как немного осталось до счастливой жизни и как легко можно стать всеобщим героем, сделали свое дело. Почти все «золотые детки», кому исполнилось хотя бы пятнадцать, в тайне от родителей записались в новобранцы и отправились на Огузок, откуда теперь каждый день посылали восторженные письма родителям. Насмотревшись на гроты, на новые хижины и на фокусы Погодника, молодые герои были серьезно настроены остаться на Огузке и «строить новый мир».
Дети всех, у кого была хоть какая-то власть, сейчас были полностью в руках Хризолит. В любую минуту она могла отправить кого-то из них на кишащую ядами территорию мутантов, поэтому родители сидели смирно и дальше недовольных разговоров не заходили. А тех, кто пытался, отчаявшиеся родители тут же ставили на место.
Серый был не хуже своей матери. Еще на Огузке он прославился, как коварный, жестокий и беспощадный Исполняющий. Его имя связывали с уловками и пытками, со шпионами и доносами.
На Остове не так давно появилась особая камера для допросов, сделанная под надзором Серого. Как говорили, выходя из нее, человек уже не был прежним. Сын Командующей умело поддерживая свою репутацию, время от времени показывая на собраниях бандитов, которые, выйдя из пещерки, не могли и имени своего вспомнить.
Насколько я могла судить по всем этим слухам и по тому, что увидела, дело было вовсе не в том, что у Серого было много «друзей» и шпионов. Он в тайне баловался с этим проклятым металлом, маринием. Никто из местных не знал, как выглядит мариний и как он действует, но я-то знала, Барракуда рассказала мне очень много. И я могла только похлопать стоя изобретательности этого говнюка!
В обеих ушах он носил серьги, металлические чешуйки покрывали его перчатки. На каждом из советников были подаренные им дорогие металлические безделушки, по большей части кольца. Стол совета был украшен с краю металлическим обручем из мариния, и, по обычаям, каждый говоривший клал на него раскрытые ладони в знак своей честности. Такой же обруч был на всех столах, за которыми сидел Серый.
Вибрации тела резонировали в кольцах, кольца передавили ее в обруч на столе, откуда она попадала в перчатки Серого. Может, мысли так и не прочитаешь, но понять, кто врет, точно можно. Благодаря этой конструкции Серый всегда знал, если что-то назревало в головах у его советников, и парочка из тех, кто что-то замышлял, уже вернулись из его мариниевой комнаты, не помня ничего о своих заговорах. Напуганные резкой переменой в товарищах, остальные советники не позволяли себе лишнего и на показ даже старались как-то укрепить в обществе уважение к семье Командующей.
После того, как Серый помиловал меня и даже вернул в стражу, слухов стало еще больше. Ко мне и к жрице боялись даже подойти, с нами никто не говорил. Все думали, что теперь мы его люди, те, кто будет без лишнего шума убивать неугодных по первому его взгляду. Если своих в крысятничестве они подозревать не решались, то нас тут же заклеймили, как шпионов.
Может, это было и хорошо: нас хотя бы не трогали.
Однажды я столкнулась с Серым на одном из балконов. Мне хотелось подышать морским воздухом и немного погреться на солнце, да и жрице было бы полезно побыть на свету.
– Не думала, что ты тоже загораешь! – усмехнулась я, растягиваясь на прогретом камне. Ох, вот чего мне так не хватало!…
– Смотрю, твои раны уже совсем зажили, – заметил Серый, оборачиваясь к нам. – О, маленькая жрица! – он улыбнулся, увидев ее. – Ну, как тебе у нас? Не скучно?
Девчонка страшно смутилась, но все же взяла себя в руки и ответила ему.
– Мне нравятся бани, – сказала она, садясь поближе ко мне. Она обхватила колени руками и уставилась в пространство.
– Как твое плечо? – заботливо спросил Серый.
– Думаю, на первую вылазку мы с Яшмой отправимся вместе, – ответила она, неловко поднимая взгляд на сына Командующей.
– Так и не узнал, как тебя зовут, – вдруг опомнился он. – Как же?
Жрица помедлила с ответом. У меня не было надобности обращаться к ней по имени, да и она сама не говорила. Видимо, были у нее с этим какие-то проблемы.
– Я Черная Жрица, – сказала она. – Это не мое настоящее имя, но теперь у меня нет другого.
– Что ж, Черная – не такое уж плохое имя, – Серый усмехнулся.
– На Огузке так называют стражников, – сказала жрица. – Черные. А, таких, как ты, чья форма светлее, – серыми.
– Не думаю, что моя мать знала это, когда давала мне имя, – он улыбнулся еще шире. – Она так меня назвала из-за того, что я родился седым, как и она.
– Оранжевые называли меня Черной, потому что боялись. И потому, что моя кожа темнее, чем у многих. Почти такая же, как у Солнца…
– Ты его дочь?…
– Уже не важно, чья я дочь, – заявила она. – Я больше никак не связана со своими родителями и со всем тем, что было раньше!
– А у тебя симпатичное ожерелье, – Серый вдруг сменил тему. Он с любопытством разглядывал побрякушку девицы, постукивая по камню пальцами так, что звякали чешуйки на его перчатках. – Можно посмотреть?
Прежде, чем жрица успела дать ответ, Серый оказался возле нее. Он протянул руку к замершей девочке и, коснувшись ее шеи, аккуратно вытянул из-под ворота платья длинную нить, на которую были нанизаны кусочки мариния и ракушек.
– Откуда оно у тебя? Мне казалось, оранжевые недолюбливают синих, – Серый смотрел ей прямо в глаза, ласково улыбаясь.
Жрица, испуганная и смущенная, едва могла говорить.
– Его отдала мне подруга, – неуверенно пролепетала она. – Ей его подарил один парень, работавший в шахтах.
– Ясно, – Серый, все так же улыбаясь, отпустил ожерелье.
Он резко встал и обратился ко мне.
– Раз уж ты снова здесь, загляни как-нибудь ко мне по доброй памяти, у меня еще остался твой любимый чавар, – весело сказал он. – И свою новую подружку возьми: поболтаем.
– С чего такая милость, товарищ Временный Командующий? – усмехнулась я.
– Я думаю, в том, что ты убила тех стражников на берегу, есть и моя вина. Я напугал тебя тогда, и ты решила сбежать. Кто знает, будь я приветливее, может, ничего этого бы не было, а? – он улыбался слаще моей бабушки. – Собираюсь исправиться. Сейчас такое время, когда лучше нам всем забыть прошлое и подружиться, не так ли?
С этими словами он убрался.
Только стражник скрылся, жрица подскочила, как ужаленная, и набросилась на меня с вопросами.
– О чем это он? Вы что, знакомы? Ты пила с ним какой-то отвар? На Остове есть хоть кто-то, с кем ты ничего не пила!?
Делать было нечего, я рассказала ей про Гору и про то, как впервые встретилась с Серым. Надо было видеть ее глаза, когда она узнала, что за мной ухаживал один из сыновей Командующей!
– Опасайся Серого, – посоветовала я. – Он работал с синими и знает, как заставить делать то, что ему нужно, даже самых крепких людей. Он весь увешен маринием и, похоже, владеет им не хуже, чем лучший из синих.
– Так выходит?… – она коснулась своих бус.
– Чтобы ты от него не скрыла, он уже знает об этом, – я кивнула.
Жрица нахмурилась. Потом снова заговорила:
– Если и так, то так же он узнал, что я намерена забыть свое прошлое, остаться здесь и помогать страже!
На следующий день меня представили отряду стражи, с которым мне предстояло патрулировать нижний ярус. Жрица отправилась со мной, хотя ее плечо, не смотря на несколько слоев мази, и не думало затягиваться.
Серый был не дурак. В отряде, куда он меня определил, были только те, кто хорошо знал меня. Моя компания. Ребята, с которыми мы после дежурств заливали ночи разноцветными коктейлями лекаришки.
Они, как и сам лекарь, знали кое-что обо мне, чего другие знать не могли или не желали. Среди черных, на которых я напала во время битвы, не было ни одного невинного новобранца или патрульного, впервые видевшего небо. Я, может, и убийца, но не озверевшее животное, которое кидается на соратников!
Мои родители пронзили друг друга гарпунами по приказу этих людей, все мои друзья погибли, потому что так хотели эти люди. Эти люди выкидывали тела новорожденных в соленую воду, как тухлую рыбу, и отказывали больным в помощи. Я знала их лица, многие попали в моей список, когда мне не было и десяти. Рост, походка – я отлично вычисляла их со спины во время битвы…
Правда в том, что стражники, у которых не все границы были стерты, красных надзирателей ненавидели почти так же, как сами красные. Мои старые друзья были именно такими, и поэтому Серый выбрал их для этой миссии.
– Только посмотрите на нее, позор всей стражи! Убийца и клятвопреступница! – выкрикнула складная изворотливая девица с пронзительными зелеными глазами. Ее звали Мурена.
– Перебежчица, как тебе только не стыдно!…
– Грязное животное, и нам теперь с ней работать!…
– Связать бы тебя цепями!… – пробасил Камбала, круглый лысый детина.
Он подошел ко мне и поднял над землей, сжимая так, что у меня ребра затрещали!
– Хей, я тоже рада вам р… реб-бята!…
– Сразу видно, все это время тебя пожирало чудовищное чувство вины! – хмыкнул Хрящ, быстрый и скользкий, как рыба. Ему в отряде охотников было самое место. – Ты уменьшилась вдвое! Где твои хваленые мышцы!? Нам обещали машину, которая раскидывает людоедов десятками, а не эту дохлятину!
– Что поделать, на Огузке кроме миналии жрать больше нечего! – я весело оскалилась, разглядывая их. Как же было здорово снова их видеть! – А за мышцы ты не беспокойся, силы в них не убавилось!
Я шутливо ударила толстяка в грудь, сам он даже не дернулся, зато его жирки забавно подпрыгнули. Затем я повернулась к Хрящу и попробовала ударить его, но он так неестественно выгнулся, что моя рука пролетела мимо. У этого красавца было что-то не так с костями. Поговаривают, что его мать родила его во сне, так ничего и не почувствовав, а проснулась только от его крика.
– Эту встречу надо отметить! – пробасил толстяк. – Мы все только что с патруля, а до завтра еще уйма времени! Надо потратить его с пользой…
– Слушайте, а где Краб? – спросила я, оглядываясь вокруг. – Никто не знает подземелий лучше него! Почему он не с нами? Надеюсь, он не дуется на меня?…
– А ты разве не знаешь? – удивилась Мурена. – Командующая забрала его на Огузок. Он что-то нарыл и к простым людям его пускать перестали. Теперь он в личной свите Хризолит.
– Личная свита Хризолит!? Ишь ты какой важный…
Мы уже направлялись к лекаришке в лабораторию, чтобы забрать его в дом Камбалы. У толстяка была самая просторная пещера, и поэтому мы всегда собирались у него.
– На самом деле попасть в личную свиту Хризолит то еще удовольствие. Это те бедолаги, которые что-то узнали. Большинство отправляют на Огузок, но особенно ценных Хризолит держит при себе. Краб вытянул счастливый билет… И вообще, может, ты уже расскажешь, что это за тень за тобой бродит!?
– Ох, да… Черная.
Я рассказала им про то, как оранжевые держали меня под землей, как я сбежала и как жрица, преследовавшая меня, решила отправиться со мной.
– Что, правда умеешь управлять огнем? Как в сказках? – изумился Хрящ, касаясь плеча девчонки.
Она вздрогнула, подняла на него презрительный взгляд, а затем сунула ему под нос свою вспыхнувшую ладонь. Хрящ с девчачьим визгом отпрыгнул в сторону: подумал, это пламя.
На самом деле черная могла управлять только уже зажженным огнем, сама по себе она только светилась. Впрочем, этого, а также знаний о чудодейственных лекарствах и растениеводстве, вполне хватало, чтобы сделать ее бесценной для стражи.
– Чтоб мне сгинуть… – присвистнула Мурена, обернувшись на вспышку.
– Совершенно необъяснимо! – заметил лекаришка, подняв вверх указательный палец. – Если на Огузке появятся драконы, я этому совершенно не удивлюсь! Совершенно другая среда, спонтанные мутации, за одно поколение сотня лет эволюции!…
– Тщщщ! – я прижала палец к его губам. – Не грузи!
Когда стражники, сторожившие вход в жилой колодец, преградили мне вход, я указала им на свою новенькую черную форму.
– Мне теперь можно, а она – со мной, – я указала на молчаливую жрицу.
Посмотрев на меня, затем на моих товарищей, стражник молча отошел от входа и подал сигнал механикам, чтобы те открыли дверь.
– Раньше вы просто засов ставили…
– Раньше стражники не пытались бежать, а люди не рвались прикончить стражников, – хмыкнула Мурена.
Наконец, настал момент, которого я ждала! Перед жрицей, как когда-то передо мной, открылся огромный, гигантский колодец, полный светящихся разноцветных огней, причудливо связанных веревочных мостов и лифтов. Ни на миг не умолкающий гул человеческих голосов, отражающихся от стен.
Я наблюдала за девчонкой, видела, как ее широкие брови взлетели вверх: она наверняка и представить не могла, насколько Остов огромен на самом деле!
– Таких колодца три, – сказала я. – Наверху живут знатные богачи.
Она посмотрела вверх. Как голову не задирай, а вершины Остова все равно видно не было. Она растворялась в ярком свете верхних ярусов.
– Внизу… сама знаешь, что там внизу.
Жрица нагнулась над веревочными перилами и посмотрела вниз. Я тоже посмотрела, взгляд рухнул вниз, уцепиться ему было не за что… в темноте дна была не разглядеть. У меня закружилась голова.
– А ведь мы только на пятом ярусе! Всего их немного больше двадцати, вроде, двадцать три или двадцать четыре.
– Двадцать четыре, – напомнил лекаришка.
Мы полезли по веревочным лестницам и мостам. До пещеры Камбалы идти было недолго, однако для Черной этот путь, наверное, был очень долгим. Она лазала по веревкам так, словно у нее руки-ноги не гнулись, а когда лестница вдруг закачалась, жрица закричала от ужаса, решив, что падает. От страха она не могла больше пошевелиться, просто болталась в воздухе, вцепившись в веревки мертвой хваткой.
– Не бойся, крошка! Иди сюда!
Сжалившийся Камбала подоспел к ней и прижал к себе.
– Цепляйся руками мне за шею, а спину обхвати ногами. Я подниму тебя.
Дрожащими руками Черная ухватилась за его толстую шею, а ногами послушно обвила спину. Огромный толстяк проворно полез вверх по лестнице, будто на спине у него сидел невесомый ребенок.
В пещере мы дали Черной чего покрепче, и, пока она приходила в себя, стали готовиться к небольшому пиршеству. Какой только вкуснятины они не набрали! Это на Огузке некому было ухищряться с готовкой, а здесь люди на жизнь зарабатывали тем, что готовили всякие потрясающие штуки! И хрустящие водоросли, и сладкие шарики, маринованное мясо, смеси приправ и масла, в который можно макать все, что в голову взбредет… да, простые люди теперь редко так ели, но зато стражникам все доставалось вдвое дешевле.
Вот теперь-то я распрощаюсь с голодом!…
Время мы проводили отлично, даже Черная, сильно повеселевшая после пяти кружек, присоединилась к нам. Она ела, пила и смеялась, а потом даже предложила танцевать, потому что у оранжевых на всех праздниках танцуют, и нам, значит, надо. Мы все были достаточно пьяны, чтобы согласиться на это, и в конце нам стало так весело, что мы вышли из пещеры и стали звать танцевать с нами остальных, не забывая наливать каждому желающему. Вскоре все соседи Камбалы стояли с нами, мы взялись за плечи друг друга и стали ходить, улюлюкая и раскачиваясь, иногда махая ногами.
Как же это было весело! Наверное, никогда в жизни я не чувствовала себя такой счастливой. Я-то не пьянела, чего бы лекаришка мне ни наливал, но, когда люди, обнявшись, встали в круг и стали петь, пьяно смеясь, меня пробрало. По-настоящему пробрало. Мне хотелось подойти к каждому из этих бледных работяг, обнять и расцеловать в обе щеки просто за то, что они находятся рядом такие веселые и танцуют вместе со мной. Я попробовала, но они от меня шарахались, хотя и с улыбкой! Я не расстроилась. Мои полосы, желтые глаза и похожие на перья волосы никуда не делись… на всем свете только бедняга Гора находил все это красивым. Надеюсь, оранжевые его не сильно потрепали…
Утром, разглядывая себя, я обнаружила, что на моей коже не осталось даже шрамов. На месте ран протянулись ровные темные полоски.
Черная сидела на полу, скрестив ноги, и одухотворенно тянула вверх брови. Трогать ее или говорить с ней, пока она так сидит, было ни в коем случае нельзя: это я уже уяснила. Так эта чудачка говорит со своим Богом, а перебивать Бога было запрещено.
Одевшись в форму, я села на кровать и стала тихо ждать, пока она закончит.
Наконец, она вскочила со своего места, будто все это время ее там насильно удерживали, и подошла ко мне.
– Уже?… – спросила жрица, складывая брови домиком. Такой жалобный взгляд… можно подумать, она никогда в жизни не оставалась одна! – Я никогда в жизни не оставалась одна!
– Что?
– Никогда, понимаешь? У оранжевых не принято быть одному! Только Солнце может быть один в своем шатре, и то лишь несколько минут в день. Мы все время вместе. Одной мне здесь очень плохо…
– Серый запретил брать тебя, – я вздохнула, глядя на ее бинты. – Чуть не так дернешься, все разойдется и истечешь кровью до смерти.
Жрица не сводила с меня испуганных зеленых глаз. Ее большие губы были плотно сжаты, широкие брови сведены. Она была очень красивой и совсем беспомощной. Мне не хотелось, чтобы бедняга мучилась тут без меня, одна, среди мужланов-стражников… хотя те боялись ее не меньше, чем она их.
– Ну… хочешь, отведу тебя к лекаришке?
– К Вале?
– Да, к Вале, – я скривилась. Валя. Это же надо было так мужика назвать!
Что ж, идея и вправду отличная, лекаришке нравилось с ней возиться. Я со спокойной душой сдала ему свою подопечную, и только после этого отправилась в оружейную, а затем вниз, к посту на нижнем ярусе. Именно там мы должны были собраться перед заданием.