– Я помню твою мать, – усмехнулась она, глядя на меня. – Помню и отца. Когда ты родилась, с этими своими полосами, как все с ума сходили! Твоя мать была вся в пятнах, будто кожа облезала, а отец был похож на оранжевого. Но ты родилась с ровными полосами. Всем все сразу стало ясно, кто ты такая! Большинство детей умирают на Огузке еще до того, как у их матери успеет уйти молоко, но ты росла здоровой и сильной, все тебе было нипочем… Видела бы ты, с какой чудовищной завистью все женщины смотрели на твою мать! Беременных не заставляли сражаться, а родившие здоровых детей могли не выходить на арену пять лет, пока жив их ребенок. Вашей семье после твоего рождения давали лучшую еду, выделили самый удобный дом, давали одежду, какой могла бы похвастаться знать… Весь красный остров мечтал увидеть, что будет, когда ты выйдешь на арену.
– И как же ты попала к фиолетовым?
– Это случилось после твоего рождения, – Месть скривила губы в недоброй ухмылке. – У меня тоже были дети, двоих я выкинула, а один на втором месяце жизни стал хрипеть и задыхаться, его кожа покрылась пятнами от солнечных ожогов. Я умоляла стражу дать мне ткани, чтобы я могла закрывать его от солнца, и маску, чтобы он мог дышать, но они видели, что мой ребенок долго не протянет, и ничего мне не дали. Мой мальчик не дожил до трех месяцев. И тогда я стала убивать без разрешения, – она улыбнулась, обнажив заостренные, как у Погодника, зубы. – Со мной ничего не могли сделать: я бросалась на всех подряд, даже на стражу! Убила пятерых, только тогда меня чем-то напоили и привезли к фиолетовым. С тех пор многие годы я ходила со связанными руками, толкая колесо, которое приводит в действие механизмы станков. Так было, пока Жемчуг не освободил меня. Он единственный знал, что у меня в голове. Он знал, что я не стану убивать калек, – они ведь мне ничего не сделали, – и развязал мне руки. Он научил меня справляться с собой, научил, как стать сильнее, используя то чувство, которое в свое время полностью подчинило меня.
Ярость была неразговорчива. Она сказала, что была у фиолетовых лет с семи. Она всегда была агрессивной и злой, кидалась на детей и взрослых, стоило сказать ей слово поперек. Родители сами сдали ее страже, боясь, что она покалечит братьев и сестер. Здесь она тоже ходила со связанными руками, но развязали ей их раньше, чем Погодник начал плести свои сети. Ее пристроили смотреть за дебилами.
У каждой из многочисленных ведьм была своя история, но, похоже, все они заканчивались одинаково: их никто не понимал и не признавал, кроме Погодника, а как только он появился в их жизни и раздал им новые имена, они обрели свое призвание.
Наконец, когда уже почти начало светать, колдун открыл глаза. Ведьмы тут же обступили его, стали вытирать мокрую от пота кожу, дали воды и принесли горячую еду.
Прежде, чем начать есть, Погодник подозвал меня к себе.
– Его нет на острове, – сказал он. – Живого точно нет.
– Что ты хочешь этим сказать? – я нахмурилась.
– Что он или мертв, или переехал жить к рыбам.
– Но он мог отправиться на Остов!
– Чтобы его убили там? – Погодник скривил губы в угрюмой гримасе. – Он не самый предсказуемый парень на Огузке, но отправиться на землю к матери, чьего сына он вчера утопил, безумие даже для него.
– Гора может быть жив, – возразила я.
– Я искал Барракуду, мне донесли, что она тоже пропала. Ее тоже нигде нет. Ни единого следа, ни мысли о ней у людей, которые могли недавно видеть ее.
– Ты просто бестолковый шарлатан!
Я встала на ноги.
– Я потратила на тебя слишком много времени! Дельфин жив, его не могли убить среди бела дня так, чтобы никто ничего не видел!
– Хорошо, если так.
Я вышла от него, сжимая кулаки от злости. Подумать только! Как я могла повестись на все эти россказни о его могуществе!? Все так верят ему, так пляшут перед ним, а он просто уродливый лжец!
У желтых уже все спали. Мне тоже не мешало бы отдохнуть перед тем, что будет завтра, но гнев все еще кипел во мне: я знала, что не смогу уснуть, пока не поговорю с кем-нибудь.
Свет горел только в доме Вадика.
Тощий лысый и безбородый химик всегда поддерживал меня. У него была ко мне слабость со дня нашей первой встречи. К нему я всегда могла пойти, что бы у меня ни случилось.
Химик, как и всегда, трудился со своими склянками и жаровнями. Весь его обеденный стол был завален водорослями и уляпан сине-зелеными пятнами.
Увидев меня, он поздоровался и снова взялся за работу.
– Что это ты делаешь?
– Я очень близко! – взволнованно прошептал он. – Очень! Яшма, милая, если я это сделаю, то все кончится! Понимаешь!? Мы победим!
Я подошла ближе к его столу.
В стеклянной бутыли кипела прозрачная жидкость, а Вадик, капля за каплей, добавлял в нее такой же прозрачный раствор. Когда капли касались содержимого бутылки, вспыхивали ярко-синие пятна, а затем растворялись, делая прозрачную жидкость светло-голубой.
Зрелище завораживало, но я ничего не понимала. Я осмотрелась, стараясь найти что-то, что поможет мне понять, и наткнулась взглядом на огромную двадцатилитровую бутыль.
– Грибная настойка! – воскликнула я. – Василий знает, что она у тебя!? Тебя же порвут на части!
– Эти пьяницы не понимают, что на самом деле важно! – буркнул Вадик. – Мне эта мысль давно пришла в голову, и я думал об этом, знал, что все должно получиться… Но меня бы не стали слушать! Пришлось взять все самому.
– Объясни мне толком, я не понимаю тебя!
Вадик раздраженно вздохнул, но потом все же принялся объяснять.
– Смотри, есть такие глубинные грибы растут только на Остове. Эти грибы сушат и жгут, давая зеленым дышать их дымом. Этот дым лишает их разума, но зато ослабляет действие миналии. Карпуша не хотел, чтобы его люди превращались в животных, и не давал им грибов, пряча их на кухне. Дельфин эти грибы нашел и давал нам в обмен на помощь еще до землетрясения. Скоро весь мешок перешел к Василию, и он сделал из этих грибов настойку. В ней свойства грибов обострились, это концентрат. Средство от миналии, которое дали нам черные, имеет в составе эти же грибы! Похоже, что наш концентрат работает не хуже, и добавить его надо всего пару капель на пять литров! Сейчас я варю пробник. Вон там, – он кивнул головой на ведро с миналией и ламинарией. – Водоросль, которую я опрыскал раствором черных. Он уничтожает миналию за двенадцать часов, и она теряет свои свойства. Через семь-восемь часов будет готов мой раствор: мне нужно еще подтвердить некоторые его свойства. Потом половина суток на пробу и… если все выйдет, мы сможем избавиться от миналии сами, так-то!
– Ты слышал о том, что случилось вчера? – спросила я. – Что зеленые, голубые и оранжевые вручили меня черным? Что Дельфин спас меня, утопив почти всех, кто приплыл вчера на переговоры?
Вадик мигнул, его взгляд устремился куда-то в пространство.
– Нет, я этого не слышал… Я был здесь.
– Гора может быть мертв, а Дельфин на собрании объявил Солнце в предательстве и сказал, что завтра в полдень собирает все стаи, чтобы убрать жреца из совета. Сразу после этого Дельфин исчез, его никто не видел, а Погодник говорит, что он мертв! Здорово, что ты приготовил этот свой раствор, только уже слишком поздно, потому что черные могут напасть на нас еще до завтрашнего полудня, а Солнце, возможно, убивает очередного неугодного прямо сейчас! Миналия теперь самая маленькая из наших проблем.
Вадик разогнулся, отлепившись, наконец, от своей бутыли.
– Дельфин мертв? – переспросил он.
– Я не хочу в это верить. Прошло не так много времени… может, он уплыл куда-нибудь, – я вздохнула, подавляя идущую из груди дрожь. – Я не знаю, что будет завтра. Кроме Дельфина пропала еще одна девушка. Это она сказала на суде Солнцу, кто на самом деле сказал про храм. Возможно, завтра пропадет еще кто-то.
Вадик молчал. На обдумывание моих слов у него ушло несколько минут. Затем он посмотрел на меня.
– Надо дождаться завтрашнего полудня, тогда все станет ясно. Оставайся пока у меня, поспи. Сейчас уже ничего не сделаешь.
Он был прав. Я могла только ждать, что будет.
Похоже, я пришла сюда, чтобы услышать это. Чтобы у меня была причина бездействовать, потому что внутри я и сама понимала, что ничего не сделаю.
Перед сном я наблюдала за работой химика, пока глаза сами не начали слипаться.
Следующим утром я поговорила с Василием, зашла к голубым и зеленым, потом выхватила одного оранжевого. Ни у кого ни вчера, ни сегодня Дельфин не работал. Его многие ждали, он нужен был у зеленых и как судья, но никто не мог его найти.
К полудню все стаи собрались возле шатра совета, предводители заняли места за столом, но Дельфин так и не пришел, хотя его ждали около получаса.
В итоге Солнце попросил стаи разойтись, а предводителей собрал внутри шатра.
Один высокий и на удивление сильный оранжевый подошел ко мне и попросил не уходить никуда, так как чуть позже Солнце и другие предводители хотели бы поговорить со мной.
– Что ж, я тоже хочу поговорить с ними, – ответила я, усмехнувшись.
Дельфин не появился, и теперь все изменится. Это понимали все вокруг.
Предводители обсуждали что-то минут двадцать, я слышала бас Солнца, слышала крики Василия и недоуменное гудение Карпуши. Погодник хлопнул по столу своим посохом, но Карпуша продолжал говорить, а Буревестник – перебивать. Наконец, голоса утихли, и через несколько минут мне велели войти в шатер.
Дельфина не нашли, от черных вестей нет, и это значит, что Солнце останется на своем месте, а обмена, которого он добивался, не будет.
Я, как единственная соучастница нападения на Гору, должна ответить перед предводителями за свой поступок.
– Черные ударили меня сзади по голове и связали, я кричала, но никто не пришел мне на помощь. Кроме Дельфина. Он оказался единственным, кому свобода одного из нас оказалась дороже жизней черных.
Я смотрела на Карпушу, говоря это. Он знал, что предал меня, хотя и делал вид, что ему все равно.
– По-вашему, мне стоило позволить убить себя, чтобы вы могли дать черным собраться с силами? Чтобы спасти безмозглых оранжевых?
– Ты надела черное, а потом перебила своих соратников! Ты заслужила этот суд, – сказал Солнце. – Твоя жизнь не может быть важнее, чем жизни сотен людей на острове! Если черные хотели забрать тебя, ты должна была пойти с ними, потому что здесь для тебя места больше не будет!
– Яшма все еще нужна в моей стае! – воскликнул Василий. – Пусть работает в кузне, как мы и договаривались.
– Мы не договаривались! – отрезал Солнце. – Она опасна, потому что ни во что не ставит ценность чужих жизней. Держать убийцу среди стай нельзя.
– И что ты предлагаешь? Убить ее за то, что она сопротивлялась нашим врагам!? – возмутился Карпуша.
Мне стало противно от его слов. Он сам отдал меня черным, проклятый трус! Как он смеет теперь защищать меня и делать вид, что он на моей стороне!?
– Убить ее просто некому, мы только потеряем людей, – сказал Солнце. – Но есть дело, которое она может выполнить, не причиняя никому вреда.
– И что это за дело? – обеспокоенно спросил Василий.
– А это уже моя забота. Никто не должен знать, где она будет, иначе найдутся люди, которые помогут ей бежать, – он с укором посмотрел на Василия. Затем он повернулся ко мне. – У нас ведь не будет проблем? Ты ведь понимаешь, что у тебя нет выбора?
– Выбор всегда есть, особенно у меня, – ответила я, с наслаждением наблюдая за тем, как раздулись в бешенстве его круглые ноздри. – Но я согласна на твою работу, что бы там ни было.
Что ж, сопротивляться Солнцу теперь не было смысла. Дельфин исчез, черные желают моей смерти, на острове тоже многие с радостью пришли бы на мои поминки. Оранжевые не смогут убить меня, ни ядами, ни тем более оружием. Если они хотят держать меня где-то, пусть лучше будет так. Рано или поздно, если буду жива, я снова окажусь на свободе.
Был у меня и другой путь. Я могла бы одним прыжком оказаться возле Солнца и размозжить его череп о стол. Я бы избавила многих на острове от одной большой проблемы… Но потом меня было бы, за что судить. Прибив Солнце, я бы обрекла себя на смерть.
Пусть лучше я поживу немного в где-нибудь в отдалении, пока все это не уляжется.
После совета меня окружили люди оранжевых. Самые крепкие мужчины, каких они смогли найти у себя.
Мне связали руки за спиной, а на голову надели мешок, будто это могло помешать мне сбежать, если бы я вдруг захотела.
Дельфин не мог убежать, ему просто некуда. Даже он не сможет жить в воде, какие бы там слухи не ходили по стаям. Скорее всего, Солнце или убил его, или держит где-то. Находясь среди оранжевых, я смогу узнать наверняка, что произошло.
Сначала меня отвели в какой-то шатер и оставили там дожидаться ночи.
Я провел там несколько часов, а потом ко мне пришла женщина
Чернокожая, толстая, с черными волосами, сплетенными в тугие жесткие косы. Такую легче всего было представить за плетением корзин в окружении десятка крепких здоровых детей.
– Я принесла воду и одежду. Тебя нужно подготовить, – произнесла она зычным грудным голосом. Как ни странно, страха в ней не было. – Ты позволишь мне сделать это?
– Делай, что нужно.
Она подала знак, и несколько мужчин вошли в шатер, один нес огромную бадью, другой несколько ведер с водой.
Когда они ушли, женщина помогла мне раздеться и зайти в бадью. Налив воды, она взяла из горшка какую-то мазь и стала втирать ее мне в спину.
– Если развяжешь мне руки, я сама все сделаю, – сказала я, недовольно отодвигаясь от нее. – Я не стану убегать, ты же сама знаешь. Мне некуда идти!
– Это все может показаться тебе странным, – сказала женщина. Она пыталась успокоить меня, говорила, как с непослушным ребенком… – Но так надо. Я не сделаю тебе больно. Никто не сделает. Нет нужды бояться.
Делать было нечего, я позволила ей вымыть себя, будто ребенка.
На меня вылили больше ароматных масел и мыла, чем я когда-либо сама использовала. После женщина вытерла мое тело и волосы, обработала каждую ссадину и шрам, которые нашла.
Она помогла мне завернуться в странную ткани. Получилось платье без рукавов, обхватывающее шею. Затем жрица так обхватила подол еще одним куском ткани, что получились короткие штаны.
Одежда, идеально подходящая для физической работы.
Затем жрица стала заплетать мне волосы.
– Вы меня замуж выдаете? – я усмехнулась. – Зачем это все?
– Тебе так будет удобнее, – объяснила жрица. – Я не могу сказать, что тебя ждет, но всем будет лучше, если ты не станешь мучиться из-за пустяков вроде вшей и колтунов, или неудобной и непрочной одежды.
Она решила заплести тысячи тугих и тонких косичек. Волосы у меня были длинные, очень длинные, и это все грозило занять несколько часов…
– Вы, оранжевые, стараетесь показаться хорошенькими даже перед своими пленниками, подумать только! – фыркнула я во время затянувшегося причесывания.
– Я могла бы вылить на тебя несколько ведер воды, обрить наголо, оставить нагой, и уйти заниматься своими делами, – сказала жрица, улыбнувшись. – Тебе бы этого хотелось?
Я промолчала.
– Наш Бог учит прощать людям их грехи, вести их к свету, – продолжила жрица, снова берясь за мои волосы. – Тебе в жизни досталось, многие обижали тебя. Я не хочу быть одной из тех, кто подталкивает тебя к жестокости. Я лучше потрачу немного времени, – оно ведь у нас пока есть, – и попробую показать тебе, что не все вокруг твои враги и желают тебе зла.
– Тебя прислал Солнце?
– Он не знает, что я здесь, – вдруг сказала она.
Я удивленно обернулась к ней.
– Идешь против воли жреца?
– Вовсе нет. Не думаю, что он осудит меня.
– Думаю, он хотел бы, чтобы я была лысая и голая.
Она заплела мне все волосы, а затем уложила их в тугой пучок. Как бы я не вертела головой, на глаза мне ничего не попадало, а волосы не спутаются, даже если я не смогу их расчесывать…
Похоже, меня хотят где-то надолго запереть и поручить тяжелую работу. Что ж, пусть так.
– Ты скажешь мне, что случилось с Дельфином? – спросила я.
Мне вдруг показалось, что эта женщина лучше, чем все оранжевые, которых я знала до сих пор. Может быть, она даже не станет врать мне и отмалчиваться.
– Я не знаю, – ответила она, вздохнув. – Если ты думаешь, что это мы с ним что-то сделали, ты ошибаешься. Мой муж охранник порядка в нашей общине, я бы знала, если бы Солнце велел людям схватить Дельфина. Все бы знали. Что бы ты ни думала, большинство оранжевых любит и уважает Дельфина, хотя на советах он часто перечит нашему жрецу. Он добрый парень, и, на самом деле, не так уж далек от веры, как думает.
– Почему ты не скажешь мне, что со мной будет?
– Потому что ты сама должна будешь это понять, – туманно ответила она. – Ну, все, я закончила. Ты готова. Я принесу тебе поесть и попить, а ночью за тобой придут.
Женщина вернулась с рыбой и водорослями… Я была поражена.
Оранжевые не едят рыбу, выходит, она где-то ее нашла, поджарила и принесла сюда, только чтобы я была довольна?
– Тебе предстоит кое-что очень непростое, – вздохнула она, кормя меня с ложки. – Тебе нужны силы, много сил!
Я поблагодарила ее прежде, чем она ушла.
Остаток дня я провела в раздумьях о том, что же за люди на самом деле, эти оранжевые.
Ночью снова явились мужчины, они надели мне на голову мешок и вывели на улицу. Мы шли, а потом я оказалась в лодке. Снова.
Плыли мы недолго и не делали кругов, как я ожидала. Я думала, они попытаются запутать меня, чтобы я не понимала, к какой части Огузка мы приплыли. Но все время лодка шла только прочь от острова… Уж не утопить ли они меня вздумали?
– Пожалуйста, только не топите меня! – пробормотала я, посмеиваясь про себя.
– Мы не убийцы, – заявил один из мужчин. – Никто не станет тебя топить.
– Отдадите меня черным?
– Может, и стоило бы, – заметил другой. – Помолчи лучше, в темноте и так тяжело грести. Уплывем в открытый океан, тогда всем нам будет не до шуток.
Я замолчала.
Неожиданно лодка уперлась в берег. Мужчины помогли мне выбраться на берег.
Мокрые ступни ощутили непривычную травянистую почву.
Мы прошли какое-то время, а потом стали спускаться по ступеням. Я пару раз споткнулась: ступени начали закручиваться в спираль, и я не могла понять, куда ставить ноги.
Наконец, мы закончили спускаться и пошли прямо. Теперь земля была твердая, но скользкая. Пахло сыростью.
Вот, мы остановились. С меня стянули мешок.
Ничего.
Темнота, как она есть.
Оранжевые развязывали мне руки, они действовали так быстро, будто делали это в кромешной тьме тысячи раз.
– Иди за мной, я покажу тебе, что делать, – сказал один из них.
Я сделала несколько неуверенных шагов в сторону, откуда шел его голос. До сих пор мне казалось, что меня окружает не меньше семи оранжевых, но теперь, прислушавшись, я поняла, что здесь остался только один.
– Не беспокойся, тут не споткнешься.
Я пошла быстрее и увереннее.
Голос удалялся, и я вдруг поняла, что боюсь потерять его. Эта сырая темнота готова была проглотить меня сразу же, как я останусь тут одна…
– Я-то думала, меня посадят на привязь и заставят вспахивать грядки, – заговорила я, не выдержав молчания. – Где мы, что это за темень?
– Ты находишься во тьме неверия, – проговорил оранжевый. Мне показалось, что я ослушалась, но он говорил отчетливо.
Страх заскребся между лопатками.
– Стой! – велел мне оранжевый.
Я остановилась.
– Протяни руку.
Я вытянула руку, и ладонь уперлась прямо в землю. Влажная, рыхлая… она лежала передо мной мертвым пластом.
– Твоя задача прорыть ход.
– Ход?
– Да. Ты должна копать.
– Руками?
– Да. Лишних инструментов тут нет.
– Я и трех метров не пророю, как останусь без пальцев!
– Значит, останешься без пальцев, – невозмутимо продиктовал оранжевый. Он говорил, словно накаченный грибной настойкой.
– Ты с ума сошел!? Солнце говорил об обычной работе! Я не стану гробить в этой могиле себя и свои руки!
– Если не будешь делать, что говорят, не получишь еды. Тут ты так же закрыта для света, как обычный слепец. Ты не выживешь здесь, если мы не будем поддерживать твою жизнь.
Ах, так? Он вздумал угрожать мне!? Что ж, я выберусь отсюда и без него! В эти дурацкие игры оранжевые пусть играют друг с другом!
Я кинулась в сторону голоса, чтобы схватить его и хорошенько сжать в руках его кадык… но руки схватили лишь воздух. Потеряв опору, я чуть не повалилась на землю, но устояла.
Голос раздался с совершенно другой стороны, справа от меня.
– Начинай рыть, землю укладывай ровным слоем на пол. Через некоторое время я вернусь и принесу тебе еды. И не вздумай гадить тут! Вот судно. Я буду уносить его, когда буду уходить
Я услышала глухой звук, что-то поставили на землю.
Я бросилась в сторону шороха, но и там было пусто. Тогда я развернулась, захватывая рукой и ногой все возможное расстояние: этот говнюк должен был быть где-то совсем рядом.
Но было пусто.
Я бросалась из стороны в сторону, хватала и била воздух и землю, но тщетно. Теперь я была здесь одна.
Темно… проклятье, слишком темно! Я не вижу ничего, ни лучика!
Тут мне на макушку упало что-то влажное.
Я вздрогнула и потянула руку к волосам, чтобы понять, что это было.
Вода. Слегка солоноватая.
Откуда-то из желудка поднялась паника.
Я под землей. Глубоко, по-настоящему глубоко под землей. Сколько мы шли вниз? Десять минут? Полчаса?
Похоже я нахожусь глубже, чем дно моря, разделяющего Огузок и Остов. Над моей головой не меньше тонны земли и еще больше воды. Все может рухнуть в любой момент, и тогда это место станет моей могилой!
Из моей груди вырвался протяжный стон.
Я стала шагать и шагала, пока не уткнулась лицом в землю. Тогда я стала медленно пробираться вдоль нее, надеясь рано или поздно наткнуться на что-то, напоминающее лестницу, по которой меня привели. Шли мы недолго, она должна быть где-то здесь…
Но шла я дольше, чем надо было. Намного дольше.
Темнота давила на меня, впервые в жизни мне было по-настоящему страшно. Я знала, что заблудилась, что не смогу даже вернуться к месту, где меня оставил оранжевый, но все равно продолжала шагать, надеясь на чудо.
В один миг я поняла, что сойду с ума, если не зажмурю глаза и не представлю, что не вижу только потому, что мне пришло в голову больше не разжимать веки. Так стало легче, но ужас не прошел.
Потребность увидеть хоть лучик света стала невыносимой, как потребность дышать. Я плотно сжала губы, чтобы не издавать ни звука, но это давалось очень тяжело. Я понимала, что не умру от темноты, но это было нестерпимо… хуже, чем смерть.
Я шагала много, возможно, многие часы или даже дни мерила шагами сырую землю. Я давно потеряла счет времени, уже почти забыла, что ищу… хоть что-то, хоть камень, хоть гору землю. Хоть что-то, кроме голых стен.
Туннели были бесконечными, я много раз поворачивала назад и ныряла в проходы, но ни разу не пришла в тупик. Единственным тупиком, который я знала, был тот, к которому привел меня оранжевый.
Я ушла так далеко, что даже он не сможет найти меня, когда придет.
Я умру тут от голода и жажды.
Когда слабость совсем одолела меня, я опустилась на землю и села, упершись спиной в стену.
Я стала вслушиваться в непроницаемую тишину, надеясь уловить хоть какие-то изменения.
Я долго сидела так, и вдруг услышала голоса.
Не различимые, похожие на игру воображение, они разносились где-то вдалеке.
Я встала и пошла к ним, пока не поняла, что они находятся где-то за стеной, в которой нет прохода.
Я остановилась и стала слушать. Я почти различала слова.
– …Мы должны быть спокойны, должны верить, что будем в безопасности!…
– Приходить сюда было безумием!…
– …Цунами затопит весь Огузок, туннели рухнут, нас погребет заживо!…
– Мы погибнем! Даже если храм не рухнет, наши поля пропитает соленая вода, мы умрем с голода!
– Бог хранит всех нас, мы живем под его лучами в то время, как другие умирают. Мы особенные люди. Мы должны быть храбрыми.
– Давайте помолимся за наше спасение, за процветание жизни! Молитвы подарят мир нашим душам. Соберемся в круги, братья и сестры…
Оранжевые начали петь.
Их звонкие голоса сотрясали стены, вибрации проникали в землю, я слышала их песни не только ушами, но и всем телом.
Впервые я снова смогла ощутить течение времени. Они пели одну песню за другой, а я сидела за одной из стен, обняв колени, прижимаясь ухом к земле, и слушала.
Я уснула так, а когда проснулась, снова была тишина и темнота.
Живот крутило от голода, нестерпимо хотелось пить.
Двигаться было бессмысленно. Я уже поняла, что нахожусь в подземном лабиринте, откуда невозможно выбраться, если не знаешь, куда идти.
Я сидела так, пока вдруг не услышала шаги.
Я прислушалась, не мерещится ли мне, но шаги были, и они приближались.
– Я принес еды и воды.
Кто-то опустился возле меня и сунул в руки корзину. Там были сырые овощи и большая фляга с водой.
Запах, шедший от корзины, пробудил столько образов: соленое море, жесткая трава, человеческие руки…
Я почувствовала, как слезы подкатывают к векам, но не стала смахивать их. Я схватила за руку человека, чтобы он не вздумал уйти, а другой взяла флягу.
Я стала пить, запрокинув голову. Вода лилась мне в горло, и я с наслаждением ощутила привкус опресняющих водорослей, через которые ее пропустили.
Затем я взяла круглый плод.
Никогда до сих пор я не ела овощей, они казались мне несъедобными… но сейчас рот наполнился слюной, словно мне предложили зажаренную тушку чайки.
Я пихала в рот гладкие и шершавые шары. Язык то обжигала кислота, то обтягивала сладость, волокна жесткой вытянутой травы застревали в зубах, а ее вкус заставлял морщиться, но я ела.
– Ешь, как животное, – заметил голос, когда корзина опустела. – Не сошла ли ты тут с ума, бросаясь из угла в угол?
– Когда меня уведут отсюда?
– Когда-нибудь ты сама сможешь выйти. А пока будешь рыть.
Он стал вставать и, все еще держа меня за руку, помог мне подняться.
Он повел меня, мы сделали не больше пяти шагов.
Он протянул мою руку, и она уперлась в тупик.
Моя нога коснулась судна.
– Ты должна копать, иначе в следующий раз я не вернусь. Ты будешь копать?
Я держала руку на земле, не в силах поверить в то, что чувствую.
Тупик! Рыхлая, неподатливая земля в месте, откуда я пришла! Но ведь я ушла за многие километры отсюда…
– Как это?… Тут было пусто! Тут ничего не было!!!…
– Ты слепа, так позволь зрячим вести себя к свету, – голос оранжевого был спокоен и строг. – Рой, укладывай землю ровным слоем, и, может, когда-нибудь ты начнешь видеть снова. Когда это случится, ты тут же уйдешь отсюда.
– Вы ослепили меня!?
– Нет. Ты была слепа с рождения. Рой.
Голос исчез.
Я вслушивалась в шорохи шагов, но тщетно. Он просто испарился из пространства, будто его и не было.
И я стала рыть.