–Я не хочу. Если ты так и будешь стоять – я уйду без тебя.
После этих слов она беззвучно вышла из комнаты, оставив за собой легкий аромат шампуня для волос и какое-то жуткое, мерзкое на моей душе ощущение.
Чертовы кошмары.
Пригород предстал перед нашими глазами в своем мрачном и неприветливом ожидании. Ожидании неясно чего и непонятно зачем. Он казался замершим где-то над пропастью между жизнью и смертью. Уже не живой, но еще не забывшийся в земле. Или мне только так виделось?
–Как здесь красиво! – Вздохнула восхищенно Сара, рассматривая окружавший нас лесок, покрывшийся яркими красками осени. – Ты что-нибудь чувствуешь, Холо? Ты дома! Наконец-то!
Небо над головой чернело злобными комьями грозовых туч. Осень наступала на пятки и дышала в шею уходящему лету. Птицы, почуяв приближающиеся холода, улетели поближе к теплу, оставив небо опустевшим и до ужаса тихим.
–Будет дождь. – Сказал я очевидную истину. Запах влаги и свежести уже разносился по округе. Свет отступающего солнца так резко контрастировал с чернеющим горизонтом. Придавал виду, раскинувшемуся перед нашими глазами, некую волшебность. Абсурдность.
Сара заворожено вглядывалась в затуманенную даль. Ее глаза пестрели красками жизни.
–Стоит вернуться в город, пока не промокли? – Спросила она, явно не собираясь из-за жалкого дождика лишать себя возможности насладиться окружающей красотой. Я почти уверен, что она еще надеется застать радугу, когда закончится ливень.
Я ничего ей не ответил и двинулся вперед.
Чего именно я ожидаю там – впереди? Что я хочу найти? Что почувствовать? Как бы хотелось найти ответы на эти вопросы в своем сердце. Горячем, полном жизненной силой сердце, которое бойко бьется, отбивая отсчитанные ему жизнью удары, сжимается от превратностей, предоставленных судьбой, ликует, как сердце Сары, при виде Жизни! Но оно лишь глухо барабанит в груди, словно стучась в старую прогнившую дверь. Медленно, вяло, с неохотой. С отвращением. И болит.
Холодный ветер трепал наши волосы, морозил кожу лица, обжигал своими бойкими порывами, словно хотел сорвать с нас всю одежду и забрать с собой. Черные тучи заволакивали небосвод. Под их тенью летали лишь черные вороны, чей грай эхом разносился меж запустевших, безжизненных деревьев с полупустыми ветвями, умирающими листьями, увядающей жизнью. Пожухлая трава бессильно прилегала к земле, склоняясь перед непобедимой для нее стихией. На миг воцарилась тишина: стих ветер, умолкли вороны, успокоились листья. Казалось, даже мы на мгновение перестали дышать, а сердца остановились. И в этой тишине прямо перед моими глазами на пути в город возник ее образ. Неосязаемый, словно сотканный из тумана, он шел прямо ко мне, но лишь бесконечно отдалялся. Я не мог разглядеть ее лица, сколько не напрягал зрения. Я видел покачивание ее бедер, манящие движения плеч. И был готов поклясться всеми богами – я был уверен – она улыбалась своей дьявольской насмешливой улыбкой. Пусть я даже не мог этого видеть – я чувствовал всем нутром! Мои уши слышали ее голос, разносящийся в гремящей тишине, словно стекающий каплями прямо внутрь моей головы. И когда мне почудилось, что я задыхаюсь – она растворилась в водопаде дождя.
Промозглый осенний дождь догнал нас. Забарабанил по листве, по нашим плечам, по дороге. Тишина, властвовавшая здесь мгновение назад, вдруг капитулировала. Сдалась под натиском отрезвляющих сознание капель, целым потоком ринувшим с усталого неба. Капли падали и разбивались. Падали и разбивались. И в полете своем они оставляли звон. Звон стекла.
–Какой ужасный ливень! – Вскрикнула Сара, когда пара дождинок попали ей за шиворот. – Знала же, что надо было купить зонт!
Она сняла пиджак и пыталась спрятаться под ним.
«Ужасный?» – Подумал я, приходя в себя и поднимая голову к небу. Нет. В звоне, наполнившем вдруг воздух, я слышал лишь усталость. Я вдруг осознал, что значит «плачущее небо». «Плачущее небо» – это не дождь, это не капли, падающие на наши головы из темных туч.
–Все… в порядке? – Спросила спутница, пытаясь заглянуть мне в лицо.
Сердце в моей груди сжалось, кажется, до размера арбузного семечка. Оно болело, безрассудно металось из стороны в сторону. Болело до скрежета в зубах, до судорог в мышцах. Оно кричало и норовило прогрызть себе путь сквозь тернии ребер наружу. Боль скапливалась в одну огромную каплю. Потом в следующую. И следующую. И разливалась в груди черной бездонной лужей. Так это чувствовалось. Боли становилось так много, что ее уже даже невозможно было почувствовать. Просто где-то внутри было огромное, черное, холодное пятно. В том месте, где раньше было сердце. Словно то самое черное арбузное семечко все же выросло в огромную черную ягоду и заледенело под морозным дождем.
Мы шли дальше, а серый безжизненный город наблюдал за нами из своих окон-глазниц. Провожал угрюмым и неприветливым взглядом до ближайшего поворота, а потом, устало вздохнув, звенел нам вслед ставнями. Было ясно с первого взгляда – мы здесь незваные гости. Все, чего хочет это место – забыться во времени, потеряться, утонуть в его песках, поэтому все окружение нетерпеливо следило за каждым нашим шагом, надеясь, что именно это движение уведет нас подальше отсюда.
Сколы гигантских каменных стен, разрушенных и обвалившихся, разочарованно нависли над запустевшими улицами. Ветер завывал в пустынных проходах, между обожженными кирпичами, дергал недогоревшие шторы и занавески. То тут, то там виднелись следы-шрамы, оставленные как пожаром, так и людьми: то были раскопанные ямы посреди дорог, недовыкорчеванные и обугленные пни срубленных деревьев, вены железных дорог, заставленные забытыми всеми порожняками. Остались здесь также и свежие следы, пример тому – массовое захоронение, которое мы встретили по пути. После того, как все тела извлекли из-под развалин, никто не захотел оставаться в этом проклятом месте вновь. Казалось, в воздухе все еще ощущался слабый запах гари и разложения. Конечно, это был лишь обман, ловко представленный мозгом, но этого было достаточно, чтобы на свет явился город-призрак.
–Узнаешь что-нибудь? – Спросила Сара, беспокойно оглянувшись на очередной шум.
Громыхнул гром, предупреждая о надвигающейся грозе.
– Нет. – Признался я, чувствуя странное покалывание в груди. Такое, которое бывает в случаях, когда ты что-то забыл. Что-то, чего забывать не должен был. Именно так я сейчас смотрел на проплывающие мимо улочки и домишки – они казались мне знакомыми, но при этом такими чуждыми. Даже отталкивающими.
–Мне здесь немного не по себе. – Поделилась она со мной мыслями. – Словно кто-то смотрит на нас. Мне даже мерещатся тени в темных окнах.
–Это игра твоего воображения.
На самом деле ей не показалось, но я не стал понапрасну ее пугать. Она все равно не поверит, что нас просто не желают здесь видеть.
Дождь барабанил все сильнее, по мере нашего продвижения вглубь разъеденных временем и огнем улиц, стекал в маленькие ручейки и собирался в огромные потоки – не было ливневок, которые бы уносили воду. Вместе с ними плыла грязь и бесчисленные обломки. Некоторые особо бурные потоки угрожающе пенились – могут снести здорового человека точно также, как весь этот мусор.
Было похоже, что дождь приносит облегчение всей этой разрухе. Омывает старые раны, разносясь по веренице улиц, словно кровь по венам. Успокаивает тени.
Так видел я, как черные провалы окон вдруг неожиданно просветлялись, смывая с себя черную краску траура, хранимого ими долгие годы. Смолкли недовольные скрипы, затих раздраженный гул. Со стен, вместе с дождем, стекала усталость, и здания неожиданно находили в себе силы простоять еще немного дольше, прежде чем рухнуть под тяжестью памяти. Вместе с ними и мне показалось, что идти становится легче.
Но это продлилось недолго.
Прямо над нашими головами сверкнула молния, ослепляя и распугивая то спокойствие, настигшее город. Вновь в старых провалах зашевелились тени, беспокойно затрещали деревяшки и загудели в негодовании бетонные плиты. Оглушающий грохот пронесся по улицам, многократным эхом отражаясь от руин. Он залез в каждую щелочку, пробрался в каждый дом, разбудил каждого призрака, которого затаили разрушенные строения. И все они повылазили наружу. Завыли вместе с взбушевавшимися ветрами. Загремели вместе с обсыпающимися камнями и расслабленными петлями. Весь город вскричал в ужасе, пробужденный от блаженного сна. И там, где всего мгновение назад дождь вода убаюкивала своим журчанием, теперь из-за молнии разрастался пожар.
Огонь захватывал дом за домом, перекидывался с ветки на ветки, поглощал улицы. Измученный голодом он выгрызался в саму землю. В одно единственное мгновение пламя охватило весь город. Не было никакого дождя – он испарялся раньше, чем мог достичь земли. Безумная стихия стремилась утолить свои желания, облизывалась в предвкушении трапезы. Ее языки вырывались в облака, желая надкусить и распробовать небеса. И там, где недавно царила прохлада, вдруг стало невыносимо жарко.
Из неоткуда явились крики и стоны. Мольбы и проклятья. Тысячи людских языков кричали от боли, сожаления, страха и злости, сливаясь голосами в единый вой. Они просто обрушились на город, как молния до этого, утопили его в своем безудержном стенании. Рыдали не только женщины и дети, но и мужчины: они лежали, придавленные обломками или лишившиеся сил и веры в спасение; они пытались бежать; в слезах молили незнакомцев помочь. Слышались проклятья, произносимые сразу на нескольких языках, устремленные к небу, к другу, к родному и самому себе. Проклинали себя, проклинали богов, проклинали судьбу, проклинали слабость, вдруг подкосившую ноги. Смирившиеся же просто прислонялись спиной к оплавленным стенам и безучастно смотрели на поглощавшее все пламя. Некоторые не могли сдержать смеха, подступившего к горлу, и захлебывались в истерике, не замечая, как обугливаются пальцы, вцепившиеся в какую-то мерзость, раньше считавшуюся вещью. Мимо проносились крики боли и крики безумия. Лепестки пламени отражались в лице насильника, безнаказанно раздвинувшего ноги плачущей и обреченной женщине. В глазах матери, раскачивающей на руках безжизненное тело младенца, застыло отчаяние. На устах старика, держащего руку бабки, придавленной плитой, повторялась одна и та же неразборчивая фраза. Остекленевшее лицо девушки можно было спутать с кукольным – она лежала неподвижно на земле, не реагируя на десятки давящих ее ног – она была уже мертва. Я отчетливо видел ее широко раскрытые, голубые, как безоблачное весеннее небо, глаза.
В свете пламени безостановочно блестел металл. Разбрызгивалась кровь. Много крови. Она текла из рассеченных артерий, отрубленных конечностей, перегрызенных глоток. Она плескала из стороны в сторону, но неуклонно оседала на черном балахоне, вздрагивающем от близости пламени. По коже пробежал мороз. Я даже не заметил, как оказался прикован коленями к земле. Огонь уже пускал слюни, поглядывая на мою одежду. Под ногами у меня растекалась кровь. И мои руки были заляпаны ей по самые локти. Она была теплой. Даже горячей, под стать окружавшему меня аду.
Фигура впереди вновь занесла руку и опустила без капли сомнений. В огне блеснула коса. Несмотря на тонны жертв, сталь на ней была кристально чиста и отражала в себе весь творившийся ужас. Руки, одетые в перчатки, сжимали темное древко легко и непринужденно, привычно и безразлично. Фигура, скрытая капюшоном, повернулась ко мне. Я не мог разглядеть лица – на меня смотрел лишь темный бездонный провал. На секунду мне показалось, что я уловил удивление в выражении темноты.
Сама смерть сделала неуверенный шаг в мою сторону. Медленно приближалась. Я смотрел на нее, как завороженный. Но страха не было. Не чувствовался жар окружавшего меня пламени. Замолкли все крики. Само время остановилось в тот момент, когда фигура, облаченная в черное, приблизилась ко мне. Из под ее подола вытекала тьма, испаряющаяся и уносившаяся вверх в виде дыма. Огонь в страхе расступался, не смея даже взглянуть на нее.
Она слегка подняла руку, и я почувствовал, как моей щеки касается лезвие ее косы. Кожу обожгло холодом. Но этот холод был… приятным. Как освежающий летний дождь. Я взглянул туда, где у людей должно быть лицо – на меня смотрела тьма. В ее выразительности чувствовалась…. Грусть, добрая тоска и…. Гигантская усталость.
Сердце громом отозвалось в моей груди, стучало в венах, артериях, капиллярах. Я чувствовал его пульсацию в висках. Оно билась по всему моему телу, стремясь вырваться наружу вместе с последней каплей крови, осушив свой мясной сосуд до дна. Но боли не последовало. Я ощутил только озноб, пробегающий от макушки до кончиков пальцев ног. Исчезли крики. Погас огонь. Растворилась в воздухе ужасающая фигура. Я снова оказался здесь и сейчас.
Дождь тяжелыми каплями барабанил по моим волосам. Я почувствовал, что промок до нитки. Влажная одежда прилипала к телу, тяжелым грузом тянула меня вниз, придавливала к земле. Еще секундой позже я заметил, что опустился на колени и сижу ими в луже. Отражения в ней увидеть было нельзя – круги на воде ревниво разбивали любой образ, пытающийся там появиться. Но лужа эта была чересчур чистой. Словно стекло.
Сара стояла поодаль, молчаливо наблюдая со стороны. Я посмотрел ей в глаза – в них виднелись беспокойство и сострадание. Она не стала беспокоить меня. Решила оставить наедине с мыслями. Что она думала обо мне? Могла она в моих глазах увидеть тот Ад, что видел я?
Неожиданно стало холодно. Каждой крупицей, каждым атомом своего тела я ощутил холод. Холодный ветер продувал одежду, промораживая влажную кожу, впивался ледяными когтями в мою плоть. Я никак не мог унять дрожь, сколько ни пытался обнять себя руками.
Нужно идти дальше.
–Мы уходим. – Сказал я громко, чтобы перекрыть шум дождя. Губы не слушались и дрожали. Зуб не попадал на зуб.
–Мы же только пришли! Вы даже ничего не осмотрели! Может, стоит поискать получше? – Сара, наконец, приблизилась. Из ее рта выходил теплый пар.
–Здесь мы большего не узнаем. Но это не страшно, – дышать становилось тяжелее, и я уже с усилием и легким хрипом хватал воздух, – это только начало пути.
–Так, куда дальше? – в ее лице читалось непонимание и скептицизм.
–Собирать слухи. Пойдем по ее следам.
Голова начала казаться мне неподъемной. Мертвым грузом на плечах. И ее все сильнее охватывал жар. Тело окончательно одолела лихорадка. Нужно идти дальше.
Глава 5.
Вокруг была лишь темнота. Непроглядная. Гнетущая. Липкая.
Она обхватывала мое тело своими теплыми влажными пальцами. Посмотрел вниз – не увидел ни ног, ни груди. Вытянул руки – темнота прикрыла их своим невесомым плащом. Я был Здесь, я чувствовал присутствие себя всем нутром. Но не мог разглядеть ничего. Только тьма.
И откуда-то доносился едва уловимый звук – как стук в далекую-далекую дверь: «Тук-тук». Он звучал ритмично. Безостановочно кто-то стучал в ту дверь.
«Тук-Тук».
Я сделал шаг – я уверен – в сторону звука. Я смотрел прямо на него, а после сделал еще один шаг. И звук вдруг послышался справа.
«Тук-тук». Он стал громче?
Я повернул направо, все еще направляясь к невидимой двери. Шаг, а за ним еще один. И стук вдруг оказался позади. Теперь дверь была за моей спиной.
«Тук-тук». На секунду мне показалось, что пол вздрогнул в такт звуку, легкой дрожью дошел до колен и пропал. Чью-то руку охватывало нетерпение, раз звук становился все громче.
Я развернулся, желая узнать, кто этот «некто», что ломится в это странное место, и что находится по ту сторону двери. И где вообще нахожусь я? Но не успел я сделать на этот раз и шага, как оглушительный стук пробежал по воздуху, встряхнул темную комнату и повалил меня наземь.
«Тук-тук» – словно гром разнеслось в маленькой комнатке шаловливое эхо. «Некто» барабанил в дверь со всей силы, но с прежней скоростью. В его ударах чувствовалось нетерпение. Злость. Пылающая ненависть к плотно закрытой двери. И он безустанно долбился внутрь. Бил и бил. Удар за ударом, сотрясая своей яростью весь этот маленький темный мирок.
Как-то странно чутко отзывалось в груди мое собственное сердце. Оно билось медленно, неторопливо, но так сильно, что я ощущал пульс даже на кончиках пальцев. Мне оставалось лишь вглядываться в темноту туда, откуда доносился стук, широко раскрытыми глазами. Пытаясь увидеть в комнате, где нет ни капельки света, силуэт дверного проема.
Темнота мягко, словно матерь, положила свои руки мне на плечи и слегка толкнула вперед, заставляя подняться своего глупого, маленького сынишку. Она провела своими пальцами по моим векам, закрывая их. Я почувствовал, насколько они устали, не смыкаясь долгие ночи.
И вдруг дверь появилась прямо передо мной. Я не видел ее. Не видел всей комнатки, застывшей в вязкой вечности. Не видел себя. Я не мог видеть – глаза мои были закрыты! Но я чувствовал. Чувствовал телом, душой, сердцем. Протяни я руку – и я возьмусь за ручку. Я даже могу представить, какая она: вырезанная из особо густой темноты, такой, что не растечется, не расползется в пространство, а сохранит форму. На ощупь она похожа на мрамор – слегка шершавая и прохладная, но удивительно мягкая и податливая.
И вновь раздался стук.
«Тук-тук».
«Некто» стоял прямо за дверью и чувствовал, что я здесь, также, как я мог чувствовать его присутствие. Я ощущал его дыхание на собственной коже. Оно было грузным и горячим. Он постучался снова, в своей злой и дерзкой манере, так, что я невольно вздрогнул. Мое сердце остановилось и перестало стучать. Весь маленький черный мирок застыл на мгновение, пока я протягивал руку к невидимой ручке.
Темнота взяла мою ладонь и задержала ее в воздухе. Шепотом на ухо она говорила со мной, но я не понимал ее языка. Он был чужд мне, инороден. А ее голосе я слышал беспокойство и страх, но в то же время азарт и желание. Практически одержимость.
Из-за двери дышало жаром.
Я собрал все силы, какие только мог, и потянул дверь на себя. Тьма объяла меня в этот же миг, спасая от незнакомца напротив. Но я смог разглядеть….
****
Я открыл глаза в своей комнате. Все тело ломило от лихорадки и трясло от озноба, хотя голову словно объяло пламенем. Пропитанная потом простынь впивалась в спину, подобно пиявке. И также, подобно пиявке, навязчивая, но неуловимая мысль вертелась в моем мозгу. Я знал это, я чувствовал – что-то поменялось!
Глава 6.
Одинокая горная тропка пробегала сквозь крутые склоны и глубокие обрывы вдоль линии моря и уводила нас все дальше на север. Заходящее солнце светило нам в спины, удлиняя наши тени и проецируя их на каменную поверхность, словно в театре теней. Теплое бабье лето подходило к концу – близилась холодная осень и еще более холодная зима. И наша цель была где-то в краю льдов и снегов.