Заходит солнце на Востоке

Благо к тому времени он сильно возмужал и окреп, а потому рассудил, что нельзя поддаваться панике и агрессии, следует выйти из положения рационально.

Он не торопился обвинять кого-либо в воровстве (он также и не торопился вменять вору мотив), не стал поднимать шум (если его и взаправду решили «разуть» на деньги, то, начни он искать справедливости, отнимут еще и жизнь), а пошел в регистрационную палату и сделал копии всех своих документов, чтобы навсегда остаться Виктором Дезиром, а за неделю до этого купил в кредит за пятьсот сорок алийских флигелек у одной пожилой вдовы.

И начал думать, куда ему податься дальше. На этот раз ему были нужны по-настоящему большие заработки, которые, однако, требуют либо высокого образования, либо подвергают большому риску. Виктору выбирать не пришлось. И он стал все свое свободное время проводить в порту (втайне от товарищей).

Долго судьбу ждать не пришлось, и в августе 512 года Дезир познакомился с двадцатидвухлетним начинающим вольным геоисследователем Солодом Красным, служившим помощником на судне братьев Люмов. Знакомство их было до сухости банальным, а потому лучше отвлечься и обратить внимание на ту странную нишу, куда подастся этим же августом Виктор.

Вольные геоисследователи (они же вольные) – исконно ироничное название (впоследствии ставшее официальным) людей, занимающих область деятельности между географами/картографами и пиратами/корсарами/ наемниками межконтинентальных компаний. Действуют официально и признаны во всех странах Бонумы.

В целом вольные промышляют, на частных начинаниях, исследованием и осваиванием Нуветтерии и Инсов, а также коренного населения. Они составляют карты земель (в основном труднодоступных мест), водотоков и водоемов, детальные планы поселений, занимаются разведкой закрытых территорий (например, святые места аборигенов).

Составляют знания о социальном, демографическом, экономическом, военном и прочем положении поселений (такая информация всегда находит богатого покупателя, а порой может и вовсе озолотить).

Также они налаживают контакты с аборигенами, формируют торговые потоки (то есть могут выступать посредниками между коренными жителями и заинтересованными людьми).

Что же касается обратной стороны деятельности вольных, то здесь догадаться несложно. Собственно, по этому параметру они делятся на преимущественно исследователей, преимущественно грабителей и смешанных.

Возвращаясь к братьям Люмам.

Антони и Нивильяль Люмы – бывалые вольные геоисследователи, академические лингвисты, археологи и этнологи. Поскольку обладали незаурядным образованием и отличались в тонкости исполнения своего дела, Люмы были теми немногими не головорезами, а искусными аферистами. Они уделяли огромное внимание чуткому и дотошному исследованию (что, само по себе уже приносило хороших доход), отчего им открывались различные тайны поселений, что, в свою очередь, стоит очень больших денег. Но такой подход занимает много времени и сил, а потому их дело не могло приобрести вид конвейера, и каждый поход являлся уникальным, мастерски исполненным перформансом особого вида искусства. Именно к таким людям Виктору повезло попасть на службу.

В то время братья Люмы остановились в Либаро привести какие-то свои дела в порядок (какие именно, Виктору так и не открылось), после чего собирались отплыть в Садд-Скалади, а уже оттуда выдвинуться в очередной поход. Тогда у них появилось свободное место для нового «палубного» помощника, в котором они по делу-то острой необходимости не имели. Но, благодаря немалой удаче, Солод проявил особое расположение к Виктору и, выгадав нужный момент, попросил Нивильяля лично потолковать с Дезиром.

Когда Люмы и Виктор встретились, тот рассказал им всю свою историю абсолютно откровенно, со всеми подробностями, если его задерживали; а также честно признался в своем нынешнем занятии и причине поиска нового места. Но особое внимание Люмы заострили на его полиглотстве. Наспех проэкзаменовали молодого человека и пришли к выводу, что стоит дать шанс такому таланту, который по абсолютному абсурду судьбы оказался в своем несоответствующем должному положении. Если они не переоценили этого юношу, то в будущем их ждала большая выгода.

Итак, в жизни Дезира произошел новый, фундаментальный поворот – оставив группировку Коха (он просто собрал все свои вещи, включая занятые у Коха четыреста кредитов и «служебное» оружие, и растворился), Виктор начал жизнь вольного геоисследователя. И останется он в этом деле на следующие восемнадцать лет.

Сперва Виктор выполнял исключительно работу на судне и не сходил на берег (фигурально). Параллельно с этим Антони и Нивильяль занимались его образованием, и совершенно филантропически. Хоть Виктор и был вынужден оставить вовсе свое обучение почти на три года, он все же имел неплохой интеллектуальный капитал, а также смышленость, и потому учился он не с основ, быстро и осваивал довольно сложный материал (по великой удаче его образ жизни не успел внести в его личность и организм необратимые изменения).

За два года он сильно возмужал, преобразился, приобрел характерные привычки и особенности и скопил архивы профессиональных знаний, и тогда стал допущен до исследовательской («вольной») работы. Что важно, Виктора и не готовили в качестве судового специалиста, а обучали языкам (за несколько лет он успешно освоил четыре основных североинских диалекта), связям и коммуникациям (как деловым, так и неформальным), экономике и технологии хозяйства, географии и, как полагается каждому рядовому вольному геоисследователю, технике разведки и стрельбе.

С должности младшего помощника на судне за восемь лет Дезир дослужился до бригадира – второй человек в команде после капитанов. С первых лет своей новой деятельности Виктор воочию увидел колоссальную разницу между средними доходами в Бонуме и в море, на Востоке. Уже в первый год он заработал две тысячи четыреста алийских кредитов. А к восьмому году службы его годовой доход составил тридцать восемь тысяч кредитов. Но большие деньги ждали Виктора впереди.

В 520 году, осенью, братья Люмы, по достижении почетных возрастов (Антони было тогда шестьдесят четыре, а Нивильялю шестьдесят шесть), отошли от дел, оставив предприятие своим двум бригадирам: Виктору Дезиру и Итро Беллинсу. Через год по принятии дела от Люмов новые капитаны продали старое судно, взамен приобрели новый корабль последней модели и продолжили плавать и вести дела под старым названием: братья Люмы. Также Виктор и Итро сохранили все порядки и нормативы, по которым, например, в предприятии не могли участвовать больше шестидесяти человек одновременно, сорок из которых должны быть заняты исключительно на корабле.

Следующие пять лет были лучшими для команды новых братьев Люмов. Именно в это время Виктор скопил свой основной капитал. Его доходы возросли в десяток раз по сравнению с прошлыми годами, и в одно лето (523) Дезир положил на свой личный счет (тогда он специально отправился далеко на север, в островное государство Сарвиму) семьсот десять тысяч алийских кредитов.

Затем успех начал утихать. Возросла конкуренция среди других исследователей. Увеличилось число пиратов. Межконтинентальные компании стремились брать под свой полный контроль всех вольных мореплавателей, отказываясь от пользования их услугами в частном порядке.

В 530 году, в возрасте тридцати пяти лет, Виктор покинул команду, оставив дело Итро и бригадиру Гаворгу. К этому времени Дезир суммарно имел три миллиона алийских кредитов в деньгах, а также небольшое имущество – усадьбу в пригороде Садд-Скалади стоимостью в тридцать семь тысяч кредитов и дом в Сарвиме, купленный за тридцать тысяч. По праву состояния Виктор мог входить в «высший свет». В тридцать пять лет он не просто восстановил свое некогда утраченное социальное положение, но и сильно продвинулся вверх (скорее всего, не уйди он на Восток, остался бы с краю высшего общества, с общим капиталом в четыреста-пятьсот тысяч (при условии, что пошел по родовому пути коммерции)). Но даже не деньги отворили пред ним ворота элитарного мира, а накопленный за все восемнадцать лет исследовательский опыт и литературный материал.

В первый год своей мирной жизни Виктор опубликовал две художественные книги (сборник приключенческих повестей и автобиографический роман) и одну исследовательскую (всестороннее описание острова Тартория (одна из крупнейших и важнейших колоний Алийской Империи) и его коренных жителей – особенности ландшафта, акватории, этносов, культуры, построек и прочего). Вложил немалые деньги в продвижение своих книг, а также завел несколько важных знакомств среди социальных меценатов и «просвещенцев» (примерно в это время Виктор стал вхож в дом семьи Погребских).

В следующем году Дезир издал еще один роман, который изобиловал откровенными подробностями жизни вольных геоисследователей, а также наемников и преступников, и еще одну культурологическую работу, положившую начало циклу книг по культуре североинских народов. Тогда Виктор набрал некоторый внушительный вес в литературном мире Алийской Империи и начал тиражироваться за ее пределами; внимание привлекал особый художественный стиль Виктора, который смешивал детальный реализм с легким, почти бульварным, фривольным романтизмом и благодаря которому (а также вложениям, активному распространению и снова удаче) Дезира вывели в авангард современной литературы. За свою исследовательскую работу Виктор в особом порядке снискал магистерскую степень в Садд-Скаладийском университете, а еще через год выпустил вторую работу цикла по культуре североинских народов, по которой защитил докторскую степень и получил место в качестве лектора на факультете географии и этнологии, на кафедре культурологии Нуветтерии и Инсов.

Раздел 3

Воскресным вечером (к этому времени Виктор пришел в себя) Дезир и Мария ужинали в ресторане на Кенейском проспекте. То был хороший, дорогой ресторан; из тех, где за блюдо берут в два с половиной раза больше его реальной цены (что является признаком хорошего тона), с просторной посадкой, несколькими обеденными залами на каждом из трех этажей. С видом на реку Моярку и Литейный мост.

Они занимали кабинет на третьем этаже, на столе стояли две бутылки шампанского Amur Seleu, блюдо из гребешков в молочном соусе, илитское мясо на шпажках, два салата из креветок и алийский кремовый торт «Тарта». Мария то говорила, то прерывалась, и все – о помолвке на большом официальном приеме, Виктор в основном молчал, пил шампанское (в скором времени бутылки заменили на новые) и смотрел на реку.

– Так вот… Я думаю, как лучше сделать: устроить прием в твоем доме, родительском или пригласить всех в ресторан. Вот, например, сюда.

«Пять тысяч за этаж, двенадцать с половиной – за весь ресторан, на один вечер, каждый час после двух ночи – еще по восемьсот за один этаж», – подумал непроизвольно Виктор.

– В твоем, конечно, было бы намного лучше, но как-то перед людьми неудобно…

Виктор вскинул брови… сам не знал, отчего.

– Но у нас тесновато, много кого не позовешь. Человек тридцать, не более. Но ты сам понимаешь – помолвка – это в своем роде первый акт свадебной церемонии, нужно с первых минут задать ритм, масштаб. Но вот здесь – отличное место. С прекрасным видом.

– А как насчет илитского ресторана на Скаладийской набережной? Comder Porcu.

– Виктор, помилуй нас обоих. Это маленькое семейное место. Туда на ланч пристало ходить. Тогда уж, и правда, лучше у родителей.

Весь ресторан на двенадцать часов – тысяча.

– Не знаю, как по мне – хорошее место.

– Да, отличная обедня…

Потом Мария что-то продолжила, потом что-то добавила, но Виктор уже не слушал. Он умирал со скуки. Почему нельзя было поговорить о чем-нибудь отвлеченном? Хотя бы о том же театре. В основном Мария только о нем и говорила, но и это было куда интереснее пошлых планов просадить впустую деньги, которые Виктор не то чтобы жалел, но былые годы оставляют шрамы.

Как же давно Виктор не общался на действительно интересные темы с действительно интересными людьми. Живыми людьми! Настоящими, бывалыми. Лишь иногда ему удавалось сойтись с…

– Ты меня слушаешь, Виктор?

– Ах… да…

– Ты словно оцепенел. С тобой все хорошо?

– Да… то есть не совсем. Шампанское, видимо, в голову сильно ударило, и тут душно… Может, выйдем в общий зал? Там музыка.

– Хорошо, – каким-то неуверенным тоном отозвалась Мария.

В общем зале они стали свидетелями небольшого инцидента. Почти посреди зала собралась группа молодых людей: двое, очевидно, находились в прямой конфронтации, еще двое подле каждого из них выступали своего рода секундантами. Рядом находилось еще несколько людей – вероятно, знакомые.

– Я требую! Требую извинений с вашей стороны! – топал ногами среднего роста парень – лет двадцати трех, в модном паричке и с выпуклым животом.

– Вы подлец, молодой Корилин. Да! Я заявляю это открыто! Пусть все знают, ибо не пристало человеку вашего ранга высказываться в острых выражениях в отношении людей непомерно выше вас, – говорил высокий парень в дорогом щегольском костюме, пошитом на илитский манер, несколько худощавого вида.

– Не сметь! Не сметь! Называть меня молодым, и подлецом тоже! Я требую сатисфакции! Я буду жаловаться в полицию! Дойду до градоначальника! Теперь уж вы одними извинениями не отделаетесь!

К ним подошел управляющий, попытался успокоить, но дело, видимо, было архиважным, а на кону была честь или, по меньшей мере, тысяча кредитов, а иначе нельзя было объяснить всю ту смелость, решимость духа, которую проявляли эти молодые господа столь благородного (и нежного) вида.

– Когда будете жаловаться, не забудьте пересказать вашим покровителям все то, что вы давеча говорили мне, молодой Корилин.

Молодой Корилин опять затопал ножками.

Тогда Виктор словно забылся и, не ощущая себя и пространства, прямо подошел к конфликтующим (чем довел Марию до кататонии).

– Господа, вам бы лучше не кричать здесь и пугать людей, а выйти на улицу, благо секунданты у вас уже есть, и там как мужчины решить все проблемы.

– Да что вы такое говорите? – перепугался вдруг высокий. – Не пристало приличным людям уподобляться варварам и махать кулаками. В высшем обществе так не поступают.

– Полностью согласен, – уже поддакивал молодой. – Как же так можно?

– А кого вы называете варварами, уважаемый?

– Всех тех, кто решает свои проблемы силой. А вы сами кем будете?

– Я уже понял, что вы меня не знаете. Но возьмите себе на заметку вот что: слово «варвар» обычно употребляют в отношению людей с Востока, а ныне считается неприличным, и даже весьма дурным для произношения в высшем обществе. Равно как и слова «крестьянин» и «работяга». В вашем случае правильно было бы употребить слово «вздорный», «уподобляться вздорным». И раз уж дело зашло до должного поведения, то знайте: даже на повышенных тонах при людях говорить непристойно, а тем более игнорировать управляющего, когда тот просит вас успокоиться, впрочем, равно как и любого взрослого человека. А теперь будьте добры, – обращался Виктор ко всем участникам конфликта, – забирайте остатки своего достоинства и возвращайтесь за школьную парту, и еще несколько лет учите правила этикета, и впредь будете готовы появиться в общественном месте.

К тому времени Виктор собрал все внимание посетителей. Некоторые его узнали, подходили здороваться, выражать почтение; другие осведомлялись, потом одни признавали, вторые – делали вид. Мария до самой развязки не шевелилась. Потом – как увидела, что конфликтующие исчезли, а с Виктором здороваются, – тут же оттаяла, посветлела и была уже подле Дезира, держала его за руку и улыбчиво кланялась уважаемым людям.

Выйдя из ресторана, Виктор взял на стоянке таксомотор, затем завез Марию домой (к ее большой, но скрываемой неохоте), а сам поехал к себе.

По прибытии Виктор прямиком отправился на третий этаж к своему месту силы – в трофейную.

Это была большая, но плотно заставленная всем подряд комната. Здесь Виктор хранил свое оружие – как трофейное, так и личное; каждая винтовка, пистолет, сабля, нож, топор, кортик – все висело на отдельном месте на стене либо стояло на стеклянной полке, на специальной подставке, и было подписано: название, фирма, год выпуска или место заполучения и краткое описание обстоятельств оного. Тут же Виктор хранил походную одежду и снаряжение всех сезонов и вариаций; многое из этого было куплено им уже по выходе на пенсию, что-то было новое, что-то ношеное.

Также в трофейной Виктора можно было найти бесчисленное количество карт, мелких инструментов, книг, записок, картин, бутыльков, сувениров, древних монет, деталей восточных костюмов… Все это он начал собирать нанимая квартиру в районном городе, потом свозил в пригородную усадьбу, а затем перевез в особняк.

Минут через пятнадцать хождения из угла в угол Виктор пристроился на диванчике и тихонько то ли застонал, то ли засопел. Ужасная, стыдная тоска накатила на него. Да – он стыдился своего заболевания, упорно отказывался признавать его, хотя имел медицинское подтверждение, но в силу своего характера и специфического, излишне строго мировоззрения не мог принять его, а списывал на собственные прихоти, отчего лучше ему, конечно, не становилось.

Синдром Мартина Лондона – так заключил доктор Лихтер, которого Виктор посещал год назад инкогнито. Синдром этот характеризуется глубоким перманентным вялотекущим депрессивным состоянием, вызванным чрезвычайно долгими нервными перегрузками. Особенностью данного заболевания является неадекватная реакция на достигнутый успех из-за серьезных деформаций в работе психики.

Синдром Мартина Лондона – обратная сторона упорного подъема со дна на обзорную террасу, с подростковых годов, на протяжении более двадцати лет. Довесок к заработанному капиталу. Результат десятков опасных операций, лишений, ранений, пережитых смертельных ситуаций.

Доктор Лихтер советовал Виктору больше времени проводить в тишине, общаться с людьми, завести питомца, создать семью, обзавестись детьми, уехать за город и обжиться где-нибудь на морском берегу. Но Дезир протестовал. С одной стороны, он не мог смириться с мыслью, что все, им нажитое, теперь должно оставить, что все его достижения не имеют смысла, а потому и весь его путь. С другой же стороны – он чувствовал, что есть в нем нечто, что не дает ему покоя, нечто, плодящее внутри него пустые и бессмысленные прихоти души. Что-то будто вело его без цели и смысла вперед, потом через несколько шагов останавливало и направляло уже в другую сторону, и так без конца.

Спустя год Виктор немного успокоился. Часть советов Лихтера он все же выполнил. Туманное состояние ума и сердца несколько рассеялось и застыло в хмурой ясности. Но на смену хандре пришла скука, периодически то нарастая, то пропадая вовсе.

И на этом диванчике в трофейной Виктор Дезир, богатый, успешный деятель искусств и науки, лежал и думал про себя лишь один вопрос: «Что же делать дальше?».

Он уснул, и захватил его странный сон. Поначалу он чувствовал, будто не может пошевелиться, но вдруг ему удалось вскочить – и тут же на глазах его трофейная комната исчезла, и он оказался в каком-то знакомом портовом кабаке. Рядом ходили моряки, вольные, наемники, корсары, широколицые аборигены, и все в камзолах и париках.

– Да бросьте вы их, господа. Бросьте! К чему они вам?

Но никто на него внимания не обращал. Но не успел он сильно раздосадоваться, как неожиданно подле него оказалась Мария и увлекла его в танце. Но потом он вгляделся и узнал в своей спутнице одну из тех девушек-блудниц, с которой он имел однажды досуг. А лица начали мелькать и сменять одно другое. Он бросил танцевать, бросил девушку-хамелеона и выбежал на улицу. Но и здесь он когда-то уже был – это был утес, на котором он однажды очутился, когда бежал от разъяренных аборигенов и охотников с награбленным золотом в мешках. Он подошел к самому краю – внизу было озеро. Вероятно, тогда он спрыгнул вниз, но как бы он всплыл с полными мешками золота? Но в этот раз он был налегке, а потому сделал шаг вниз, но не вода приняла его, а темная, мелодичная бездна, поющая на всех языках мира длинными, протяжными нотами, в одном размеренном темпе.

Раздел 4

В среду днем Виктор был на приеме у Герда Штура, в театре на Барбарис-Сали. Герд занимал просторный круглый кабинет с множеством скульптур, картин, разряженных по разному стилю манекенов и прочей, одному только деятелю из сферы высокого искусства понятной атрибутики. Сам Штур сидел за своим странным столом формы зигзага, гладковыбритый, в облегченном парике, на новый манер, а Виктор растянулся на полудиване и был, как обычно, с непокрытой головой. Тем временем Штур неспешно изучал бумаги, принесенные ему Виктором.

– Видишь, сколько комплиментов понаписал, – говорил Виктор. – Я бы ему и так не отказал, главное о деле говорить существенно, а вернее, о денежном предложении.

Речь шла о письме к Виктору от режиссера Сальдо Саринители, илитско-алийского театрального гения (так, по крайней мере, о нем выражались), который несколько месяцев назад переехал в Садд-Скалади из Керри, где четыре года состоял первым режиссером при Большом театре (сопоставимый с театром на Барбарис-Сали); сейчас же пребывал в роли художественного директора в театре на Норской (который был в стадии внутренней реформации) и набирал репертуар. В своем письме – на десять плотно исписанных листов – Саринители просил права на постановку «Однажды, в далеких краях», а также изложил свое видение пьесы и новый актерский состав. Финансовую часть опускал на протяжении всего письма ниже и ниже, а в итоге предложил лично встретиться и оговорить все денежные и правовые аспекты.

– А было бы, и правда, интересно посмотреть на его постановку, да еще и с Альфонсом Бачили в роли выжившего вольного.

– Ага… Бачили же лет двадцать уже играет только в Империи, а все еще с акцентом илитского мигранта.

– Ну и что намерен делать?

– Да так, поиздеваться над тобой пришел, все – ухожу к Саринители! Смеешься, что ли? Контракт с тобой составить пришел.

– Да? – удивленно спросил Штур, доставая тем временем необходимые деловые бумаги.

– Да. В общем, я все права передаю театру на Барбарис-Сали – сам теперь со всеми договаривайся, на встречи ходи, ну а мне пятьдесят тысяч.

Штур вскинул бровями.

– Чего ты? На пять лет всего, – разъяснил Виктор.

– А я уж обрадоваться думал.

– Я и так театру их отдаю по цене раза в полтора ниже реальной. Просто знаю, что сейчас предложения начнутся, особенно к концу сезона, а мне не хочется со всеми возиться, ночами проценты высчитывать, потом торговаться, и так с каждым. Держи ты их лучше при себе.

– Нет в тебе предприимчивости, хотя еще такой молодой.

– Нет уж, хватит с меня предприимчивости, я лучше искусством основательно займусь.

– Пишешь что-то?

– Да, новую пьесу, из последнего цикла.

Герд засиял от радости.

– Это ты замечательно! А кстати, ты не думал один из своих романов попробовать адаптировать?

– Если только в будущем, сейчас хочу как постановщик освоиться, а то один спектакль вполне может оказаться слепой удачей, а вот по трем-четырем уже ясно будет.

Составили контракт. Оставалось заверить его, отослать в банк, чтобы там с расчетного счета театра перевели на счет Дезира. Выпили кофе, на вечер договорились встретиться в ресторане отметить сделку.

В коридоре, уже больше часа как, Виктора поджидал отец Марии, Ромуа. Узнав, что будущий зять у Штура, Ромуа сорвался с рабочего места, оставив все дела жене и помощникам, и занял караул на этаже. Когда он заметил, что дверь открылась, и Виктор стоит в проходе и прощается с директором, Галье забежал за угол и остановился там. Через несколько секунд он, сделав самый непосредственный вид, зашагал в сторону директорского кабинета и, как подгадал, буквально столкнулся с Виктором.

– Ой, простите, – извинился Виктор, – господин Галье, это вы…

Виктор уважительно поклонился.

– Что вы, что вы, – залепетал Галье, мелко и часто, по-лакейски кланяясь, – что же вам… я вот тут к Штуру шел, но, правда, забылся весь. А вы к нам какими судьбами?

– Деловые переговоры, – коротко, но уважительно отвечал Дезир.

– Конечно, конечно. Наверное, насчет пьесы? Простите, если болтаю лишнего, я это лишь к тому, что не могло быть иначе, как еще не один десяток постановок. Вы так к нам сюда точно переедете, если, конечно, не воспользуетесь подменными режиссерами.

– Я, собственно, права на постановку продал. Все равно этот спектакль мы сделаем еще один, финальный раз, я лично буду его ставить, с прежней труппой, а потом снимем. А там, если Герд или инвесторы решат перезапускать, то это уже от меня зависеть не будет. Если только они не пригласят повторно меня. Но, право, признаюсь – мне уже эта пьеса надоела, думаю, мне надо как можно скорее переходить к другой, менять кардинально взгляд.

– Точно, точно, это вы прямо точно выразили, – Ромак был польщен, что с ним так откровенно разговаривают, и даже забыл про детали (Виктору это и было нужно), – как истину видел, что вы в театр перейдете весь. Я вот что еще хотел… знаете, вы уже давно у нас дома не появлялись, а ведь было бы неплохо… ну то есть обсудить некоторые важные детали, в семейном, так сказать, кругу.

– Я думаю, к концу этой недели устроим большой прием. Я говорил с управителем ресторана на Кенейском проспекте, но у них в ближайшие две недели будет свободен только второй этаж. Я еще съезжу в пару мест, но, скорее всего, сниму дачу на Малом острове, потому что Мария хочет собрать не меньше двух сотен человек, а у меня будет тесновато.

Все это время Ромак согласно кивал, иногда переходил на поклоны.

– Это все безусловно… конечно, то есть безусловно верно и… я ведь и не так, чтобы очень… вы все равно приезжайте к нам, приезжайте, пожалуйста. Всегда готовы вас принять в лучшем виде…

Виктор поддержал за плечи старика:

– Завтра-послезавтра непременно буду, мосье. (Ромак весь обомлел.)

Вскоре Дезир ретировался с места общения, оставив пожилого мосье Галье вариться в водах закипающих фантазий и грез.

Дома Виктора ждало письмо. Отправной адрес: почтовое отделение на Малой Моли. Отправитель: Итро Беллинс.

«Это я, и я сейчас в городе. А это значит, что мы встретимся – об этом речи и быть не может.

Слышал, ты стал важным человеком (читал я пару твоих книжек), это хорошо. Но я-то тебя знаю как никто другой, Виктор Дезир. Даже на расстоянии чувствую, какую радость ты сейчас испытываешь (а если не испытываешь, то врешь, нагло врешь и себе, и мне).

Однако адреса твоего я покупать не стал – я все же приличный человек (не то что некоторые). А потому шлю тебе свой, дабы соблаговолил послать весточку старому другу. Ну а тогда я тебя точно найду.

До скорого. Бывай».

Виктор не меньше семи раз перечитал записку, примеряя голоса на разный лад. Он и правда был рад – здесь Беллинс не прогадал.

Он достал бумагу, конверт, две печати, автоперо.

«Илитская улица, дом11/12. Приходи, если не боишься».

Потом Виктор отправил еще несколько писем на адрес Итро, но уже пустые, и все за счет получателя.