Заходит солнце на Востоке

Премию «Образцовый театр» уже традиционно забрал Штур, а «Малиновую ветвь» преподнесли девяностолетнему господину, весьма плодовитому театральному деятелю, который однако был немножко не в себе, а потому, когда его вызвали на сцену и зал начал аплодировать, не поднялся на подмостки, и минут пять-десять рукоплескал вместе с остальными каждый раз, когда объявляли его имя.

В отличие от остальных номинантов, Виктор и не думал выделяться. Он не готовил речей, а лишь вышел (дважды), поблагодарил за отметку и на том откланялся. Но такая немногословность и даже равнодушие только сильнее возбудили публику. Начали перешептываться, строить теории; еще надолго запомнится людям высшего света загадочное выступление режиссера-модерниста.

Церемония премии «Адамас Корона» плавно перетекла в церемонию гуманитарной императорской премии. За ней Виктор и его компания уже не следили, единственное – Дезир задержал внимание на речи Франсуа Аруэ, который держал орден за какие-то достижения.

Церемониал завершился последовательными речами: промышленника Александра Серебряного – богатейшего горожанина, владельца группы фабрик «А. Серебряный», президента торговой компании «Восток – Запад» Анастасии К. и градоначальника Садд-Скалади Антония Марка.

«Полчаса бессодержательной болтовни, – заключил Виктор. Нет бы просто сказать спасибо всем и за все и уйти. Нет! Я буду стоять и говорить, и говорить, и говорить, и чем меньше мне будет о чем говорить, тем длиннее я буду составлять фразы».

На балу Виктор немного развеселился – закуски порадовали вкусовые рецепторы, шампанское ударило в голову, танцы спасли от душных разговоров с душными людьми. Домой же Дезир поехал с Марией. Вообще-то, при всей прогрессивности алийского общества, не принято было молодой девушке уезжать ночью с кавалером одной, тем более на глазах у родителей. Но семья Галье была готова позориться, лишь бы угодить Виктору.

Раздел 2

Спустя пять дней после июньского бала Виктор читал лекцию в университете по культуре народов Северных Инсов. Разбирался материал, изданный за авторством самого Дезира два года назад (сам он несколько лет как состоял штатным профессором при кафедре). Читали фрагмент «Легенда о Великанах с острова Хэм, комментарии, а также замечания по путешествию профессора Модеста Марусского» из цикла по культуре североинских народов. Как всегда, в зале был аншлаг; все билеты на лекции Виктора разбирались за несколько дней (на лекции ведущих профессоров и светил интеллектуальной среды учебные заведения за свой счет проводят аукцион билетов).

Виктор читал в одной из самых больших аудиторий Садд-Скаладийского университета. Пятьсот взглядов было приковано к Дезиру, стоящему за кафедрой.

– …Обузданность – таково было их единственное условие.

«Не позволяйте вашим страстям стремиться познать Нас. И не взгляните на Нас, и не услышьте Нас, и не поймите Нас, а лишь верьте Нам, а более вас Мы и не просим. И по сему Завету, священность которого утверждена взаимными клятвами, пребудет ваш народ в мире, и не возбраняется любое дерзновение во славу Завета, да только обузданность будет вашим единственным бременем».

Такой договор заключили жители острова Хэм северного архипелага Хэм-Костерия, что находится в водах поныне неизученного севера Нуветеррии, с Великанами, которых сами аборигены называют [Терри]. (Вероятно, «Терри» также близко по смыслу со словом «боги», но более точным относительно сопоставления свойств будет вариант «великаны».)

Согласно священным письменам, заполученным с острова Хэм в 397 году (новой эры), копии с которых поныне хранятся в Музее археологии и антропологии в Керри, народ долгие годы (в источниках указываются тысячелетия, но, по всей видимости, это не более чем поэтическое преувеличение, свойственное религиозным письменам жителей Востока), жил по Завету с Великанами, пока люди (около пятисот лет назад, если верить первоисточнику) не утратили свою «обузданность».

Тогда пришел молодой шаман и заявил: «Бесчисленные годы мы чтим Завет и чтим мы Терри. Но никогда мы не выходили за пределы очерченных тысячелетия назад границ. Но почем мы знаем, где лежат границы нашего Завета? Терри живут за горизонтом, так почему бы нам не освоить все, что распростерлось до него?»

И тогда человек из толпы ответил ему: «Кому как не тебе знать главный наш закон: «обузданность будет вашим единственным бременем». Так и границы наши – есть черта обузданности нашей и рубеж Завета».

«Так выйди ж из толпы! – воззвал к нему шаман. – Да, коли ты считаешь, что готов нести печать Завета, связующую нас и Великих».

Но человек не вышел и растворился во множествах лиц, внемлющих молодому шаману.

«Вот то, о чем я вам говорил! Человек побоялся преступить несуществующую черту и навсегда потерял свое слово, ибо я был готов сдать свою священную ношу тому, кто в своей мудрости так уверен, что не боится сомневаться даже в словах глашатая Завета.

Под защитой Завета мы пойдем исследовать все, что лежит под нашими ногами, и идти мы будем до тех пор, пока не уткнемся в горизонт, и тогда мы сдержим свое слово, и не взглянем мы на Терри, а лишь развернемся и двинемся домой».

Так народ острова Хэм пошел покорять мир. Они построили множество кораблей, так, чтобы могли уместиться все (скорее всего, очередное поэтическое преувеличение, на мой взгляд – общая вместимость флота тогдашнего острова Хэм не превышала двухсот человек), и вышли в море. Но недолго им пришлось плыть. Стоило кораблям отойти от суши (около двенадцати морских миль), молодой шаман, который и возглавил поход, увидел вдалеке силуэт. Это было лицо, и было оно столь гигантским, что будь оно в десять раз дальше, все равно казалось бы в пределах вытянутой руки.

И шаман вскричал: «Поворачиваем назад!», но было уже поздно, ибо лицо ушло под воду и подняло за собой страшнейший шторм. Спастись удалось лишь тем счастливым, кто не успел увидеть гигантского лица, но когда они вернулись на землю, поняли, что осталось их не больше половины от половины (именно так сформулировано в первоисточнике).

И узнал народ, что такое лишения, засуха и ливни, детская смертность и ранняя старость, потопы и голод, и утратил народ свой мир, ибо нарушен был Завет.

…В 445 году профессор Университета антропологии в Керри, выдающийся алийский экспедитор Модест Марусский отправился в поход на четырех кораблях в воды Хэм-Костерии. В последние свои годы он полностью перепрофилировался на изучение материалов с острова Хэм, смог выявить потенциальные координаты вод, где мог затонуть древний флот (в его существовании он не сомневался) и за счет нескольких меценатов и некоторых своих сбережений снарядил экспедицию. По его предположению, тот самый исторический остров находился на юго-востоке архипелага, в сорока милях от современного поселения. Тот участок не был освоен бонумцами по причине труднодоступного подхода и отсутствия обитателей. Местные жители говорили, что никто не уходит в те земли «наверное, тысячу лет как», давно отданы были те земли их предками «на растерзание стихиями».

Истории не известно, что именно случилось с экспедицией, – Марусский со своей командой просто исчез. Последние сведения о нем остались у жителей деревни острова Хэм-Тори-Ра, где тот в последний раз останавливался. Очевидцы говорили, что повстречали истощенного, бледного, почти мертвого на вид, но невероятно бойкого и эксцентричного мужчину неопределенного возраста, которого словно «духи шутили». Остальная команда пребывала в преспокойном расположении духа, но и иные из них ходили «словно завороженные».

Экспедиция, которая отправилась на поиски команды Марусского, отошла от Хэм-Тори-Ра лишь на двадцать миль, поскольку натолкнулась на непроходимый скалистый участок. Но следов четырех кораблей и экипажа вокруг не обнаружили. А это означает, что Марусскому удалось каким-то образом преодолеть гибельное место и уйти дальше. О нем даже сложилась легенда в отдельных кругах, якобы он потонул именно там, где однажды погиб флот молодого шамана.

На мой личный взгляд, Марусскому действительно удалось уйти немного вглубь района, но затонул он в ближайших пяти-десяти милях. Но мне и не хочется разрушать поэтизм еще одной прекрасной легенды, а потому я и не претендую с моим предположением ни на что.

Затем Виктор прочитал еще несколько фрагментов, где упоминались [Терри] другими, находящимися в одном поясе с архипелагом Хэм-Костерия народами Северных Инсов. Но где-то это были переложения с оригинальных религиозных историй, где-то – встречались похожие по свойствам существа, где-то – похожие по описанию, но имеющие абсолютно противоположную сущность.

Лекция продлилась чуть более полутора часов. Последние двадцать пять минут Виктор посвятил только общению с аудиторией. Держались в рамках материала, но вопросы прилетали словно снаряды, успевай только отбивать. По окончании основной части Дезир задержался еще на двадцать пять минут для автограф-сессии.

На ней к Виктору подошли трое молодых парней – студенты с направления культурных связей и морского сообщения. Каждый держал в руках по томику «Цикл путешественника. Полное издание» – последняя опубликованная Дезиром вещь, включавшая в себя первый цикл путешественника (в том числе и повесть «Однажды, в далеких краях») и второй – продолжение серии историй о культуре «походов», с комментариями и дополнениями к произведениям первого цикла. Большинство работ Виктора признавались академической общественностью культурологически важными и активно внедрялись в студенческую среду в качестве материала для исследований. У него было лишь несколько книг исключительно художественного характера, которые однако стояли в авангарде его известности и к тому же приносили неплохой доход.

Студенты не были оригинальны и протянули книжки для автографа. Но один из них, щуплый паренек в очках и костюме-тройке, собранной из других костюмов, который выдавал его «среднеклассовое» происхождение, спросил Виктора:

– Прошу прощения за столь избитый вопрос, но все же не могу его не задать. Насколько автобиографичны ваши книги? Вы ведь часто используете в описании первое лицо и комментарии даете весьма подробные касаемо личного опыта других мореплавателей. Я спрашиваю именно о тех местах, где речь идет как бы… о внутренней кухне, закулисье исследовательского мира, – под конец парень весь смутился и заметно оробел.

Виктор по-отечески усмехнулся:

– Ну конечно же, вы правы в своих догадках: некоторый опыт возможно приобрести лишь непосредственно. Но и не стоит забывать, что талант писателя заключается в первую очередь в умении фальсифицировать чужой опыт как свой. Так что я отвечу вам так – автобиографичны местами.

Ничего нового Виктор не сказал, но студенты все равно искренне поблагодарили его за ответ.

Когда аудитория опустела, на Виктора вдруг накатило редкое, но невероятно драгоценное чувство, которое он отдельно от остальных называл осенением. Это слово он отобрал из множества и навсегда условился использовать только его для обозначения одного конкретного и ни на что не похожего состояния. Когда приходило осенение, мозг Виктора вдруг переключал всю внешнюю работу в режим автоуправления и полностью сосредоточивался на внутренней обработке информации. Таким образом Виктор мог прожить и час, и два, и сутки, абсолютно погруженный в себя, а после, вернувшись в нормальное свое состояние, словно просыпался, и потом еще долго припоминал, что происходило с ним во внешнем мире. Это состояние было ему неподконтрольно, но приходило только при определенных обстоятельствах, и благодаря ему Виктор и прославился как «невероятно детальный» автор.

Осенение – это словно путешествие во времени, просмотр задокументированных органами чувств эпизодов со всеми мельчайшими подробностями, которые невоспроизводимы в своем идеальном виде в обычной, поверхностной, подвластной человеку памяти.

Дезир отлучился из мира вещей примерно на двадцать девять часов. Но что же такое он видел?

К сожалению, слово передает нам информацию лишь посредством ассоциаций и неспособно в точности передать даже то, что может зафиксировать один лишь глаз, не говоря уже об обонятельном или осязательном опыте. И тем более не может соединить все вместе и в таком виде изложить. Поэтому придется ограничиться лишь общим описанием событий, которые пережил Виктор, пребывая в осенении.

Виктор Дезир, урожденный Золот, родился в 495 году новой эры в семье двадцатидевятилетнего Игоря Золота, рувнийца по происхождению, барда, путешественника и географа, и двадцатисемилетней Зои Золот (в девичестве Галча), алийки – управляющей большого книжного магазина, старшей дочери видного предпринимателя (к тому времени уже вдовца) Максима Галча, в Алийской Империи, в материковом городе Константин, находившемся в трехста пятидесяти километрах от Керри – материковой столицы Империи.

Мать Зои и бабушка Виктора Арина скончалась за три года до рождения внука при весьма прозаических обстоятельствах – от гипогликемии.

У Зои были две младшие сестры, Мафрена и Елена, которые вышли замуж за двух братьев-близнецов, владельцев юридической конторы, и в 499-м иммигрировали на родину мужей, в Фарманское Королевство. Связь с ними постепенно слабела, а через пять лет и вовсе оборвалась. У Виктора в его детской памяти отпечатались образы двух теток-двойняшек (друг на друга едва похожих), которые почему-то всегда являлись вместе, и их белокурых мужей, но характеров их он совсем не знал. Из подробностей он помнил только апельсиновый запах духов, которыми пользовались братья, что заложило в нем на долгое время устойчивое мнение о фарманцах, которое он долго из себя изживал, поскольку фарманцы практически не пользуются апельсиновым ароматом, а предпочитают цветочный.

У Игоря, отца Виктора, был только один близкий родственник – старший брат, выпускник военной академии, член старшего офицерского состава (Виктор знал его от майора до полковника второго ранга), командир дивизиона Борислав Золот. Своего дядю Виктор запомнил хорошо. Он был на десять лет старше Игоря, говорил с рувнийским акцентом, периодически коверкая слова на свой лад; крупный, высокий, почти полностью лысый, с гигантскими усами и постоянно строгими глазами. Однако человеком он был добрым, но с некоторыми странностями. Словом, не всегда было понятно, шутит он или нет. Но если видел, что напугал собой человека, – тут же широко улыбался и окатывал волной душевного тепла. Женат был трижды, от первых двух имел несколько детей, с которыми, однако, не общался, в том числе по причине языкового барьера (первая жена была с юга, из Кипии, где и воспитывала детей Борислава, а вторая сбежала от него еще беременной, в Илитию). Последняя же жена его, Роза, детей иметь не могла (что и не заботило Борислава).

Родители Игоря и Борислава скончались в Рувне в 491 году; отец – осенью, мать – зимой. О них Виктор практически ничего не знал, и даже портретов их не видел. Возможно, Золоты специально умалчивали о своем происхождении.

В 501 году умер и дед Виктора, Максим Галча, в возрасте семидесяти четырех лет, и магазин «Галча» полностью перешел во владение Зои и Игоря.

Виктор рос в семье с очень хорошим достатком. Книжный магазин «Галча» был крупнейшим в городе и приносил в разное время от восьмидесяти до двухсот пятидесяти тысяч алийских кредитов в год. Семью Золотов-Галча можно было по праву называть «периферией высшего общества». Финансовые возможности семьи позволили дать маленькому Виктору с самых ранних лет лучшее (из доступного) образование. С детства с ним занимались няни и гувернеры, в шесть лет он пошел в школу для мальчиков, в двенадцать поступил в гимназию. Но и сам Виктор обладал неплохими интеллектуальными способностями. Был смышлен, даровит, но особенную предрасположенность имел к языкам. Хоть Игорь Золот говорил на хорошем алийском, и почти всегда, но иногда мог перейти на рувнийский и подучивал ему сына. Виктор же схватывал новые слова и конструкции хорошо, и когда это обнаружилось, было принято решение создать для мальчика полиязыковую среду. К двенадцати годам он уже свободно владел алийским, рувнийским, а также и слабоженским, сланвийским (близкородственные с рувнийским), илитским, нор’ляндским (близкородственные с алийским) языками. В гимназии и дома учил фарманский и родловский. Если бы сегодня были живы его учителя, то они бы без труда вспомнили этого удивительно даровитого мальчика.

Мать Виктора, Зои, была женщиной простодушной, но хорошо образованной. Без амбиций, но с проницательным умом. Была она не столько талантливой, сколько практичной: умело решала финансовые задачи, ловко разбиралась с управленческими трудностями, знала, как вести хозяйство и прочее. Словом – она была головой семьи. А вот супруг ее, Игорь Золот, был сердцем.

Игорь был полной противоположностью Зои – легкий, творческий, непостоянный. Простой человек принял бы его за юродивого (как и любого другого настоящего художника). Максим Галча поначалу с недоверием относился к избраннику дочери – рувниец без прошлого, но с деньгами, певец, щеголь, бродяга (так он называл всех путешественников), сам же Максим давно рекомендовал в мужья дочери сыновей своих товарищей, таких же, как и он, коммерсантов. Но по какой-то непонятной (возможно, судьбоносной) причине Зои и Игорь чуть ли не с первого своего знакомства (Игорь гостил тогда в их доме, по рекомендации одной светской дамы) прилипли друг к другу, и отрывать бы их пришлось только силой. Тогда Максим махнул рукой и сказал лишь: «живите». Но до конца своих дней он продолжал дивиться на их союз: такие непохожие, не складывающиеся друг с другом, а все равно как одно целое. И любви-то между ними не было такой, которую можно разъяснить простому человеку. Они словно гармонировали на тихих полутонах. С виду были даже холодны в отношениях, но где-то там, в секрете от чужих глаз, происходило нечто, что и держало их неразрывно. Виктор этого лично не видел, но более чем точно ощущал.

В 507 году Зои умерла при родах. Умер и младенец. Виктор запомнил ее простое лицо (он не мог определить его красоту), простые платья, аккуратную, иногда почти литературную речь, и странное, совершенно непонятное ему умиротворение. Его он помнил прекрасно, детально, но описать никогда – даже для собственного понимания – не мог.

В том же году Игорю Золоту пришлось закончить карьеру музыканта (абсолютно неожиданно и грустно для многих слушателей) и переквалифицироваться в управители. Об этом тут же узнал молодой конкурент книжного магазина «Галча», богатенький розовощекий сын фабриканта Ники Нольский, и, предвещая скорый упадок дел магазина, потихоньку стал тормошить угли и потирать ручонки. Но, к его несчастью, Игорь сумел сориентироваться и нанял хороших помощников за весьма большое жалованье, что, конечно, магазин не подняло, но и не дало ему пойти на дно.

507 год остался в памяти Виктора богатым на смерти. Накануне Нового года Золотам пришло письмо с извещением о гибели Борислава во время атаки на его гарнизон «пиратов/организованных бандитов» (он в то время служил на острове Итрап, вблизи берегов Нуветтерии). Через несколько месяцев узнали, что вдова Борислава получила в наследство весь его капитал, после чего бесследно исчезла.

За два года Игорь сильно поменялся. Стал невесел, задумчив, несколько заторможен. Золотые волосы его немного поредели и побелели, стан скрючился. В свет выходить перестал, все чаще и чаще уединяясь в своем кабинете. А в 509-м скончался от инфаркта. За несколько месяцев до смерти Игоря в торговле начался кризис, а знаний или таланта Золот не имел, чтобы как-то помочь ситуации, потому передал бразды своему коммерческому директору, сам же, по долгу чести, отстраниться совсем не мог и постоянно переживал больше прежнего.

По закону Виктор должен был стать полноправным владельцем семейного магазина в семнадцать лет, а до тех пор его опекун обязывался взять на себя управление наследственным имуществом. Но у Виктора не оказалось близких родственников, способных взять на себя опекунство. С банковскими счетами тоже возникли трудности. Будучи несовершеннолетним, Виктор не мог иметь коммерческий счет, через который проходила основная прибыль магазина и на оном содержалась. Его же сберегательный счет мог вместить только двадцать пять тысяч кредитов. Но последние месяцы всеми финансовыми инструментами магазина распоряжался уже ранее упомянутый коммерческий директор Три Солнцо, который вовремя успел перевести энную сотню тысяч кредитов на свои счета, а отчетности магазина подправил под стать объявлению банкротства. Но и в этом случае магазин не могли выставить на аукцион, и тогда вмешался жаждущий конкурент. Через ряд махинаций ему удалось добиться торгов за имущество покойного Игоря Золота, на которых он был единственным покупателем и забрал все что было за цену почти вдвое ниже рыночной – на условии, что муниципалитет выплатит сироте-Виктору определенную законом компенсацию по достижении тем совершеннолетия, а именно тридцать пять процентов от полученных от Нольского денег, то есть тридцать пять тысяч за все имущество: книжный магазин, две машины, фамильный особняк. На личном счету Виктора оставалось пять тысяч. Но и на этом не остановились бюрократы и зачли сироте последующие три года содержания в интернате на его потенциальный счет. В таком случае, без инфляционной индексации, по достижении семнадцати лет Виктор должен был получить около восьми тысяч. Этих денег ему бы едва хватило на собственное жилье и какое-нибудь ремесленное образование.

Свои пятнадцать лет Виктор встретил в интернате имени Романа Свитеко (до этого он несколько месяцев прожил в нескольких приютах и пансионатах, пока власти города подбирали ему подходящее место) в городе Ельце района Константин (в сорока километрах от Константина). Это была закрытая школа-приют среднего класса, выпускники которой получали квалификацию «среднее профессиональное образование» (сам же Виктор год не доучился в элитной гимназии, где бы мог получить малое высшее образование и право поступления в университет без вступительных экзаменов). Такой выпускник, со своим «средним», мог претендовать на место помощника в малой муниципальной администрации, стать продавцом первой степени (высшей из трех возможных), податься работать в полицейский штаб, пойти на службу в армию (там порог входа минимальный) или стать квалифицированным рабочим на фабрике. Обращались с воспитанниками там весьма строго, приучали всех и каждого к военной дисциплине, в качестве универсального средства воздействия использовали физическую силу. В «пенитенциарно-школьной» среде самопроизвольно организовывалась внутренняя жесткая иерархия, со всеми вытекающими. Но на удивление себе же Виктор смог ловко к ней адаптироваться, и хотя выдающейся физической силой он не обладал, тем не менее мог определенно и точно постоять за себя и свое место, поскольку осознавал имеющееся у него интеллектуальное и родовое превосходство.

Но долго в интернате Виктор решил не задерживаться. Спокойно взвесив свое положение, он пришел к тому, что в этом месте ему ловить нечего и теперь стоит пробираться в жизни самому, а в противном случае «социальная масса» его просто-напросто сплющит и выкинет на свалку, откуда ему будет не выкарабкаться. Собрав все, что у него было, – личные вещи и четыре тысячи восемьсот кредитов, – Виктор сбежал из интерната, после из города, а затем из района и через три недели добрался до города Володор в районе Керри. В приюте он прожил всего полгода.

План был прост – поступить оружейником в армию (самое младшее из возможных воинских званий; являются своего рода разнорабочими, а не солдатами). Это было единственное место, куда могли принять несовершеннолетнего без каких-либо бумажных волокит. Дальше Виктор планировал дотерпеть до совершеннолетия, подкопить денег, а там нанять адвокатов и заявить свои права на наследство, находящееся под муниципальным попечением. Этих денег ему должно было хватить для поступления в сносную военную академию, а там у него был подробный пример карьеры дяди Борислава.

И хотя в качестве оружейника Виктор смог обжиться, но его планы изменили совершенно неожиданные перспективы.

Виктор рано откинул от себя все предрассудки, чтобы те не мешали его стремлению обратно – на верх общества. А потому воинская служба не была для него предметом священным или хоть сколько обязывающим, а имела лишь практическую пользу. Но Виктор продолжал быть открытым для новых, более выгодных путей и предложений.

Став армейским разнорабочим, Виктору тут же во всей красе открылся ранее невиданный ему мир «социальных глубин». Оказывается, все время этот мир был совсем рядом с ним – достаточно было проехать пару кварталов от центра города, или зайти в неприметный переулок, или углубиться в жилой район… достаточно отвести взгляд от сияющих витрин и крыш в сторону – и тут же можно увидеть мир дешевых кабаков, притонов, нелегальных борделей, игорных подвалов; мертвецки пьяных людей, спящих на земле, битых женщин, детей-воришек, стаи подростков, бродяг, отчаянных проституток всех возрастов… Как раз изучение этого мира Виктором круто повернуло его жизнь.

Одним летним вечером 511 года Виктор стал свидетелем пьяной потасовки в одном питейном заведении. Он (тогда еще Золот) сидел за столиком в углу, пил темное пиво, купленное за десять копеек, и в какой-то момент его внимание привлекла троица молодых людей, находившаяся с ним в одном крыле. Как он понял на глаз, один парень вел диалог с парой приятелей; вероятно, деловой. Он наблюдал, как постепенно нервная речь переходила в повышенную, затем в громкую, а там и в откровенный крик. Тот, что был сам по себе, пытался все время взять верх над собеседниками, один человек кричал на слабоженском, второй для виду его сдерживал, но не более. Тогда Виктор решил вмешаться. Он подошел к тому, что сам по себе, и шепнул ему на ухо пару слов, после чего вышел на улицу. Меньше чем через минуту вышел тот парень и быстро увлек Виктора за собой.

Дело оказалось в следующем. Троица обсуждала детали карточного долга одного из присутствовавших. Тот, что был отдельно, взымал долг, тот, что был тише всех, был должником, а самый громкий – где-то найденный отморозок на роль телохранителя. В какой-то момент Виктор отчетливо услышал: «Еще одна минута, и я его убью!», «Если он не заткнется, я его тут же прирежу!» («Eshte un minutu, a y la matare ho!», «Ak ho no se calla, y la cortare ho!»). Тут он понял, что происходит прямое подстрекательство, и сейчас могут и впрямь убить неподготовленного человека, а потому решил подойти и шепнуть лишь: «Он его науськивает, у того нож».

– Как удалось уйти?

– А что тут сложного? Просто сказал, что потом поговорим, ждут более важные дела. Ему все равно из города сбежать не дадут, но там уже не разговоры будут. Я Карлий.

– Виктор.

Так Виктор познакомился с Карлием Кривых, молодым протеже босса преступной группировки Коха. Кох – старый алийский гархиец, занимался организацией нелегальных экстремальных азартных игр: стравливание собак, человеческие бои без правил, бои с оружием, кровавые бойни стенка на стенку и прочее. Также его люди в кабаках обманывали людей в карты. В группировке было на тот момент около тридцати человек.

Тогда и случился в голове Виктора первый переворот. Узнав, какие деньги может получать человек Коха (Карлий получал в неделю в среднем по сто двадцать пять кредитов, что в шесть раз превышало жалование оружейника), Виктор оставил службу и подался в группировку. Тогда же он и расстался с фамилией Золот окончательно и нарек себя Дезиром. Выбирал фамилию не столько разумом, сколько чувством, а вернее, неким мгновенным озарением: «Я должен быть Дезиром». К концу осени Виктор, уже Дезир, вместе с Карлием Кривых и еще пятью товарищами оставили Володор по приказанию Коха и отправились в портовый город Либаро – крупнейший порт материковой части страны – подготавливать почву для переезда группировки и набирать новых рекрутов.

Почти год Виктор прожил в полном сумбуре. Чуть ли не каждый день происходили какие-то странные события – совершенно разнохарактерные, но смежные. Бывало, день мог начаться с попойки, а закончиться лишь к следующему утру где-нибудь в лесу, за городом. Иногда приходилось жить в бараке на двадцать человек, где по факту размещались шестьдесят, а потом неожиданно Виктор переезжал в какой-то притон, где ему одному приходилось соседствовать с десятком проституток (в качестве дополнительного поощрения он получал свободный доступ ко всем сразу). Работать приходилось постоянно и многозадачно. Например, Дезира и еще нескольких человек могли послать за товаром (алкоголем, табаком), который нужно было забрать (пересчитать, рассчитаться с продавцом, загрузить в машину) и доставить к месту проведения вечернего представления. А могли отправить в качестве массовки (иногда переводчика) улаживать дела с должниками. Иногда приходилось заступать двумя ногами за черту закона, например, когда нужно было вывозить из города трупы животных и людей, погибших во время боев, или же принимать крайние меры в отношении неплательщиков. В банде Коха Виктор научился основам выживания: драться, использовать холодное оружие, стрелять, выводить себя или кого-то другого из состояния тяжелой интоксикации, общаться с мошенниками, играть в карты только своей колодой, никогда не показывать деньги, водить машину, скрываться от полиции, давать взятки… Доходы его постепенно росли и к семнадцати годам составили сто пятьдесят пять кредитов в неделю. Виктор достиг совершеннолетия и мог претендовать на свое наследство, а также и на продолжение обучения в гимназии (он никогда не разбрасывался деньгами и смог сохранить на личном счете пять тысяч двести кредитов). Но тогда возник ряд трудностей, совершенно неожиданных трудностей.

Последний год Виктор прожил по документам Виктора Дезира, которые ему помог сделать лично Кох, но так как фамилию Виктор поменял неофициально, все документы на фамилию Золот никак не были связаны с Дезиром. Личным счетом Виктор продолжал пользоваться под фамилией Золот. Но в один момент (который он помнит до сих пор безо всякого осенения) обнаружилось, что документы Виктора Золота пропали. Восстановлению они не подлежали, так как Виктор сбежал со своего последнего места содержания еще будучи несовершеннолетним и последние годы официально не имел определенного места жительства. Так Виктор вновь остался ни с чем, но в этот раз уже без какой-либо надежды.