Где розы дикие растут

3

Иногда твоя собственная память – худшая из всех существующих пыток.

Когда мне было шесть лет, к нам в гости приехали тётя с сыном, моим двоюродным братом.

Стояло лето, июль, весь наш городок был усеян тополиным пухом, который плыл и кружился в воздухе как снег и собирался на асфальте возле бордюров извилистыми линиями сугробов. Мы с братом любили их поджигать. Они горели очень быстро, как порох. Раз – и сгорал целый сугроб. Нас это приводило в восторг.

Ещё в садах росли яблоки. Они были зелёные и кислые. Конечно, нам запрещали срывать их, пугая поносом, дизентерией и ещё кучей напастей и бед на наши животы. И, само собой, мы всё равно обдирали все деревья в округе.

Однажды мы с двоюродным братом залезли в чужой сад. Брат взобрался на дерево и принялся трясти его, а я стоял внизу и собирал упавшие яблоки в футболку.

Внезапно сзади раздался окрик. Моё сердце ушло в пятки. Предательский страх едкой кислотой обжёг изнутри, кровь неистово застучала в ушах. Очевидно, это был хозяин сада. Недолго думая, я бросил яблоки вместе с футболкой и дал оттуда дёру. О брате я, само собой, позабыл.

Я бежал минут пять, не оглядываясь, потом упал в высокую придорожную траву, задыхаясь от бега. Жадно глотая воздух, я лежал и смотрел в небо, всё ещё опасаясь того, что меня могут настигнуть. И тут вдруг вспомнил о брате… Ведь он остался там, на дереве…

Страх мгновенно прошёл, сменившись ещё более гадким чувством, от которого появилась резь в глазах. Мне стало жутко стыдно, что я его бросил. Но теперь уже ничего нельзя было изменить.

Я пошёл в сторону дома, повесив голову. Я не знал, что скажу маме и тёте. Мало того, что я потерял футболку, так ещё и предал брата.

Я заплакал от охватившей меня безнадёги. Больше всего на свете мне в тот момент хотелось упасть на землю лицом вниз, обхватить голову руками и умереть. Я растирал слезы кулаками по лицу и думал о смерти.

И тут меня окрикнул брат. Он шёл, улыбаясь, хоть и немного прихрамывая – нога у него была разодрана до крови. В руках он держал мою футболку.

Брат подошёл ко мне и сказал, что всё нормально. Потом увидел, что я плачу, обнял меня и вдруг неожиданно заплакал сам. Он жалел меня. А я проявил малодушие. Мне не хватало твёрдости всегда. Даже в детстве.

В школе меня не замечали, я был самой обычной серой мышью, какие, наверное, найдутся в любом коллективе. Никогда не лез в лидеры и сторонился массовых мероприятий. У меня почти не было друзей. По крайней мере, лучшего друга – уж точно.

Когда я поступил в университет на факультет истории, я думал, что теперь пришла моя пора и наступило то самое время, когда я перекрою свою жизнь. Раскроюсь целиком, так сказать. Явлю миру свои таланты.

Прошло четыре года. Я получил диплом бакалавра, но ничего так и не изменилось. Я остался таким же, каким и был. Серой мышью в тёмном подполе.

У меня были девушки, но мне постоянно мешала моя застенчивость. Даже если у нас начинались более-менее серьёзные отношения, всегда возникала черта, которую я не мог переступить. Не знаю, как это называется, но что-то такое, что вставало передо мной неразрешимой проблемой.

Я потерял девственность только в двадцать два, примерно на треть жизни позже своих ровесников, а это, на мой взгляд, уже о чём-то да говорит.

Моя последняя девушка была лучшей из всех. Я её боготворил. Думал на ней жениться. Мне как-никак уже тридцать один. Мы встречались почти два года. Всё шло хорошо. По крайней мере, так мне казалось.

Три месяца назад мы с ней поехали за город к реке. На электричке добрались до нужной станции, а потом полчаса шли по узкой тропинке вдоль железнодорожной насыпи. Кругом росли кусты ракитника и дикой акации. Она нашла побег омелы на большом дереве. Сказала, что это хороший знак. Насколько мне было известно – плохой. Но я ей об этом не сказал.

Вскоре тропинка вильнула от железной дороги в лес, и мы оказались под сенью огромных сосен, закрывавших своими ветвями небо. Моя девушка рвала цветы, а я шёл рядом. Мне нравилось быть с ней наедине. Мне нравился тот солнечный день. Но она была как будто немного грустной.

Тропинка вывела нас к обрыву, с которого открывался вид на речную долину. В том месте русло наискось пересекали скалистые пороги, и река катилась бурно, блестя серебром на стремнине; вдоль берега скапливалась густая мутная пена. Пахло рыбой и водорослями. Посреди реки виднелся островок, на котором возвышались руины старой водяной мельницы.

Мы стояли и смотрели на реку, когда она это сказала. То, что навсегда изменило мою жизнь.

Не знаю, почему она выбрала для этого именно тот день и то место. Может быть, чтобы сделать мне больнее. А, может, и нет. Но всё вышло так, как вышло.

Моё ощущение счастья, которое дарили река и солнце, и эти камни, поросшие мхом – останки мельницы на островке, – рассыпалось рваными фантиками по ветру…

Она сказала, что больше не может быть со мной. Что я витаю в облаках, а ей, наоборот, нужен мужчина, который будет твёрдо стоять на земле. Ей не нужны воздушные замки. Ей нужна уверенность в завтрашнем дне. А со мной её не будет никогда (она зачем-то выделила это НИ-КОГ-ДА).

Меня словно парализовало. Казалось, что это происходит не со мной, что я просто вижу страшный сон: стоит моргнуть или ущипнуть себя за руку – и он распадётся, разлетится как лёгкий утренний туман, уйдёт прочь навсегда. Но это был не сон.

Вот моя девушка (теперь уже, видимо, бывшая) – стояла передо мной, глядя мне пристально в глаза. Она не говорила гадостей, как это обычно бывает у двух надоевших друг другу людей. Она спокойно и с расстановкой (но это, пожалуй, было ещё хуже гадостей) объяснила мне, что нашим отношениям конец. Что я слишком мягок. Что мне не хватает твёрдости. И что она нашла человека, у которого эта твёрдость есть.

Ощущение – словно весь мир, который был у меня прежде, – из папье-маше, и теперь одним лёгким движением канцелярского ножа от него отрезали здоровенный такой кусок. Кусок, который я безумно любил, всячески холил и лелеял, и с которым связывал все свои надежды…

Назад мы шли молча. Я уже не замечал сосен, не замечал ракитника и акаций. Не видел одуванчиков и зелёной травы. Перед глазами стояла пелена – возможно, от накатывавших время от времени слёз (я тщетно пытался их скрывать), мир терял очертания, казался размытым, словно смотришь на него сквозь чужие очки с диоптриями, имея при этом нормальное зрение.

В голове практически не было мыслей, только какая-то каша из обрывков фраз, полуистлевших воспоминаний и бесконечного отравляющего существование чувства обиды. Обижался я, само собою, не на девушку, нет, скорее на свою судьбу, регулярно делавшую мне подлянки.

Потом мы вернулись в город и расстались. Разошлись в разные стороны. Она попросила меня пережить это и постараться не звонить ей. Сказала, что так будет лучше нам обоим. Я в это не верил. Внутри меня разлилась холодная пустота.

По дороге домой я купил две бутылки дешёвого вина и пачку сигарет, словно герой дурацкого мелодраматического фильма. Затем напился вдрызг, чего, в общем, никогда до этого не делал.

Но пустота не прошла, оставшись холодным океаном внутри, чьи волны изредка затопляли сознание, едва не лишая рассудка. Я понял, что вся моя предыдущая жизнь была лишь глупой иллюзией, бессмысленной нудной вознёй. И, пожалуй, мне действительно не хватало твёрдости. Моя бывшая девушка была права.

И тогда я решил уехать.

Теперь я здесь. Выполняю свой план. Точнее, выполнял. До того самого момента, когда появились они – эти люди, которых я не звал.

Зачем я всё это рассказал дневнику? Хороший вопрос. Если честно – не знаю. Может быть, так читателю (если таковой найдётся) удастся лучше понять меня.

4

Споря с сумасшедшим, недолго свихнуться и самому.

Теперь я кое-что знаю о своих соседях.

Ольга, как и я, раньше жила в другом городе и, видимо, тоже бежала от проблем сюда. Ей тридцать три. Она работает официанткой в небольшом кафе недалеко от нашего дома. На днях у неё была зарплата, и она попыталась вручить мне деньги за проживание. Я не взял.

Рустам и Кристина – из этого города. И, как вы уже знаете, они – любовники. Рустам занимается какими-то мутными делами, но главное – иногда приносит деньги. Его деньги я беру.

Кристина в прошлом училась в школе и жила с матерью и отчимом. Как она говорит, предки ей до смерти надоели, и она сбежала с любимым человеком. Это, конечно, глупости. Пусть девчонка и влюбилась по уши, но Рустам… Рано или поздно он её бросит, я так думаю.

Самый странный тип – Носорог. О нём мне до сих пор почти ничего неизвестно. Кроме того, что он постоянно лежит в гамаке, время от времени листает какие-то тетради и рисует в них карандашом. Лишь изредка наш загадочный сосед выходит на улицу и возвращается часа через два-три. Всех нас он одаривает заговорщицкой улыбкой, которая в последнее время выводит меня из себя. Он по-прежнему называет меня «папашей».

Да, и ещё, Носорог – вегетарианец. Из своих редких вылазок за пределы дома он приносит овощи и фрукты и готовит из них довольно недурственные блюда. Так что у нас есть второй повар.

Вот и всё. Минимум информации за две недели. Практически никакой. Это странно. Иногда начинает казаться, будто этих людей и вовсе не существует, но я понимаю, что это всего лишь самообман, ведь они рядом, я могу до них дотронуться, они ходят мимо меня, иногда задают вопросы, они нарушают мой курс одиночество-терапии…

Впрочем, может, и не так сильно, как могли бы…

Как-то вечером я читаю, сидя в кухне (мы договорились, что в тёмное время суток будем пользоваться электрическим светом только в ней, так как кухонные окна выходят на пустырь, в остальных комнатах жители зажигают свечи), Носорог со своими тетрадями пристроился у стены неподалёку и насвистывает назойливую мелодию песни Where the Wild Roses Grow, которую Ник Кейв пел дуэтом с Кайли Миноуг. Это меня отвлекает.

Я отрываюсь от книги и вонзаю гневный взгляд в Носорога, но тот не замечает меня (или делает вид, что не замечает) и продолжает свистеть, глядя в свою тетрадь. Потом внезапно поднимает глаза, но смотрит не на меня, а на потолок. Я невольно обращаю свой взор туда же. По потолку ползёт жирная муха.

Носорог застывает, сфокусировавшись на насекомом. Я тоже слежу за ним. Муха ползёт по облупившейся побелке, перебирая лапками и шевеля своими микроскопическими усиками. И вдруг срывается в крутое пике и падает замертво вниз, словно её только что прихлопнули газетой.

Носорог тут же устремляется к месту падения и подцепляет тушку насекомого своими грязно-бурыми пальцами. Подносит к лицу и разглядывает. Продолжая насвистывать порядком надоевшую мелодию. Продолжая мешать мне.

Вдоволь налюбовавшись на поверженную муху (интересно, почему она вдруг свалилась – может, впала в спячку?), Носорог внезапно поворачивается в мою сторону, тем самым повергая меня в смятение, ведь это значит, что он уже давно в курсе, что я за ним наблюдаю.

Он ухмыляется (опять эта заговорщицкая улыбка!) и говорит мне:

– Что, папаша, прихлопнули летучего монстра? – Этот нахальный хиппарь продолжает вертеть насекомое в своих пальцах. – Не очень-то люблю мух, – поясняет он, как будто я его просил об этом, – они, знаешь ли, мешают сконцентрироваться, а значит, воруют энергию. Ну а ты их обожаешь, наверно?

Странный вопрос. Похоже на бред сумасшедшего. При чём тут мухи и моё отношение к ним? Но Носорог говорит с очень серьёзным видом – похоже, для него это действительно важно. Таких психов я ещё не встречал.

– Мне всё равно, – отвечаю я.

Мухи не вызывают у меня отвращения или жалости. А вот Носорог порядком раздражает. Если на то пошло, то отвлекала меня не муха, а именно он!

– Как же это тебе всё равно? – спрашивает меня Носорог, искренне недоумевая. – Они ведь и твою энергию воруют!

– Ничего они у меня не воруют, – начинаю злиться я. Носорог меня бесит, меня бесит то, что я оказался втянут в эту дурацкую беседу по своей собственной воле, – они вообще воровать не умеют.

– Ещё как умеют, – упирается Носорог. – Впрочем, до некоторых людей им всё равно далеко…

Он легонько дует на муху, и та вдруг расправляет крылья и вырывается из его пальцев. Сделав полукруг над моей головой, насекомое исчезает в недрах нашего дома.

Я понимаю, что спорить бесполезно. Лучше промолчать и вообще прекратить этот бессмысленный разговор. Тем более, мухи уже и след простыл…

Но Носорог не унимается: забыв про свои тетради, он приближается ко мне и смотрит в упор:

– Папаша, ты вообще когда-нибудь задумывался, сколько энергии ежедневно теряешь из-за всякой ерунды? Или тебе плевать? – Он делает картинный вздох. – Хотя да… Вам же всем на всё наплевать, засели тут и прячетесь от реальности, ну? Разве не так? – Носорог нервно чешется, и это едва не выводит меня из себя. – Я вас тут всех уже давно раскусил. Вы – засранцы, которые не могут устроить собственную жизнь… неудачники, из-за которых этот мир стал кучей дерьма!

Вот так откровение! Сражённый такой прямотой и наглостью, я не нахожу, что сказать в ответ. А Носорог продолжает:

– Вы думаете, что, сидя в этом богом забытом домишке, сможете чему-нибудь научиться, что-нибудь поменять в своей никчёмной жизни, не так ли? Чёрта с два! Вы ежесекундно теряете энергию, растрачиваясь по пустякам, питая свои глупые иллюзии. – Он продолжает чесаться, этому парню давно пора принять душ. – Спорим, ты хотел жить один, а мы тебе помешали? А? Ну, признайся. Я ведь прав?

И не дожидаясь от меня ответа (который, скорее всего, ему и не нужен), он продолжает:

– От кого ты бежишь? От себя? От своих мелочных проблем и неурядиц? Ты думаешь, что, спрятавшись от всех, найдёшь какой-то выход?

Я чувствую, что начинаю закипать. Как ни крути, Носорог попал в точку. В моё больное место. И откуда он только знает всё это? Я хочу ему возразить, но он не даёт мне даже рта раскрыть:

– Самое забавное, что друг перед другом вы делаете вид, будто у вас всё в порядке, вы – типа вполне нормальные чуваки, которые просто хотят пожить, отгородившись от внешнего мира. Типа это ваша фишка такая. Так ведь?

У меня наконец-то появляется возможность вставить слово:

– Помолчи! Ты ничего не понимаешь. Всё, что ты говоришь, – бред сумасшедшего! – Я выпаливаю это на одном дыхании, считая, что так усмирю пыл Носорога.

Тот действительно замолкает, пристально глядит на меня, потом вдруг смеётся своим безумным смехом и, глядя мне в глаза, говорит:

– Ладно, папаша, я вижу: ты не хочешь это обсуждать. Это твоё дело. Мне всё равно. Но задумайся: пока вы здесь прячетесь, в мире творится зло, идут войны, умирают люди. А вы? Вы предпочитаете отсиживаться в глубоком тылу, держать свои задницы в тепле… Вы считаете, что ваши проблемы едва ли не вселенского масштаба, но, на самом деле, они – хрень полная. Пустышка. Дырка от бублика. Это даже не проблемы…

Чего-чего, а того, что он будет ещё и учить меня, я никак не ожидал. Этот тип совсем обнаглел.

– Хорошо. А что делаешь ты? – спрашиваю я Носорога, пытаясь сохранить спокойствие, хотя это и даётся мне с большим трудом. Я начинаю обратный отсчёт. Десять, девять, восемь, семь… – Разве не то же самое?..

– Что делаю я? – Носорог продолжает улыбаться. – Папаша, я просто наблюдаю за вами, как вы тут прячетесь от себя, и мне это смешно. Поверь, если я здесь, это не значит, что я такой же, как ты. У меня свои планы. И сейчас мне нужна энергия. А такие, как ты и эта муха, забирают её у меня. Вот и всё!..

Он сравнил меня с мухой! Этот хиппующий засранец! Я смотрел на него и чувствовал, что, возможно, впервые за всю свою жизнь готов буквально взорваться. Наорать на него или даже ударить.

Но Носорог был настоящим психом, поэтому я даже не удивился внезапной перемене его настроения буквально в следующее мгновение. Этот дерзкий обличитель резко убрал усмешку с лица, взгляд его вдруг сделался приятельским и даже немного сочувствующим, а затем он успокаивающе похлопал меня по плечу и сказал:

– Вообще-то ты мне нравишься, папаша. Просто мне искренне жаль тебя и твой энергетический потенциал – вот и всё. Забудем, окей? – И он спокойно направился к себе в комнату, прихватив свои тетради.

Я слышал, как он забрался в гамак и уже там продолжил насвистывать песню Ника, мать его, Кейва.

А я остался стоять как дурак. Носорог обдурил меня по полной: сначала втянул в идиотскую перепалку, а потом преспокойно свалил, оставив меня с кучей несказанных слов и в совершенно глупом положении. Что я мог теперь сделать? Он разбил меня вчистую.

Читать больше не хотелось. Я стоял и смотрел кругом. Это моё жилище – было моим, по крайней мере – а теперь какой-то сопливый хиппи учит меня жить. И самое обидное, что он почти во всём прав!..

Тут в дверях кухни я увидел Ольгу. Наши взгляды встретились, и, кажется, в её взоре промелькнуло сочувствие. Похоже, она слышала наш с Носорогом разговор. Интересно, что она думает по этому поводу? Ведь это в какой-то мере касалось и её…

Но я, естественно, не стал спрашивать. Ольга же, видимо, не желая смущать меня ещё больше, почти сразу исчезла. Носорог наконец замолк в своей комнате. Моё раздражение внезапно прошло. Я успокоился. Ведь он обычный псих – и всё.

Я вернулся на своё место и взял в руки книгу. Пробежал глазами по непрочитанной странице, а потом закрыл её. Чёрт с ней. К чёрту космос, к чёрту всё! К чёрту Носорога и его бредовые идеи!

Мне нужно отдохнуть.

5

Однажды пойдёт дождь, который смоет всё: и наши победы, и наши поражения. Абсолютно всё…

Я сижу на крыльце и смотрю, как большая лиловая туча, напоминающая свежий синяк на хмуром лице неба, ползёт в сторону нашего дома, едва не цепляя линию электропередачи. В воздухе чувствуется влага; я вижу ласточек, низко стелющихся в полете над землёй. Я думаю, что дождь был бы сейчас весьма кстати.

Глядя в небо, не замечаю, как рядом подсаживается Ольга. Она тоже смотрит на тучу: там, впереди, уже различима серая пелена дождя, которая свинцовым туманом обволакивает горизонт, размывая очертания предметов, контуры деревьев, домов и машин, несущихся по автостраде вдалеке. Мы молчим.

Первой нарушает тишину она.

– Будет дождь, – говорит Ольга.

– Да, похоже на то, – отвечаю я.

Если честно, я не знаю, о чём с ней говорить. Но, похоже, ломать голову над этим вопросом мне и не придётся – Ольга продолжает сама:

– Мне кажется, мы слишком мало общаемся. И совсем ничего не знаем друг о друге, хотя живём под одной крышей…

Что я могу сказать? Она права. Но ведь, если быть откровенным, я и не звал их сюда, они все сами пришли. Вот пусть и рассказывают…

– Скажем, ты… – говорит Ольга, – ты ведь не отсюда, не из этого города в смысле, ты приехал сюда, потому что там жизнь не ладилась, так ведь?

Только не надо лезть ко мне в душу. Хватит с меня и прошлой беседы с Носорогом. Как будто это я тут – средоточие проблем…

Но она и не собирается этого делать. Ольга сама же отвечает за меня:

– Так, я почти уверена. Но это твоё личное дело. Только твоё. Мы все бежим от чего-то или от кого-то, от своих страхов, своих неудач, от своей прошлой жизни… Я и сама…

Ого! Таких откровений я от неё не ожидал. Жду, что будет дальше.

– …и сама бегу. Бегу, потому что не могу найти место, где могла бы остаться, остановиться… не могу нащупать точку опоры… Как будто кто-то поместил меня в невесомость и наблюдает, как я в ней барахтаюсь, тщетно пытаясь зацепиться за что-то, встать на ноги и устоять… – Она несколько секунд молчит (я жду продолжения, смакуя её космическую метафору, которая мне определённо нравится, потому что подходит и к моей жизни), потом осторожно спрашивает: – Извини, я тебя не сильно напрягаю этим разговором?

Я говорю, что нет, не напрягает. Первые тяжёлые капли дождя падают на землю, прибивая траву и разгоняя насекомых. Резкий порыв ветра доносит мелкую водяную пыль и до нас. Что-то холодное шлёпается мне на шею и скатывается за шиворот.

Ольга ёжится, но не уходит. Она продолжает:

– Когда мне было тринадцать, меня изнасиловал отчим. Я не стала ничего говорить маме, ведь она его любила… я просто похоронила эту тайну глубоко внутри себя, в самых отдалённых уголках своей души. Но он не отстал. После этого я периодически спала с ним. Это было невыносимо, но я терпела. Много плакала, но только не при маме. Не хотела её огорчать. Я всё держала внутри, а это росло, словно раковая опухоль, выжигая душу, делая её чёрствой, превращая сердце в кусок льда. Я ненавидела отчима и ненавидела себя. Считала себя жертвой, но в то же самое время мне казалось, что это моё наказание, моя расплата за какой-то давным-давно позабытый грех…

Ольга легонько вздыхает и продолжает:

– В пятнадцать я не выдержала и ушла из дому. Начала скитаться по улицам. Мне было всё равно. Жизнь больше не представляла для меня какой-либо ценности. Дни проходили, один за другим, похожие и бессмысленные. Я ночевала в подвалах, на вокзалах, я путалась со всеми подряд: с бездомными, с наркоманами и пьяницами, с ментами даже. Через год подсела на героин – он избавлял меня от необходимости думать о чём-либо кроме поиска дозы, глухой стеной отгородив от всех неурядиц повседневности. Героин отодвинул все мои былые проблемы на второй план. Но лишь для того, чтобы принести новые проблемы. Я просто поменяла шило на мыло. И всё. Теперь у меня была иная реальность, которая по своей мрачности не уступала предыдущей, если даже не превосходила…

В это время дождь начинает молотить со всей силы, обрушивая струи воды на притихший мир. Нас от него спасает только ветхий навес над крыльцом. Ольга немного придвигается ко мне.

– Я торговала своим телом – телом, на которое мне было плевать; я считала его вместилищем порока, а свою жизнь – расплатой за этот порок. Так прошло года два. Я чувствовала, что всё катится в пропасть, но это меня почти не трогало. Слишком далеко я зашла за грань, чтобы возвращаться…

Ливень только усиливается. Капли стукаются о землю, о нижнюю ступеньку крыльца, и брызги отлетают в нашу сторону. Похоже, уходить в дом Ольга не собирается. Ну а мне остаётся только слушать, потому что правила приличия не позволяют мне оборвать её.

– Но нашёлся человек, который вытащил меня оттуда. Он полюбил меня, а я полюбила его. Я смогла завязать с наркотиками и даже забыла прошлое, я была готова начать всё сначала. Если раньше я не видела в жизни перспективы, то теперь она у меня появилась. Словно тьма, наполнявшая моё предыдущее существование, отступила. Этот человек, который помог мне… он был лучшим мужчиной в моей жизни. Он любил меня без ума. Мы жили вместе два года и собирались пожениться. Я нашла неплохую работу, мой ад закончился…

Я сижу, не шевелясь, словно охотник в засаде, который боится спугнуть добычу. Вставь я сейчас хоть слово – и Ольга может умолкнуть навсегда. А ей надо выговориться, я это чувствую.

– Представляешь, он сделал мне подарок, который вряд ли когда-то получали другие женщины! Однажды весной мы поехали в лес, и он привёл меня на небольшую поляну, заросшую подснежниками, и подарил мне её всю. В смысле поляну. Не один цветочек и даже не букет, а целую поляну! Я о таком и мечтать не могла. Я больше не была жертвой, я была полноценным человеком. Человеком, которого любили. Я была самой счастливой женщиной на земле!..

Ещё один протяжный вздох. Очевидно, и эта история с грустным концом.

– Но судьба опять сыграла со мной злую шутку. У неё в рукаве была припрятана карта, покрыть которую я не смогла даже главным из своих козырей. Видимо, мой ад так и не закончился, и самое тяжёлое было ещё только впереди. За две недели до нашей свадьбы мой жених разбился. Ехал домой на мотоцикле по ночной автостраде и попал в аварию. Так просто и глупо моё счастье было разрушено. Погребено заживо. Не знаю, как я тогда снова не сорвалась, мысли такие были. Но я не стала возвращаться к героину. Я просто жила дальше – тупо, по инерции, не замечая того, что происходит вокруг, мне было плевать на окружающий мир… Словно в сомнамбулическом состоянии я пропускала мимо себя дни и месяцы…

Так прошёл год. Потом я встретила другого мужчину. И всё снова шло хорошо, но расставание было предсказуемо, оно было спланировано какими-то темными силами, окружавшими меня с детства. Однажды я застала его с другой женщиной. Мы разошлись. Я снова была одна…

Да уж. Кажется, мои проблемы не идут ни в какое сравнение с тем, что постигло Ольгу. По-моему, она собрала все возможные неприятности, какие только могут приключиться с одним отдельно взятым человеком…

– Что дальше? А дальше всё неслось той же сумбурной волной, где крепко сплелись люди, обстоятельства и какие-то неведомые, неподконтрольные мне силы, вставшие над этим всем. Были ещё мужчины, но любые отношения, как и раньше, заканчивались ничем. Меня преследовали одни лишь неудачи. Я вконец убедилась в том, что я – конченный лузер, места которому среди нормальных людей нет. Убежать от себя не представлялось возможным…

Мне минуло тридцать, я поняла, что старею, что очень скоро на меня не посмотрит даже самый последний из мужиков. Я смирилась с этим. И всё же решила уехать. Жить там, где жила до этого, я больше не могла. Слишком много напоминаний о предыдущих провалах, слишком много мерзостей, оставленных за спиной… От моей прошлой жизни меня тошнило, меня тошнило от самой себя. Я просто бежала прочь, меняя один город на другой, пытаясь вырваться из того порочного круга, в котором просуществовала почти двадцать лет своей жизни. Так и оказалась здесь. – Она вздохнула. – И всё жду того очищающего дождя, что смоет с меня эту грязь…

Ольга замолчала. Дождь по-прежнему изливал свои струи с небес, словно слезы. Как будто его проняла эта маленькая исповедь совершенно незнакомого мне человека, с которым по воле обстоятельств я теперь делю кров.

Мне хотелось сказать Ольге что-то ободряющее, но слова застряли в горле. Да и что я мог сказать, с моим-то опытом? Впрочем, может, ей как раз этого и не было нужно, моих слов. Она просто смотрела вперёд перед собой – на этот дождь, на его серую завесу, которая окутала мир.

Кто мы? Куда и от кого бежим? Неужели нам нигде нельзя остановиться, неужели нет такого места, где каждый будет, в конечном счёте, счастлив и вознаграждён за свои предыдущие неудачи? Множество вопросов внезапно возникло и взбудоражило меня…

Но ответов на них не было. И хотелось перестать думать, остановить поток мыслей и вместо этого просто смотреть на дождь, на его тугие струи, на эту непрекращающуюся водную вакханалию…

А потом вдруг резко встать и выйти из-под навеса, укрывавшего крыльцо, под удары свинцовых капель, под порывы резкого холодного ветра, в этот влажный сумрак, и завертеться в бесконечном хороводе дождя, и раствориться в нём, стать прозрачной каплей, и вознестись к небу, и слиться с другими каплями, и стать лиловой тучей, так похожей на синяк, чтобы унестись за тысячи километров отсюда – и уже там пролиться очищающим ливнем.

Я почувствовал, как Ольга придвинулась вплотную и положила голову мне на плечо. Я осторожно обнял её. Мы оба бежали ниоткуда никуда. И были так одиноки под этим дождём. Словно две звезды где-то на краю Вселенной.

Всё, что рассказала мне Ольга, узнает только мой дневник и больше никто. Это будет нашей общей тайной. И я буду хранить её бережно, очень бережно.

Обещаю.