Однако кто может знать, чьими полями и ради чего именно так управляет нами Вседержитель Судеб, Всемогущий Творец? Женщина в электричке заставила меня безапелляционно и мгновенно ее захотеть, в то время, как вполне знакомая и давно привлекающая к себе Рина, представшая передо мной в доселе невиданном блеске, вдруг словно бы этим самым блеском пригасила мое желание завладеть ею. Произвольной ли была направленность действия полей? В этом я очень сильно сомневался. Какая спонтанность, с моей точки зрения, а лучше сказать – для меня, могла иметь место, когда речь шла о перемене определяющего вектора всей моей жизни? Если я принял решение изменить ее, перестав посвящать себя Лене, то зачем после этого я стал бы мешать самому себе? Было ясно, что это сделали внешние силы – и уж, конечно, не мои внутренние и не просто инерциальные силы привычки. Впрочем, что я мог в этом тогда понимать? Будто и инерция была предусмотрена кем-то еще, кроме Бога. Последействие случившегося соития – какое-никакое – наблюдается всегда и везде, а уж кто или что накладывает блокировку на близость, наперед не узнать.
Неудача в попытке нашего сближения до конца не обескуражила Рину, пожалуй, даже наоборот – в чем-то ее обнадежила и воодушевила. Иначе трудно было бы понять, почему на следующий день она позвонила мне и сообщила, что вернувшийся поздно вечером в Москву Вилен попробовал подкатиться к ней, но был отвергнут от постели с позором для себя. Значит, «снос» с лестницы в постель настолько захватил Рину, что в ее душе только окрепла надежда на достижение желаемого в будущем времени именно со мной. Я не ждал, что рикошетом случившееся (точнее – «недослучившееся») столь крепко заденет Вилена. Честно говоря, было бы приятней, если б Вилен ощутив каким-то образом обострение секс-эппила, завершил начатое мной. Тандем в этом случае мог бы пойти на пользу им обоим – так нет! Рина предпочла показать Вилену, что его подкаты ее вообще не устраивают, если этому не предшествует зажигательная увертюра, которую, можно сказать, идеально удалось исполнить мне. Жалел ли я о том, что главного после этого не случилось? И да, и нет. Жалел, потому что понимал – Рина в постельном плане наверняка оказалась бы хорошей любовницей, способной откликаться на всё, что сулит принести еще большую радость в сравнении с достигнутым ранее, тем более, что она всего этого так заждалась. Жалел, конечно, и о том, что так неожиданно иссяк в момент, когда, казалось бы, должен был бы еще больше воодушевиться, а в результате потерпел фиаско и в своих, и в Рининых глазах. Однако меня не особенно огорчило, что я волею судьбы или случая сохранил верность Лене. И, кроме того, мне совсем не было жаль, что неудача на поле сексуальной схватки избавила меня от обязанности слушать после постельных дел или между ними Ринины излияния по поводу ее партийных взглядов на международные отношения и внутреннюю общественную жизнь. Она отнюдь не была просто распропагандированной дурой, к тому же через своего высокопоставленного мужа была в курсе множества вещей, о которых простым гражданам просто не полагалось знать, и умела их честно пересказывать по существу без идеологических приправ. Но все же в остальном оправдывающего все на свете демагогического коммунистического мусора в действиях нашей родной коммунистической партии и советского правительства, к которому вполне определенно – через Вилена – принадлежала сама, было в ее голове тоже полным-полно. Тем не менее для меня было ценно, что я теперь стал ей ближе, чем был, и что перспективы дальнейшего сближения отнюдь не закрыты. А дружба, в том числе и межсемейная, никуда не делась. Она вообще не пострадала никак. А еще спустя год с лишним Рина совершенно в открытую осуществила один замысел, касавшийся нас двоих. Меня она пригласила полететь с ней на Центральный Кавказ покататься на горных лыжах. Лена оставить работу тогда не могла, в то время как я имел часть неиспользованного отпуска, который начальство сорвало мне заграничной командировкой, поэтому в глазах обоих семейств я имел не только возможность, но и полное право участвовать в Рининой затее даже с точки зрения Лены. Впрочем, допускаю, что у Лены могли возникнуть определенные подозрения. Но то ли она была вполне уверена, что я как принадлежал, так и принадлежу лишь ей, то ли считала, что если в отрыве от нее я могу при подходящем стечении обстоятельств спикировать на какую-нибудь даму, то уж лучше тогда на ее же подругу, чем на кого-то еще. Так или иначе, но Лена меня отпустила на Кавказ без всяких разговоров и даже снабдила Рину своими горными лыжами.
Благодаря Рине, запасшейся какой-то бумагой соответствующего столичного начальства, нас с ней без звука, не спрашивая брачного свидетельства, устроили в одном двухместном номере в престижной тогда гостинице «Иткол», находящейся совсем близко от нижней станции кресельного подъемника на гору Чегет. В этой почтенной гостинице практиковалось и не такое. Мой двоюродный брат Сережа, нередко работавший на горнолыжных соревнованиях в судейской коллегии, рассказывал мне, как однажды, припозднившись на горе, он попал в ресторан «Иткола» уже после закрытия его в качестве столовой, но еще перед открытием в качестве собственно ресторана. Однако он в силу своих личных качеств всегда пользовался успехом у девушек, и его посадили обедать где-то сбоку, когда в главном зале уже началось общее собрание сотрудников отеля. Среди разных вопросов, важных для трудового коллектива, выступавший с докладом директор коснулся одной щекотливой темы. –«Жанна, – сказал он, обращаясь к одной из сотрудниц, – вы ведете себя как проститутка!» Коллеги отреагировали на это незамедлительно с целью точно определить характер деятельности Жанны. Сразу с нескольких мест директора поправили репликами: «Не как проститутка, а как блядь – она денег не берет!». Впрочем, в соответствии с принятой в отеле классификацией, там имелись не только бляди, но и проститутки, в том числе и гастролерши. Одну из них, также обосновавшуюся в «Итколе», я заметил еще среди пассажиров самолета, на котором мы с Риной летели из Москвы в Минводы, и тогда же опознал в ней именно проститутку, а не просто одинокую молодую женщину, отправляющуюся отдыхать и кататься на горнолыжном курорте в поисках романтических приключений. Что склонило к этому определенному выводу меня, не имевшего абсолютно никакого практического опыта общения и с проститутками, и даже с бескорыстными, но неразборчивыми блядями или, как еще называли некоторых из них, с «честными давалками»? Ничего кроме личных визуальных наблюдений. Во-первых, эта женщина бросалась в глаза тем, что была одета в ярко-красную шубку из искусственного меха с широким капюшоном, хотя и оставляла свою голову искусственной блондинки неприкрытой на морозе в аэропортах Внукова и Минвод. От ее манеры бросать быстрые оценивающие взгляды вбок и назад жесткими наблюдательными глазами веяло профессионализмом, а не романтикой. Она расположилась в самолете двумя рядами кресел впереди от нас с Риной, и я видел ее в полный рост, когда она в проходе снимала с себя красную шубу. Тогда на ней обнаружился сливочного цвета пиджак с двумя разрезами, но не по бокам, а точно посредине каждой ягодицы, что не было еще атрибутом массовой моды и тем более успешно акцентировало внимание наблюдателей на ее вполне выразительном заду. Бюст у нее тоже оказался в порядке – не маленький и не чрезмерный, наверняка свой собственный, без наддува, поскольку в те времена пластическая хирургия еще далеко не стала доступным средством изменения параметров фигур. Словом, она могла бы казаться нормальной, а не профессиональной женщиной, если бы не выражение ее лица. Вот оно-то и производило странно-смешное впечатление. Красоткой она точно не была, и вообще черты ее лица выглядели куда грубее контуров фигуры, внося явный диссонанс в общее впечатление от внешности. О жестком внимательном ищущем взгляде я уже говорил. Не менее характерной деталью, бросавшейся в глаза, был и ее рот с широкими и длинными губами, крикливо намазанными красной помадой в тон шубы. Если она замечала чей-то взгляд, заслуживающий, по ее мнению, особого внимания, она приоткрывала рот и втягивала через него воздух, желая вызвать своим кажущимся и автоматически срабатывающим неравнодушием укрепить интерес к себе.
Гостиница «Иткол» являлась местом, куда в свои свободные дни приезжала развлекаться вдали от семей официальная кабардино-балкарская знать и республиканские денежные мешки, так что тут было, кем попользоваться и местным специалистам, и гастролерам. Речь тогда, как правило, не шла о клиентах из числа горнолыжников – спортсменов – на таких хватало и добровольных охочих партнерш. Самолетная спутница в сливочного цвета пиджаке несколько раз мелькала передо мной в коридорах, и тогда я вспоминал о ней, чтобы тут же забыть, но однажды она приблизилась ко мне из-за спины и, уже миновав, повернула голову назад и одарила внезапно приоткрывшимся ртом, втягивающим воздух – тем самым приемчиком, который я отметил еще во время рассадки в самолете. Но вот чего я никак не ожидал, так это того эффекта, который незамысловатый приемчик без промедления произвел на мое либидо. Он оказался куда действенней, чем очень ладно-облегающий зад пиджак с более чем удачно размещенными возбуждающими разрезами. Я почувствовал скачок в соответствующем месте брюк. Возбудительница впереди не замедлила шаг. Видимо, мне предлагалось самому решить, ускорить ли свой ход и затем каким-то образом войти в словесный или в прямой физический контакт, или прикинуться ненуждающимся и равнодушным. Но оказалось, что и последнее было для меня нелегко. Да, я не устремился вслед за ней, внешне я остался таким, каким и прежде был, но ведь уже хотел эту женщину, несмотря на грубость ее лица и вульгарность манер и использованного ею приема, который сам говорил о своем предназначении – завлечь на сексуальный сеанс возбужденного и платежеспособного желающего. Каюсь, вернее откровенно признаюсь, что мое нежелание контактировать с проститутками в немалой степени основывалось на том, что мое финансовое обеспечение никогда не позволяло мне платить женщинам. Однако не это было главное. Я вовсе не считал проституток обязательно грязными в моральном смысле и конченными падшими женщинами, позорящими свой пол. Вовсе нет. Мои мысли вокруг явления проституции – а они в том или ином виде всегда когда-то появляются в умах мужчин и большинства женщин, отнюдь не сводились к признанию правоты общественной морали. Во-первых, сама общественная мораль была насквозь фальшива. Чтобы определить это, не требовалось никакой проницательности. Если жрицы продажной любви роняли достоинство женщин, как лучших представительниц человеческого рода и фальсифицировали любовь, то их покупатели делали в совокуплениях с ними ровно тоже самое. Они ничуть не в меньшей степени роняли свое достоинство мужей, любовников и преданных поклонников своих дам, точно так же аморально предавая свои высокие чувства и привязанности ради получения эрзаца любви, да еще за счет средств, которые во многих случаях могли бы пойти на пользу их действительно или номинально «любимых». А, во-вторых, кто посмел бы утверждать, что проститутки по своему естеству (даже не касаясь их выше среднего умения ублажать клиентов, как это ясно любому, представляющему все обилие и разнообразие их сексуальной практики) ничуть не уступают достойным и порядочным женщинам, как в кавычках, так и без. И среди проституток всегда много женщин – действительно жриц – служительниц своего сексуального темперамента, которые ведут свою жизнь именно так, потому что другую вести не хотят и не могут, поскольку ничто другое для них настолько не занимательно и не интересно, как любимая сексуальная работа и связанное с ней сексуальное искусство. Похоже, что по ходу времени таких охотниц за получением собственных разнообразных удовольствий от разных партнеров становится все больше и больше, а доля их в сфере платных любовных услуг в современную эпоху все возрастает, и это даже в определенной степени украшает саму проституцию изнутри – ведь ясно же, что когда трудящийся получает наслаждение от работы, он ее выполняет лучше, чем когда трудится без удовольствия, и проституция в таком случае не является исключением среди любых видов занятий, профессий, работ. Другое дело, когда проституция служит только средством получения денег, а не истинных удовольствий. Да, о существовании проституток, занятых мыслями исключительно о деньгах, можно только жалеть и жалеть. Это значит, что нечто очень важное, даже главное в их жизни никак не заладилось по каким-то из тысяч возможных причин – от бытовой нужды до прямого предательства их бывших любимых, от легкомысленных представлений обо всем, что связано с подобной работой, до желания любой ценой кого-то спасти, раз уж им пришлось так профанировать основной инстинкт. Почему, зная обо всем этом, общество чохом чернит их всех? В конце концов, если занятия падших женщин не нравятся – не пользуйся ими – и всё. Ах! Ну, а если они, эти подлые падшие твари соблазнят и «своротят» тебя с пути истинного? Тогда в первую очередь вини в этом себя. Не лишне помнить, что Господь Бог по библейской легенде изгнал из рая не одну соблазнительницу – Еву, а на пару с соблазнившимся первомужчиной Адамом. Разве этим не была Указана Свыше одинаковая греховность обоих партнеров, а не одного?
И разве не ясно, что проститутка, нашедшая среди мужчин такого, кого любит сама и который не желает эксплуатировать ее и одновременно испытывает к ней встречные чувства, не заслуживает счастья и уважения после всего, что ей довелось пережить на ниве платного секса? Да в той же Библии есть подтверждения уважительного отношения к проституткам – например – в Ветхом Завете – Раав, укрывавшая шпионов из армии, осаждавшей Иерихон, а в Новом Завете – сама оставившая свое блудное ремесло ради любви к Иисусу Христу Мария Магдалина. Однако добрые христиане и до сих пор предпочитают не замечать подобных вещей в Священном Писании, которое номинально должно быть законом для них. Но я немного отвлекся. Чтобы закончить изложение моего отношения к проституткам, отмечу, что в абстракции оно и не одобрительное, и не осуждающее, тем более – не презрительное. А конкретно в собственной жизни я без них обошёлся, чем доволен, хотя и не горжусь. Умозрительно я когда-то попробовал представить себе ситуацию, в которой проститутка – привлекательная и откровенная женщина – предложила бы мне себя из интереса к моей личности или, допустим, из благодарности – мог бы я тогда на это пойти? И я решил, что этого не стоило бы заранее отрицать, если бы я не имел каких-то других обязательств. Так я искренне думал, пока обогнавшая меня в коридоре отеля «Иткол» профессиональная женщина не вызвала в один миг мощнейший прилив крови в низ моего живота. Тогда я понял, что чего-то важного все-таки себе не представляю, если вот так, с бухты барахты, могу захотеть близости с персоной, не соответствующей никаким критериям, по которым я старался найти себе настоящую партнершу. И снова после долгих размышлений я пришел к выводу, что это невидимое, но властно требующее физического замыкания воздействие порождено каким-то необнаруживаемым современной наукой психическим полем, о возможностях использования которого в своих целях грамотно преподносящим себя проституткам издавна известно много больше, чем высокообразованным физикам и физиологам всей Земли. В каком-то давнем юмористическом журнале, кажется, польском, была помещена достаточно едкая карикатура по сходному поводу. Во время работы международного съезда кибернетиков в зал заседания вошла, чтобы передать в президиум какие-то бумаги, некая женщина, после этого сразу же покинувшая зал в сопровождении мысленного единения всех обладателей высоко-ученых мозгов в виде общей формулы: – «Какая задница!» О каких интеллектуальных возможностях оценки женского воздействия после этого можно говорить? Не знаю, пытался ли глубоко анализировать эту тему такой тонкий знаток отношений мужчин и женщин, обладавший к тому же весьма большой личной практикой, как великий литературный гений американец Генри Миллер – человек какого-то уникального обаяния, ощущаемого всеми, кто его близко знал, в том числе и продажными женщинами. Так вот, некоторые проститутки во Франции, которых он вначале снимал как клиент, после короткого общения переставали брать с него деньги и становились просто любовницами, а то еще и спонсорами для него. В его произведениях, насыщенных сексуальными историями, нет никаких признаков неуважения к шлюхам, как он их, тем не менее, называл. Видимо, это слово он скорее всего использовал в качестве обозначения рода их занятий, но никак не для выражения осуждения или презрения. Мадмуазель Клод и Нис описаны им честно и откровенно, но притом и с любовью, пусть даже и небольшой. Он был им благодарен, как и они ему, за то, что он видел в них интересных, приятных и заслуживающих бережного обращения людей, и это было для него непреложно.
Другой выдающийся мастер американской художественной прозы, Томас Вулф, в отличие от выходца из Нью-Йоркского Бруклина – Миллера, происходил из курортного городка Эшвилл южного штата Северная Каролина, и, вероятно, как южанин и провинциал, мог иметь более консервативные взгляды насчет продажной любви. Но и у Вулфа не проскочило в его романах сколько-нибудь презрительного отношения к проституткам. А ведь началось с того, что он еще подростком вытаскивал гулявшего вразнос алкоголика-отца из борделей и, очевидно, имел возможность видеть не только парадную, но и неприглядную сторону всего, что происходит в них. Да он и сам получил первоначальное образование в постели у очень опытной, далеко немолодой проститутки, но только не в борделе, а в пансионе собственной матери, где эта проститутка снимала номер, отдыхая на курорте от трудов праведных и неправедных. Эта дама в отрыве от постоянного дела, которое было у нее в Сент-Луисе, нуждалась в сексуальном удовлетворении и выбрала для этого долговязого и смышленого юношу-школьника, которого и посвятила в тонкости искусства. При этом она тоже не проявляла корысти, однако, чтобы, как говорится, «не испортить руку», все же брала с Вулфа за визиты в ее номер плату в виде медалек – школьных наград, которые числом семнадцать вскоре все перекочевали в ее ридикюль. Начав самостоятельную жизнь, Том Вульф, обманутый своей вышедшей замуж первой любовью, продолжил удовлетворяться платными услугами молодой проститутки большого портового города. И снова за это он не презирал ни ее, ни себя. Видимо, только ханжам была присуща априорная позиция осуждения, нередко порождавшаяся скрываемым от посторонних желанием оказаться в числе и даже на месте мужчин, обслуживаемых «падшими» женщинами. К счастью, великие честные писатели, такие как Ги де-Мопассан, Уильям Фолкнер, Генри Миллер, Томас Вулф, Александр Куприн, Жоржи Амаду, Юрий Нагибин немало написавшие на тему, о которой сами знали достаточно много, не имели с ханжами ничего общего в отношении проституток. И людям стоило бы вчитываться в их произведения не только в поисках «клубнички», но и ради обретения собственной осмысленной и нравственной позиции по поводу явления, которое человечеству извести не дано никаким принуждением. Оно ближе к природе вещей, чем можно себе представить, и вырвать его из общественного обихода, когда в нем постоянно есть какая-то нужда, нельзя никакими силами. Секс всегда найдет способ уклонения от репрессивных воздействий со стороны и религии, и власти. Он фундаментальнее умозрительных схем морали, хотя и они нацелены, по номиналу, на добро и на убережение людей от духовной деградации и половых инфекций. А, впрочем, о чем тут еще рассуждать? Проституцию могут истребить только сами вовлеченные в нее женщины, если на то у них будет воля и дееспособность. А и с тем, и с другим в «цивилизованном»обществе всегда было плохо, а уж в нецивилизованном – и подавно. И, судя по предсказанию Джорджа Герберта Уэллса в его романе «Когда спящий проснется», это особо сильно не изменится и в будущем, за исключением одного – проститутки будут очень уважаемыми членами социума.
Да, но моей-то поездки вместе с Риной на Кавказ, в «Иткол» проституция почти никак не задела – разве что тем, что проходящая мимо женщина обогнала меня, полуобернулась и вдохнула воздух через приоткрытый рот – и вмиг возбудила, а вот Рина, как и у себя дома, так и здесь, почему-то не смогла. И вообще она все время вела себя нервно. Звонила Вилену в Москву, на пару дней даже смоталась на самолете туда и обратно, вернулась неуспокоенной и потребовала у администрации, чтобы нас устроили по разным номерам. Я был не против – что толку было ночевать в одной комнате, а проводить время не в одной постели. Еще до кратковременного выезда Рины в Москву я начал совершать пешие прогулки на поляну Азау, потом в ущелья Юсеньги и Адыл-Су. В удалении от долины Баксана, казавшейся довольно скучной, в боковых ущельях лучше чувствовалась прелесть гор, тем более, что и ущелье Адыр-Су с альплагерем «Уллу-Тау» было отсюда совсем неподалеку, а с ним меня связывало многое, навеки дорогое. Сначала меня донимали головные боли. Как всегда, я достаточно медленно адаптировался к атмосфере на высоте, но в конце концов я к ней привык. Мысль о том, что я, какой-никакой, но все же слегка квалифицированный альпинист, теперь не очень здорово ощущаю себя на дне долин, немного угнетала, но все же не очень. У меня не было чувства, будто я совсем прощаюсь с горами и по возрасту, и по собственному разумению, приведшему к выводу, что из-за недостаточной силы рук дальнейшее усложнение восхождений мне как полноценному участнику, прокладывающему путь впереди спутников, вряд ли будет доступным, а быть вечно в роли ведомого-страхующего мне не хотелось. Дело в том, что я уже знал и другие горы, нисколько не легче Кавказских, которые хотя и были заметно ниже по абсолютной высоте, но звали к себе ничуть не слабее. Туда я определенно стремился попасть еще и еще, и таких гор было столько, что все никак не обойти даже за сотню лет или больше. Речь шла о Сибирских горах: об Алтае, Западных и Восточных Саянах, Хамар-Дабане, Баргузинском, Яблоновом, Становом хребтах, о Сихотэ-Алине, Джугдыре и Джугджуре, наконец, о хребте Черского, Верхоянском, Колымском и Анадырском хребтах, а также о таинственных синих Олойском и Кедонском хребтах в окрестностях реки Омолон, не говоря уже о Камчатке да и о многом другом. Кое-где мне удалось-таки побывать. С Леной – однажды, а с Мариной еще дважды в Западных Саянах, а ещё в Баргузинском хребте и на Байкале, на Витимском плоскогорье, на Средне-Сибирском плоскогорье и Подкаменной Тунгуске (везде после Байкала только с Мариной). Можно подумать, что увидел немало. Однако это была всего малая часть того, на что у меня возник аппетит к тому времени, когда я совсем обыкновенным «гостиничным» туристом совершал пешие экскурсии в районе Терскола, и мне казалось, что теперь я достаточно мелко плаваю, раз нахожусь в районе вершин, которые не раз видел с других вершин и перевалов в качестве восходителя, а не банального посетителя горного курорта. Впрочем, я и попал в него в основном с другими намерениями – как и Рина.
В общем, поездка в Баксанское ущелье и прогулки в его окрестностях меня не очень обогатили настроением и впечатлениями. Она не отдалила меня от Лены как я рассчитывал, хотя и не возымела противоположного действия. Сближение с Риной не состоялось, что было неприятно, но не явилось неожиданностью. Просто я получил подтверждение, что Рина – не та женщина, которая не только не могла соперничать с Леной, но и даже сосуществовать на вторых ролях рядом с ней внутри меня. С ней было не так уж интересно, чтобы это могло захватывать меня целиком. Короче – гармоничных отношений с Риной уже ничто не обещало.
Еще один важный урок преподала мне московская гастролерша в «Итколе». Я понял, что мне еще надо научиться противостоять угрозе, которую я раньше плохо себе представлял. Нет, это не была опасность связаться с проституткой вопреки своему принципу, это была опасность потерять контроль над собой под воздействием соблазнительной женщины, во всем, кроме секса, не устраивающей меня вообще – не только по поведению и своему образу жизни, но и по уму, интересам и эстетическому обаянию. Как надо противостоять такому выпадению из своих же привычных критериев, кроме как заранее энергично избегать любых контактов накоротке, я еще не представлял, но задал себе цель обдумать, что можно делать еще. В пору было подивиться себе, зачем это было нужно, когда я пребывал в состоянии, требующем срочно найти ХОТЯ БЫ сексуальную замену Лене, чтобы покончить с бо́льшей зависимостью от нее, чем была у нее от меня, но почему-то я настойчиво напоминал себе, что это не должно быть единственной целью поиска, что мне нужна избранница, устраивающая сразу по всем статьям – и прежде всего, по той, чтобы она вызывала желание любить ее всю целиком. Много ли я хотел? Конкретно еще не знал, но думал, что многого.
Короче, из поездки с Риной на Кавказ в Москву я вернулся с тем же, с чем из нее уехал, однако стал при этом немного другим. И то небольшое приращение моего жизненного опыта, которым я там все-таки обогатился несмотря на неудачу, мне еще все-таки пригодилось в будущем – и не раз.
По сути дела я уже не только прочувствовал нужду в пригодной для практического использования теории верного поведения в предлюбовный и собственно любовный период жизни, но понял, что некоторые начала такой теории уже почти находятся в руках. Не смешно ли? Когда и где человеку воздавалось свыше взаимной любовью человеком другого пола за то, что он следовал соответствующей теории? Да, он мог стать праведником, но это означало, что теперь он вооружен на все случаи жизни, поскольку всех возможных вариантов испытаний ему не дано наперед знать. Тактика его поведения вырабатывается эмпирически, по ходу дела, а уж стратегии-то у него нет совсем. На какой же «теоретической основе» можно базировать свои действия, если десяти заповедей для этого крайне мало, а другие принципы даже религией не провозглашены? Несмотря на столь скандальную нехватку отправных данных, некоторые основания для начала теоретических разработок все-таки имелись.
Первое – человек слаб и запросто поддается всяческим соблазнам. О чем это говорит? Сразу о многом: о неведении насчет последствий прегрешений; о склонности удовлетворять свои сиюминутные желания так, будто их достижение является важнейшей целью жизни; о нетерпении; о нежелании и неумении представлять свою жизнь одновременно в двух аспектах – Земном и Вечном.
Второе – человек способен учиться и в ходе обучения избегать повторения сделанных ошибок в собственной практике, если достанет памяти и воли.
Третье – человек способен учить других тому, что он знает, ради того, чтобы сберечь всевозможные ресурсы обучаемых от напрасной их растраты, даже несмотря на то, что, скорей всего, учить ему будет некого.
Четвертое – человек, существуя в плотно населенном Мире и, будучи обязан Волею Создателя продолжать жизнь на Земле, покуда его не переместят в иное существование, обязан одновременно быть и эгоистом, планировать, тем более осуществлять свои действия в сознании того, что его окружают другие эгоисты, кто бы они ни были: члены семьи, друзья, враги, знакомые и незнакомые, зависимые и независимые от тебя.
Пятое – в толчее жизни нельзя не причинять другим неудобств, как нельзя и самому не испытывать неудобств, которые причиняют ему посторонние, что приводит к ущербам и издержкам с абсолютной неизбежностью для любой из сторон.
Шестое – человек нуждается в расслаблениях, в релаксации, и поэтому ему необходимо уделять время отдыху и пребыванию в одиночестве (пусть и кратком) наедине с самим собой.
Седьмое – никакие договоры в человеческой практике – как государственные, так и общественные или межличностные – не бывают абсолютно равноценными, равноправными, эквивалентными в полном смысле слова. Даже взаимность в любви не гарантирует этого в полной мере вперед на все времена.
Восьмое – поддержание приемлемых отношений между людьми с неизбежностью выливается в процесс обмена какими-то уступками наряду с твердым отстаиванием тех интересов, от которых по серьезным причинам нет желания или воли отступать. Такой характер процесса не позволяет гарантировать постоянства взаимоприемлемости соглашений и отношений.
Девятое – сознание человека обычно открыто для включения в него новых устремлений и исключения из него прежних, что не может не отражаться на поведении каждой личности и влечет за собой изменения ее отношений с другими людьми.
Десятое – все определенности в сознании каждого человека в процессе решения практических проблем, которые появляются в его жизни, становятся менее определенными в столкновениях друг с другом, а также с психическими определенностями, которыми на него воздействуют посторонние люди. Иными словами, востребованные жизнью компромиссы притупляют принципы поведения действующих лиц и заставляют людей становится менее принципиальными, хотя и необязательно по всем статьям.
Всё вышеуказанное – от первого до десятого включительно – суть следствия действия более общих принципов Мироздания и их взаимовлияния на любой объект, причем определяющими факторами выступают Принципы Экспансивности и Консервативности всего сущего. Но в год поездки на Кавказ в компании с Риной я эти Принципы еще не выявил. Понимание пришло еще лет через двенадцать. Но то, что я поименовал «с первого по десятое» послужило феноменологической основой для извлечения более абстрактных выводов и достижения понимания природы и устройства Бытия.
Конечно, наряду с абстрактными рассуждениями меня занимали и вполне конкретные мысли. Первой из них была мысль о том, где пытаться найти женщину мечты. В реальности подходящие поприща были достаточно узки. Познакомиться, притом довольно близко, можно было или в походе или на работе. Другие возможности имели случайный характер. Было мало шансов познакомиться на улице или на транспорте, где большинство привлекательных женщин обычно корчат из себя недотрог, которым совсем не нужны подозрительные незнакомцы. Добиваться же их благосклонности навязчивым приставанием было бы унизительно для самого себя, да и вообще вряд ли эффективно. Важно было и другое – красивые женщины подходящего возраста (а едва оперившиеся девочки меня не интересовали) были в большинстве уже разобраны и пребывали в замужнем состоянии, из которого их, вероятно, было не слишком сложно извлечь в любовницы, но достаточно проблематично «насовсем» из-за привычки многих из них полагаться в жизни на мужние доходы, а часто еще из-за детей.