III
Поезд уходил поздно вечером. На предварительном собрании мы условились, что все возьмут с собой экспедиционное снаряжение, свою долю продуктов и ту часть общего груза, которая каждому была ближе по специальности. Я примерно выравнивал эти части общего груза по весу. Брать с собой что-то еще не возбранялось, но в жестких пределах, поскольку на каждого и так приходилось килограммов по двадцать пять. К счастью, геологам-геофизикам и геологам-геохимикам ничего объяснять и не требовалось. Договорились о том, что охотники могут взять свои ружья, а рыбаки – свои снасти. Так должно было больше походить на то, что мы понесем на «плешь». Предвидя возможные трудности с билетами, я включил в свое личное снаряжение аэрофлотовскую фуражку и лётную «демисезонную» куртку синего цвета – атрибуты корпорации, которые, я был уверен, в любом аэропорту помогут сойти за своего.
Поначалу все были сдержанны и вроде бы чересчур деловиты. Однако в поезде за ужином мы довольно быстро отбросили чинность. Я понял, что Абаза взял билеты в плацкартный, а не купированный вагон не только ради экономии. Все шесть человек разместились в одном отделении – обстоятельство, которое сходу стало нас сплачивать. Юмор прорезался сразу у всех, хотя на столике не было спиртного. Абаза шутил, как и остальные, в том числе над собой. Он больше не был организатором мероприятия и действительно не выглядел таковым.
Вагон погрузился в сумерки. Плафоны тлели едва-едва. На скорости нас сильно мотало. Сон не шел. Мысли о предстоящем походе все крутились и крутились в голове. Когда перед самым Кировом в вагоне включили свет, стало видно, что никто из нас толком не выспался. Меньше всего сейчас хотелось вылезать из душноватого уюта в холод, сырость и темноту…
Через час мы вошли в бревенчатое здание аэровокзала, и сердце мое сжалось. Все было до боли знакомо: зал ожидания с убогой обстановкой, спертый воздух, люди, лежащие в проходах и по углам, люди в аэрофлотовской форме, отстраненно и деловито снующие мимо этой неприглядности, будто не замечая ее. Неужели именно в такой атмосфере прошли лучшие годы моей жизни?
Абаза сунулся было в кассу и быстро вернулся назад.
– Обстановка такая, – сообщил он всем, обращаясь, однако, ко мне. – Вылетают на Важелку не по жесткому расписанию, а когда есть загрузка. Николай, надо идти к начальству.
– Что ж, пойдем.
Я уже успел заметить обе двери, за которыми исчезали люди в летной форме. Одна, судя по запаху, прорывавшемуся в зал ожидания всякий раз, как ее открывали, вела в столовую летного состава. Следовательно, другая – к помещениям служб и начальства. Я шел впереди, Абаза за мной. Мне понравилось, что он обратился ко мне просто по имени, правда, еще по полному, но уже без отчества – не так, как всегда. Это значило, что он уже на полдороги до привычного мне обращения «Коля» и «на ты». Про себя я тоже решил называть его только Андреем.
Косясь на таблички, я дошел до двери с надписью «Начальник аэропорта», постучался и, не ожидая ответа, вошел. Сидевший за столом человек в тужурке с негнущимся от шевронов рукавом не сразу поднял на глаза, и поэтому я первый узнал его.
– Сашка, здорово! Я и не знал, что ты здесь!
Какой-то миг он непонимающе вглядывался в мое лицо, затем оно определенно засветилось:
– Колька! Какими судьбами тут?!
Мы обнялись. Сашка Васильков делал первые шаги в авиацию вместе со мной. В училище мы были дружны. В каникулы он не раз приезжал ко мне, точнее – к моим родителям в Москву. Потом пути разошлись, меня отправили в Среднюю Азию, его – в ПриВо. После сокращения военной авиации мы оба пробились в «Аэрофлот» и вскоре потеряли друг друга из вида. И вот – он еще продолжает карьеру, а я уже за бортом. Ну и пусть, если ему нравиться хоть так, на земле, держаться за авиацию. Жаль только, что это уже не лихой, озорной юноша, который много чего умел делать в воздухе.
– Я тут у тебя как вольный человек!
– Да ну! Я о тебе, вообще-то, кое-что слышал!
– Что нарушаю летные нормы? Это что ль?
– Само собой! Где тебя настигло?
– На Северо-Востоке. В полярной.
– Ну-у! Там этим трудно вызвать раздражение!
– Ну, значит, ухитрился. При взаимном желании несложно. А ты как?
– Да как видишь! Чего об этом…– он было спрятал под моим взглядом глаза. Но тут же поднял их и совсем другим тоном спросил.
– А ты по делу?
– Да вот с экспедицией надо бы поскорей в Важелку попасть. Познакомься – наш руководитель Андрей Владимирович Абаза. Александр… – я было запнулся, но тут-же вспомнил – тоже Владимирович Васильков, мой давний друг, очень близкий. Последние два слова подсластили Сашке пилюлю. Улыбаясь, они с Абазой пожали друг другу руки.
– Значит, вам надо на Важелку? – произнес мой в давние времена действительно близкий друг, обращаясь к Андрею и одновременно поправляя меня – здесь надо говорить не в Важелку, а на Важелку.
«Ничего. Запомним», – подумал я. Знание местных нюансов всегда полезно для дела.
– А сколько вас?
– Шесть человек, и у каждого по двадцать пять килограммов, Александр Владимирович.
– Почти полная загрузка, – сказал Сашка. Он задумался было, но тут же начальственно взялся за телефон.
– Люся? Есть у нас сейчас кто на Важелку? Ага. Ну вот что, тут на Важелку экспедиция летит. Шесть человек с багажом. Оформи рейс побыстрее.
Он положил трубку и с симпатией посмотрел на нас.
– Ищете что-то, Коля?
– Ищем, Саша.
– Небось, не скажете что?
– Нет, скажу. Мы даже посоветуемся с тобой. С надеждой на помощь.
– А о чем?
– Слышал ты от своих пилотов что-нибудь об НЛО в этих краях?
Добродушная Сашкина физиономия мигом изменила выражение. Из старого приятеля он превратился в официальное лицо.
– А почему вас это интересует?
В ответ Абаза молча протянул ему письмо на бланке Академии наук СССР о том, что комиссия по изучению данных о неопознанных летающих объектах просит официальных лиц, организации и отдельных граждан, наблюдавших эти объекты, оказать содействие в работе экспедиции под руководством кандидата физ.-мат. наук А. В. Абазы и передать им информацию и любые материалы, связанные с наблюдением НЛО. Официальность лица начальника аэропорта Василькова по мере чтения бумаги несколько смягчилась, однако не сошла совсем на нет. Я, кажется, понял, в чем было дело:
– Вам, как водится, из министерства дали указания, что НЛО не существует, и поэтому никаких сведений о них никому не давать?
Поколебавшись немного, Сашка утвердительно кивнул и явно ждал, что я скажу еще.
– Тем не менее, они исправно появляются то здесь, то там. И вашему авиатранспортному предприятию, кстати, тоже приносят неприятности: действуют пилотам на нервы, выводят из строя приборы, создают предаварийные ситуации и явно могут вызвать катастрофы, если только пожелают. Так?
Сашка снова кивнул.
– Так что же? – продолжил я. – Есть у нас право не изучать их, не выявлять хотя бы какие-то их слабости, в то время как наши слабости им хорошо известны? Ясное дело – нет. Демагогия насчет того, что их не существует, имеет целью одно – успокоить людей. Но демагогия демагогией, а о защитных мерах власть задумывается. И для начала надо узнать что-то по существу об этих НЛО, чтобы потом придумать способы защиты или —чем черт не шутит! – сотрудничества.
Я почувствовал, что меня немного занесло. Хорош летчик, туды его в качель! Пусть хоть ненадолго вспомнит, каким раньше был, когда мы вместе бегали по девчонкам и оба мечтали пройти конкурс в отряд космонавтов или, в крайнем случае, летчиков-испытателей. Теперь, прямо как у Дюма «двадцать лет спустя», бывший потенциальный космонавт довольствовался креслом начальника аэропорта и лишними двадцатью килограммами веса в придачу, и боялся все это потерять из-за такой глупости, как НЛО. Тем не менее сердился я на него, все-таки любя и понимая, что мужчине, скажем так, средних лет действительно уже не к лицу думать, мечтать и поступать, как мальчишке. Такие юноши-переростки, как я, – аномалия, даже если они не гоняются за НЛО. А уж если гоняются – то тем более. Что о них можно сказать? Только одно: что они все еще ходят в коротких штанишках.
Тем временем я продолжал:
– Комиссия по исследованию НЛО получала сведения с разных сторон и из независимых друг от друга источников, причем они были очень сходны между собой. Обобщив эти сведения, удалось понять, что они здесь почему-то болтаются чаще, чем в других местах, и подолгу остаются примерно в одном и том же месте – недалеко от границы между вашей областью и Коми, но все-таки не в Коми, а у вас. Я почти не сомневаюсь, что наблюдения летчиков вашего отряда могут сильно облегчить нашу задачу. Саш, скажи, неужели ты не знаешь? Все равно нам надо его найти и обследовать, иначе все останется непонятным. Но сами мы проваландаемся Бог знает сколько! Саш, помоги, тут ничего криминального нет.
Видимо, Сашку задел подтекст моей просьбы – дескать, не трусь, ничем не рискуешь. Он в решительной манере встал из-за стола и сказал:
– Ладно, кое-что я могу вам сказать. Но сначала посоветуюсь с еще одним человеком, который там бывал чаще меня. А пока, – с улыбкой добавил он, – чтобы тебе, Коля, не было скучно, я устрою тебе встречу с одним человеком. А Андрея Владимировича провожу и помогу побыстрее устроить рейс.
Сашка, не приземляясь в кресло, дотянулся до телефона, набрал двухзначный, явно внутренний номер и без обращения спросил:
– Медосмотр закончился? Зайди ко мне. Прямо сейчас.
Он вышел из-за стола и остановился рядом с поднявшимся со стула Андреем. Чувствовалось, что он хочет дождаться вызванного человека. Дверь открылась, я обернулся и успел заметить взгляд вошедшей женщины в белом халате, сопровождавшийся вопросительным кивком головы снизу вверх:
– Чего у тебя?
Сашка повернулся в мою сторону, и женщина последовала за ним глазами.
– Ты-ы?.. – изумилась Инка, узнав меня с той же быстротой, как и я ее.
– Как видишь, – ответил я, шагнув ей навстречу.
– Невероятно, – отозвалась она.
– Почти, – подтвердил я, взяв в ладони ее локти и привлекая к себе.
– Сколько лет!..
– Уйма.
– Не мог предупредить, – упрекнула она.
– Так я же не знал, что вы с Сашкой здесь.
– Друг называется.
Сказав это, Инка повернулась к мужу (да, именно к мужу – это совершенно ясно) и спросила:
– Ты его когда отвезешь к нам?
– Ин, – встряхнул я ее, – никуда он сейчас не сможет меня отвезти, кроме как на Важелку.
– Причем тут Важелка? Что за ерунда?
– Не ерунда, – сказал Сашка, – он с экспедицией летит туда. Знакомься, вот его руководитель. Андрей Владимирович – Инна, моя жена.
Андрей элегантно, со светской улыбкой поклонился, пожимая ей протянутую руку. Я подумал, что улыбка далась ему без всякой натуги. Инка выглядела прекрасно, даром что двадцать лет спустя. Фигура только чуть пополнела, что, пожалуй, только добавило ей пиканта. Глаза светились прежним блеском, если не ярче. Видимо, за прошедшие годы она стала еще решительней, чем была, потому что я услышал из ее уст совет, нет, приказ:
– Саш, устрой им нелетную погоду!
– Поздно, – улыбнулся я. – Саша уже распорядился оформить рейс. Но главное – экспедиция очень ограничена по времени пребывания в поле. Я один там вольный человек, которого не ждут на работе.
– Ты на пенсии? – слегка удивилась она.
– Видишь перед собой законченного старика и еще спрашиваешь?
– Тоже мне шуточки! – без юмора возразила она. – А сколько времени пробудете там, на Важелке?
– Неделю. Максимум десять дней, если только не велишь устроить нелетную погоду.
– А на обратном пути сможешь задержаться?
Я посмотрел на Сашку. Он кивнул, подтверждая согласие с предложением жены.
– Смогу, вероятно, – сказал я.
– У них до отлета еще минут сорок, – обозначил себя Сашка, но Инка даже не повернулась к нему.
«Не сделала бы ему больно», – подумал я, проникаясь дружеским сочувствием к мужу, всамделишному мужу своей бывшей любовницы, каковой он ее и знал двадцать лет тому назад.
Сашка взялся за ручку двери и объяснил:
– Я выйду на несколько минут с Андреем Владимировичем. Вы оставайтесь тут. Он мужественно улыбнулся. Я подумал, что эта улыбка далась ему не просто, но виду он все-таки не подал и с прежней смелостью оставил нас одних. На что он полагался? На верность супруги? На порядочность человека, преемником которого, причем постоянным, он стал, не попрекая ни свою избранницу, ни опередившего его друга? Мне оставалось только гадать. Единственное, что я сразу отверг, – это мысль, что он специально испытывает меня, а еще больше – преданность Инки. Такая лихость была бы для него за пределами допустимого риска, да и для меня на его месте тоже.
– Как ты живешь? – спросила Инка, подступая ко мне.
– В каком смысле? С кем? Один.
– Все еще один, – выдохнула она не то с сожалением, не то с натугой.
Неужели она до сих пор не могла смириться с тем, что после выпуска из училища не дожала меня? Заглянув ей в глаза, я понял, что прав.
– Почему ты не дал знать, что будешь здесь?
– Да повторяю. Я вообще не подозревал, что вы с Сашкой именно здесь. Не будь задержки с вылетом, я бы вообще мог к нему не зайти. А оказывается, здесь живет и работает не только Сашка. Вы когда поженились?
– Да через год после тебя! Ты что, не знал?
– Нет.
– Сашка тебе не написал?
– Об этом – нет, хотя мы в то время еще переписывались.
– Странно, – сказала Инка, глядя мимо меня.
– А ты не находишь, что ему было неудобно сообщать мне это?
– А что тут такого? – возразила Инка. – Неприлично, что ли?
– Да нет, – с досадой ответил я, чувствуя она все равно не поймет. – Мне кажется, так он просто проявил свою деликатность.
– А-а! Какая там деликатность! Есть о чем говорить! Подобных случаев в жизни – мильон! Чего уж тут умалчивать?
– Каждый такие случаи переживает по-своему. Ты лучше скажи, как стала медиком?
– Поступила в медучилище. В гарнизонах или в заштатных аэропортах где женщине, жене летчика, работать? Только в столовой или в медицине.
– Ну что ж, это похвальная дальновидность, – одобрил я и добавил. – Тем более что летчики в основном народ здоровый.
– А тебя за что списали с летной работы? И давно ль?
– Да нет, всего месяцев девять назад. Как достиг пенсионного возраста, так и попросили.
– А сам-то ты уже налетался?
– Если откровенно, то не совсем. Но надоело чувствовать над собой чужую власть. Вот это определенно.
– Ты во всём не как все.
– Едва ли, – не согласился я. – Пожалуй, лишь кое в чем.
– Ну, этого твоего «кое в чем» для любого другого за глаза хватит. И для начальников, конечно, тоже.
– Да, для начальников, конечно, – подтвердил я. – Зато теперь их у меня нет. Разумеется, кроме нашей родной коммунистической партии и нашего родного советского правительства.
– Ай, брось, не трать время!
– А на что мы его можем употребить?
Инка и я посмотрели друг другу в глаза. Может, мне не надо было делать этого. Потому что в её глазах я прочел то же, что и двадцать лет назад – предложение отправиться в постель. Конечно, сейчас я мог сделать вид, что ничего такого не заметил. Но вместо этого сказал:
– Сейчас ничего не получится.
– А когда?
Я пожал плечами:
– Может быть, на обратном пути. Если это действительно стоит делать.
– Ты сомневаешься? – с упреком спросила Инка.
– Только не в тебе и не в Сашке. Теперь ведь всё уже не так.
– Ну и что? – пожала плечами Инка. – Разве у тебя всё прошло?
Я не ответил. Желание обладать привлекательной женщиной, которой ты не внушаешь никаких иллюзий насчет того, что женишься на ней, и перед которой не желаешь нести никакой ответственности, разумеется, не пропало. Но и Сашку обижать было не за что, хоть он и пополнел и оставил, говоря языком Бабеля, «этих глупостей» нашего летного прошлого. Но тут вспомнилось, что расстаться с авиацией меня вынудили такие же бывшие летчики, как Сашка. Наверно, они были не хуже и не лучше его, а их мне совсем не было жалко, как и им – меня. Мы находились с ними по разные стороны невидимого, но реально существующего барьера. И как я им ничем не был обязан, я в этом случае ничем не был обязан и Сашке. Они выбрали служение своим жизненным удобствам, я же пытался сохранить верность мечте. И Инка, наверное, тоже сохранила, хотя ее мечта отличалась от моей.
– Ладно, не будем загадывать – сказал я. – Дай прежде вернуться, а там увидим.
– Обещай, что останешься на обратном пути.
– Если Богу будет угодно, чтобы я вернулся, останусь.
Она быстро поцеловала меня в губы и тут же отпрянула. То ли из-за того, что сюда могли заглянуть посторонние, которым незачем было знать, чем занимается в кабинете начальника аэропорта его благоверная, когда муж на минуту оставил свое рабочее место. То ли из-за того, что сама еще не была готова представить, каким может быть наше новое соединения.
«Теперь начнет деятельно работать над этим», – без тени иронии подумал я.
– Ты голоден? – спросила внезапно озаботившаяся Инка.
И то верно. Любящая женщина всегда считает своим долгом хорошо, как на работу, накормить мужика, с которым собирается лечь в постель.
– Пожалуй, да. Мы еще не завтракали.
– Так пойдем в нашу столовую, – предложила Инка, – там прилично кормят. Я имею в виду летный состав, – добавила она, заметив мой недоверчивый взгляд.
Да, она явно хотела продолжить общение со мной не наедине, а на людях.
– Мне не очень удобно откалываться от наших. Тем более, что им подадут из другого котла.
– Это я устрою, – возразила она.
– Не сомневаюсь, – улыбнулся я при виде ее решимости смести с нашего пути все преграды.
– Поцелуя меня, – попросила Инка.
Я пригнулся, поцеловал, и мы вышли из кабинета ее мужа.
В столовой я застал вполне привычную атмосферу. В клубах пара, вырывавшихся при подаче тарелок на поднос из раздаточного окна, крутились фигуры поварих и дородных официанток. Крики: «Сýпа, давай, сýпа!», запахи нехитрой еды, стук ссыпаемых в ящики ложек, вилок и ножей вернули меня назад, в прежнюю жизнь авиаотряда, когда надо было подчиняться не только регламентам службы, но и – вынужденным образом из-за отсутствия нормального дома – правилам общей трапезы. Не могу сказать, что я соскучился именно по этой стороне моего прошлого бытия, но сейчас она всё-таки несколько взволновала. Инка села за столик напротив меня и что-то негромко сказала сразу подошедшей к нам официантке в белой наколке с красивым деревенским лицом, замечательной грудью и великолепными бедрами, которая успела бросить на меня быстрый любопытствующий и оценивающий взгляд. Я не остался у нее в долгу и проводил ее взглядом, когда она отошла. Ничего не скажешь – у пилотов местных авиалиний был мощный стимул для питания и работы. Особенно по ночам.
– Ты по-прежнему не можешь оставить без внимания ни одной юбки!
Ироническое замечание Инки вернуло мое внимание к ней.
– Ну уж, скажешь – ни одной! Только некоторые, особо выдающиеся!
– Узнаю брата Колю, – процитировала Инка.
– А я и есть всамделишный Коля! – засмеялся я. – Надеюсь, приблизительно тот же самый, что и много лет назад.
Тогда она очень хотела замуж по примеру своих красивых старших сестер, уже вышедших за молодых летчиков. Инка была ничуть не хуже, поэтому надеялась, что и у самой все получится о’кей, но с «братом Колей» вышла осечка. А о том, что она всё-таки взяла свое с другим пилотом, я еще полчаса назад не знал. Слава Богу, с сестрами она могла чувствовать себя на равных. Словно угадывая мои мысли, Инка сказала:
– Уж если я не сумела заставить тебя жениться, неудивительно, что никто до сих пор не смог.
Я взглянул на нее. Лицо гарной украинской дивчины было по-прежнему привлекательным и свежим. Будь у нее больше мысли в глазах и голове, я бы тогда, возможно, и не устоял. А так оказалось не особенно трудно оставить ее и перестать нуждаться именно в ее ласках: в каждом гарнизоне или аэропорту можно было найти очень сведущих в этих делах дев и дам, и не каждая из них стремилась выйти замуж, хотя и такое, куда денешься, тоже было.
– Я надеюсь, ты тут не очень скучала, – сказал я.
Двусмысленность моей фразы вряд ли пришлась ей по душе, но она приняла вызов и показала, что способна ни в чем и никому не уступать:
– Ничего, не жалуюсь.
– Ну и прекрасно! Дети у вас есть?
– Есть. Сын и дочка.
– Надеюсь, красивые, потому что должны быть похожи на тебя, особенно мальчик.
Инка покраснела. Комплимент пришелся кстати.
– Он и правда красивый, уже почти взрослый. Через год школу кончает.
– Девушки им интересуются?
– Ой, и не говори!
– Смотри, чтоб до времени не женили.
– Я смотрю, – без смущения засмеялась она, уловив мой намек на ее прошлые усилия.
– А девочка?
– А вот приходи – увидишь. Мне кажется, хороша. На два года моложе нашего Коли.
« Вот это номер! – подумал я. – Оказывается, Сашка и это стерпел».
– А как дочку зовут?
– Ира. Пока учится хорошо.
– А парень?
– Когда старается, то очень хорошо. Но это у него не всегда.
– Понятно. А чем он еще интересуется, кроме, надеюсь, девочек?
– Любит гонять на мотоцикле. Читает фантастику.
– О воздухе думает?
– А как иначе? Вырос возле аэродрома! Отец его часто с собой брал.
– Будет поступать в училище?
– Да.
– В военное?
– Нет, в гэвээфовское.
– Ну и правильно, – одобрил я. – Людей возить всегда надо. И летать будет больше, чем в ВВС.
– А ты не жалеешь, что выбрал такую специальность? – спросила Инка, явно думая о том, что я вынужден теперь думать о приобретении новой профессии.
– Я? Нет, конечно! Просто вот немного не повезло с местом рождения. В другой стране мог бы купить себе самолет и летать, летать в свое удовольствие, сколько влезет. Но, думаю, не доживу до того времени, когда у нас это будет возможно, а если, паче чаяния, будет, то денег на свой самолет у меня уже не окажется точно.
– Ну, а чем ты теперь будешь заниматься?
Этого вопроса надо было ждать.
– Если говорить о том, чем займусь сейчас, то тебе это вряд ли покажется солидным. Буду искать следы НЛО. А что дальше – еще не знаю.
– Господи! В самом деле ни в чем не повзрослел! Ты что, до старости будешь вести себя, как мальчишка?
– А кто сказал, что я обязательно дотяну до старости? – возразил я. – Так уж лучше прожить свои годы с интересным занятием.
В ее глазах я прочел сожаление. И прощение. И то верно. Черного кобеля не отмоешь добела. Какой есть, такой есть.
Великолепная официантка снова подошла к нашему столу. Инке она передала кофе и булочку («По-французски!», – успел подумать я), мне – полный летный обед, как «своему». Это был совершенно обычный жест гостеприимства по отношению к члену пилотской корпорации, однако теперь, после моего ухода с летной работы, он все-таки трогал. Я поблагодарил официантку, вкладывая больше чувства во взгляд, нежели в слова и голос, и прочел в ее глазах твердое обещание доброты, если когда-нибудь буду в ней нуждаться.
Мне всегда были приятны женщины ее круга, блюдущие верность своим мужчинам, которым служат искренне и с любовью, дабы им лучше леталось. И в то же время их всегда было немного жаль. В общем-то, я не был уверен, что от своих любимых они получали столько же, сколько отдавали. Ну разве можно поставить рядом упоительное удовлетворение, получаемое летчиком, с недостижимостью полного счастья которая с самого начала осеняет каждый новый роман этих женщин? Ведь мечтой их был все-таки брак, и такое иногда случалось, хотя не часто. У одних летчиков были жены, другие, вроде меня, не хотели жениться ни на ком. Воздушные извозчики, что ни говори, отличаются умом и какими-никакими интеллектуальными запросами. Чего не скажешь о женщинах из авиационной обслуги. Вот и мучились «видные» дамы в свои лучшие годы недоумением: чего же любящие мужчины не берут их в жены?
Все это очень быстро пронеслось у меня в голове, но Инка успела почуять мое отвлечение от своей особы и взяла меня под прицел.
– Нравится? – спросила она об официантке.
– Нравится, – кивнул я. – Разве странно?
– Нет, нисколько, – ответила Инка. – Это еще один признак твоего мальчишества. Разве нет?
– Неужто она нравится только мальчишкам? – возразил я. – По-моему, она хоть кого может возбудить, даже старца.
– Ну, а такая, как я, тоже может?
– Ну, ты способна на большее.
– На большее?
– Ты способна не только возбудить и всколыхнуть, но и привязать.
– Тебя так и не привязала.
– Ну, меня – нет. Зато Сашку.
Она промолчала.
– Разве тут есть о чем горевать? – спросил я.
Инка снова промолчала.
– Что тебя гложет? Что в этой жизни не обходится без осечек? Так это у всех не обходится, исключений нет.
– И у тебя? – спросила она.
– И у меня.
– А с кем?
– Сейчас не об этом речь. Важно другое. Видно, нам так свыше дают время от времени по носу – на место ставят. Из этого я сделал вывод…
– Какой?
– … что надо смиренно принимать урок и не пытаться во что бы то ни стало переиграть всё в свою пользу. Лучше сказать себе: «Это был не твой час». И «твой» точно придет, если признаешь, что заслуживаешь неудачи и впредь глупостей не будешь делать.
– А как оно придет, это «твое»?
– Откуда я знаю? Это наперед неведомо. Может, вообще не наградят.
– Кто это наградит?
– Как кто? Вседержитель наших судеб. Кто ж еще?
– Ты что, веришь в Бога?
Я кивнул.
– И давно? – продолжала допытываться Инка.
– Очень давно, – уверил я ее. – Задолго до знакомства с тобой.
– Раньше ты ничего об этом не говорил.
– Зачем? – пожал я плечами. – Ты думала, только атеист может вести самолет? Если так, то ошибаешься. А сама-то веруешь?
Инка не ответила, но я понял, что молить Бога то об одном, то о другом ей случалось.
– Ладно, оставим эту тему, – сказал я. – Вы как, думаете отсюда куда-нибудь перебираться? Или здесь вполне нравится?
– Думаем. Хотелось бы в Москву или на юг.
Задача была не из легких. Сколько я ни знал народу из числа делающих послелётную карьеру, у всех цель была одна: Москва или благословенный юг. Только Москва, как известно, – не резиновая, да и юг заселен выше крыши, в том числе начальством. Мне говорили, например, что штатные должности смотрителей маяков на черноморском берегу разбираются почти исключительно отставными адмиралами.
– Сашка уже прощупывает почву?
– Да, что-то ему обещают. Он старается.
– А ты?
– А что я? Что я могу сделать?
На сей раз пришла моя очередь промолчать. В большинстве известных мне случаев перевода периферийных начальников в Москву или в престижный регион успех предприятию приносили специфические усилия их жен. У меня не было никаких сомнений, что и Инка прекрасно знает об этом. И она поняла, что я знаю.
– Неохота мне быть инструментом его успеха, – наконец призналась Инка. Сказала и замолчала, потому что я ничего не ответил и не спросил. Выразительные темные Инкины глаза, слегка подернутые поволокой, никого бы не оставили равнодушными. Грудь и нижний бюст могли разбудить кого угодно. Но сейчас она старательно подчеркивала, что, зная все это, не извлекает из своих природных ресурсов никакой выгоды. Она очень хотела, чтобы я думал о ней хорошо.
Я посмотрел в ее погрустневшее лицо с обиженно сомкнутыми полными губами и против воли улыбнулся.
– Нашла о чем грустить! Все образуется!
– Тебе легко говорить! Ты коренной москвич. А другим как?
В самом деле, другим-то как? Ловчить, продаваться жуликоватым начальникам-хамам и угодничать перед ними? Или покорно сносить, обуздывая в себе жажду столичной экспансии, довольно тухлую провинциальную жизнь? Мне больше полутора десятков лет, проведенных на дальней периферии империи, в самом деле было легко, потому что я мог не думать о последнем, тыловом аэродроме в своей карьере – он у меня и так был по естественному праву – праву рождения – и по противоестественному праву прописки. Кроме того, мне нравилось летать в тех диких краях, из которых большинство провинциалов стремилось поскорее убежать, улететь или уехать. И теперь в их глазах я, и без того казавшийся странным типом, становился еще более странным, убегая из Москвы обратно, в манящую неразгаданными тайнами дикость. В этом моем несоответствии норме и была, кстати сказать, одна из причин, почему я не захотел накрепко связаться с Инкой. Не скажу, чтобы она любила меня за то, что я москвич, но последнее обстоятельство придавало мне дополнительную прелесть, ибо сулило приятную перспективу жить в Москве.
И вот с Москвой до сих пор ничего не получалось. «Ничего, получится, если очень захочет», – машинально подумал я и тут же поймал себя на том, что эта мысль меня нисколько не радует. Провинциалкам, стремящимся перебраться в столичный град, куда чаще приходится изворачиваться и поступаться элементарной моралью, чем дамам Москвы, Питера или Киева.
– Иннушка, – позвал я ее, как когда-то, и повторил, – Иннушка.
Она широко открыла глаза, и было в них столько накопившегося отчаяния… Наконец, не размыкая скорбно сжатых губ, она спросила легким кивком головы снизу вверх, мол, «Что? Зачем звал? Неужели всё вспомнил?»
Вспомнить-то я, конечно, вспомнил, потому что и так никогда не забывал: постель в квартире харьковской кузины, Инку, не меньше меня стремившуюся испробовать всё, что возможно. Я помнил, как она после трусиков снимала чулки, поднимая и вытягивая стройные полные ноги, как из лифчика почти выпадала рельефная крупная грудь, как меня распирало там, где и должно распирать, покуда с ее помощью из меня не выскочит заряд на радость ей и мне, чтобы после недолгой паузы и новых ласк все напряжение возродилось и снова ушло в нее – и страстную, и покорную, и требовательную, и побуждающую.
– Помню, – не отрывая от нее взгляда, кивнул я. – Ты незабываема. Это так, без вранья.
Я почувствовал вдруг прилив благодарности и к грустной Инке, и к своей памяти о нас с ней. В сущности, что еще я стал бы вспоминать из прошедшей жизни, как не такие вот события и сцены, а не только отчаянно-лихие взлеты и посадки или лучшие из прочитанных книг. Инка осталась в числе добытых мною сокровищ.
Подошел Андрей и, извинившись перед Инкой, сказал, что нам пора выходить на посадку.
– Мне бы надо расплатиться за еду, – заметил я, кивая в сторону рубенсовской официантки.
– Со своих не берем, – ответила Инка.
И то правда – не только по духу, но даже и по одежде я все еще был своим – вроде как залетевшим на запасной аэродром в связи с закрытием своего по метеоусловиям. Только мои метеоусловия были теперь совсем другие. И путь в кабину и кресло пилота заказан. Я теперь обыкновенный пассажир.
Мы подошли к ограде летного поля. Сашка поджидал меня здесь вместе с командиром экипажа.
– Знакомься, – сказал он своему пилоту, – это мой друг Николай Волгин, ас полярной авиации. Коля, полетишь с Валерием Ильиным. Он хороший летчик.
Мы пожали друг другу руки. Парень по виду был моложе меня лет на десять, но моложавость могла быть и обманчива, тем более что глаза и взгляд тянули на большее.