Наконец лужи кончились и подружки подошли к подъезду.
– У тебя окна горят, – сказала Наташка. – Ольга Павловна с Игоречком пришли?
Наташка уже открывала дверь подъезда.
Не оглядываясь, она безнадежно сказала:
– А кто же еще?..
Последние две недели Игоречка, трехлетнего симпатичного малыша, ежедневно уводила с собой Ольга Павловна. Упрямство бабушки невольно наводило на мысль, что она готовит дочери какую-то ловушку, каждый вечер оставляя ее совсем одну.
2.
В прихожей подозрительно сильно пахло дешевым мужским одеколоном.
«Это пришел он!» – вспомнила торжественную фразу из «Иронии судьбы» Катя. Внутри молодой женщины тут же вспыхнул ядовито синий, скандальный огонек.
Наташа неторопливо положила ключи на тумбочку и так же вызывающе не спеша прошла в зал. Катя едва сдержалась, чтобы не оттолкнуть подругу и не войти в зал первой. Наташа остановилась в дверях, и Кате пришлось выглядывать через ее плечо, как незваной гостье.
На диване сидел Мишка. На нем был надет какой-то странный, явно старомодный пиджак, слева лежала фуражка с увядшим цветком, справа – старинная деревенская гармошка.
«Жаних пришел», – уже чисто механически подумала Катя. Она подумала именно так – «жаних», а не «жених» – и совсем не удивилась этому. От Мишки разило не только одеколоном, но и глухой сценической деревней начала двадцатого века. Торжество, которое всего секунду назад мерещилось Кате, вдруг исчезло, и все превратилось в дурацкую комедию.
«Это Ольга Павловна его так вырядила», – догадалась Катя.
– Куртка твоя где? – спросила мужа Наташа.
«Какая куртка? – все-таки удивилась Катя. – При чем тут куртка?!»
– Ольга Павловна забрала, – Мишка не знал куда деть глаза от стыда.
Наташка молча повернулась и вытолкала сопротивляющуюся Катю в кухню. Как только захлопнулась дверь, Наташка зажала ладошками рот и засмеялась. Катя забыла про куртку и удивилась смеху подруги.
– А что тут смешного? – спросила Катя.
Наташа на мгновение оторвала от зарозовевшего лица ладони, с тихим «Боже мой» втянула в себя воздух и снова накрепко зажала рот. В ее огромных, страдающих глазах было столько неподдельного веселья, что Катя возмутилась еще больше.
– Да что тут смешного-то?! – прошипела она.
– Подожди… – с трудом и сквозь пальцы простонала Наташа. – Подожди… Я это… Я сейчас.
Она метнулась к двери. Прежде чем выйти, Наташа перестала смеяться и целых полминуты терла ладонями лицо.
– Чай будешь? – совершенно спокойным, отрезвленным голосом спросила она Мишку.
– Буду, – тихо согласился разогнанный муж.
– Есть хочешь?
– Нет, спасибо.
Наташка вернулась на кухню. Она взглянула на Катю так, словно только что вспомнила о ее существовании.
– Все, – сказала Наташка и снова тихо засмеялась. – Иди домой.
Сильные руки отняли у Кати полиэтиленовую сумку, развернули ее за плечи и мягко вытолкали в коридор.
– Ладно, я уйду, – обиделась Катя. – Но ты мне скажи, что во всем этом смешного?
Катя ждала ответа, но его не было; и перед тем как сильные руки вытолкали ее на лестничную клетку, теплые губы благодарно поцеловали Катю в ухо.
– Иди домой.
– Да что же тут смешного-то, дура?! – не выдержала и закричала Катя в захлопнувшуюся дверь.
3.
Расстроенная Катя шла к автобусной остановке, не обращая внимания на хищно блестевшие лужи, а уже на самой остановке она только через минуту поняла, что стоит в очередной, причем довольно глубокой. Ойкнув и шарахнувшись из лужи, Катя едва не сбила с ног молодого мужчину с хмурым лицом.
– На вашем месте я бы извинился, – сказал мрачный незнакомец.
– Спасибо за совет, – дерзко ответила Катя.
Она отошла на три шага в сторону и тут же забыла о незнакомце. Катя могла думать только о Наташке.
«Просто ей в рот идиотская смешинка попала, – пыталась объяснить себе случившееся Катя. – Детство какое-то, честное слово. Ольга Павловна откровенную клоунаду устроила, а Наташка, как дура, попалась».
Объяснение казалось разумным, но только на первый взгляд. Во-первых, прямодушная Ольга Павловна никогда не хитрила, а во-вторых, Наташа не была дурой. Тем не менее первая устроила глупый спектакль с переодеванием Мишки в деревенского «жаниха», а вторая удивительно легко в него поверила.
«Боже мой, – простонала про себя Катя, обводя глазами автобусную остановку и стоящих вокруг людей. – Да что же там такого смешного было?!.»
4.
Она вдруг вспомнила о куртке. Точнее, о том, что куртку забрала Ольга Павловна, и если бы Наташка выгнала Мишку, то сейчас, вот в эту самую минуту, Мишка стоял на остановке в своем глупом наряде.
Воображение Кати услужливо нарисовало ей Мишку в мятом «спинжаке», в картузе с увядшим цветком и гармошкой под мышкой. Синий от холода Мишка стоял за дамой в богатой зимней шубе и тянул губы к ее уху. Наверное, он бы спросил: «Гражданочка, можно об вас погреться?»
Катя невольно улыбнулась. Вызывающий «жаниховский» костюм Мишки лишал своего обладателя малейшего шанса на женское сочувствие. Выряженный Мишка словно олицетворял собой все то смешное, что частенько встречается и в современном мужском самомнении: глупость, нагловатость и неотесанность. Катя улыбнулась уже смелее и подумала о том, чтобы стал делать Мишка после того, как его прогнала дама в шубе. Фантазия Кати заработала на удивление легко, и представилось ей, как Мишка стал бы выпрашивать шарфик «во временное пользование» вон у того парня в длинном демисезонном пальто. Далее последовали такие же неуклюжие попытки Мишки обменять ненужную гармошку на куртку у пожилого, явно подвыпившего, гражданина.
Катя улыбнулась смелее. Она буквально наслаждалась потерянной и жалкой физиономией Мишки. Стоп!.. А еще у Мишки не было денег. То есть если они и были, то наверняка остались в куртке. А значит, ему нечем заплатить за «маршрутку». Катя вообразила, как Мишка стал бы уговаривать водителя пустить его в маршрутку. Картина получилась настолько яркой, что Катя засмеялась вслух.
«Тебя из театра только что выгнали? – спросил Мишку водитель. – Или ты, брат, прямиком сбежал из сумасшедшего дома?»
«Перестань смеяться, – одернула себя Катя. – Тебя саму ненормальной посчитают».
Она подняла руку и потерла рукой горячий лоб. Но смех оказался сильнее, как вдруг ставший огромным детский плюшевый мишка. Смех тряс Катю за плечи, заглядывал ей в глаза веселыми бусинками и целовал в щеки мягким носом.
«А-а-а, пусть думают, что хотят, – решила Катя. – Я сюда злая как все пришла, а значит я, как и все, совсем нормальная».
Она оглянулась и подумала о том, как вон тот мрачный тип, который советовал ей извиниться, был наверняка вынужден дать такой же совет и замерзающему на ветру Мишке.
«Подрались бы, наверное, – сообразила Катя. – Мишке ведь терять нечего, ему в милицейском “обезьяннике” теплее будет».
Она снова засмеялась. Ответный взгляд мрачного типа вдруг дрогнул. В нем появилось сначала недоверие, потом сомнение, а затем и недоумение.
«Не верит, – подумала Катя. – Ну и пусть себе не верит. Хотя глупо это все, конечно».
Подошла и остановилась ярко освещенная «маршрутка». Катя шагнула в большой сноп света возле ее распахнувшихся дверей и вдруг все поняла. Все до самой последней капельки.
«Господи, да ведь Наташка смеялась, потому что все это увидела, – догадалась Катя. – Но ей, как мне, совсем не нужно было идти на остановку. Наташка все увидела сразу, все поняла и все-все-все простила этому дураку Мишке. А потому и засмеялась».
Катя не знала, что происходит за ее спиной, но она догадалась о том, что парень, тот самый парень, лицо которого перестало быть мрачным, вошел следом за ней в «маршрутку».
Катя подошла к окну и ткнулась разгоряченным лбом в холодное стекло.
«Идет, – подумала она и улыбнулась. – Жаних идет!..»
Предисловие к рассказу «Смешинка» Ирины КАЛУС
Философские споры о смехе могут быть бесконечны. Какое место занимает смех в цепи нашей эволюции: животные (за исключением, пожалуй, собак) ещё не смеются, Христос уже не смеялся. Правда, Алексей Котов как-то заметил в своём интервью: «Когда Бог создавал человека, Он всё-таки улыбался». Не будем оспаривать этот тезис – возможно, так всё и было.
Получается, что смех – исключительно человеческая прерогатива («…Человеческое, слишком человеческое»)?
«Смех может только придавить», – писал Василий Розанов о высмеивании и сатире, подразумевая нелюбимых им Гоголя и Салтыкова-Щедрина. Но добрый объединяющий смех мог бы сохранить жизнь самому Пушкину. По мнению Розанова, в семье Пушкина не было единства душ, поэт не мог смеяться вместе с Гончаровой над Дантесом, а смех снял бы напряжение и конфликт был бы исчерпан; «семья именно там, где есть одно… У Пушкиных всё было двое: Гончарова и Пушкин. А нужно было, чтоб не было уже ни Пушкина, ни Гончаровой, а был Бог». И мы согласимся с философом: не злая едкая насмешка, а добрый тёплый смех, улыбка – как символ принятия мира (смирения перед ним и смирения с ним), символ любви к сущему, слияния с ним – способны творить чудеса и разрешать любые споры, устранять любые «несправедливости».
Неслучайно в своём маленьком рассказе Алексей Котов выводит читателя на линию «справедливость – несправедливость». Можно ли, например, не «любить что-либо справедливо»? Существует ли «справедливая любовь»? Такими же категориями мыслит одна из героинь – Катя.
Надо сказать, понятия справедливости, правопорядка и т.п. выводят нас за рамки отечественной традиции, где всегда правили «совесть», «милосердие» и «сострадание», а «свобода» равнялась «воле» плюс «закон». Борьба за справедливость и свои права («права человека») – на наш взгляд, не что иное, как попытка увести русского гражданина в сторону от своего истинного начала и занять чуждой и бессмысленной деятельностью вместо добрых дел на благо ближних и Отечества. Там, где есть справедливость – часто нет любви.
Нелюбовь Кати «ко всему на свете» и поиск «справедливости» приводят к отсутствию счастья в её собственной жизни – серьёзной, «нормальной», обычной жизни, без всяческих несерьёзных и «несправедливых» вещей. Показательны реплики героини: «Перестань смеяться, – одёргивает себя Катя. – Тебя саму ненормальной посчитают»; «Я сюда злая, как все пришла, а значит я, как все, совсем нормальная»; «Детство какое-то, честное слово».
Нежелание принять этот мир – «несправедливый» и предательский, нежелание «быть как дети», неумение прощать лишает жизнь главной героини чудес, нелогичностей, закрывает ей дорогу к полёту свободного воображения, к гибкости мысли. Человек перестаёт быть подобным Творцу.
«Да что же там такого смешного было?» – размышляет героиня над историей подруги Наташи. – «Просто ей в рот идиотская смешинка попала».
И мы видим, как одна маленькая («дурацкая») смешинка способна перевесить тонны злости, несправедливости, скандалов и предательства. Комедия побеждает трагедию; абсурд, «откровенная клоунада», «глупый спектакль» оказываются сильнее и добрее «справедливого» распорядка жизни.
Дар воображения, которым наделена Наташа (неслучайно при упоминании об этом автор произносит имя Творца: «Господи, да ведь Наташка смеялась, потому что всё это увидела»), позволяет ей простить и принять изгнанного мужа («Наташка всё увидела сразу, всё поняла и всё-всё-всё простила этому дураку Мишке, а потому и засмеялась»). Умение прощать и прощать до конца, по-настоящему («всё-всё-всё») присуще только тем, кто по-настоящему умеет смеяться.
Как любая душа ждёт своего Великого Жениха, так и обычная девушка, мечтающая о счастье, а не о «нормальности» («ибо мудрость мира сего есть безумие пред Богом»), девушка, не превратившая злобу в свою обыденность, не обременённая поисками «справедливости», в какой-то момент совсем по-земному, даже по-деревенски, вдруг воскликнет, весело засмеявшись:
«Идёт… Жаних идёт!..»
Письмо Алексея Котова от 2 июня 2017 г.
Здравствуйте, Ирина Владимировна!
Огромное спасибо за предисловие. Вдруг подумалось, а ведь, пожалуй, я написал бы его совсем по-другому. Нет, на мой взгляд, вы ни в чем не ошиблись, и я не обираюсь вас поправлять, а просто «Смешинка» – интуитивный рассказ и хотя я его автор, я все-таки имею право рассуждать о нем и как читатель, и как критик.
Так вот, на мой взгляд, в рассказе есть крохотная загадка. Вот дословный текст – «вызывающий «жаниховский» костюм Мишки лишал своего обладателя малейшего шанса на женское сочувствие». Тем не менее, его жена, женщина, которую он, судя по всему, сильно обидел (ну, недаром же его выгнали из дома), прощает его. То есть все женщины мира ни за что не простили бы выряженного Мишку, а жена – не только смеется, но и прощает.
Почему так?.. Автор наврал? Не уверен, и хотя бы потому, что мне было трудно это сделать. Повторюсь, «Смешинка» – рассказ интуитивного типа и когда набрасываешь на «холст» (монитор) «краски» (слова и фразы), то работает не черепашье логическое мышление, (оно-то как раз соврать может, у него есть время), а быстрое подсознательное. Ты просто понимаешь, что сейчас с «мольберта» нужно почерпнуть ложку вот этой зеленой краски, а чуть позже – капельку вон той, голубенькой в синий горошек. Так что тип мышления голосует за правдивость автора.
Проверить текст на ложь можно и следующим, самым простым способом – по достоверности, а, точнее говоря, правдоподобности общей картинки рассказа. Взглянем на «Смешинку» как движущийся рисунок: две молодые женщины идут после работы в гости к одной из них. Наверное, они собираются поболтать «за жизнь», может быть, чуть-чуть выпить сухого вина, а, может быть, даже излить душу друг другу. Судя по всему Катя – резкая и холодная – готова к этому, а вот Наташа – молчаливая и словно ждущая чего-то – не очень. В квартире женщины застают переодетого деревенским «жанихом» мужа. Одна женщина – смеется, вторая – нет. Такое может быть?.. Может. В картинке рассказа нет ничего фантастического, хотя маленький «цирк», конечно же, все-таки присутствует. Разница реакций женщин тоже в рамках разумного. Кстати, есть старый анекдот про жирафа, который смеялся по ночам и мешал зверям спать.
Идем дальше. Та женщина, которая засмеялась, выставляет за порог недоумевающую подругу, чтобы – ну, это уж совсем понятно – остаться наедине с мужем. «Выставленная» ничего не понимает и идет на автобусную остановку. И только там, глядя на людей, она вдруг понимает, почему засмеялась ее подруга. Картинка заканчивается. На мой взгляд, в ней нет несуразностей. А вот смысл рассказа спрятан в полутонах и между фразами.
Итак, о смысле рассказа. Почему засмеялась Наташа? Неужели только глядя на дурацкий костюм мужа? Если только поэтому, тогда зачем было писать рассказ?
На мой взгляд, Наташа засмеялась не только от облегчения от снятой с души чужеродной тяжести зла. Наверное, автор хотел как-то подчеркнуть почти детскую искренность Наташи.
Вы сказали чуть-чуть иначе: «И мы согласимся с философом: не злая едкая насмешка, а добрый тёплый смех, улыбка – как символ принятия мира (смирения перед ним и смирения с ним), символ любви к сущему, слияния с ним – способны творить чудеса и разрешать любые споры, устранять любые «несправедливости».
Где же мы с вами разошлись и где тут некая нестыковка?
А вот она: вы говорите, что «дар воображения, которым наделена Наташа, позволяет ей простить…»
Воображения ли?.. Может быть, это дар предвидения? Ведь Наташа «увидела», а не «вообразила», а это уже иной Божий подарок. Помните, как в «Цирке Абигайль» героиня просчитывала действия бандитов с удивительной точностью? Знаете, я – автор – спросил сам себя: а если по-честному, то возможно ли такое, и ты-то сам веришь в это? И знаете, что я понял? Что мне легче поверить в дар предвидения Абигайль, чем в ее уникальные счетные способности, которыми не обладают даже современные компьютеры. Точнее говоря, там были и феноменальные счетные способности, но был и дар предвидения, а вот чего было больше, я, честное слово, уже не знаю.
Но вернемся к «Смешинке». Итак, просто «увидеть» или «вообразить» и «предвидеть» – очень разные действия и в последнем можно поискать что-то большее.
Ирина Владимировна, я вам уже говорил, что мое мышление – мышление анекдотчика хотя и бывшего. Улыбнусь: я привык сначала находить ответы и только потом задавать к ним вопросы. Я думаю, чуть выше, рассуждая о воображении и предвидении, мы нашли только ответ на вопрос. А теперь я задам и сам вопрос: а за что Бог наградил Наташу радостью? За то, что она простила мужа?
Тут… я не знаю… наверное, можно посчитать и так и в этом не будет большой ошибки… Но мне не дает покоя мысль: а Бог всегда награждает только за поступки? Есть такая присказка (совершенно не знаю откуда): «Бог целует намерения». Часто намерение это предтеча поступка. Кстати, разве мало жен прощают своих мужей и всех ли Бог награждает? Тут вопрос в том, как прощать и что стоит за прощением.
В общем, не буду мудрствовать лукаво и скажу сразу: в сущности, Бог наградил Наташу за то, что вы уже упоминали – за смирение.
Теперь давайте подумаем, как простила Наташа, и что произошло с ней самой во время акта прощения.
Сначала очень простой вопрос: можно ли простить человека стоящего выше тебя?
Мой ответ – нет. Если ты считаешь, что человек стоит выше тебя, то он так и останется выше и что ему твое крохотное прощение? Оно ничего не меняет.
Второй вопрос: а можно ли простить человека стоящего ниже тебя?
Мой ответ – снова нет. Но тут я уточню, нет, если только оно ничего не меняет. А вот если меняет?..
Повторюсь, вы совершенно точно сказали о смирении Наташи. Оно в том, что Наташа «спустилась вниз» к выряженному мужу-балбесу. Тут по телевизору в рекламе часто звучит фраза, мол, «вы этого достойны». А Наташа-то совсем не думала о том, что она достойна лучшего мужа, а не выряженного клоуна. И она его простила как равного. А потом рухнула тяжесть с души и она засмеялась.
На мой взгляд, это смирение равно покаянию. Наташа не требовала покаяния от мужа за свой проступок, она – нет, не покаялась за него, но стала на позицию покаяния. Примерно так же, как становится перед иконой человек вместо больного, который не может встать сам. Знаете, что я тут думаю?.. Что то, что произошло с Наташей можно назвать именно позицией смирения, но смирения активного и деятельного. Помните, как Достоевский говорил не просто о любви к человеку, но о любви деятельной?
Диалог. Продолжение темы
Биографическая справка:
Ирина Владимировна Калус – доктор филологических наук, главный редактор литературного журнала «Парус», член Союза писателей России, литературный критик, автор книг и статей по истории русской литературы.
– Да, это очень интересно, Алексей! И я готова согласиться с Вами. Но не могли бы Вы рассказать подробнее об этом «деятельном смирении»?
– Тут можно спросить, а чем отличается смирение перед Богом, от смирения перед людьми и жизненными обстоятельствами.
– Мы выделяем разные виды смирения?
– Улыбнусь: ни виды, ни роды, ни природы!.. Смирение едино по своей сути, как един Бог. Это с одной стороны. А с другой, оно все-таки бывает разным. Например, когда я стою дома перед иконой или в храме на службе, меня не тянет смеяться. И не потому что нельзя, а потому что мое внутреннее состояние никак нельзя назвать смешливым.
– А Наташа все-таки засмеялась…
– Вот именно! Вы знаете, я работаю церковным сторожем. Иногда общаюсь, скажем так, с проходящими мимо людьми. Среди тех, кто ищет дорогу к вере, я часто замечаю некую настороженность: мол, а если я стану «совсем верующим», не надену ли я хомут на шею и шоры на глаза?.. И не стану ли я эдаким елейным и сладеньким «смиренным», похожим скорее на мягонькое масло, которое жесткая жизнь размазывает по дороге?
– Получается, что смирение бывает «жёстким»? Оно ведь даёт человеку некий внутренний стержень.
– Именно! Вера и смирение не уродуют человека, не делают его жизненную позицию пассивной и вялой. Поэтому Наташа засмеялась – ей улыбнулся Бог. Теперь представьте себе эту же ситуацию, но развивающуюся по-иному: Наташа подходит к выряженному мужу, садится рядом с ним и, взяв его за руку, начинает говорить возвышенные слова о своей любви к нему…
– Тогда засмеялись бы читатели.
– И правильно бы сделали. Литература – жестокая штука. В ней либо смеешься ты, либо смеются над тобой. Помнится, Гоголь говорил, что ему хочется написать пьесу в которой «сам черт ходуном ходит». Скажите, эта пьеса была бы атеистической или, спаси и сохрани Боже, антирелигиозной?
– Совсем нет. А еще я знаю, что Вы – хитрый и недаром припомнили Гоголя.
– Я знаю, почему он сжег второй том «Мертвых душ».
– В контексте сказанного можно предполагать…
– …Что его герой стал слишком праведным и правильным. А Гоголь перестал улыбаться. Ушла радость. А зачем тогда все?.. Уж лучше рассмешить Бога своей глупостью, чем разгневать Его своей праведностью.
– Алексей, Вы – и сторож, Вы – и страж тоже. Полагаю, что назвала Вас так не случайно.
– Отложим в сторону комплементы, тем более что в них начинает звучать ирония. Ирина Владимировна, а теперь давайте снова вспомним «Труса», «Балбеса» и «Бывалого» из «Техники литературы». Снова взглянем на «Смешинку»: чем Наташа – не «Бывалый», Мишка – не «Балбес», а Катя – не «Трус»?
Снова-снова эти три «вектора»! Снова «Балбес» выглядит и ведет себя как настоящий балбес, снова «Трус» – прежде всего ситуационная зажатость, потому что Катя пытается решить, казалось бы, непосильную задачу: «Почему смеялась Наташа?» И только у Наташи – «Бывалого» – все получается довольно быстро и без видимых проблем…
– Я ничуть не иронизирую, но теперь, кажется, начну. Помнится, при социализме, в институтской «Истории КПСС», изучали «три источника, три составные части марксизма». Вы понимаете, насколько опасна для писателя не «история КПСС», а именно ваша теория?
– Отлично понимаю. Но я не собираюсь проверять алгеброй гармонию и не призываю пользоваться этой теорией в конкретной литературной работе. Я снова заговорил о «Трусе», «Балбесе» и «Бывалом» потому что эти три «вектора» указывают на главное действующее лицо любого произведения – его автора.
– Подождите, Алексей, по Вашим же словам герои рассказа «Смешинка» должны рассказать читателю о Вас, своем авторе. Что же они рассказали?
– Я не знаю. Но что рассказали – это точно.
– Да, забавно. Вы действительно не знаете? Как же так получается?
– Потому что человек состоит не только из видимой им части своего «я».
– Вы имеете в виду подсознание? Это фрейдовское «Оно» или может быть то, что христианство называет душой человека? А может быть, это скрытый от всех духовный мир личности?
– Да. И если существует духовный мир, то что-то или кто-то должен его создавать.
– Писатель – тоже своего рода «создатель». Но я понимаю, что конечно в одиночку выстоять ему не под силу. Имею в виду, что сам по себе человек не может быть создателем какого-либо значительного духовного явления. И при сотворении великих шедевров где-то – незримо – всегда есть «Соавтор». Не зря ведь Пушкин сказал: «…Гений и злодейство – две вещи несовместные». «Злодейство» появляется как раз там, где исчезает тот самый «Соавтор». Но не знаю, согласитесь ли Вы со мной или нет. Может быть, Вы скажете, что создатель Вашего духовного мира Вы сами?
– Улыбнусь: вопрос на засыпку, да?.. Конечно же, не я. Хотя есть масса творческих личностей, которые считают себя его первопричиной. Но я уверен, что это не так. Разве рождаясь на свет человек создает этот свет? Свет создается в нем самом и не только тем миром, в котором он рождается, а еще и тем, из которого он приходит. Знаете, здесь, на мой взгляд, есть парадокс: человек сам, своим усилием, приходит в духовный мир, но – как мы только что выяснили, – например, я не знаю, что же конкретно рассказала обо мне «Смешинка». Тогда, казалось бы, получается, что человек слеп в духовном мире? Очень хочется воскликнуть, нет, не слеп. А с другой стороны, разве Данте Алигрьери врал в своей «Божественной комедии» утверждая, что ад – существует? Я скажу так, человек не всегда зряч. Точнее, он не всегда достаточно хорошо видит плоды своего усилия – они там, дальше во времени и пространстве духовного поля.
А вот ад это полное не видение Бога. Это донельзя опухшее человеческое «я», которое считает себя центром Вселенной, всем и вся.
– Отложим в сторону ад. Разве не обидно, что человек не видит плоды своего духовного усилия?
– Нет, что вы!.. Знаете, очень часто человек бывает похож на собаку, которая все понимает, но не может сказать – а человек выразить словами – что же такое особенное они понимают. Но человек все чувствует душой и сердцем, даже когда у него нет слов. Улыбнусь, и это воистину необозримое чувство! Необозримое хотя бы потому что лежит вне поля формальной человеческой логики. Оно где-то там, дальше-дальше-дальше.
– А на ваш взгляд, как понять, не является ли то чувство, о котором вы говорите, эфемерным?
– На мой взгляд, талант это высшее проявление искренности. Тут можно спросить, а искренности перед кем или Кем? Если только перед самим собой, то не мало ли этого?.. Человек может совершать ошибки как в достижении, так и в выборе цели. По большому счету их не избежать. Да, к сожалению, цель может оказаться эфемерной, то есть человек может придумать своего, какого-то особого бога. Чтобы этого не случилось – есть Церковь. Есть ее опыт. Именно он не позволяет человеку остаться наедине с собой, в замкнутом кругу собственных ошибок.
– Кое-кто, даже многие, считают церковь закостеневшей, замкнутой на ритуалах, организацией.
– Тут уж, знаете ли, какими глазами смотришь на Церковь, то тебе и кажется. Наверное, мне повезло больше чем другим, я вошел в Церковь не поднимая к небу глаз, словно нес на спине огромный, тяжелый мешок. У меня не было ни времени, ни сил, ни желания придумывать что-то. Я пришел к Богу, и были только я и Бог. Остальное – люди вокруг, их отношение к чему-то, их мнения, манера их поведения – меня не интересовали. Повторю еще раз – мне было легче, чем другим.