И на деревьях растут листочки
Прежде чем постучаться в дубовые ворота замка викинг Хрюринг поправил шлем. На шлеме не хватало одного рога, и тяжелая железная шапочка то и дело съезжала на ухо викинга.
– Кому там по физиономии захотелось? – грубо спросили изнутри.
– Открывайте, свои! – рявкнул Хрюринг.
– Мы, вообще-то, и своим дать можем… – огрызнулся голос.
Ворота заскрипели. Два рослых воина недоверчиво осмотрели гостя.
– Хозяин дома? – буркнул Хрюринг.
– После вчерашнего дрыхнуть изволят…
Упоминание о вчерашнем отозвалось в голове хмурого викинга сильной болью. Он чертыхнулся и зашагал в покои своего друга эрла Хельга.
Хельг сидел на смятой постели и пил рассол.
– Помогает? – недоверчиво спросил Хрюринг.
– Да как сказать… – хозяин замка поставил на стол кубок и посмотрел на гостя. – Кстати, рог тебе, где обломали, братан?
– Вчера, а где не помню, – Хрюринг вздохнул. – Мухоморы проклятые!
– Опохмелиться хочешь?
Эрл Хельг подвинул к гостю золотое блюдо с жареными мухоморами.
– Видеть их не могу! – взорвался Хрюринг. – Если бы не работа, в рот и крошки не взял.
– Берсеркеры мы… – сочувственно возразил Хельг. – А без мухоморов какая может быть драка для нас, «бешенных»?
– Драка – ладно, драку понять можно. Но вот тут, – Хрюринг постучал себя по шлему, – каждый раз, ну, ни черта не остается!.. Пусто. Где был, с кем дрался, в конце концов, за что – полная… Как ее?..
– Амнезия, – подсказал Хельг.
– Во-во, а все из-за этих чертовых мухоморов.
Хозяин замка встал и подошел к окну. Скрипнули створки, в комнату хлынул свежий, пахнущий морем, воздух.
Хельг сладко потянулся:
– Хорошо-то как, а?!..
– Тьфу, на все! – быстро отозвался мрачный гость.
Хельг засмеялся.
– Ладно, братан, не горюй, – хозяин замка подошел к товарищу и дружески хлопнул его по плечу. – Так и быть, помогу я тебе.
– Чем?! Вот эту… Как ее?.. – Хрюринг ткнул себя пальцем в лоб. – Вот эту мне новую приделаешь?
– Человечка я тебе одного одолжу.
– Врача, что ли?.. Так я этих колдунов даже в плен не беру.
– Зачем врача? Получше кого-нибудь найдем, – Хельг хлопнул в ладоши. – Эй, вы, там!.. Живо ко мне Хлюпика!
Хрюринг удивленно заморгал глазами. Скрипнула дверь в комнату робко вошел болезненно худой молодой человек. Хрюринг осмотрел незнакомца: больше всего могучему викингу не понравился сосредоточенный взгляд юноши и его большой, бледный нос.
– Дарю тебе на пару неделек, – сказал Хельг. – И главное запомни, мухоморов Хлюпику не давать.
– Э-э-э, а зачем… – начал было Хрюринг.
– Потом-потом! – перебил хозяин замка. – На работу нам пора.
Хельг подсел к столу, взял вилку и потянулся к мухоморам.
– Не хочу я!.. – сморщился гость.
– Тоже мне, берсеркер, – засмеялся Хельг, поднося ко рту гостя вилку с мухомором. – Ну, давай… За маму… Молодец! Теперь за папу…
Хрюринг закрыл глаза и лениво задвигал массивной челюстью.
«К черту все! – горько размышлял он про себя. – Видно у нас, викингов, доля такая… Хотя жалко, конечно».
…Хрюринг пришел в себя только через два дня. Он с трудом приоткрыл один глаз. Взгляд викинга упал на боевой шлем на ночном столике.
«И второй рог, значит, обломали…» – лениво пронеслось в голове.
Рядом кто-то робко кашлянул.
– Ты кто?.. – с трудом ворочая языком, спросил викинг сидящего рядом с постелью бледнолицего юнца.
Юнец ничего не ответил и взял в руки лютню.
– Я расскажу вам о рыцаре страшном во гневе, силой меча своего сокрушившего многих… – немножко гнусавым, тягучим голосом запел юнец.
«Псих, что ли?..» – подумал викинг.
– О, благородный эрл Хрюринг!.. О солнцеликий воитель! – взвыл юнец на самой высокой ноте.
«Это никак про меня?!..» – удивился викинг. В его глазах появилось заинтересованное выражение.
– …Лез он на стену мечом повергая на землю хрупких саксонцев и англов пугливых – продолжал юнец. – И содрогнулись враги, видя бесстрашие эрла. Дама прекрасная молча смотрела на эрла взглядом своим, выражая любовь и томленье страсти…
«Здорово!.. – улыбнулся Хрюринг и тут же спохватился. – А что за дама-то?!»
Эпический рассказ длинноносого юнца о недавнем сражении занял около часа. Викинг прослезился и с удивлением отметил про себя, что привычная головная боль рассеивается как легкий туман.
– Слышь, друг, – слегка краснея, спросил он умолкшего, наконец, юнца. – А что за дама на меня из башни глаза пяли… То есть смотрела?
Юнец вытащил из кармана куртки записную книжку.
– Замок Ла Рош, пятая башня справа, – прочитал он. – Матильда, дочь эрла Матинброка.
Хрюринг быстро встал и подошел к зеркалу.
«Ну, и видок у меня, однако!..» – неприятно удивился он, рассматривая в туманном стекле покрытую синяками физиономию.
– Эй, вы там!.. – рявкнул Хрюринг. – Мыться, стричься, одеваться!
Через пару часов аккуратно причесанный и выбритый Хрюринг был готов нанести визит соседу Матинброку.
«Может пару мухоморчиков скушать для храбрости? А то ведь этикеты там разные, поклоны… Запутаться можно, – нерешительно подумал он, снова рассматривая в зеркале свое посвежевшее лицо. – Впрочем, ну их!..»
– Ты кто по профессии? – не оглядываясь, спросил викинг юнца.
– Поэт…
«И на рынок надо зайти, – решил Хрюринг. – Прикупить себе еще парочку поэтов… Забавная эта штука – стихоплеты, понимаешь!..»
Любовь за окошком
Задумчиво покусывая кулачок, баронесса Изольда бродила по огромному пустому залу. За высокими готическими окнами расцветал шаловливый майский вечер.
Женщина остановилась перед портретом мужа. Бравый барон снисходительно улыбался, положив руку на рукоять рыцарского меча.
«Муж как муж, – вдруг поймала себя на мысли красавица-баронесса. – И, если честно, то ничего особенного в нем и нет!..»
Полгода назад барон отбыл в крестовый поход. Первое время горячо влюбленная в супруга молодая женщина часами просиживала возле портрета, сообщая нарисованному неумелым художником мужу все незначительные подробности своей уединенной жизни. Барон слушал внимательно и, как казалось молодой женщине, иногда одобрительно кивал головой. Но одинокая жизнь в плохо отапливаемом замке не баловала Изольду обилием светских событий. Как-то раз, рассказывая обожаемому супругу о своей, как всегда одинокой, вечерней трапезе, женщина вдруг поймала себя на мысли, что она повторяется. Вдохновение любви таяло прямо на глазах…
За окошком тренькнули струны мандолины.
– Ах, чаровница с грудью высокой и нежной, – взвыл густой бас. – Мужем оставлена ты на забвение ласк безмятежных!..
«Опять этот идиот», – болезненно поморщилась Изольда.
– О, подлый муж бросивший деву младую! – настаивал бас. – Сам-то, небось, щ-щас на коленях ласкает девку чужую.
Женщина подошла к окну и осторожно выглянула из-за шторы. В сгущающихся сумерках, там внизу, мелькала по-кошачьему неясная тень.
«А может быть и ласкает… – вдруг с горечью подумала о муже Изольда. – Ему-то, благоверному, хорошо, а мне? Сиди и жди тут как дура какая-то!»
Изольда подошла к зеркалу. Целую минуту она с жалостью рассматривала в нем молодую стройную женщину в стареньком и сером платьице. Затем ее взгляд снова вернулся к портрету супруга.
«Еще усмехается чему-то!..» – с неприязнью подумала она.
– Где же те властные руки, которые платье срывают? – надрывался бас за окном. – Где те ладошки, которые стан твой ласкают?!
«Нету, – вздохнула Изольда. – Ни жадных рук нет, ни теплых ладошек…»
– Голое тело твое уподоблю нежнейшему тесту, но если повар сбежал… – бас запнулся и задумался. – Дайте помесить его другому!
У Изольды заныло под сердцем. Бас за окошком и холодная постель вдруг показались ей пыткой.
«Прогоню этого гада с мандолиной, – решила женщина. – Ишь, распелся тут!.. Только переодеться надо… Я не могу выйти на балкон в таком ужасном виде. Честно слово, я выгляжу в этом дурацком платьице как Золушка».
Изольда подошла к шкафу и распахнула дверцы… Шкаф был пуст. Женщина изумленно приоткрыла изящный ротик. Содержимое второго шкафа, прежде до предела набитое приданным, ничем не отличалось от первого.
– Ах, ты, муж, какой же ты подлец! – громко воскликнула женщина.
– Ножки твои … – наддал ободренный бас за окном.
– А ты заткнись, идиот! – рявкнула женщина.
Пятиминутные поиски шикарных нарядов, о которых Изольда даже и не вспоминала после отъезда мужа в рыцарскую командировку, закончились полной катастрофой – все исчезло. В конце концов, женский взгляд замер на стоящем в углу зала и обитом железом огромном сундуке, запертым на висячий замок.
«Тут, значит, он все и спрятал, – догадалась женщина. Она без сил опустилась на сундук. – А я-то жду его, жду… Дура, дура!!»
Женщина уткнулась лицом в ладони и заплакала. За окошком сочувственно кашлянул бас.
– Я говорю, ножки твои.... – вкрадчиво сказал он. – Я еще спою, а?
– Не надо! – сухо ответила Изольда. – Иди сюда, болван!
Женщина запустила серебряным кубком в портрет барона. Кубок спружинил о матерчатую физиономию рыцаря-завоевателя и упал на кровать. Тут же что-то тихо звякнуло о каменный пол. Женщина встала и подошла поближе. На полу, под портретом, лежал большой ключ. Изольда подняла его…
«От сундука ключик, – сразу догадалась женщина. – За картиной мой благоверный его спрятал…»
Она открыла сундук. Сверху, на куче платьев, Изольда увидела большой лист, исписанный хорошо знакомым почерком барона.
«Думаешь, не люблю, да?.. Глупая ты! – прочитала Изольда. – Если бы не любил, ключ от сундука с собой забрал. А еще бы пояс верности на тебя нацепил. Смешно, правда?.. Но я так решил, что когда тебе совсем плохо станет, значит, обязательно кубком мне в физиономию запустишь. Как тогда, помнишь, на свадьбе у герцога?.. Я же тебя знаю, солнышко мое! В общем, развлекайся, но не балуйся. Ключ – мой подарок тебе. Нечаянная радость, так сказать… Пококетничай немного, но не переусердствуй. Целую. Скоро буду дома. Твой благоверный».
Изольда подняла заплаканные глаза и светло, откровенно ласково посмотрела на портрет супруга. Красивое лицо барона украшал мужественный шрам от кубка.
«А так ему даже лучше!..» – улыбаясь сквозь слезы, подумала женщина.
Ветви виноградника, наконец, перестали подрагивать, и на балкон выбрался толстяк с мандолиной в зубах. Он осторожно заглянул в зал…
В углу, на сундуке, сидела красивая женщина. Скромно потупившись, красавица разглядывала каминную кочергу.
Толстяк шагнул в комнату.
– Ножки твои… Как это?.. – неуверенно начал гость. – Стройные, короче говоря, ножки… – толстяк жадно сглотнул слюну и покосился на пышную постель. – Лучше не бывает!.. Я прилягу, а?
– Так сразу? – не поднимая головы и продолжая чему-то улыбаться, спросила Изольда.
– А чего тянуть-то? – удивился толстяк.
Женщина встала. В воздухе тотчас мелькнула кочерга, но готовый ко всему кандидат в любовники быстро метнулся на балкон. Снова зашуршали ветки виноградника.
– Убью! – закричала Изольда, перегнувшись через перила. – Поймаю, обязательно убью.
– Подумаешь, Пенелопа, какая!.. – прорычал снизу толстяк. – Я завтра же войну объявлю и тебе и твоему дурачку-мужу. В плен возьму, вот тогда ты у меня не пококетничаешь.
– Только попробуй, болван!
Изольда не глядя, нашарила горшок с цветами и запустила его вниз. Там сразу же ойкнули…
Перед тем как лечь спать, Изольда крепко закрыла окно.
«А завтра, какое платье мне надеть, любимый? – думала она, ласково рассматривая лицо барона. – Голубенькое, наверное… Кстати, нужно кухарке сказать, чтобы тухлых яиц купила… И еще помидоров. Для этих… Для певцов. Будет чем их порадовать. Короче говоря, мы еще повеселимся с тобой, мой самый хороший!»
Изольда счастливо улыбнулась и уткнулась носом в подушку…
Незыблемое правило войны
Городишко Льен капитулировал без боя. Оборванные и голодные солдаты герцога Барбадоского, позвякивая громоздкими алебардами, входили в распахнутые ворота нестройной бараньей толпой. Впереди ехал глашатай.
– Три дня на разграбление города, господа! – весело вопил он. – Три дня на разграбление города, не считая сегодняшнего.
Солдаты построились на центральной площади. Жители города отсутствовали, видимо занятые подготовкой к беспощадному и скорому грабежу.
– Ну, наконец-то, братцы! – герцог вытер с небритой физиономии умильную слезу и всхлипнул. – В общем, наша взяла. Ура-а-а, братва!..
Солдаты угрюмо молчали. Уже долгих два года армия герцога шлялась по охваченной гражданской войной стране без какой-либо надежды на стратегический успех. Незадачливых вояк колотили крестьяне, интервенты, и неразговорчивые монахи. Городишко Льен казался подарком судьбы.
После короткой вступительной речи предводителя солдаты разбрелись по домам. Но город безмолвствовал. Милые сердцу герцога вопли обираемых до нитки горожан не тревожили тишину в виду своего полного отсутствия.
Старый вояка Эндрю Одноглазый пинком вышиб дверь ближайшего домика. В зале на столе стояло блюдо с аппетитно зажаренным поросенком. Там же, рядом с кувшином вина, лежали золотые монеты. Из распахнутых сундуков свешивались рукава добротных камзолов…
Эндрю на всякий случай заглянул под кровать. Четверо очаровательных карапузиков трех-шести лет с любопытством смотрели на захватчика огромными глазами. Старый вояка погрозил малышне пальцем и приступил к грабежу. Труд оккупанта завершился поздним вечером ужином из свинины и вина. Уснул он на пуховой перине, так и не сняв грязные сапоги.
Утром Эндрю захватив с собой лопату, отправился в сад на поиски спрятанных исчезнувшими хозяевами сокровищ. Дети сидели рядом на свежей куче свежего, все прибывающего песка, и смотрели на мерно взлетающую кирку.
«Покормить детишек, что ли? – подумал Эндрю. – Не варвар же я все-таки…»
Дети охотно съели остатки свинины, но, к удивлению старого выпивохи, отказались от вина. Эндрю не успел приступить к прерванной работе, как вдруг все четверо карапузиков стали жаловаться на животики. Эндрю быстро понял, что молочная каша была бы значительно более привычным блюдом для детских желудков, чем свинина. Сердце вояки дрогнуло от жалости, и он обозвал себя вслух болваном.
Между тем герцог Барбадоский метался по комнатам дома бургомистра, прижимая к груди крохотную девочку. У девочки был жар. Жирный гусь, предложенный герцогом ребенку на ужин, сыграл с ребенком такую же злую шутку. Посланный в походную аптеку оруженосец герцога вернулся ни с чем. Трава «от живота», на которую, в общем-то, никогда не было спроса, только что кончились.
В городе воцарилась тихая паника. Солдаты-захватчики едва не разорвали на куски аптекаря-голландца, требуя лекарства для детей лишенных, по неизвестной причине, родительской опеки. Герцог лично обыскал телегу лекаря и показал ему давно не мытый кулак.
Во второй половине дня вблизи города был ограблен крестьянский обоз. Странные грабители брали только молоко и творог. Чуть позже из ближайших к городу деревень были похищены все добропорядочные ведьмы-лекарки еще не повешенные инквизицией.
Старый вояка Эндрю сам кипятил молоко и настаивал травы. Этим же занимались все его коллеги-наемники давно прекратившие грабеж. Герцог Барбадоский, грозно сдвинув брови, наблюдал за действиями двух бабушек-лекарок и нервно барабанил пальцами по обнаженному мечу.
Ночью в городе раздалось первое мычание. К исходу ночи оно усилилось и заглушило пение петухов. Утром к городским воротам пожаловала местная крестьянская делегация и потребовала вернуть украденных буренок. Герцог пошептался с солдатами и заверил их, что закроет глаза на внеплановый грабеж, если ему дадут взятку в виде коровы. Герцогу предложили козу. Крестьянская делегация ушла ни с чем.
Но коров и коз нужно было кормить. Солдаты совершили очередную вылазку за крепостные стены. Потасовка с сидевшими в засаде крестьянами быстро переросла в большую драку. Старый Эндрю косил траву двуручным мечом, время от времени отмахиваясь им же от порядком озверевших сельских жителей.
Вечером герцог издал указ: нашедших родителей крохотной Эльзы ждала крупная денежная награда. Старый Эндрю пообещал своим друзьям вдвое больше только за мать своих четверых подопечных.
Ночью в городе украли первую корову. Герцог сам судил так и не найденного вора. Обнаруженная на задворках корова с пустым выменем без лишних слов перешла в его собственность.
Солдаты дрались за сено. Старый Эндрю обнаружил в нем удивительную травку «ромашкулюс лекарствулюс» и уже к утру воз сена стоил целое состояние.
Колдуньи-лекарки читали лекции о детской гигиене на переполненной городской площади. Герцог Барбадоский строил план вылазки на ближайшее пастбище.
Вылазка удалась. Толпа солдат встретила ревом восторга герцога въехавшего в город на возе сена. Сзади плелось еще одно плененное стадо коров. На общем собрании армии герцогу единогласно было присвоено звание «Альфред Барбадосский Непобедимый». Тут же был оглашен эдикт об улучшении здоровья детей. Радость захватчиков стала просто неописуемой. Старый Эндрю плакал то ли от счастья, то ли от тоски об утраченной на веки солдатской вольнице, уткнувшись носом в плечо аптекаря-голландца…
…Вечером в город пришла огромная толпа женщин. Рослая красавица с шикарным бюстом взяла свою дочку из рук герцога и обозвала его болваном. «Альфред Непобедимый» не стал возражать, а только робко поинтересовался, где находятся их мужья. Красавица ответила, что «эти идиоты уже два года воюют, черт знает где». Герцог проворчал что-то неопределенное о мести совершенно невинным захватчикам и посоветовал красавице выяснять отношения с мужем, а не с посторонними людьми.
Старый Эндрю продал двуручный меч, желая угодить маме четверых карапузиков. Но в связи с обилием вдруг появившегося в свободной продаже оружия, ему удалось выручить только пару золотых.
Захватчики покидали Льен налегке. Поражала быстрота их эвакуации. Она очень напоминала бегство от безжалостного противника.
Старый Эндрю шагал босиком по пыльной дороге и пел веселую песню о свободных и гордых мужчинах. Герцог ехал верхом на старой кляче. Он явно грустил, но, вспоминая прощальный поцелуй крохотной Эльзы, тут же улыбался.
В долине, показалось огромное стадо коров. Войско «Альфреда Непобедимого» без команды развернулось в цепь для атаки. В глазах герцога появился холодный охотничий блеск…
Любовь Абсолюта
Графиню Дебуа тащили на окровавленный эшафот. Красавица царапалась, кусалась, а при случае смело пускала в ход изящную ножку.
Нет-нет!.. Ничего страшного. Заранее было условлено, что там, на окровавленном эшафоте, графиня упадет на колени и попросит у Его Величества Людовика XII прощения. Даже реплики всем раздали:
Графиня: О-о-о, сжальтесь надо мной, тиран!
Людовик: (недоверчиво) А ты больше не будешь?
Графиня: (пылко) Никогда-никогда-никогда!
Людовик: Хорошо… Тогда мы вас прощаем.
И далее по тексту последнего рыцарского романа.
Но драки на эшафоте не ожидал никто. После того как неукротимая графиня пустила в ход вторую ножку, первый помощник палача хрюкнул и пал челом на политые томатным соком доски. Бутафорская кровь на лице мастера утонченных допросов сделала его похожим на попугая.
Его Величество Людовик поморщились и мельком взглянули на сидящую рядом с ним сиюминутную фаворитку Эльзу. Милое личико виконтессы несколько портили злая гримаска и плохо припудренный синяк под глазом.
Графиню Дебуа связали, но перед этим ей удалось прокусить палец главному палачу. Головку красавицы осторожно положили на плаху. Второй помощник палача поднял огромный топор.
Народ втянул в себя воздух для испуганного вопля. Его Величество терпеливо ждали покаянных слов графини. Но графиня Дебуа била ножкой по эшафоту и громко рычала.
«Мы вас прощаем… – произнес про себя заранее заготовленную реплику Его Величество и снова скользнул взглядом по личику Эльзы. – А мы это кто?.. В данном случае я и Элиза, что ли?..»
Синяк под глазом Эльзы был делом рук графини Дебуа. Ночной шумный скандал разбудил весь королевский замок. Сами Его Величество в это время прятались за королевской кроватью и пытались объяснить темпераментной графине, что пригласили Эльзу только на чашечку чая.
Помощник палача перехватил топор поудобнее и посмотрел на Его Величество.
Народ краснел от натуги, еще не смея выпустить из себя вопль.
Красавица Эльза нервно постукивала пальцами по подлокотнику.
Людовик откинулся на спинку кресла и задумался. Женщина, как он только что понял, ни при каких обстоятельствах не попросит прощения у другой женщины. Особенно если одна из них сидит рядом с королем, а вторая смотрит на это безобразие с эшафота.
Еще не рожденный народом и сдерживаемый из последних сил крик ужаса уже грозил взорваться воплем революционного облегчения. Помощник палача с трудом удерживал топор, переминался с ноги на ногу и глупо улыбался.
Его Величество встали и направились к эшафоту. На эшафоте король наклонился и что-то шепнул графине. Та в ответ клацнула зубами, пытаясь цапнуть Величество за нос.
Стоять было неудобно, и Людовик опустился перед плахой на колени.
– Дура бестолковая! – соизволили прошипеть Его Величество. – Видишь, уже на коленях перед тобой стою?
– Все равно не прощу, подлец! – прошептала в ответ графиня Дебуа.
Его Величество положили свою голову на плаху, и посмотрели в глаза возлюбленной.
– Хочешь, от короны отрекусь? – спросил Людовик. – Но учти, корону я могу потерять только вместе с головой.
– А как же вы тогда ее надевали сегодня утром? – съязвила графиня.
Помощник палача держал топор из последних сил. Острое лезвие дрожало и переливалось в багровых лучах заката.
Народ синел от натуги, из последних сил сдерживая вопль.
Графиня вдруг заплакала… Она поцеловала Людовика в нос, встала и громко сказала всем, что она прощает Его Величество.
Народ ответил легким вздохом, показывая, что он все-таки еще жив.
Палач уронил топор. Его Величество подобрали с политых соком досок кусок короны и милостиво подарили его своей возлюбленной.
Красавица Эльза, нервно покусывая губки, писала на обратной стороне королевского помилования революционное воззвание к дворянам, купцам, духовенству и черни.
Его Величество взяли графиню Дебуа за руку и направились к карете. Помощник палача задумчиво смотрел вслед счастливой парочке и зачем-то пробовал пальцем лезвие топора.
Народ расползался с площади, проклиная абсолютную власть монархии. Солнце опускалось все ниже и ниже, согревая последними лучами тихое и уютное средневековье…