Курку придается дрожание,
И тут же пуля в полет.
Цели в прицелы заранее
Снайпер в кружок соберет.
И пролистают записи
Важных блокнотов «судьи»,
Телу добавят градусов,
Но холод приклада остудит.
Чертят по крови лицами
Сборщики жертв в перекрестиях,
И застывают птицами
Сводки в последних известиях.
Деньги по кругу вращаются,
Выстрел – и новый «заказ».
Совесть в карман умещается.
Душу бы кто-нибудь спас…
Метель ретуширует брови.
Губы кривят сигарету.
Может быть, хватит крови,
Сухих некрологов в газетах?
Свечи трещали под ликами светлыми в зале.
Кто-то уснул, ну а кто-то вертелся, не смог.
Поезд пыхтел самоваром на старом вокзале.
Тамбур вагона окутал «Элэма» прозрачный дымок.
Парень присел покурить на большом чемодане.
Молча вздыхал: «Опоздал, а они давно ждут…
Сбой в расписании, впрочем, и в жизненном плане.
Не на метро – на такси завершу свой маршрут».
Что он обычно писал о себе в телеграммах?
(«Все как всегда: безмятежно, почти хорошо…»)
Это не так, и, конечно же, милая мама
Не представляет, какими он тропами шел…
Нужен кому-нибудь он в этом суетном мире?
«Нужен? Да брось! Ты теперь – молодой инвалид.
Тихо надомничать будешь в хрущевской квартире.
Лучше бы пулей шальной был в «зеленке» убит?»
Утром звонок на две трели: протяжно и строго,
Женщина, охнув, в прихожую – дверь открывать.
Сын к ней вернулся! Застыл, словно тень, на пороге —
Только одною рукой теперь сможет обнять.
Бочка дегтя, ложка меда.
Раздробил доспех клевец.
Ловок в сече воевода,
Но быстрее был юнец.
Он ножом не перочинным
Шел чужую рать кромсать,
Что ему меч с два аршина,
Если дом в беде и мать?
Тело грузное осело
В подорожник смятый,
Отходную спело,
Превратилось в вату.
После паренька другие
Поделили рать на мать,
Не стальные, молодые —
Ох, как страшно умирать…
Бочка дегтя, ложка меда,
В черном поле во́роны —
Растащили во́рогов
На четыре стороны.
Кровью крещенная Русь —
Языческой веры закат.
Всякий, сказавший: «Не окунусь…» —
Был перебит, не распят.
Пылала земля – за верстою верста.
От горя ослеп Перун.
Звон колокольный во имя Христа
Глушил плач ведических рун.
И кто-то жег свечи у алтаря,
А кто-то Ярилу ждал.
Павшего в битве богатыря
Не в Вирый – в рай бог новый звал.
И Ящур, увидев ад,
Щурился: «Сколько огня…
Каждый теперь конокрад
Проследует мимо меня?»
В схватке последней волхвы
У идолов насмерть стояли.
Сорвавшись с тугой тетивы,
Их стрелы, как птицы, клевали…
Зачем дразнить шальную пулю,
«Качая маятник» в бою?
Судьбу испытывать лихую,
Когда тузов не раздают.
Рубаху рвать на новом сердце,
В огне ответов не найдя?
И добавлять все больше «перца»
Туда, где «многое нельзя».
Умыться чистым лунным светом,
Забыв о солнце на года?
И петь под дулом пистолета,
Хоть и не пелось никогда.
Навесить мост меж берегами
Давно уж высохшей реки?
И пробежаться сапогами
По пальцам страждущей руки…
Найти финал в волне прибоя,
Разрезав телом моря гладь?
Чтоб встретить лихо, крепко стоя,
Ну а потом его прогнать.
И парус ветром наполняя,
Курс прямо к дому проложить,
Где ждут, дни длинные считая,
Чтобы любой ценой доплыть.
По воздушным ступеням
Ноги словно летят.
Киселем льются тени,
Барабанит парад.
Попадается гравий,
Обжигающий пятки,
Перекрестки расплавят
В пузырьки шоколадки.
В коматозном режиме
Посмотрю на будильник,
Под кровать положили
Для вибрации сильной…
Сон очнется от яви,
Постучится в висок.
Не читает морали —
Не плюю в потолок…
И опять в андеграунд,
Под потеющий пресс.
Загудит метро-саунд:
«Диджействует» рельс.
И опять расчехляю
Карабин для творений.
В полумрак прогоню
Воплощение лени.
Замечаю находки,
Грею «кавой» ладони,
Мимо моря, но в лодке,
Мимо зла – посторонний.
Берега, переправы,
Туман, кочки – болото.
Не дождетесь расправы —
Роет яму мне кто-то…
Обойду тонкой нитью
Ловушки чудил,
Мне не быть волчьей сытью,
Хоть не всем угодил.
Но мой козырь – зовущий
Огонь негасимый.
Нежный, любящий, ждущий,
Дарящий мне силы.