Надо жить!

Всё это ценилось на вес золота. В ход шли даже гайки из нержавейки. А мелюзга старалась кто молотком, а кто камнем, разбить фонарь пилотской кабины. Он был сделан из плексигласа – пластикового стекла, каждый обломок которого ценился так высоко, что его можно было выменивать на всё что угодно, словно это самая надёжная конвертируемая валюта. Из этого материала делали наборные ручки для ножей. Каждый пацан мечтал иметь такую финку. На самом деле такой нож напоминал скорее кортик, но все упорно называли их финками. Все мечтали о таком. И Вовка мечтал. Но был такой только у Серого.

Вот и сейчас. Неожиданно появился в небе фоккер. Пролетел, похоже, на разведку. Навстречу ему выскочил наш на "Яшке". Завели карусель. Ребята впились глазами в небо. Когда появились ещё два наших, фашист поспешно ретировался.

Все снова лениво развалились на песчаном берегу реки. И только Серёга – Серый – сидел неподалёку на лавочке и упражнялся со своим любимым ножом. Положив левую руку с растопыренными пальцами на дощатую поверхность стола, он быстрыми движениями правой руки втыкал нож в доски, каждый раз ударяя остриём между новой парой пальцев. В этом он видел и сноровку, и особую пацанскую доблесть, ведь стоит промахнуться на один миллиметр и твой палец будет проткнут насквозь. Рука работает со скоростью швейной машинки и удары такие сильные, что каждый раз остриё клинка входит в дерево на целый сантиметр.

У ребят был свой собственный язык. Неважно, что он напоминал птичье щебетанье. Главное – взрослые его не понимали. А был он, в сущности, прост и примитивен. После каждого слога, заканчивающегося на гласный, надо добавить ещё один слог, состоящий из точно такого же гласного и "прилепленной" к нему буквы "с". Например, если ты хочешь спросить: "как дела?", ты произносишь: "ка-сак де-се-ла-са?". Часа тренировки достаточно, чтобы ты понимал все сказанное без напряжения. Вот и сейчас Юрка изрёк:

– Нусу чтосо, паса-шлиси куса-паса? – особым шиком считалось часто употребляемые слова для краткости обрезать. Ведь и так кому надо – поймут. В данном случае шестилетний Вовкин друг позвал всех купаться и сократил последнее слово фразы до одного слога. Вовка ответил в том же духе:

– Паса… – что означало урезанное "пошли".

Солнце клонилось к закату над высоким правым берегом Волги. У Серёги не было часов, но он безошибочным чутьём угадывал когда время приближается к семи вечера. Он вставал и быстро удалялся. В это время закрывается магазин на одной из окраин города и Серый делал очередную попытку проводить двадцатилетнюю продавщицу Зину до дома.

Серый. Ему четырнадцать лет. Это мало по сравнению с Зиной. Но очень много по сравнению с Вовкой и Юркой. Он сухощавый, стройный. Ловкий, сильный, с властным и жёстким характером. Непререкаемый авторитет для всех пацанов. Даже для тех, кто постарше его. И для тех, кто на голову выше и внешне мощнее. Он вожак. Его боятся и уважают. Столько девчонок вокруг – всех возрастов. А он зачем-то выбрал Зинку-продавщицу, которая смотрит на него почти презрительно и в грош не ставит.

Первым на дощатый пирс направился Вовка. Прибежал нагишом, сняв штаны и рубаху, сшитые мамкой из старой взрослой одежды. Трусов у него не было. Да они и нужны ему были сейчас не больше, чем ботинки летом. А купались голыми часто все ребята и девчата, даже те, что постарше него.

Но сегодня Серый был явно не в духе. Вразвалочку он прошёлся по скрипучим доскам и когда Вовка приготовился нырнуть "щучкой" он произнёс:

– Давай, голожопый, покажи всем свои горошины!

И он со всей силы ударил ногой по худосочным Вовкиным ягодицам. Мальчишка полетел в воду. Упал неловко, неказисто. Когда он вынырнул, то увидел, что многие мальчишки громко хохочут, показывая на него пальцем. Каждому из них хотелось угодить Серому, чтобы самому не оказаться следующим объектом его "внимания". Да и Вовка постарался улыбнуться. Не принято было в их среде выглядеть размазнёй. Но вместо улыбки на его лице отобразилась только кислая гримаса перебарываемой боли. Ребята часто получали от своего вожака затрещины и оплеухи за нерасторопность в выполнении его поручений. Они бывали звонкими и даже обидными. Но никогда не были очень болезненными. Вовка не мог понять, чем же он так провинился сейчас. Но в этом пинке было столько злобы и раздражения, что никто больше не рисковал купаться голым. На всякий случай. Потянулись остальные. Кто в трусах, а кто и вовсе в штанах и в рубахе. Только Юрка, шестилетний друг Вовки, не просто разделся донага, а демонстративно обошёл вокруг Сергея, прошёл мимо сидящих на мостках, свесивши в воду ноги ребят и, окинув их неодобрительным взглядом, поплыл. Потом так же поступила и Валька – десятилетняя рыженькая девочка. Худая и костлявая как и все мальчишки. Без малейших признаков подростковой плавности линий. Часто и более старшие девочки купались с ребятами запросто вот так. И ни у кого не возникало при этом дурных мыслей.

Почему? Может в то время люди были менее "испорченными"? Хотя, – при чём тут испорченность? Тогда не было интернета. Не было глянцевых мужских журналов. Никто не знал слов "секс" и "порно", хотя с ранних лет все уже знали или догадывались о различии полов.

Уже давно были не в ходу пошлые дореволюционные буржуазные открытки, на которых нарисованные курносые красотки в кружевных панталончиках натягивают чулки на свои стройные ножки. Никто из мальчишек не видывал их и не испытывал грязноватого липкого ощущения, которое они должны были вызывать. А потому эти ощущения им были попросту незнакомы.

Нет, у тогдашних мальчишек и девчонок было совсем другое на уме. Почти каждый юный житель южно-волжских городков Маркс и Энгельс спал и видел себя военным лётчиком.

Без пяти минут семь Сергей "как штык" был уже на месте. Вот закрылся магазин. Стройная красавица Зина захлопнула дощатую дверь и навесила на неё два висячих замка. Она была на целую голову выше Серёжки. Длинные каштановые волосы лоснились, волнясь. Все положенные округлости были на причитающихся им местах.

– Чего опять припёрся? – строго спросила она.

– Проводить тебя пришёл.

– Ещё чего! Меня же бабы засмеют, если увидят, что я с такой мелюзгой вожусь…

Серёга стиснул зубы от обиды. Ведь он вожак всей молодёжи в округе. Его боятся все. Он и с двадцатилетними на равных мог бы драться. Да где их взять? Все на фронте. Просто она его ещё не знает. Он всегда своего добивается. Добьётся и её.

– А ты достал мне то, о чём я тебя просила?

Он отрицательно покачал головой. Она просила его принести ей портрет Вовкиного отца. Зачем он ей не объяснила. А он не спросил, хотя эта просьба показалась ему очень странной. Но Вовка с этой минуты стал вызывать у него раздражение. Словно стоял у него на пути.

– Где же я тебе его достану? – спросил он.

– Как где? У Вовки. Он же дружок твой.

– Какой он мне дружок? – Серый сплюнул с досады в дорожный песок, похожий на пыль.