Одинокий кипарис

– Хм, кажется, я знаю, о ком вы, – сказала девушка, снова отрываясь от ногтей. – Да, это из тридцать седьмой палаты, наверное. Такая красотка, которая все время тут жаловалась на все: то вода ей недостаточно горячая, то белье несвежее. Может быть, вы ее ищете?

– Да, да, ее, – кивнул Виктор. – Значит, тридцать седьмая, говорите? Спасибо!

Он тут же кинулся к лестнице, хотя даже не спросил, на каком этаже находится палата. Когда он уже начал подниматься, девушка окликнула его:

– Молодой человек, да подождите вы! Она же съехала сегодня.

Виктор застыл на месте. До него не сразу дошел смысл сказанного.

– Как это съехала? – спросил он, повернувшись к дежурной. – Как? Когда?

– Да буквально час назад. Спустилась тут с вещами, еще раз нажаловалась на все, сдала ключ и ушла.

– Не может быть, – растерянно протянул Виктор. – Вы уверены?

– Ох, ну за кого вы меня принимаете? – злобно огрызнулась девушка. – Говорю же вам: уехала она!

Виктор опустил голову и медленно побрел к выходу. Он чувствовал, как на него опять неудержимо накатывает волна тоски, уныния и грусти. «Ну что ж, пойду вечером напьюсь с Синюхой! В конце концов, чего я такого в ней нашел? Ерунда все это…»

Он подошел к стеклянным дверям, взгляд его был устремлен в выложенный кафелем пол. Вдруг дверь перед ним резко распахнулась, и он почувствовал, как в нос ударил хорошо знакомый запах дорогих духов.

– Оля! – воскликнул он, увидев запыхавшуюся девушку.

– А, это вы, – сказала она. – Я тут забыла взять свой плащ, представляете? Пришлось разворачивать такси и ехать обратно. Надо же быть такой рассеянной!

Она хотела пройти в холл, однако Виктор остановил ее, схватив за руку. Девушка в недоумении уставилась на него.

– Оля, – сказал Виктор, стараясь побороть дрожь в голосе. – Не уезжай, прошу тебя.

– Да что вы… Что ты, – затараторила Ольга, пытаясь высвободить свою руку. – Я тороплюсь, меня машина ждет.

– Понимаешь, я… Мне кажется… – начал задыхаться Виктор. – В общем, ты мне нравишься, я люблю тебя…

_______

26 июля

Вторая неделя в санатории. Как же здесь скучно! Кругом старики, делать нечего, море грязное, еда несъедобная… Так называемый «отдых» окончательно лишил меня сил.

Единственное мое развлечение сейчас – делать эти записи в дневнике. Так вот, сегодня со мной случилась одна нелепая история.

Если бы кто-то мне сказал, что в санатории для пенсионеров и чахоточных у меня появится кавалер, я бы рассмеялась этому человеку в лицо. Но кавалер появился, хотя я не и заметила его сразу.

Сижу я на берегу, смотрю в книгу, а сама думаю о Пете Кондратьеве. Петя – определенно подлец, ведь порядочный человек просто не может почти уже полгода не поддаваться моему обаянию.

Но речь не о нем. Поднимаю я глаза, передо мной стоит он. Высокий, бледный, в себе не уверенный. Интересуется, что я читаю. А я ничего не читала вовсе, просто взяла на пляж первую попавшуюся книгу. Да и вообще, какой нормальный мужчина будет приставать к незнакомой девушке с нелепыми литературными лекциями!

В общем, я мысленно поставила крест на его странных попытках подружиться и решила удалиться, пока не навязался. Но он предпринял «ход конем»: подстерег меня в столовой и опять затеял какой-то занудный разговор. А потом еще провожал до корпуса, насилу отвязалась от него. Это довольно забавная история, я обязательно как-нибудь расскажу ее Пете Кондратьеву: пусть знает, какая я femme fatale⁷.

27 июля

Сегодня произошло что-то невероятное! Утром я решила, что пребывание в санатории-клоповнике для меня невыносимо и что я немедленно уезжаю домой. Кое-как раздобыла такси, и вдруг по пути вспоминаю, что забыла свой плащ. Возвращаюсь и натыкаюсь на своего ухажера!

Стоит весь такой раскрасневшийся, взволнованный, лохматый и смотрит на меня. Даже жалко его стало. И вдруг говорит: «Я тебя люблю!»

Потом еще о чем-то зачастил тревожно. Я так растерялась, что даже не слушала, что он несет. Вроде даже читал мне какие-то стихи: Мережковского, кажется.

Еще умолял меня дать ему свой телефонный номер, и я дала. Не думаю, что он позвонит. Неужели еще есть в мире люди, которые верят в любовь с первого взгляда, в курортные романы – во всю эту романтическую чушь. Я считаю, что необходимо сначала узнать друг друга, а уже потом приходят чувства. А тут я прямо представила себя героиней пьесы Шекспира. Господи, даже не верится, что все это было сегодня утром!

3. Вегас

У Кости был весьма скромный опыт вождения, но на калифорнийских дорогах он сразу почувствовал себя гораздо увереннее, чем на московских. Водители здесь вели себя не так агрессивно и дерзко, дорожная разметка и указатели всегда были четкими и понятными, а сама дорога – идеально ровной и гладкой.

– Да прибавь ты газу, братан, – подбадривал Костю Дэн, на этот раз усевшийся в пассажирском кресле. – Чего ты засыпаешь на хайвее, вон все как гоняют!

– А штрафы тут знаешь какие? – спросил Костя. – За превышение скорости могут содрать столько, что оба без штанов останемся.

– Да ну, – махнул рукой Дэн. – Это ты мне-то говоришь? Тут всем плевать на превышение, это все херня. Тут все любят драйв, это же Калифорния, старичок!

– Нам с тобой позавчера хватило драйва. Слава богу, что все хорошо закончилось, а то бы сейчас в местном РУВД за решеткой сидели.

Костя снова вспомнил злобного старика в клетчатой рубахе с ружьем наперевес, который в недоумении смотрел на пьяного Дэна, блюющего на его идеальный газон. Его толстуха-жена уже побежала в дом, чтобы вызывать полицию, когда Костя начал слезно умолять хозяина, чтобы тот все-таки не обращался к стражам порядка.

Он несколько раз повторил, что сам готов вычистить лужайку или заплатить, что они всего лишь глупые туристы, которые устали после долгой дороги и не рассчитали дозу спиртного, что это все нелепая случайность, и так далее в этом духе. Постепенно лицо старика смягчилось. Выслушав мольбы Кости, он ехидно улыбнулся и пробубнил: «Так уж и быть, засранцы, валите отсюда!»

Затем старик окликнул свою жену, которая в этот момент как раз дозвонилась до полиции, и прокричал ей, чтобы она отменила вызов. Костя помог Дэну встать на ноги и повел его прочь со злосчастной лужайки. По пути он мысленно благодарил сурового старика, в котором внезапно проснулось сострадание.

– Да ерунда, – сказал Дэн, махнув рукой. – Нигде бы мы не сидели, это он просто решил нас припугнуть.

– Ну уж не знаю. Главное, что все хорошо закончилось. Но нервы ты мне потрепал, братан.

– Ничего, это даже хорошо, – улыбнулся Дэн, откидываясь в кресле. – Нервы иногда нужно трепать, адреналин впрыскивать. Иначе можно совсем стухнуть, с нашей-то рутинной работой.

Костя мысленно согласился с братом. Работа у него и правда была довольно скучной: тесный офис в центре Москвы, долгие переговоры с партнерами, написание шаблонных пресс-релизов… От всего этого необходимо было время от времени убегать, получать свежие впечатления, как-то встряхивать себя. Поэтому он старался хотя бы пару раз в год выбираться в какое-нибудь далекое, экзотическое путешествие. Это был способ убежать не только от надоевшей работы, но и от неудач в личной жизни: отношения с девушками у него не клеились, все его немногочисленные любовные связи были мимолетными и оставляли неприятный осадок.

Впрочем, и у Дэна ситуация была не лучше. Он тоже работал в офисе, целыми днями переводил с английского сложную техническую документацию, составлял пространные таблицы и статистические графики. С женщинами у него тоже не складывалось: благодаря своему обаянию и общительности, он легко заводил отношения, однако развивать и укреплять их не умел или не хотел.

– Я проголодался уже, – сказал Дэн. – Утром и не завтракали толком. Предлагаю остановиться и перекусить.

– Давай, – согласился Костя. – Вон как раз придорожное заведение.

Свернув с трассы, братья остановились возле небольшого дайнера, разукрашенного в пестрые кислотно-яркие цвета. На вывеске красовалась крупная надпись: «Jessica’s World famous wings⁸».

– Молодцы американцы, – усмехнулся Дэн. – Все у них всемирно известное, даже крылышки Джессики. Ты слышал о них в Москве?

– Конечно, – улыбнулся Костя. – Всю жизнь мечтал попробовать.

Зал дайнера был практически пуст. Только за одним из столов два хмурых бородатых дальнобойщика угрюмо жевали огромные бургеры. Перед Костей и Дэном тут же появилась полноватая официантка. Вежливо поздоровавшись, она усадила их за столик у окна.

– Надо попробовать крылышки, раз уж они такие знаменитые, – сказал Дэн, бегло просматривая меню.

– Are they really so famous?⁹ – поинтересовался у женщины Костя.

– I don’t know really, guys, – честно ответила она. – But it works¹⁰.

– Верно, в Америке все такие дурацкие придумки работают, – сказал Дэн. – Не то что у нас.

Братья заказали себе по крупной порции крылышек и по бутылке колы.

– Люблю дайнеры, – сказал Дэн, разваливаясь на желтом кожаном сиденье. – Здесь все как в «Криминальном чтиве». Может, тоже его ограбим, а?

– У нас стволов нет, – ответил Костя. – Ты что, забыл?

– Да, и правда нет, вот засада. Ладно, в другой раз… Ты лучше скажи, как тебе понравился «город ангелов»? Хотел бы жить там?

– Да не очень, – пожал плечами Костя. – Я ожидал чего-то большего.

Лос-Анджелес разочаровал Костю. Это был совсем не тот романтичный, богемный и живописный город из классических американских фильмов. Вместо этого Костя увидел гигантский, шумный, хаотичный и довольно безликий мегаполис, разбросанный на десятки километров. Экскурсия на киностудию «Юниверсал» оказалась просто дорогостоящим детским аттракционом, а знаменитая аллея звезд – тесным тротуаром, на котором толпились тысячи шумных туристов и продавались незамысловатые пластиковые сувениры китайского производства.

Не впечатлил Костю и главный городской пляж «Венис бич», на котором загорелые культуристы показывали публике стероидные мускулы, а настырные торговцы сувенирами и официанты зазывали туристов в свои однообразные заведения.

Но главным разочарованием стал знаменитый бульвар Сансет, по которому Костя мечтал прогуляться с тех пор, как в первый раз посмотрел фильм Билли Уайлдера с Глорией Свенсон. Он представлял себе тенистую, обсаженную пальмами аллею с вереницей старинных, роскошных, чуть обветшалых особняков, у которых припаркованы старые «бьюики» и «форды». Однако настоящий бульвар Сансет оказался обычной городской улицей с торговыми центрами, «макдоналдсами» и рекламными плакатами.

– Тебе не угодишь, – сказал Дэн. – А я бы не отказался на старости поселиться где-нибудь в Санта-Монике, на берегу океана. Но для этого нужно быть миллионером.

Официантка поставила перед кузенами две тарелки с дымящимися куриными крылышками и две стеклянные бутылки с колой. Костя и Дэн тут же принялись за еду.

– Климат здесь клевый, конечно, – мечтательно протянул Дэн, вытирая салфеткой жирные от курицы руки. – Не то что в Питере.

– Ну ты же мог остаться здесь, – сказал Костя. – Снял бы себе для начала скромную квартирку в Эл-эй, а потом и на домик бы накопил.

– Мог бы, – сказал Дэн, резко помрачнев, – мог бы, конечно. Если бы мать с отцом не достали меня своими нравоучениями, всеми этими рассказами про американскую мечту, равные возможности… Тьфу!

Дэн резко оттолкнул от себя тарелку с объедками и откинулся на спинку дивана, сложа руки на груди.

– Ты это… извини, если я… – растерянно протянул Костя. – Не надо было мне об этом говорить, я понимаю.

– Да ерунда, – махнул рукой Дэн. – Ты и сам все знаешь прекрасно. Задолбали они меня своим постоянным контролем, своей заботой, своими нотациями.

Дэн замолчал, сделал несколько жадных глотков из бутылки, закашлялся, затем продолжил:

– Даже когда я учился в университете, они все время приезжали, общались с преподавателями, спрашивали, как у меня успеваемость там-то и там-то. Я чувствовал себя, как сраный второклассник какой-то. А потом я узнал, что они уже подыскали фирму, в которую меня можно будет устроить консультантом после получения диплома. То есть будущее для меня было уже расписано, как сценарий долбанного голливудского фильма. Нет, все это невозможно было терпеть. Нужно было просто взять и вырваться из всего этого. Хотелось, блин, жить своей жизнью. Своей, понимаешь, братан?

– Я понимаю тебя, – кивнул Костя. – Понимаю. Это погано, когда за тебя кто-то все решает, мне бы тоже это ни фига не понравилось.

– Рад, что ты меня понимаешь! – улыбнулся Дэн, протягивая брату руку. – Это круто, когда тебя кто-то понимает.

Несколько секунд братья сидели молча, допивая колу.

– А потом как-то завертелось, закрутилось, – продолжил Дэн. – Получил в наследство квартиру от бабушки и деда, продал ее, купил хорошую «однушку» в Питере.

– А почему в Питере, а не в родной Москве? – спросил Костя.

– У нас дружная компания была в Чикагском универе, отличные питерские ребята. Всё приглашали меня к себе, планировали, как там будут жить после учебы. Ну я и поехал. Потом помогли работу найти, тусовки начались разные. Вообще, Питер крутой город. Только погода там говно, а все остальное мне нравится. Там интереснее, чем в Москве. А Америка… В Америку я люблю приезжать, но жить здесь… Блин, я реально не уверен, что мне тут будет лучше. Я здесь всегда чувствовал себя чужим, не вписывался в это все.

– Странно, – ухмыльнулся Костя. – Мне всегда казалось, что из тебя выйдет отличный американец.

– Вот не вышло отличного, – развел руками Дэн, – чего-то не хватило… Давай, может, двинем уже? Лас-Вегас хочется успеть посмотреть.

Братья расплатились по счету и вышли из дайнера.

– Теперь моя очередь за руль, – сказал Дэн. – А то если ты сядешь, то мы до Вегаса будем еще два дня ехать.

– Ну хорошо, – улыбнулся Костя. – Но ты тоже не гони, как Мика Хаккинен, нам ведь торопиться некуда.

– Кто-кто? – переспросил Дэн.

– Да не важно.

Когда братья подъехали к Лас-Вегасу, уже почти стемнело. Вдоль просторных улиц мелькала пестрая неоновая реклама, зазывая богатых посетителей в бесчисленные казино.

– Красота! – воскликнул Дэн. – Ночной Вегас – это сказка!

– Ты бывал здесь? – спросил Костя.

– Был как-то один раз. Но это было очень давно, я толком ничего не помню. Ну что, сыграем в рулетку, а?

– Нет, у меня для этого маловато бабла, – сказал Костя.

– Ну так, чисто символически. А вон и наш отель, видишь? Самый большой в мире, там много фильмов снимали.

Впереди возвышалось массивное здание гостиницы «Circus Circus», одной из самых старых и самых больших в Лас-Вегасе. Гостей зазывала гигантская фигура клоуна, переливавшаяся яркими цветами. Дэн припарковал машину в многоярусном гараже для постояльцев.

Огромный холл гостиницы плавно перетекал в бесконечную галерею казино, ресторанов, баров и других увеселительных заведений. Все здесь было сделано для того, чтобы посетитель мог получить любое удовольствие, не выходя из одного циклопического здания.

– Обалдеть! – воскликнул Костя, оглядывая необъятное помещение. – Да это целый город в городе.

– Да, тут круто, – сказал Дэн. – Давай вставать в очередь на ресепшн, хочется поскорее кинуть вещи и пойти погулять.

Девушка на стойке регистрации выдала братьям карточку-ключ. Чтобы найти свою комнату, Косте и Дэну пришлось долго плутать по лабиринтам гостиницы, расспрашивая встречавшихся по пути горничных и портье.

Войдя в комнату, Дэн тут же кинулся к окну и отдернул занавеску.

– Красота какая, а! – воскликнул он. – Ты глянь-ка! Вот он, город мечты!

Из окна открывался вид на море мелькающих, дрожащих, кружащихся в воздухе огней и огоньков. «Надо же, а ведь каких-то шестьдесят лет назад здесь была безлюдная пустыня», – подумал Костя.

– Ну что, погнали в город, а? – сказал Дэн, нетерпеливо потира руки. – Люблю всю эту движуху. Погуляем, выпьем где-нибудь. В рулетку я, наверное, не буду играть, хер с ней!

– Да, пошли, не будем терять времени.

Был субботний вечер, и на улицы мировой столицы развлечений высыпали тысячи людей. В отличие от Дэна, Костя не любил шум и городскую толчею, однако ощутить ритм Лас-Вегаса ему все же хотелось.

Над центральной улицей Лас-Вегас-Стрип возвышалась огромная, нелепая копия Эйфелевой башни. За ней мелькал пестрый торговый центр, внутри которого была обустроена копия старого квартала Венеции с каналом и плавающими по нему гондолами. Парни и девушки в костюмах гондольеров медленно катали по воде китайских туристов, которые восторженно фотографировали все вокруг на свои смартфоны. За всем этим высилась копия старой площади и Дворца дожей с многочисленными итальянскими кафе и ресторанами.

Возле величественного отеля «Белладжио» начиналось красочное шоу танцующих фонтанов. Из динамиков по улице разносился звучный, пронзительный голос Лучано Паваротти, а бьющая из сотен форсунок вода элегантно следовала ритму классического музыкального произведения. Все это выглядело так красиво, ярко и слаженно, что Костя на несколько секунд забыл обо всем, наблюдая за удивительным шоу.

На пути Дэна и Кости то и дело возникали подозрительного вида мужчины, которые щелкали перед носом прохожих стопками каких-то картонных карточек. Одна из таких карточек оказалась в руках у Кости, и он увидел на ней фото стройной девушки с огромной голой грудью, а под ней номера телефонов.

– Ну что, клево здесь, правда?! – спросил Дэн. – Пошли, выпьем, братан! А потом, может, телочку снимем. Вон, смотри какой ассортимент предлагается: сиськи и губки на любой вкус и кошелек.

– Я устал, – сказал Костя. – Голова уже гудит. Я, наверное, пойду в отель.

– Вот блин, зануда ты! Ведешь себя как пенсионер какой-то. Ну иди, раз устал, а я погуляю еще немного.

– Давай, увидимся.

От сумбурной, цветастой атмосферы Лас-Вегаса у Кости и правда начинала болеть голова. Ему вдруг остро захотелось тишины, как и любому интроверту, который внезапно попадает в бурный людской водоворот. Дэн, напротив, чувствовал себя здесь в своей стихии и готов был всю ночь тусоваться в этом огромном, бесшабашном мире развлечений.

После уличной суеты тишина гостиничного номера сразу начала навевать сон. Накопившаяся за день усталость буквально придавила Костю к кровати. Он лег на широкую мягкую постель и погрузился в приятную, обволакивающую дремоту.

Косте снилось детство. Ему десять лет, и он обедает за столом в беседке с бабушкой и дедом. Рядом с ним сидит маленький Дэн, которого родители отправили погостить к двоюродному брату. Он ест очень сосредоточенно, неумело орудуя ножом и вилкой, в то время как Костя спокойно наяривает котлеты столовой ложкой. Ведь это же так неудобно – держать нож в правой руке! Однако Дэн строго соблюдает все установки и наказы своих родителей, особенно строгой матери, которая давно начала приучать его есть по-взрослому.

Наконец, котлеты съедены, наступает время десерта. Бабушка достает из духовки большой душистый пирог со смородиной. Она медленно разрезает его на части и раскладывает кусочки по тарелкам. Однако Дэн отодвигает свою тарелку и просит дать ему совсем маленький кусочек.

«Ты уже наелся, Денис?» – удивленно спрашивает бабушка. «Да, – робко отвечает он. – Спасибо, я наелся, мне только чуть-чуть». Бабушка кладет ему на тарелку крохотный кусок пирога, и Дэн медленно, с наслаждением ест его. Костя доедает уже второй крупный кусок и с удивлением смотрит на брата. «Может быть, еще хочешь?» – предлагает бабушка. Дэн отрицательно качает головой, хотя по его глазам видно, что он в этот момент больше всего на свете мечтает о большом куске сладкого пирога. «Нет, – решительно отвечает он. – Мама говорит, что нельзя есть много сладкого, сегодня это весь мой десерт». Костя сочувственно смотрит на брата, ему очень жаль его…

4. Феллини

Легкий ветерок пронесся через вершины деревьев. Послышался тихий, уютный шорох листьев. Виктор закрыл глаза и представил себе, что он сидит посреди березовой рощи возле своей подмосковной дачи. Совсем рядом протекает мелкая речушка без названия, над которой склонился старый массивный дуб. К дубу привязана тарзанка, у нее уже скопилась очередь из деревенских пацанов. Каждый из них ждет той заветной минуты, когда можно будет раскачаться и сигануть в прохладную речную воду…

Он открыл глаза. Никаких берез вокруг не было, да и шорох этот исходил не от листьев, а от разноцветных ленточек, неизвестно с какой целью привязанных к стройному кипарису у скамейки.

«Одинокий кипарис… Может, именно в честь этого дерева и город назвали? – мысленно задался вопросом Виктор. – Красивое все-таки название. Все мы в этой жизни как одинокие кипарисы по большому счету: рождаемся одинокими, умираем одинокими, да и живем в постоянном внутреннем одиночестве. Просто не все хотят себе в этом признаться».

Пенни все еще плескался в пруду, разбрызгивая вокруг себя грязную илистую воду. Виктору нравилось наблюдать за тем, как его пес предается своему самому любимому занятию. «Как же мало надо животным для счастья. А мы все куда-то бежим, торопимся, гробим себя ради каких-то призрачных целей. А потом понимаем, что все это было напрасно».

Из-за кипарисовой рощи послышались чьи-то радостные возгласы. Через несколько секунд на тропинке появились четверо велосипедистов: мужчина лет тридцати, женщина такого же возраста и двое мальчиков лет семи. Взрослые неспешно крутили педали, чтобы дети могли поспевать за ними.

– Джонни, сынок, не отставай! – крикнул мужчина одному из мальчишек, который уже явно выбился из сил и ехал позади всех.

Трое велосипедистов промелькнули мимо Виктора. Отстающий мальчик попытался ускориться и закряхтел, налегая на педали. Однако велосипед почему-то не желал слушаться его, и через пару секунд парень оказался в придорожных кустах, придавленный тяжелой металлической рамой.

Мать с отцом тут же бросили свои транспортные средства посреди тропинки и кинулись к сынишке, который застонал от боли. Второй мальчик растерянно смотрел им вслед, но свой велосипед бросать не стал.

Виктор инстинктивно вскочил со скамейки и хотел было тоже кинуться на помощь мальчишке, тем более что падение произошло совсем рядом с ним. Однако от резкого подъема его голова так сильно закружилась, что пришлось снова сесть. Только в этот момент он вспомнил заветы врача: не делать резких движений, не бегать, не поднимать тяжестей. «Проклятая головная боль! Как это все отвратительно!»

Когда головокружение наконец прошло, Виктор увидел, что вся семья вновь благополучно оседлала своих стальных коней и теперь быстро удалялась по парковой тропинке. Джонни по-прежнему плелся в арьергарде, но теперь выглядел более уверенным и почти нагнал своих более быстрых родственников.

Виктор с грустью подумал о том, что за всю свою жизнь так и не научился ездить на велосипеде. «Может, начать прямо завтра? Лев Толстой вроде в 70 лет научился кататься, так что еще не поздно».

Его снова пронзило неприятное, скользкое чувство зависти. Он завидовал молодому отцу Джонни, у которого было столько энергии и сил и который так ловко ездил на велосипеде; завидовал и самому Джонни, чья жизнь только-только начиналась; завидовал и второму мальчишке, такому здоровому и веселому.

– Когда-то и я был таким, черт возьми, – вздохнул Виктор.

* * *

Крохотные легкие снежинки плавно кружились в морозном воздухе и столь же плавно приземлялись на асфальт, тут же сливаясь с серой, промерзлой зимней грязью. Хмурые дворники медленно, без всякого энтузиазма расчищали тротуары от падавшего снега, то и дело прерываясь на перекур.

Виктор прикрыл перчаткой аккуратный букетик хризантем, чтобы холодный ветер не растрепал хрупкие цветы. Новенькая дубленка и меховая шапка надежно защищали его тело от мороза, но вот лицо начинало предательски мерзнуть. «Может, она не придет в такой мороз? Да и вообще, зачем было в такую погоду ее куда-то приглашать? Вот дурак…»

Был ровно полдень, до начала фильма оставалось десять минут. Виктор хотел было пройти в фойе и продолжить ждать там, но тут же вспомнил, что свидание он назначил возле кинотеатра, а не внутри него.

С момента их знакомства с Ольгой прошло почти полгода. Он не любил вспоминать, как он нелепо признался ей в любви в санатории, как с растерянным видом записывал ее домашний телефон и как потом целых две недели не решался ей позвонить, придумывая сотни вариантов первого телефонного разговора. Когда же он наконец осмелился набрать заветный номер, то разговор получился совсем не таким, как он запланировал: его голос дрожал от волнения, а слова путались и не желали складываться в предложения.

Тем не менее Виктор все-таки решился пригласить Ольгу в театр на Таганке, и она приняла приглашение. Это было их первое свидание. Потом были выставка в Пушкинском музее, концерт Рахманинова в консерватории, прогулка по Измайловскому парку. С каждым новым свиданием Виктору все больше нравилась его новая возлюбленная: она покоряла его своей эрудицией, своим тонким вкусом в одежде, в еде, в искусстве.

Виктор изо всех сил старался вести себя смелее, раскованнее и свободнее во время свиданий, но в глубине души понимал, что это у него не очень-то получается. Он боялся ляпнуть какую-нибудь глупость, неудачно пошутить, как-то ненароком обидеть Ольгу и потерять перед ней лицо. А ведь это вполне могло произойти: ведь такие утонченные натуры, как она, очень чувствительны к любой шутке, к любому замечанию. Виктор любил вспоминать слова своего друга Синюхи, который как-то сказал ему: «С такой барышней тебе придется тщательно выбирать выражения, старик!» Он был совершенно прав.

Виктор огляделся по сторонам и увидел, как по переулку движется знакомая стройная фигура в кроличьей шубке и пушистой шапке.

– Ох, ну и мороз сегодня, – сказала Ольга, чмокнув Виктора в щеку.

– Ты уж извини, что заставил тебя в такой холод выходить, – пробормотал Виктор. – Понимаю, как это непросто…

– Ой, да ерунда, – махнула рукой Ольга. – Что же теперь, всю зиму дома на печи сидеть? Это и хорошо, что есть куда пойти, спастись от зимней тоски.

– Вот, возьми, – Виктор протянул ей букетик хризантем, – это тебе.

– Спасибо, – улыбнулась Ольга, принимая цветы.

Виктор взял Ольгу под руку и повел ее к старым, массивным дверям кинотеатра, по обе стороны от которых за стеклом висели большие картонные листы с написанным от руки расписанием фильмов на текущий месяц.

В просторном фойе на стенах висели фотографии кинозвезд: Чаплина, Эйзенштейна, Греты Гарбо, Кларка Гейбла, Жана Габена. Ольга бегло осмотрела черно-белые портреты и, найдя фотографию Федерико Феллини, подошла к ней.

– Вот, я сразу нашла его! – торжественно воскликнула она. – Мы же его сегодня смотрим, да?

– Конечно, – кивнул Виктор. – Какой у тебя зоркий глаз!

Виктор долго раздумывал, на какой фильм пригласить Ольгу в кино, и в конце концов решил, что для нее нужно выбрать что-то из великой, утонченной киноклассики. Он отправился в кинотеатр «Иллюзион» и купил два билета на фильм Федерико Феллини «Дорога». Сам он смотрел это кино еще в студенческие годы и на финальном эпизоде с трудом сдерживал слезы. Он был уверен, что Ольга тоже оценит черно-белый шедевр по достоинству.

Когда они вошли в зал, фильм уже начался. На экране мелькали титры, сопровождаемые пронзительной музыкой Нино Рота, которая причудливо сливалась с громким треском кинопроектора. Виктор и Ольга тихо прокрались к своим местам и уселись на жесткие откидные кресла.

Трогательная Джельсомина начала свое долгое путешествие по Италии с грубым, неотесанным фокусником Дзампано. Вот он рвет грудью металлические цепи, хвастаясь перед уличными зрителями своей невиданной силой, а затем издевается над своей несчастной спутницей, заставляя ее раз за разом репетировать анонс своего циркового выступления.

Виктор прекрасно помнил все сюжетные перипетии фильма. Ему не терпелось узнать, как оценит картину его возлюбленная. Он оторвал взгляд от экрана и украдкой посмотрел на Ольгу. Ему хотелось понять, какие эмоции она испытывает, но лицо ее в полумраке кинозала выглядело непроницаемым и бесстрастным.

Виктор медленно протянул левую руку к правой руке Ольги, лежавшей на подлокотнике кресла. Он коснулся ее холодной, идеально гладкой кожи и погладил ее. Рука Ольги не двигалась и не реагировала на его прикосновения.

Виктор чувствовал, как в голове у него громко пульсирует кровь, а ширинка брюк натягивается от неудержимой эрекции. Нужно было делать следующий шаг. Он слегка наклонился к Ольге, его рука поднималась выше по ее руке, вот она уже почти достигла ее плеча. Его губы неотвратимо приближались к ее лицу. Осталось каких-то несколько сантиметров, последнее решительное движение…

Послышался громкий треск, и экран погас. Зал погрузился в кромешную тьму, со всех сторон послышались возмущенные возгласы зрителей.

– Ну вот, опять пленка порвалась! – проворчал какой-то мужчина за спиной у Виктора. – Что за безобразие, неужели нельзя аппаратуру нормальную закупить!

– Эй, механик! – прокричал кто-то с задних рядов. – Где там механик?!

Виктор обреченно вздохнул. Он уже не раз бывал на киносеансах, посреди которых рвалась пленка. «Черт бы побрал этого механика!» – выругался он про себя.

В зале вспыхнул свет. Многие зрители вскочили со своих мест, повернулись в сторону окошек проекционной и принялись громко ругать несчастного киномеханика, который безуспешно пытался перекричать недовольную толпу.

– Товарищи, товарищи, не волнуйтесь! – повторял он. – Сейчас все запустим. Пленка старая, затертая, сыпется вся.

Наконец негодование зрителей улеглось, все снова расселись по местам. Виктор посмотрел на Ольгу виноватым взглядом.

– Оль, ты уж извини, – сказал он. – Не повезло сегодня…

– Нечего извиняться, не ты же виноват, – ухмыльнулась Ольга. – Да и вообще, может, пойдем уже отсюда?

– Как? – удивленно спросил Виктор. – Тебе не нравится фильм?

– Фильм неплохой, но слишком грустный и депрессивный. Я уже догадываюсь, что финал будет трагический. Сейчас и так за окном тоска и серость, не хочется еще сильнее расстраиваться. Но все равно спасибо, что пригласил. Я давно хотела сходить в этот «Иллюзион», но все никак не удавалось.

В голове у Виктора завертелись тревожные мысли. Он уже ругал себя за то, что попытался поцеловать Ольгу в темноте: наверное, он выбрал неудачный момент. Однако изменить что-то было уже поздно. Раз Ольга хотела уйти, то уговаривать ее остаться было бы просто глупостью.

– Ну что ж, тогда пошли? – спросил он.

– Да, пойдем, – кивнула Ольга.

Снегопад закончился, из-за суровых туч выглянуло холодное зимнее солнце. Виктор и Ольга не торопясь прошли вверх по Большому Ватину переулку и вышли к Афонскому подворью. Ольга остановилась и посмотрела на обшарпанный храм Никиты Мученика, живописно подсвеченный блеклыми солнечными лучами.