Люди «А». Второе издание

1979, декабрь. Москва

Тридцать первого декабря Анатолия Николаевича Савельева ждали дома к новогоднему столу. Когда раздался звонок, Наталья Михайловна побежала открывать дверь.

Но на пороге квартиры стояли незнакомые люди.

– Здравствуйте. Старший лейтенант Савельев задерживается в командировке, – сказал один из них.

– Что это за командировка такая? К новогодней ночи не вернётся? – нервно спросила жена.

– К новогодней – нет. Вернётся в апреле, наверное, – ответили незнакомцы. – Вам от него письмо.

Писать из Афганистана запрещалось. Но накануне Нового года кто-то согласился отвести в Москву короткую записку. Времени было пять минут, торопились на вылет.

Савельев судорожно начал бегать в поисках клочка бумаги. Но какая там бумага – жили в голых бараках. Вдруг он вспомнил: в сумке есть новая рубашка, которую засунула жена, а значит – есть упаковочная картонка.

И сейчас Наталья Михайловна Савельева держала в руках исписанную мелким почерком картонку, которую принёс незнакомый ей человек за несколько часов до боя курантов.

– Новогодняя открытка… – растерянно сказала она, дочитав послание мужа.

Анатолий Николаевич вернулся в Москву только летом 1980-го, перед самой Олимпиадой. За эту командировку Савельев был награждён первым орденом Красной Звезды.

В течение следующих лет через Афганистан прошёл весь личный состав Группы «А».

1992. Москва, штаб-квартира группы «А»

– Сегодня б-без обеда и п-пораньше. Эта фраза для бойцов Савельева означала, что на этот раз тренировки будут проходить без перерыва на обед. Что касается «пораньше», то оно означало, что распустят раньше. Минут на десять. Или на пять. Такой обмен никак нельзя было назвать равноценным. Но бойцы гордились, что способны выносить такие нагрузки.

Савельев никому и никогда не давал ни малейшей поблажки. В том числе и себе.

Один раз в жизни я было подумал, что Савельев меня пожалел. Но конечно, я ошибался.

Осенью 1995-го мы совершали горный переход в Приэльбрусье. После теракта в Будённовске было решено начать подготовку бойцов по ликвидации главарей бандформирований в горной местности. Отобрали тех, кто проявил себя в Будённовске, и забросили на высоту. Савельев вёл нас как старший.

Мы шли рядом с Анатолием Николаевичем. Увидев меня, купающегося в собственном поту под тяжестью снаряжения и высоты, он внезапно скомандовал:

– Д-дайте мне свой п-пулемёт.

Помимо стандартных тридцати кило боекомплекта, я тащил на себе пулемёт Калашникова. Мы их только получили на вооружение. При вылете в Будённовск командир запретил брать тяжёлое оружие. Командира можно было понять: до Будённовска при освобождении заложников мы обходились без пулемётов. Патронов нужного калибра тоже был дефицит^[10]. Но после повторного запрета брать пулемёт с собой, я упёрся и самовольно притащил его на борт. В результате в Будённовске, где мы попали в настоящую мясорубку, этот пулемёт спас мне жизнь. С тех пор я никак не мог с ним расстаться и везде таскал за собой. Хотя пулемёт, в довесок ко всему остальному, был страшно тяжёлым.

Но всё-таки мне сложно было поверить, что Савельев решил дать мне поблажку.

– Что, Анатолий Николаевич? – переспросил я.

– Д-давай сюда свой п-пулемёт, – повторил он.

Я не ожидал того, что произошло дальше.

– Саша! – скомандовал Савельев ближайшему бойцу. – Б-быстро бери пулемёт и тащи к-километр.

П-потом отдавай ближнему, тот с-следующему и так далее. Все п-поняли? А то идёте н-налегке.

Но поразило меня не только это. А то, что Савельев нёс пулемёт наряду с остальными. Нёс последним, когда силы у всех были уже на исходе.

Прошлое. 1946–1971

Есть такое английское выражение – self-made man. Человек, который сделал себя сам. Обычно так говорят о тех, кто достиг успеха без посторонней помощи. И часто под успехом понимается самое простое и понятное – разбогател.

Савельев больших богатств не скопил. Но чего достиг, того достиг сам. Он действительно сам себя сделал.

Его родители расстались вскоре после рождения сына. Отец пропал, а мать быстро завела новую семью. Ребёнок от прошлого брака стал обузой. Мальчика к себе на воспитание забрали бабушка и дед.

Дед умер, когда мальчику было четырнадцать. Тогда он подошёл к бабушке и сказал: «Я воспитаю себя сам». Сказал, как отрезал.

На удивление бабушки Толя начал проводить часы за чтением. В будни он усиленно занимался боксом. По выходным – ходил в театр. Ходил один: мальчишкам со двора это было неинтересно. Мальчишки мечтали стать ворами – это казалось романтичным.

А Толя ходил на спектакли. Садился как можно ближе к сцене и смотрел очень внимательно.

Физический факультет педуниверситета, а потом психологический факультет Высшей школы КГБ развили его аналитические способности, талант психолога и даже театральные навыки.

Он был прекрасным актёром.

Девяностые. Москва – Грозный

В начале девяностых «Альфу» использовали в спецоперациях по выявлению торговцев оружием, наркодилеров, бандитов и тому подобной публики. Милиция почему-то перестала с ними справляться. А часто и находила с ними общий язык.

Кстати о языке. Мы учились говорить на фене. Кто-то притащил на базу словарь блатных слов – читался на ура.

Савельев мастерски научился говорить на фене, а ещё – по-бандитски сплёвывать слюну. Мы просили его изобразить пахана, и он, при всей его врождённой интеллигентности, моментально становился отъявленным бандюганом. Мы хохотали, а он, вдохновлённый благодарной публикой, входил в раж.

Как-то перед Новым годом агентурная сеть засекла чеченскую банду. Они искали оружие. По мнению КГБ, для проведения серий терактов с целью провокации столкновений на межнациональной почве. Полковнику Савельеву и Владимиру Луценко поручили выйти на контакт с группировкой. Легенда была простая: они торговцы и готовы продать оружие.

Операция получила название «Капкан».

Савельев и Луценко готовились к спектаклю очень серьёзно: от того, как они сыграют свои роли, зависела их жизнь.

Готовились тщательно: отрабатывали блатные жесты, говорили на фене, тренировали характерную бандитскую улыбочку. Даже ходить стали вразвалочку.

Анатолий Николаевич полушутя-полувсерьёз предлагал залить волосы гелем.

Как-то утром он пришёл на работу в часах из белого золота. Сразу этого не заметили: подумали, сталь или серебро. Но в подразделении нашёлся один глазастый.

– Анатолий Николаевич, – хитро прищурившись, начал он, – вы, кажется, уже совсем в образ вжились.

– В смысле? – не понял Савельев.

– Я про часы золотые. Сейчас все замашки бандитские переймёте. А на нашу зарплату не разгуляешься. Будет внутренний конфликт.

– Золотые? Это золото? – удивился Анатолий Николаевич. Поднёс руку к лицу, зажмурил один глаз, внимательно разглядывая часы. – По-моему, золото жёлтое…

– Золото разное бывает. И марка очень дорогая.

– Тьфу ты, господи. Зять с дочерью на день рождения подарили. Он у меня богатый. С ума сошли, что ли? – возмутился Савельев.

На следующий день он явился на службу без часов.

– Товарищ полковник, а где же часы? – спрашиваем.

– Часы? А, подарил.

– Подарили?!

– Да встретил вчера старого товарища, а у него юбилей. Звал отпраздновать, но пришлось извиниться, не мог. А часы подарил. Хороший мужик.

Мы только переглянулись.

Так или иначе, встреча с бандитами прошла на ура. Чеченцев принимал «авторитет» Луценко. Принимал шикарно, как дорогих гостей. Савельев изображал «младшего». Вся красота снималась на семь камер. Я видел эту запись. Савельев и Луценко говорили и вели себя как настоящие уголовники – напористо, развязно, но соблюдая понятия. На чеченцев приём тоже произвёл впечатление, так что хозяева получили встречное приглашение – в Грозный, где переговоры должны были продолжиться.

«Альфа» вылетела на Кавказ брать бандитов.

Гостей принимали в богатом грозненском доме. Во время пиршества ворвались бойцы «Альфы». Скрутили всех – в том числе и наших. В интересах дела их отделали наравне с чеченцами и приковали друг к другу наручниками.

– Славно сработано, ребята, – говорит руководитель операции. – Отстёгивайте наших.

Савельев и Луценко крутят головами – где ключи?

– Ключи… Потерял… – мямлит младший сержант.

Мужчины – побитые, помятые, прикованные друг к другу – начали смеяться. Это было и вправду смешно.

Пока искали ключи, побитый Савельев в «браслетах» читал Луценко стихи Цветаевой. Столь же артистично, как пару часов назад ботал по фене.

Это было не единственное приключение такого рода. Мы очень интенсивно работали по группировкам. И Савельев демонстрировал настоящие чудеса.

1988, осень. Нагорный Карабах

Савельева захватили армяне.

Армянские группировки были отлично подготовлены: их бойцы прошли войну. Их командиры были умны, злы и расчётливы. Воевать с ними было сложно. Обмануть – ещё сложнее.

Анатолия Николаевича не было уже больше суток. Шансы на его вызволение из плена таяли. Откровенно говоря, их уже практически не было.

Четверо офицеров сидели за столом в маленьком доме в горном селении и ломали головы, по сотому разу проговаривая одни и те же соображения.

– Может, всё-таки штурмануть? Попробуем?

– Армяне Савельева убьют сразу. Как только поймут, что мы за ним.

– Да. Эти могут. Но делать-то что?

– Может, всё-таки штурмануть? Есть ещё варианты?

– Штурмануть – не вариант. Они его убьют.

– Мы что-то делать будем? Или мы ничего не будем делать?

Внезапно в дверь постучали. Офицеры схватили оружие и заняли позиции по периметру комнаты.

– Я открою, – прошептал один из них.

Он медленно и неслышно подошёл к двери. Открыл засов. Осторожно, кончиками пальцев толкнул дверь. Через секунду – распахнул настежь.

– Анатолий Николаевич! Вы?!

На пороге стоял Савельев. Он держался одной рукой за дверной косяк и улыбался.

– Что случилось? Почему они вас отпустили? – наперебой восклицали вокруг.

– Я п-провёл с ними в-воспитательную работу, и ребята п-поняли, что они н-неправы, – ответил тогда Савельев, хитро улыбаясь.

Что было тогда между ними, Анатолий Николаевич так и не рассказал. Он вообще не любил объяснять, как он делает те или иные вещи. Он предпочитал это показывать.

Мы все учились у него. Все.

Я тоже.

Девяностые. Москва, Кунцево

Мы «вели» продавца гранатомётов. Он был мелкой сошкой, нам же нужен был покупатель.

Идиотский газетно-журнальный образ «спецназовца», который умеет разбивать о голову кирпичи, жрать лягушек и за три секунды убивать триста врагов, не имеет никакого отношения к реальности. То есть мы, конечно, умеем использовать насилие. Нас учат стрельбе, взрывному делу и тому подобному. Нас очень хорошо этому учат. Но нас учат и другим вещам.

Я уже говорил, «Альфа» создавалась на основе «семёрки». Седьмое управление КГБ занималось оперативно-поисковой работой – наружное наблюдение, охрана и так далее. В народе – «наружка» или «топтуны». Первый состав «Альфы» был в основном из этой структуры.

В первую очередь нас учили именно этому – следить. Выслеживать, подстерегать. Незаметно следовать за объектом, замечать контакты. Перед захватом преступников мы могли неделями выяснять все их связи и явки. И уже потом – брали. Всех.

Продавец гранатомёта забил место встречи на перроне станции пригородных поездов. Место оказалось пустынным, а точнее – пустым. На огромной платформе было только двое мужчин – я и он. Фоном служила старушка, присевшая на лавочку, да мама с коляской.

Продавец был внимательным, хитрым. Он смотрел на меня с растущим подозрением. Да, я изображал городского пьянчужку, потягивая пиво из бутылки, но что-то пошло не так. То ли время было раннее для пьяниц, то ли стрелки на брюках не вписывались в образ. Продавец почуял подставу, засуетился, и явно собрался сваливать.

У меня оставалось несколько секунд. И вот тогда – сам от себя такого не ожидал – я подошёл к краю платформы, расстегнул брюки и отлил прямо на рельсы.

Бабулька возмущённо заквохтала. Я слегка повернул к ней голову и громко рыгнул.

И владелец гранатомёта повёлся. Этот хмырь не мог себе представить, что сотрудник органов может повести себя вот так. Надо было видеть его глаза, когда минут через десять он поймал своей челюстью мой локоть. Потом во время допроса он всё никак не мог перестать удивляться.

Вот это я сделал по-савельевски. Тот умел удивлять. И побеждать.

Но до Анатолия Николаевича мне всё-таки было далеко. Он вживался в любой образ. И никогда не прокалывался. С другими – бывало. До сих пор помню, как на «стрелке» с чеченскими бандитами у моего напарника вырвалось слово «отставить». Тогда я подумал, что нам конец – и уж точно провал операции. Бандиты чудом пропустили это мимо ушей. Но это было чистое везение. А вот Савельев не прокалывался в принципе.

Я много думал о том, в чём был его секрет. Пожалуй, в том, что Анатолий Николаевич не просто чувствовал людей. Он им сочувствовал. Всем. В том числе таким, которые, казалось бы, никакого сочувствия вызвать не могут в принципе.

Вы спросите: «И террористам он тоже сочувствовал?» И я отвечу: да. Я это знаю точно.

1988, зима. Северная Осетия, Орджоникидзе

Четыре бандита, вооружённые двуствольным обрезом охотничьего ружья, кинжалом и ножом, заманили школьную экскурсию в угнанный ими автобус и объявили их заложниками. Тридцать один ребёнок и учительница оказались в смертельной опасности.

Под сиденьями детей террористы поставили канистры с бензином. Потребовали предоставить самолёт, два миллиона долларов, оружие и наркотики. На размышление властям дали сорок минут, в противном случае обещали расстрелять или сжечь всех заложников. Главарь террористов, Павел Якшиянц, пригрозил, что будет выбрасывать по одному трупу ребёнка, если заподозрит неладное.

После передачи требований бандиты погнали автобус, плотно зашторенный занавесками, в аэропорт Минеральных Вод. Туда привезли и родителей маленьких заложников. Время шло, у родителей начинали сдавать нервы. Женщины рыдали и выкрикивали имена своих детей. Отцы вытирали слёзы.

Савельев стоял возле обезумевших родителей. Отец двух дочерей, он очень хорошо понимал, что они чувствуют. И его трясло от ненависти к бандитам. Позже он сказал жене, что в тот момент хотел одного – разорвать подонков голыми руками.

Переговоры были мучительными и бесполезными. Рисковать жизнью детей никто не хотел. Преступникам предоставили всё, что они требовали, включая самолёт.

«Альфа» была готова к штурму. Но приказ не отдали. Самолёт решено было выпустить. Савельев грыз локти.

Пунктом назначения бандиты выбрали Израиль – страну, с которой у нас не было дипотношений. Они покинули СССР и приземлились возле Тель-Авива.

Советская сторона к тому времени связалась с Израилем. Израильтяне знали, что такое терроризм. Они согласились выдать бандитов, с единственным условием, что тех не расстреляют. Не потому, что их было кому-то жаль: законы Израиля смертную казнь не предусматривали. Советская сторона с этим согласилась.

Через три месяца состоялся суд.

Савельев присутствовал на последнем заседании, когда зачитывали приговор. Он внимательно разглядывал террористов. Ничего злодейского в них не было. Это были обычные мужики с обычными лицами, люди из толпы.

Началось оглашение приговоров. Первый – лидеру, Павлу Якшиянцу. Анатолий Николаевич знал, что именно он – вдохновитель группы, который до последнего не хотел отпускать перепуганных и измотанных детей. Что он наркоман и преступник, с тремя ходками в прошлом.

– Павел Якшиянц признан виновным и приговаривается к пятнадцати годам лишения свободы, – прочёл судья.

Яшкиянц, услышав приговор, вскрикнул и закрыл лицо руками.

Савельев в этот момент смотрел на него очень внимательно – так, как смотрел когда-то на театральных актёров в ключевых сценах. Но это был не театр. Всё происходило на самом деле.

Потом полковник признался жене, что в этот момент ему стало по-настоящему жаль Якшиянца. Как сказал он сам, «сильно, до боли в груди». Он видел неглупого, небесталанного человека, который так скверно распорядился собственной жизнью.

Тогда он ещё не знал, что через два года Якшиянц, отправленный в златоустскую тюрьму, попытается устроить массовый побег. Попытка окажется неудачной, зато к сроку прибавится ещё пятнадцать лет. В 2005 году ему всё-таки скостили срок, и он вышел на свободу – доживать, что осталось.

Сейчас я понимаю Савельева. Я участвовал в разных спецоперациях, и уже потом, размышляя о тех событиях, могу сказать: никто не рождается террористом. Люди прибегают к террору по самым разным причинам, поскольку запугивание и угрозы могут показаться простым решением всех проблем.

И никогда нельзя знать заранее, кто соблазнится таким решением. Не обязательно это бывший военный или профессиональный уголовник. Это может быть совершенно безобидный на первый взгляд человек.

Например, больной на голову пенсионер.

1997, зима. Москва, аэропорт Шереметьево

Самое обычное ЧП. Насколько ЧП может быть обычным.

Самолёт Ил-62М, следующий по маршруту Магадан-Москва, шёл на посадку, когда пилоты сообщили: на борту террорист. Он требует десять миллионов долларов, дозаправку и перелёт в Швейцарию. В противном случае обещает взорвать заложников.

В самолёте находились 142 пассажира и 13 членов экипажа, всего 155 человек.

Действия властей были штатными. По тревоге подняли Антитеррористический центр ФСБ, «Альфу», милицию, спасателей МЧС, пожарных и около десятка бригад «Скорой помощи». Министерство иностранных дел уведомило об инциденте посольство Швейцарии в Москве. Сотрудники посольства подтвердили готовность оказать любую помощь в выдаче виз и разрешении пролёта самолёта в Швейцарию.

Бойцы Группы «А» во главе с Александром Ивановичем Мирошниченко, первым заместителем начальника Группы, экстренно выехали в аэропорт.

Поначалу все думали, что террористов на борту от четырёх до шести человек. Именно такую информацию специальным кодом передал командир лайнера Владимир Бутаков, поскольку прямые разговоры контролировались находившимся в кабине «воздушным пиратом».

К тому времени в «Альфе» уже был накоплен огромный опыт разрешения таких ситуаций. Освобождение самолёта стало типовой задачей по плану «Набат», принятому в 1982 году. Разумеется, все конкретные решения, касающиеся деталей операции, принимаются непосредственно на месте, исходя из особенностей каждого теракта. Бывает, приходится применять нестандартные приёмы. Преступники имеют отвратительную привычку усложнять условия штурма. А времени на размышления обычно мало. Иногда – всего несколько минут.

Но здесь сюрпризов не ожидалось.

Как только Ил-62 приземлился в Шереметьево, его сопроводили на рулёжную площадку № 1 НИИ гражданской авиации – подальше от регулярных рейсов. Поначалу пассажиры сохраняли спокойствие. Каждый продолжал находиться на своём месте и был пристегнут ремнём безопасности.

Мирошниченко запросил разговор с террористом. Тот выдвинул условия: «Десять миллионов долларов и перелёт в Швейцарию. Иначе убью всех пассажиров».

Прошло полчаса. Люди в салоне нервничали. Наблюдатели докладывали: через иллюминаторы видно, что женщины вытирают глаза платками, зажимают рты руками. В оперативном штабе, расположившемся в помещении аэропорта, приняли решение: в самолёт отправится командир оперативно-боевого отдела Александр Алёшин с задачей выяснить, сколько террористов на борту, какова обстановка и что можно сделать.

Высокий, красивый, в куртке авиамеханика, Алёшин направился к машине-трапу.

В такой ситуации можно действовать только под прикрытием. У террориста не должно возникнуть сомнений, что перед ним – обычный инженер аэропорта.

Машина-трап должна была доставить Алёшина к самолёту. Под видом спеца, обслуживающего лайнер, он должен был вступить в контакт с террористом. Но как? Ведь «механик» будет находиться снаружи, а террорист и полторы сотни заложников заперты внутри. Легального повода проникнуть внутрь у него не было.

– Что происходит? – вдруг воскликнул руководитель оперативного штаба.

К Алёшину подбежал какой-то человек – крепкий, приземистый.

– Это же Савельев! Почему сам пошёл? – удивился Мирошниченко.

Полковник тем временем размашисто хлопнул Алёшина по плечу и махнул рукой: «Залезай в машину».

– Ну кто его просил! – воскликнул Мирошниченко. – Понеслась…

– Слышишь, друг, сейчас п-подъезжаем, и ты как можно дольше стыкуйся с самолётом, п-понял меня? Как можно дольше, – говорил тем временем Савельев водителю машины-трапа. – Саня, г-готов?

Алёшин кивнул и улыбнулся.

Машина начала стыковку. Они увидели заплаканные лица женщин и напряжённые мужчин-заложников.

Перепуганные люди смотрели на них из иллюминаторов.

Вдруг Савельев спрыгнул из машины, подбежал к самолёту и закричал:

– Товарищи пассажиры, трап п-подан. Покиньте с-самолёт, не з-задерживайте работу аэродрома!

Так делать было нельзя. Последствия могли быть непредсказуемыми.

Но это сработало. Террорист вдруг дал стюардессам команду открыть дверь и выпускать пассажиров.

Напуганные пассажиры выходили один за другим. «Дайте мне знак, когда появится террорист, кашляните», – незаметно шепнул Савельев мужчине, удержав его за локоть. Тот кивнул.

Пассажиры спускались по трапу, вышел последний, а знака так и не было. Оставались внутри и члены экипажа. «Внутри засел, гад», – шепнул Алёшин.

Пассажиров пригласили в подошедший автобус. После того, как автобус уехал, Савельев скомандовал: «Пошли. Действуем согласно плану».

Алёшин и Савельев ступили на борт. Пилотская кабина была пуста. Они вышли в коридор. Перед ними, через семь рядов, на пассажирских креслах сидели пилоты и стюардессы, в проходе за ними стоял старик с оплывшим лицом. В руках он держал пластиковый пакет. Из-под пальто в пакет тянулся провод.

– Почему с-сидите? – спокойно и удивлённо произнёс Савельев, обращаясь к членам экипажа, словно не замечая старика.

Пилоты молчали. Напуганные стюардессы повели глазами, указывая на стоящего за ними.

– Мужик, а ты что встал? Самолёт сейчас убирать будут, бригада уже приехала, выходи, – развязно проговорил Алёшин.

Старик вдруг послушно пошёл. Прошёл коридор самолёта. Свернул к выходу. Савельев и Алёшин подхватили его сзади.

– У меня горячая рука, горячая рука! – закричал старик.

– Что там у т-тебя с рукой? – переспросил Савельев и резким движением распахнул пальто. Увидел провод. Дёрнул.

Провод оборвался.

Ничего не произошло.

– Ну ты и дурак, м-мужик, ну и дурак, – заключил Савельев.

Анатолий Иванович был близок к истине. Террорист оказался психически больным.

Это был пенсионер с Колымы, 1938 года рождения, коренной магаданец. Звали его Геннадий Тодиков. На старости лет у него слегка поехала крыша. Он увлёкся идеей совершить революцию в мировой торговле и долго досаждал магаданским чиновникам своими проектами. Несколько раз его выставляли из приёмной губернатора. В конце концов он решил улететь на Кубу – почему-то через Швейцарию. Бомба, которой он угрожал, говоря, что «это хорошая доза пластита», была муляжом. Суд определил старика согласно его диагнозу – в психушку.

Но всё это выяснилось потом. А в тот вечер Наталья Михайловна Савельева спокойно смотрела телевизор, вышивая картину – три алых мака. Под торшером было светло, за окном уже темнело. Вот-вот с работы должен был вернуться муж, полковник Савельев, начальник отдела спецподразделения «Альфа». Прошёл час. Наталья Михайловна уже начала дремать в кресле, иголка выскользнула из её рук. И вдруг она вскинула голову:

– Экстренное сообщение. Заложники из самолёта, захваченного террористом в аэропорту Шереметьево, освобождены. Террорист задержан.

Наталья Михайловна негромко вскрикнула. В телевизоре был её муж в форме авиамеханика. Он вёл террориста, крепко схватив его за руки и завернув их назад.

Как раз в этот момент в дверь позвонил Анатолий Николаевич.

– Толя, ну ты-то зачем пошёл? – со слезами на глазах спрашивала его жена, следуя за мужем из прихожей на кухню. – Ты полковник, твоё дело – руководить!

– А, в новостях уже показали? Ч-чёрт бы их побрал. Да понимаешь, ну д-дольше бы объяснял, что д-да как. Сам пошёл и сделал. Д-дилетант там был. Я сразу понял. Надо было ошарашить его. Видишь, я уже дома. Д-давай ужинать.

Потом Савельев рассказывал, что уже на этапе переговоров заметил: Тодиков мямлит, не может чётко отвечать на вопросы. И решил взять его на хапок, напором.

Полковник рискнул и выиграл. В очередной раз.

Никому и в голову не пришло, что этот очередной раз может оказаться его последним выигрышем.