Обитель Блаженных

Консультант повернул к Евпсихию Алексеевичу лучезарный экран компьютера, по которому предприимчиво сновали таблицы, графики и пирамидки из сложно сопоставимых цифр.

– Но и это не главное. Главное, что вы можете прямо сейчас, прямо здесь и сию секунду перечислить небольшую сумму со своей банковской карты на вот этот счёт… – консультант вывел на экран соблазнительно мерцающий числовой код. – И вы незамедлительно получите статус vip-клиента нашего агентства, исключительно высококвалифицированные менеджеры будут сопровождать и консультировать вас в сделке любой сложности, а также вести персональную отчётность ваших средств. Торопитесь, предложение действует всего один день!..

Чем больше разливался многозначительной речью консультант, тем понятней становилась Евпсихию Алексеевичу вся шарлатанская сущность и самого консультанта и всего его заведения. И, пока консультант окончательно не выплеснулся на манер неосторожно откупоренной бутылки шампанского, Евпсихий Алексеевич задумал дать отсюда дёру.

– Душно тут у вас. Мне бы воздухом подышать. – изобразив на лице невероятно послушную и доверчивую мину, Евпсихий Алексеевич как бы машинально собрал все свои документы в сумку. – Вот погодите, я только на минутку отойду на свежий воздух, а как вернусь, так мы всё с вами и подпишем. Ведением персональной отчётности моих дел вы меня весьма соблазнили.

– Позвольте вас проводить! – угодливо подскочил консультант.

– Не извольте беспокоиться, я сам… я повсюду привык ходить сам…

Взмахивая ладошками у лица, словно нагоняя побольше свежего ветерка, Евпсихий Алексеевич вышел на улицу, вызывающе беззаботно улыбнулся охраннику, осмотрелся по сторонам, как бы в поисках благодатной тени, вроде даже обнаружил её за углом здания, показал охраннику, что он всего лишь зайдёт за угол на минуточку, а после вернётся, но, как только зашёл, воинственно взбрыкнулся и стремительно потопал прочь.

– Это не агентство, это чёрт знает что такое!.. Я вот теперь с участковым инспектором знакомство завёл, у меня и телефон его имеется – теперь есть куда пожаловаться на жуликов!..

Возвращаясь к собственному дому, Евпсихий Алексеевич немного израсходовался в экспрессии и запыхался, поскольку шёл походкой торопливой, не пригодной для передвижения по городским улицам в июльскую жару. Чем скорей он пытался избавиться от услащённых фраз консультанта, выбить их из своей головы напрочь, тем больше придавал ногам скорости. Только во дворе собственного дома он остановился передохнуть, бросил взгляд в сторону подвала, чтоб проверить, всё ли там в порядке, и убедился, что с порядком могут быть проблемы.

– Вот полюбуйтесь, что у нас творится посреди белого дня!.. – невольно присутулился и даже сжался в комочек Евпсихий Алексеевич, стараясь быть как можно больше незаметным. – Попробую за всем этим тщательно проследить.

И Евпсихий Алексеевич, подкравшись на цыпочках поближе к подвалу, спрятался в кустах облепихи, уже не обращая внимания на грязь, липнущую к замшевым ботинкам. Отсюда ему хорошо был виден дрянной грузовой фургончик, не имеющий номерного знака, до верху забитый мешками подозрительно непривлекательного цвета и с куда более подозрительными громоздкими надписями ЦЕМЕНТ А-Ш42,5Н. Два удивительно активных человечка перетаскивали мешки из фургончика в подвал с музыкально-ритмической прытью, обстоятельно и плутовато сверкали узенькими азиатскими глазами, и не забывали подбадривать друг друга лёгкими толчками и похлопываниями по взмокшим спинам. Один – кажется, как раз тот, за которым утром безуспешно пробовал шпионить Евпсихий Алексеевич – постоянно бормотал на незнакомом языке словесные эстакады, другой понимающе отмалчивался. Не менее подозрительной, чем азиаты, Евпсихию Алексеевичу показалась элегантно-упитанная крыса, восседающая в сторонке на камушке и наблюдающая за происходящим с издевательским интересом. Солнце палило немилосердно, минут через десять наблюдения Евпсихия Алексеевича одолела зевота, потянуло рухнуть в сон прямо здесь, прямо в облепихе, и он взбодрил себя решением немедленно вмешаться в происходящее.

– За какой надобностью вы тут усердствуете, мужики? – непринуждённо осведомился Евпсихий Алексеевич, выныривая из-за кустов с видом потешно-довольным, как будто только что помочился после долгого вынужденного терпения. – Я ведь ничего не имею против того, когда люди работают. Мне важен окончательный смысл труда, его – так сказать – адекватная интерпретация.

Безотказный рассыпчатый говорок резко прервался, парни выронили мешки из рук, и те плюхнулись на землю с явной обидой и недоумением.

– Что ты? Кто ты? – вглядываясь то друг в друга, то в Евпсихия Алексеевича, заканючили азиаты.

– Давайте для начала вы представитесь, а уж потом я. – потребовал Евпсихий Алексеевич. – По сути говоря, это вы у меня в гостях.

Азиаты непонимающе запереминались, заоткашливались и пробурчали поток из недоразумений, перебирая в памяти всё, что могли знать о родном языке Евпсихия Алексеевича, произнося гости как кости, а смысл труда как посыл туда. «Нет-нет!» – решительно затрясли они головами, отказываясь куда-либо идти без разрешения начальства. Кажется, крыса, восседающая на камушке и наблюдающая за происходящим, собралась помереть со смеху.

Из кабины машины выпросталась пышная, голубоглазая и русоволосая тётка, в которой легко угадывалось начальственное лицо. Тётка обследовала создавшуюся ситуацию с идиллическим любопытством, мурлыкнула азиатам что-то многозначительное, вытащила из пакета сочно-перламутровое яблоко и протянула его Евпсихию Алексеевичу, предлагая угоститься, испробовать сладенького. Машинально Евпсихий Алексеевич поднёс яблоко ко рту и откусил, не сводя глаз от роскошной женской груди, совершающей увлекательно-колебательные движения. Давненько его не соблазняли подобным нахальным образом.

– Кочумай, мать! – неожиданно на чистейшем русском заговорил один из азиатов и, кажется, не тот, за которым утром следил Евпсихий Алексеевич. – Народ здесь дрянной живёт, а ты их яблоками подкармливаешь. Делаешь им добро, а они потом к мусорам бегают жаловаться.

– Это какое же добро вы нам собрались сделать? – критически окинул взглядом азиата Евпсихий Алексеевич.

– Да вам хоть любое добро сделай, всё равно недовольными останетесь. Хоть зад за вами подтирай каждый день, будете ворчать на чёрствость помыслов и отсутствие душевной теплоты.

– Не будь скрягой, Адоэль. – обратилась к своему приятелю тётка, угощая и его яблоком, а Евпсихию Алексеевичу поправляя воротничок рубашки. – Вы в позапрошлом году общедомовое собрание созывали, насчёт капитального ремонта дома?..

– Я не помню, я не созывал… – замялся Евпсихий Алексеевич.

– Созывали. – заверила тётка и обнаружила у себя в руке внушительный лист бумажки. – Собрание провели в соответствие с уставом собственников жилья, при наличии уполномоченных сотрудников от жилищно-эксплуатационной компании; извольте полюбопытствовать на протокол собрания.

– Я не помню, я не присутствовал. – замялся Евпсихий Алексеевич, но протянул руку к бумажке протокола, не лишая себя удовольствия полюбопытствовать.

– А надо было присутствовать, ведь это касается каждого из нас. – тётка ласковым взглядом пожурила Евпсихия Алексеевича, и отвела его руку прочь. – Из протокола собрания следует, что собственники жилья потребовали от жилищно-эксплуатационной компании провести капитальный ремонт дома. Вот мы и прислушались к требованию жильцов, готовимся к ремонту. Чем вы теперь недовольны?..

– Если это всё затевается для ремонта дома, то я очень доволен. Но почему вы не предупредили жильцов заранее?

– Предупредили разумеется заранее, объявления на подъездах были развешаны.

– Я сам лично объявления по подъездам развешивал. – выбрасывая яблочный огрызок в знакомый фанерный ящик, заявил парень, прозываемый Адоэлем. – Да эти объявления, судя по всему, хулиганьё местное сорвало. Дети ваши напрочь избалованные и невоспитанные; растут шпана шпаной. А потом все претензии к нам. К кому угодно, только не к себе.

– Однако, позвольте, у вас тут одних мешков с цементом хватит, чтоб полгорода на капитальный ремонт поставить… Зачем столько? – Евпсихий Алексеевич чуточку оскалился на агрессивность Адоэля.

– Что же тут плохого, если, после ремонта вашего дома, мы ещё и полгорода отремонтируем? – кажется вполне искренне удивилась тётка. – Ведь если хорошенько взяться за дело и довезти его до конца, то люди начнут верить, что именно они хозяева на своей земле, а не какие-нибудь там непредвиденные обстоятельства.

К этим тёткиным словам Евпсихий Алексеевич отнёсся крайне уважительно, и даже осмотрелся по сторонам, ярко представляя себе, как расцветает и украшается праздничными буднями его любимый город, а вот крыса пронзительно захихикала, чуть не свалившись со своего камешка, и захихикала каким-то противным приглушённым дребезгом, напоминающим звук газонокосилки.

– Цыц, плутовка! – сдвинула брови тётка и пшикнула в адрес крысы что-то излишне глинистое, удручающее.

Крыса нехотя сползла с камня и засеменила к мусорным бакам, где уже несколько минут подозрительно активно сновали голуби.

– Вот всю эту антисанитарию мы ликвидируем. – твёрдо пообещала тётка. – Будете вспоминать её, как страшный сон.

– И когда вы точно приступите к ремонту дома?.. – брезгливым взглядом проводил крысу Евпсихий Алексеевич. – Хотелось бы знать, чтоб подготовиться. Я так понимаю, что это дело не быстрое и неудобное в смысле комфорта и чистоты.

– Вот если ты будешь тут торчать целый день и со своей болтовнёй к нам приставать, то никогда не начнём. – огрызнулся парень, прозываемый Адоэлем. – Шёл бы ты отсюда и не мешал.

– Я?? – приосанился Евпсихий Алексеевич.

– А кто же ещё?.. Пришёл тут такой, типа кум королю, всё якает да якает, зудит и зудит; а, между прочим, я – это последняя буква в алфавите!..

– Ну, знаете! – взъерошился Евпсихий Алексеевич.

– Сидит целыми днями у себя на диване, для благоустройства дома ни черта не делает; а вот, например, в подвале такая вонь стоит, что не продохнёшь!.. Вроде как все окрестные кошки сдохли.

– Так ведь это не мои кошки. – замялся Евпсихий Алексеевич.

– Ну и не мои же!!

– И в правду, шли бы вы домой. – привела брови в прежний очаровательный вид тётка. – Всё, о чём следует уведомить жильцов вашего дома, мы сообщим через объявления на подъездах. А вы уж проследите, пожалуйста, чтоб местная шпана их не срывала.

– Вы знаете, я действительно сейчас пойду домой, потому что я с утра бегаю по городу и очень устал. Но я не оставлю вас в покое, я буду всё время начеку.

– Ради Бога! – устало махнула рукой тётка. – Ещё яблочка не хотите?..

– Не хочу.

Парни подхватили с земли мешки с цементом и с прежней ловкой настырностью потащили их в подвал. Тётка вернулась в кабину машины, где поднесла к уху телефон и дурманным напевом принялась заверять какого-то близко знакомого, что скоро здесь всё закончится и тогда она непременно отправится в отпуск. «Но в этом году, с этой дурацкой пандемией и ограничениями, я не поеду отдыхать на море, надоело мне это море, надоели эти пляжи с дурно пахнущими лежаками и орущими детьми, махну-ка я лучше на Валаам! – кажется, неожиданно для самой себя сообщила тётка своему знакомому. – Вот чувствую, что тянет меня к истокам!.. Изумительнейше тянет!..»

Оставаться дальше у подвала Евпсихию Алексеевичу не было смысла, он демонстративно выкинул свой яблочный огрызок мимо фанерного ящика, отчётливо хмыкнул для острастки и зашагал к себе домой, нарочно завернув к мусорным бакам и распугав голубей с крысой, которые ничуть и не обиделись, а поплелись куда-то по своим делам, бормоча чертыхания. Дома Евпсихий Алексеевич нехотя дожевал остатки галушек, приготовленные Катенькой на завтрак, попробовал залезть в компьютер, чтоб рассказать приятелям о посещении агентства недвижимости, на подлые уловки которого чуть было не повёлся, но почувствовал невероятное утомление. Глаза изнемогли от назойливого солнцепёка и слипались, нагоняя неестественную сонливость, спина ныла, словно ей тоже довелось таскать на себе мешки с цементом, а пальцы на руках совершенно не постигали множества закавык, выглядывающих из мыслительного потока.

– Если я чуток и посплю до вечера, то ничего плохого со мной не случится! – уверил самого себя Евпсихий Алексеевич и рухнул на диван, не раздеваясь.

За окном весело фыркнул фургончик, разгруженный от мешков, и укатил, оставив завитки выхлопного дыма, напоминающие три арлекинские усмешки.

Если что-то и снилось Евпсихию Алексеевичу на это раз, то уличить сновидение не удалось, поскольку его разбудили странные скребущиеся звуки, доносящиеся с кухни. Сердито зевая, Евпсихий Алексеевич распрощался со сном, встал и прошёл на кухню, где убедился, что звуки не были случайны, что кто-то упорно скрёбся по батарее отопления. Несомненно, что шорохи исходили с нижнего этажа, из квартиры, где проживал Лев Моисеевич, о специфической модели поведения которого Евпсихий Алексеевич узнал сегодня в полиции. «Грызёт он её, что ли? – развеселил себя Евпсихий Алексеевич, представив соседа в ошеломительно взбудораженном беспорядке, и громко произнёс, зачем-то склонившись к батарее: – Если нет денег на нормальную закуску, то могу в долг дать!..» Когда же по батарее, словно в ответ, пробарабанили с настойчивой угрюмостью, Евпсихий Алексеевич пообещал дать взбучку вредному старику, спустился на второй этаж и позвонил в дверь квартиры Льва Моисеевича.

Казалось весьма подозрительным, что как только Евпсихий Алексеевич нажал на кнопку звонка, так сразу весь подъезд погрузился в гнетущую тишину. Но сосед не спешил отомкнуться, а нарочно долго брякал ключами, теребонькал какие-то задвижки на двери и раза два переспрашивал «кто там». Наконец дверь лениво отворилась, и Евпсихий Алексеевич увидел замечательно-приторного пенсионера с пузатеньким и активно колосящимся голым торсом, в штанишках, именуемых лет пятьдесят назад, кальсонами, а сейчас и вовсе не имеющими приличного названия.

– Дедушка! – придал язвительности максимальную слащавость Евпсихий Алексеевич. – Не желаете ли вы по своей голове постучать?

– С чего бы это? – отыскал у себя такое же количество слащавости Лев Моисеевич, обладая лицом лукаво-радостным, чуть усатым, и источающим то редкое человеческое удовольствие, как будто только что вернулся из парилки, исхлёстанный банным веником.

– С того, что у меня нет желания ваши азбуки морзе расшифровывать. Уверен, что в нашем доме это никому не интересно. А вот когда начнёте самому себе стучать по мозгам – тогда самому себе удовольствие от общения и доставите… Займитесь-ка.

– Это ты намекаешь на стук по батарее, милок?

– Чего уж тут намекать, когда грохот по всему подъезду шёл.

– Ну да, грохот такой шёл, что трудно не услышать. Да с чего ты решил, что это я по батарее грохочу?.. Разве я имею причину вдруг забуянить?..

– Мало ли, мало ли, Лев Моисеевич… вы человек такой, прямо скажем, неожиданный… активно мыслящий нетрадиционными направлениями…

– Это на чём же могут быть основаны твои заявления?

– Если говорю, значит знаю, о чём говорю. Вихлявые у вас мыслишки, Лев Моисеевич.

– Все мы мыслим, как умеем, а дураков среди нас завсегда будет больше, чем умных. – огорчённый тем, что вынужден бесплодно философствовать, заговорил Лев Моисеевич, ловко выгораживая себя из количества дураков, тем самым уступая местечко для Евпсихия Алексеевича. – А по данному делу ты со мной впросак попал, сосед. Это тебе спуститься ещё ниже надо, на первый этаж, это там буянит Виталик – водопроводчик он. Может что профессиональное у него вспучило, появилась потребность в срочной работе, вот он и принялся по трубам молотить.

– Ах, Виталик?.. И действительно он водопроводчик. И кажется не плохой.

– Да вовсе не плохой. Сущий мастер. – Лев Моисеевич возвёл руки к небесам.

– Да вот какое может быть профессиональное вспучивание, Лев Моисеевич?.. Ведь вечер выходного дня.

– Ну так что?

– Не то время, чтоб за работу браться.

– А что такое, по-твоему, то время, сосед?.. Ты ведь гуманитарий по образованию, и тебе простой человек труда мало знаком. А вот я тебе точно скажу, что иногда настолько приспичит рукам волю дать, что обо всём на свете позабудешь, всё начнёшь отрицать и разукомплектовывать. Лишь бы предаться счастью собственного мастерства и гвоздь в стену намертво забить, или куда он там напрашивается. Причём, намертво забить, напрочь!.. Чтоб каждый тебя уважал за твоё дело!! Как иногда говаривала моя бабка от переизбытка восторга: у Ивана Кузина – большая кукурузина!..

– Значит, таким вы себе и представляете нашего сантехника Виталика?..

– А отчего же не представить, если вся проблема лежит на поверхности?.. Просто не сообразил Виталик, что всех переполошит, когда затеял на ночь глядя ремонт трубы. Даже, думаю, не совсем ремонт его обеспокоил, а потребовалось срочно забить втулку поглубже: пока лето на дворе, пока в трубе пусто… зимой уже будет поздно батарею чинить… как ты думаешь?..

– Думаю, что не случайно вы участковому жаловались, что я вас радиацией облучаю.

– Это про какого участкового идёт речь?.. – тревожно-трусливое рычащее блеяние донеслось из глубин грудной клетки Льва Моисеевича. – Не знаю я твоего участкового и про жалобы ничего не знаю.

– Да разве не вы на меня доносы в полицию строчили, Лев Моисеевич?.. – выдержав интригующую паузу, спросил Евпсихий Алексеевич.

– И в помыслах ничего подобного не было. Честно говоря, я полицию терпеть не могу и связываться с ней опасаюсь.

– Бросьте финтить, мне участковый инспектор ваши писюльки показывал, и, знаете, распрекрасно мы посмеялись над ними. Затейливо вы сочиняете, Лев Моисеевич. Правда, я понять не могу, зачем вы ко мне прицепились, тогда как никаких конфликтных ситуаций между нами до сих пор не возникало?..

– Я ничего и никуда не писал, а если ты что-то там прочитал от моего имени, так наверняка это кто-нибудь вместо меня писал, желая мне же навредить в большей степени, чем тебе. Послушай, сосед, мне совершенно некогда с тобой разговаривать, да ещё на лестничной площадке, и что-то у меня ноги принялись замерзать.

Лев Моисеевич действительно зябко потёр свои босые ступни друг об дружку.

– Я хочу, что вы знали, что я в курсе о ваших проделках, и в дальнейшем терпеть их не намерен. – преобразовал дурашливый кулак в строгий указательный палец Евпсихий Алексеевич. – За ложные доносы у нас, в кодексе, уголовная статья имеется, и я вас запросто могу засудить. Вы, пожалуйста, об этом помните, Лев Моисеевич.

– А ты, пожалуйста, знай, что у меня в животе урчит, и мне не терпится сесть за стол, чтоб поужинать. Так что, давай до свидания, мой хороший, не держи на старика зла, ступай прочь.

– Моё дело вас предупредить, а там определяйтесь как хотите.

– Ну, предупредил и молодец, топай дальше. Честное слово, мне надо чего-нибудь вкусненького съесть; как говаривала моя бабка, опустошая очередную салатницу на собственной свадьбе: любовь приходит и уходит, а кушать хочется всегда!.. Тебя не приглашаю разделить со мной скромную трапезу, не обессудь. Катька твоя тебе ужин наготовит.

– Позвольте, уважаемый, что это ещё за грубость?.. Как вы смеете так говорить: Катька?..

– Да шутейно же я, шутейно! – испуганно воскликнул Лев Моисеевич, нырнул в квартиру и захлопнул дверь.

Только тут Евпсихий Алексеевич определил по запаху аромат фаршированных перцев, просачивающийся из квартиры: наверняка, именно их торопился съесть на ужин Лев Моисеевич.

– И впредь будьте поосторожней с шутками. – заявил напоследок Евпсихий Алексеевич, причём настолько громко, чтоб это было слышно не только Льву Моисеевичу. – Я ведь могу всерьёз рассердиться. Даже разгневаться.

Затем Евпсихий Алексеевич торопливо спустился на первый этаж и позвонил в дверь Виталика, полагая, что надо довести разбирательство инцидента со стуком по батарее до конца. Дверь открыл моложавый, крупного телосложения мужичок, кажущийся точь-в-точь таким, каким и должен быть сантехник Виталик. Был он явно чем-то обескуражен и лихорадочно растрёпан, однако держал в руках стакан и откупоренную бутылку пива.

– Ага! – сразу оценил бутылку пива Евпсихий Алексеевич.

Виталик одышливо замер, дожидаясь, что ещё скажет неожиданный гость.

– Так я и думал. – сказал Евпсихий Алексеевич, не отводя глаз от бутылки пива.

Чуть больше пяти лет прошло, как Виталик поселился в этом доме, а до него в квартире проживал одинокий, слегка чудаковатый и разговорчивый дядюшка, прославившийся тем, что имел одну акцию «Газпрома», полученную в качестве подарка от руководства компании за удачно проведённую геологическую экспедицию. Редкий обитатель дома не лицезрел эту акцию по несколько раз за год, вынужденно восхищённо покачивать головой и убеждать дядюшку не продавать сейчас эту замечательную акцию, а дождаться, когда она подскочит в цене до совсем неслыханных размеров. Перед тем как подселить в квартиру племянника, дядюшка торопливо рассказывал соседям о том, что жизнь полна сюрпризов, что вот он, к примеру, до седых волос прожил в одиночестве, поскольку родители рано покинули наш бренный мир и не оставили после себя даже мало-мальских воспоминаний, удобряющих генеалогическое древо, а вот, однако, отыскалась родственница в соседней области, проживающая в захолустном городке, которая с младенческих лет воспитывалась в детском доме, и у этой родственницы обнаружился сын, вполне себе взрослого вида, который, судя по всему, является дядюшке племянником. Этим племянником и оказался Виталик, очень скоро прибывший с чемоданом и заселившийся в доме, на радость дядюшке. Блаженно-торжествующий чудак принялся ещё больше проводить время во дворе, извещая соседей о том, что Виталик не просто приятный сюрприз в виде послушного племянника, но ещё и замечательный сантехник, которого не помешает всякому добропорядочному жильцу всегда иметь под рукой. Однако, сам дядюшка попользоваться талантами Виталика едва ли успел, поскольку внезапно уехал в геологическую экспедицию на Камчатку. На вопросы жильцов, почему отъезд дядюшки был столь внезапен и намеревается ли он вернуться, Виталик отвечал глубоким гортанным гудением, периодически ускальзывающим на флажолеты, потому что был совершенно немой. Что-то мог выкладывать языком жестов, излишне темпераментно взмахивая руками и выказывая длинные рубцы на кистях рук, иногда рисовал на бумажке вялые и стеснительные буквы, словно страдающие дизентерией, иногда многозначительно вращал глазами. Чаще всего, при общении, Виталик издавал тусклые, заикающиеся гласные звуки, отчего просачивалась слюна на губах, которую он тут же вытирал рукавом рубашки, и всё это вызывало у соседей вполне себе искреннюю жалость. Кто-то рассказывал, а, скорей всего, выдумывал, что Виталику отрезали язык на спор, отрезали, когда он был ещё пацанёнком, проживающим в своём захолустье, в те странные лихие времена, когда бандитские разборки и методы существования могли оказаться весело приспособленными к подростковым забавам.

– Здравствуй, Виталик!.. – почему-то Евпсихия Алексеевича всегда тянуло при разговоре с Виталиком изрядно повышать голос, хотя глухим Виталик не был. – Ты зачем по батарее стучал?.. Это знак, что ли, какой или дурачишься по пьянке?..

Виталик деликатно усмехнулся, предлагая стакан пива, от которого Евпсихий Алексеевич сконфуженно отчурался, и пробормотал изумительно неправдоподобное оправдание своему поступку.

– Упал, говоришь?.. нечаянно со стула на батарею?.. – каким-то невероятным чутьём Евпсихий Алексеевич разобрал смысл произнесённого.

Виталик утвердительно фыркнул.

– А потом поднялся и ещё раз упал?..

Виталик стыдливо вздохнул.

– Мы ведь не злые соседи у тебя, Виталик, и всё прекрасно понимаем. – попробовал затянуть что-нибудь душеспасительное Евпсихий Алексеевич. – Понимаем, что ты человек с недугом, который иногда довлеет настолько тяжко, что тебе нелегко примириться с действительностью. Но всё-таки будь повнимательней к окружающим тебя людям. Не беси их понапрасну.

Виталик согласно замычал, пробуя растянуть рот в улыбке, любезно пресекающей всякий неприятный разговор. Но тут из его квартиры послышались спазматические звуки собачьей тоски, и не обратить на них внимание Евпсихий Алексеевич не мог.

– Кто это там у тебя?.. Пса что ли завёл, Виталик?

Виталик отрицательно замотал головой, избавился от стакана и бутылки пива, закидывая их в глубину квартиры, прикрыл дверь и, слегка напирая, заставил Евпсихия Алексеевича отойти подальше на лестничную площадку. Затем он малосодержательными, но вполне себе рациональными жестами изобразил включённый телевизор, причём телевизор неприлично старый с плохо работающим звуком и сильной рябью.

– Ну как же ты докатился до жизни такой? – вздохнул Евпсихий Алексеевич. – И телевизора у тебя приличного нет.

Виталик растерянно развёл руками.

– Ты мне напомни завтра, я тебе подарю телевизор. У меня есть один старый – я его в кладовке храню, но он отлично работает. Подарю, мне не жалко, не смущайся.

Виталик забулькал с благодарностью и даже вознамерился обнять благодетеля, но тот увернулся.

– Ладно, Виталик, не балуйся, обойдёмся без нежностей. Сказал, подарю телевизор – значит подарю!.. Только ты не стучи больше по батареям без нужды… обещаешь?.. не будешь??

Виталик отрицательно замотал головой, выражая готовность поступать так, как ему скажут умные люди, но тут же сообразил, что головомотание выглядит двусмысленно, и тогда резво закивал, извлекая из себя гортанное мычание, складываемое в логичную фразу не буду ни за что и никогда.

– До чего же пьянство людей доводит! – полушёпотом произнёс Евпсихий Алексеевич, прихлопнул Виталика по плечу и попрощался. – Спать иди!..

Виталик вроде непонимающе подобрался и скрючился.

– Спать ложись! – Евпсихий Алексеевич сложил ладошки и приложил к щеке, изображая мягким взглядом всю сладость летнего сна. – Хватит уже баловать, отправляйся баиньки, а вот утро вечера завсегда мудреней.

Тут Виталик понял, чего от него хотят, нарочито комичной крадущейся походкой дошёл до своей двери, подозрительно-нахально помахал ручкой и скрылся в квартире.

– Дурачок. – процедил Евпсихий Алексеевич и бодро пошёл к себе наверх.

Вернувшись домой, Евпсихий Алексеевич машинально прошёлся несколько раз по комнате, немного печалясь, что приходится в одиночку расходовать свою внезапную бодрость, что нельзя провести сегодняшний вечер с Катенькой, и поведать ей весь тот обывательский абсурд, который задала ему субботняя заваруха. Затем он почувствовал голод, вспоминая хамоватую нетерпеливость Льва Моисеевича, и спешно приготовил жаренную картошку с грибами-лисичками, собранными на прошлой неделе вместе с Катенькой в её любимых местах за селом Толбухиным. Правду говоря, собирала в основном Катенька, тогда как Евпсихий Алексеевич в первые же полчаса забрёл в какой-то буерак, исцарапался и сразу притомился, после чего лишь послушно плёлся за Катенькой, восхищаясь её проворной, гибкой и чуть островатой в плечах фигуркой. После ужина Евпсихий Алексеевич по-хозяйски зашёл в интернет, невинно флиртуя с дружественными барышнями и вяло отшучиваясь на колкости приятелей, затем вспомнил Виталика и его бутылку пива, собрался в две секунды и сбегал в магазинчик рядом с домом. Остаток вечера Евпсихий Алексеевич провёл за просмотром криминального телесериала (напичканного глумливыми персонажами, которые с очаровательной снисходительностью насиловали и убивали всех, кого ни попадя), весело уплетая картофельные чипсы со вкусом сыра и запивая слабоалкогольным отечественным пивом. Собственно говоря, он именно так проводил свои многие субботние вечера, чаще всего вместе с Катенькой, чаще всего увенчивая их взрывом сладострастья. Сегодня, раскрыв вместе с телесериальными мудрецами парочку преступлений, Евпсихий Алексеевич отправился в ванную чистить зубы, затем уложился спать, уже полностью раздевшись, отстраняясь от сбивчивых впечатлений за день и удобно позёвывая. На душе Евпсихия Алексеевича всё было хорошо. День прошёл замечательно!..