– Возраст безразличен, – заявляют они в своих объявлениях.
Да, читатель. В двадцатом веке, в то время, когда женщина повела борьбу, домогаясь равноправное и в труде с мужчиною, мужчина позавидовал ремеслу проститутки и выступает, нарумянившись, борцом за равноправие с нею. Если не было бы мировой войны, если не произошли бы катастрофические сдвиги, года через два мы наверное увидели бы на панелях Петрограда и Москвы вместе с «гуляющими» девицами и гуляющих юношей, нарумяненных и подвитых.
Печально, но дело шло именно к этому вплоть до громовых раскатов, когда стал воскресать забытый витязь и герой. Очевидно, человечество нуждается еще в сокрушительных катастрофических встрясках, ибо во времена мирные оно начинает загнивать, как сонные воды пруда. Загнивать и распространять миазмы. И мельчать, мельчать до карликовых пород, превращаясь в паразита, в какой-то слизень. Это ужасающее мельчание началось уже давно, и самые пламенные страницы Ницше – я именно так всегда и понимал, как негодующий протест против мельчания и оскудения, о чем я и писал неоднократно в романе «Лучший друг», в романе «Я и он» и в многих других рассказах. И я с горечью предчувствовал, что мы еще доживем и до голых юношей.
Да, голые юноши, это весьма страшный факт, всегда знаменующий полное разложение верхнего слоя человеческого – чиновной и капиталистической буржуазии. Помните, за два, за три года до войны, громкий уголовный процесс в Петрограде? Два родовитых юноши, великолепно воспитанные и получившие образование в привилегированных, не всем доступных, высших учебных заведениях, юноши из хороших семей и проживавшие весьма солидные куши, «увлеклись» однажды не совсем красивой и не особенно молодой женщиной только потому, что увидели в её ушах очень дорогие бриллиантовые серьги. «Увлеклись» и сразу же составили себе гениальный план, один из тех гениальных планов, на которые так охочи мозги голых юношей. Познакомились с мало интересной и уже стареющей дамой. И сразу же стали играть глазами и торсами, и бедрами, желая оповестить даму, что они весьма не прочь соответствовать, если не встретят отпора.
Отпора от кого? От такой же «голенькой» дамы, обожающей только свое чрево, похоть и обостренное, болезненное самочье любопытство?