– Вот так-то лучше – проговорил Сыч оглядывая мужичишку.
Мужичишка был рваный, шершавый, с лохматой бородёнкой. Сыч сразу признал в нем Капитошку, голого мужичишку из соседнего села.
– Вот так-то лучше, – снова проговорил Сыч с весельем на лице. – Теперь идем в контору. Лапочки тебе свяжем – и в волость; там вашего брата не балуют.
Капитошка стоял перед ним в лунном свете, хлопал глазами и слегка дрожал в плечах.
– Ослобонил бы ты меня, красавчик, – наконец, сказал он с улыбкой.
Сыч внезапно рассердился.
– В контору, говорят тебе, чёрт! – крикнул он, пуская серебряный пар и ловя за локоть Капитошку.
Они сцапали было друг друга за кушаки, но тут с Капитошкой произошло нечто неожиданное.
Внезапно он весь как-то осел и опустился на снег; его голову задергало; он завизжал:
– Чёрт! – визжал он, сидя на снегу, – мучки жаль, пуда мучки жаль! Сейчас помереть на месте: жена, детишки, дочь-невеста! Жрать нечего, сейчас издыхать. Чёрт, пра, чёрт! – визжал мужичишка, припадая лицом на грязные ладони рук.
Сыч глядел то на него, то на свои кривые ноги; веселье исчезло с его лица.
Между тем, мужичишка, весь залитый лунным светом, все еще сидел на снегу, плакал, сморкался в кулак и причитал:
– Око-ле-ваем, чёрт… животы у всех подвело, сейчас умереть… а ты разлетелся… сытый чёрт!..
Сыч молчал и чесал затылок; очевидно, его голову сверлила какая-то мысль. Так прошло несколько минуть.
– Вот что, коли так, – наконец, проговорил он: – бери муку и домой ступай; только слушай, слушай только: муку эту ты мне через пять ден наза оберни. Понял? Я а тебя не ответчик… Вас, воров много, а я один… Я за всех не ответчик. Не вернешь, – барину доложу.
Когда Сыч в задумчивости произносил последние слова, мужичишка был уже далеко, работая локтями и несуразным пятном маяча в лунном свете.
Через два дня, в полдень, Сыч пошел на село к Капитошке, чтобы напомнить ему о муке. Однако, Капитошки он дома не застал; тот исчез куда-то, приискивая заработка. В курной избе слонялась только его баба, грязная и худая, у лохани ползал мальчишка в подоткнутой рубашонке, а у окна сидела девка-невеста с похудевшим лицом и грустными серыми глазами. Никакого толку Сыч от них не добился, но это его почти не огорчило, и, выйдя из курной избы на морозный воздух, он шутливо прошептал: