Глава 6
«Надо знать, чем страна живет»
В субботу, пятнадцатого мая, на этаже «Города плюс» было тихо. Держать под парами полный состав новостей из-за вероятного импичмента Ветров не стал. «За федералами перепевать смысла нет», – мотивировал он. На случай, если всё же потребуется краткий экстренный выпуск, был вне очереди поставлен в график Стас Омельченко, из-за чего тот долго и грязно ругался в курилке. Дежурным редактором вызвался побыть Дима, так как ему в любом случае предстоял монтаж «Депутатского обзора». Эту тяготу сняли с него лишь частично, раз в месяц перекладывая то на Жору, то на Машу.
– А кто в кадре будет? – спросил на планерке Жора.
– Я. Если что, на такси подъеду, – вызвалась Элеонора.
Директор информационного вещания так и решил: материал готовит Дима, а на запись в студию прибывает старший редактор. Отмашку даст он сам.
На Стаса по такому случаю заодно повесили «Депутатский обзор». Трезвый и мрачный, он вызывающе опоздал на сорок пять минут, но Дима от этого нисколько не расстроился. Ему даже нравилось оставаться здесь по субботам. Его символическими напарниками становились попеременно Василий Иванович и Оля, дежурившие в административном отделе. Никто никого, как правило, беспокоил. Баранников тихо составлял графики, заполнял всяческую документацию и вникал в «Журнал учета случаев отказа» (подразумевался исключительно отказ техники). Оля планировала эфир или приводила в порядок архивы.
Был еще оператор эфира, но его Дима тем более не видел и не слышал. После мартовского скандала руководство скорректировало курс. Вместо изгнанного Малявкина взяли непьющую и некурящую девушку по имени Елена. Запираясь в аппаратной в строгом соответствии с инструкцией, она ни с кем не общалась во время смены. Сотрудники службы новостей за истекшие полтора месяца даже голоса ее ни разу не слышали, и кто-то распустил слух, что, дескать, на «Городе плюс» проходят испытания секретного человекоподобного робота…
А денек выдался славный. Его не испортил легкий утренний дождик, после которого выглянуло по-летнему яркое солнце. Май в этом году, вообще, был погожим. На городском пляже ценители ультрафиолета уже начали свои сеансы, а кое-кто и совершал заплывы на зависть более робким землякам. В выходные, совсем как в июле или августе, центр заодно со спальными районами вымирал. После ранней и суровой зимы, холодного марта с невнятным апрелем хотелось гулять и гулять, наслаждаясь каждой минутой.
Дима впервые за много-много недель почувствовал, что было бы действительно классно удрать пораньше и тоже примкнуть к беззаботной публике. Но история с импичментом в Госдуме, кажется, не оставляла ему особых шансов.
– Я чайку бахну и приступим, – сказал Стас таким тоном, будто хотел заявить: «А если окружающие против, бахну всё равно».
– Валяй, – Клевцов разулся и прилег на новостной диван.
Оператор одобрительно кивнул и удалился в едальню.
«Итак, что мы имеем относительно девушки Наташи? Вернее, что мы имеем против? У папы репутация старого канцелярского служаки, работал в департаменте до Царёва, при нем был повышен из замов до директора. Не из партийной команды, которую привел после выборов Гордей Романович. Его сфера деятельности – внутренний круг, не внешняя среда… Это аргумент не против, скорее за, в смысле оправдательный. Есть и другой, из области семейной психологии. Вряд ли родной отец даст такое задание дочери. Рискованно, а при разоблачении не отмоешься».
Дима устроился поудобнее, закинув ноги в носках на подлокотник.
«Но ты сейчас рассуждаешь от себя. Может, у них понятия совсем другие. Или перед папой сверху поставили задачу – и решай, как знаешь, без права на осечку. Правда, очень уж спонтанно всё у нас произошло. Хотя разве можно к такому заранее подготовиться? Операторы, если отлучаются в туалет или за кипятком, обычно запирают аппаратную на ключ. Понятно, бывает иначе, но как узнать, когда произойдет исключение из правила? А отравление Малявкина, совпавшее с записью порнофильма для полуночной программы? Это не поддается расчету, никакое наблюдение ничего не дало бы».
– Пошли в монтажку, там допью, – позвал Стас.
«Вдруг всё-таки Малявкин был в деле? – думал Дима, неспешно обуваясь и выходя в коридор. – Поманили, пообещали что-нибудь, денег дали, возможно. Потом сказали: заткнись и помалкивай, не то хуже будет, вылетишь с волчьим билетом. Или, вообще, пригрозили башку отбить. Почему нет?»
На телевизоре, стоявшем в аппаратной монтажа, Стас уже врубил канал НТВ, регулярно критиковавший президента.
– Надо знать, чем страна живет. Так Ветров учит?
Клевцов неопределенно хмыкнул и вытащил рабочую кассету из футляра.
Димин звонок в пятницу вечером застал Наташу в ванной. Она только-только взбила густую пену с запахом хвои, разделась, погрузилась в теплую воду и подумала о том, что летом надо обязательно съездить на море. Всё равно, куда – в Крым, на Кавказ или, может быть, в Светлогорск на Балтике. Путь даже на недельку. Необходимо следить за собой и своим здоровьем.
Месяц назад ей исполнилось тридцать два. Столько же, сколько было Оле Каминской. Наташа считала, что выглядит ничуть не старше нее, а, возможно, еще лучше и моложе. Придя на «Город плюс» сразу после дефолта, в одно время с ведущими новостей, она решила, что победить в конкурсе могли бы и более интересные люди – во всяком случае, точно интереснее и ярче Элеоноры.
О родственных связях старшего редактора Наташа, как и Дима, узнала чуть позже. Ей самой протекцию составил отец. Точнее, было так: с Носовым поговорил один человек из «серого дома», хорошо знавший отца. Не из того дома, где заседало правительство области, а другого, куда еще в эпоху «Великого перелома» забирали многих, возвращая потом далеко не всех. На просьбы товарищей оттуда Андрей Константинович обычно откликался.
Программа о новинках кино была ее собственным проектом. В детстве Наташа мечтала стать актрисой, но против такой карьеры восстали бы родители. Обожаемую ими дочь ждал престижный факультет романо-германской филологии, с прицелом на дальнейшее продвижение в комитете по сотрудничеству с зарубежными странами и городами-побратимами. Планы, как это бывает в юности, рухнули из-за бурной любви.
Воображением без пяти минут выпускницы завладел настоящий офицер. Артём Осипов не был красавцем, но от него исходила та мужская сила, от которой теряют голову многие девушки. Он был пилотом боевого вертолета, имел орден после Афганистана и о своих подвигах рассказывал скупо, что завораживало еще сильнее. Естественно, мнение осторожной мамы с папой Наташа не стала учитывать, и в сентябре восемьдесят восьмого сыграли свадьбу.
Их брак просуществовал три с половиной года, два из которых Наташа провела на Урале, куда перебазировался авиаполк. В их гарнизон за сто километров от большого города забредали медведи. Поселиться пришлось в общежитии, и это было привилегией семейных пар (одинокие офицеры и прапорщики жили в казарме). Осипов довольно скоро запил, а еще мучился ночными кошмарами. Во сне вскрикивал, бормотал про горы, «вертушки», «Стингеры» и какого-то Пашу, сгоревшего заживо.
– Бросай эту службу! – потребовала она, когда распался Советский Союз, и погоны со звездочками сделались приметой неудачника.
– А куда я пойду? – отвечал ей Осипов.
Он действительно ничего не умел, кроме как образцово управлять своей винтокрылой машиной.
Вернувшись на родину, Наташа обнаружила, что у отца временные трудности. При смене власти его попросили на выход из облисполкома, и около года, до возвращения в дом на площади, он пережидал лихолетье на одном из предприятий коммунального хозяйства. Ему пригодился диплом политеха, а главное – старый друг на должности генерального директора. Дочери пришлось крутиться самой…
Телефонную трубку с беспроводным удлинителем, точно такую, как в солидных офисах, Наташа держала на раковине рядом с ванной. Она ответила после второго звонка, почему-то сразу подумав, что это должен быть Дима.
– Привет профессионалу от любителя, – сказал он.
– Ты о чем сейчас?
– О кино, конечно.
– Прости, я забыла про кассету, – спохватилась Наташа. – Завтра будешь на канале?
– Буду, конечно. Мои депутаты ждут меня.
– Тогда я заскочу.
– Отлично! – с жаром отреагировал Клевцов.
Они очень вежливо распрощались и условились, если что, извещать друг друга об изменениях в планах.
Наташа являлась противницей служебных романов и на мужчин с «Города плюс» смотрела исключительно как на коллег. Большинство их, к тому же, было охвачено брачными узами или, как Гена с Олей, состояло в романтических отношениях. Вне брака и отношений в свои тридцать девять пребывал Ричард «Фиолетовый арбуз», но подобный вариант в принципе не обсуждался.
С Димой было сложнее. Она все эти семь месяцев видела его, как и он ее, лишь мельком. Служба новостей жила несколько изолированно от прочих сотрудников, вечно пребывая в нервозности и суете. Клевцов крутился в основном с Элеонорой, однако это, пожалуй, на самом деле был производственный альянс. Нечто иное Наташа с ее развитой интуицией почувствовала бы.
Мужской красотой согласно ее эталону и харизмой, как у Артёма, Дима не обладал. Внешность и манеры поведения редактора аналитической программы она, подобно ему самому, оценивала как вполне рядовые. Единственным, что зацепило, был голос. Звучали в нем какие-то особенные нотки, неожиданно пробудившие в ней очень откровенные фантазии.
Выпорхнув из ванны, Наташа тщательно вытерлась огромным банным полотенцем с изображением Фудзиямы, а также иероглифами, приносящими счастье, и несколько раз крутнулась перед зеркалом.
«Максимум двадцать семь», – оценила она свой возраст в соответствии с внешностью.
Александр Владимирович Ветров следил за голосованием по вопросу об импичменте по домашнему телевизору. Федеральные каналы то и дело устраивали прямые включения с Охотного ряда. Содержательной информации пока не было, и мыслями он то и дело возвращался к беседе за шахматной доской.
«План у спикера дерзкий, но интересный. Может сработать. Правда, как поведут себя губернаторы, если импичмент вдруг пройдет, а Ельцин плюнет на конституцию и разгонит Госдуму? Какое место в этом пасьянсе будет у нашего Гордея Романовича? Что, опять же, решат наверху – объявят досрочные выборы или закрутят гайки?»
То, что на канале «Город плюс» засиживаться нельзя, он прекрасно понимал. Конечно, это был не его уровень. Носов тоже осознавал, что его зам по информационному вещанию вряд ли задержится здесь на годы. Их джентльменский пакт предусматривал, что Ветров ведет переговоры на стороне, учитывая как интересы канала, так и свои собственные.
Проект создания областного медиа-холдинга, всерьез не воспринятый губернатором и его «вице», спикер законодательного собрания поддержал. От своего лица он внес только одну существенную поправку.
– Мы начнем с другого бока, а потом, даст Бог, выйдем и на то, что вы предлагали, – сказал он после второй рюмки коньяка с лимоном.
– А сроки? – поинтересовался Ветров, тоже выпив.
– Вчера, как обычно, – пошутил спикер.
Потом спрятал улыбку и добавил:
– Восемнадцатого, если ничего не сорвется.
Александр Владимирович еще раз оценил размах задуманного.
– На вас уповаем особо, – продолжил его собеседник. – Иначе нам информационную блокаду не прорвать.
– Запасного варианта с телевидением нет?
– Нет.
– Что всё-таки с ГТРК? – спросил Ветров.
– Сдаст, причем с потрохами, – ответил спикер. – По факту, конечно, будем пробовать, но я бы не рассчитывал.
«Он прав. Продумал всё заранее. Председателю ГТРК и я с таким делом доверился бы в последнюю очередь», – подумал Ветров.
– Я на вашей стороне, – объявил он.
Сделку скрепили рукопожатием и еще одной рюмкой.
– Но Андрею Константиновичу нужен будет какой-то… ну, не совсем залог, но знак нашего будущего сотрудничества. Он всё-таки коммерсант, и каналу надо жить, – проговорил затем Александр Владимирович.
Спикер и его верный пресс-секретарь обменялись молниеносными взглядами.
– Мы это имели в виду, – ответил за своего шефа Григорий Евсеевич. – Для Носова я вам кое-что передам. Скажите ему, что это именно знак, как вы метко выразились. Главное будет позже.
– Мне говорили, у вас сохранились контакты в Москве, в «Останкино», – заметил спикер.
– Я сегодня же свяжусь с ними, – пообещал Ветров…
Восемнадцатое наступит уже во вторник, но сначала надо пережить эту субботу. «Кто не рискует, тот не побеждает», – сказал он себе.
– Саша, погода волшебная, – вмешалась в процесс воспоминаний Лариса Борисовна. – Поехали куда-нибудь за город, хоть на часок?
– Не могу, ты же знаешь.
– Знаю. Никогда не можешь.
Горечь в ее голосе была знакома ему до боли. Этой горечи резко прибавилось после спешного отъезда из северного региона, где была своя четырехкомнатная, капитально отремонтированная «сталинка» в центре, налаженный и комфортный быт, уважение местной элиты. Они могли себе позволить слетать на выходные в любую из двух столиц, побывать в Большом или Мариинском театре, погулять по Невскому или Тверской. Могли во время его отпуска махнуть за границу – в Париж, Рим, Лондон… То была совершенно другая жизнь.
Новое место работы мужа она невзлюбила сразу, город оценивала как захолустье. Справедливости ради надо уточнить, что он был даже больше того, предыдущего, но воспринимался ею как чужой, пропитанный своими особенностями и условностями. Нормальной работы для нее тут до сих пор не нашлось, друзей или хотя бы приятелей они не нажили.
Детей у Ларисы Борисовны и Александра Владимировича тоже не было. Оба пребывали в браке вторично, сойдясь после его приезда на Север. Ее сын от первого мужа три года назад поступил в московский вуз и был уже самостоятельным человеком. Думать о втором ребенке поздновато, осознавала она, да и желания не возникало.
– Ладно, занимайся делами, – бросила Лариса Борисовна, удаляясь в спальню.
Элеонора еле уговорила своего Альберта побыть с бабушкой. Сын-первоклассник вредничал, ныл и почти довел маму до белого каления. «Вот они, издержки сугубо женского воспитания», – уже Бог знает в какой раз решила она. Бабушка практиковала суровый патриархальный стиль обращения с детьми, и Альберту это всегда было в тягость. Принуждения он не выносил на дух, причем тяга к свободе проснулась в мальчике очень рано. Ведущая новостей «Города плюс» помнила фразу, произнесенную им еще в четырехлетнем возрасте: «Знать, судьба моя такая – ходить в проклятый детский сад».
Передать его хотя бы ненадолго на попечение папы было невозможно ввиду безвестного отсутствия такового. Впрочем, поисками своей бывшей второй половины Элеонора и не предполагала заниматься. «В морг, значит в морг», – повторяла она по этому поводу фразу из анекдота. Для так называемой личной жизни имелся тридцатипятилетний врач-стоматолог по имени Лёва, с которым она встречалась в среднем дважды в месяц то у него, то у себя дома. При втором варианте бабушка тоже забирала Альберта погостить.
Положа руку на сердце, эта вялотекущая связь поднадоела Элеоноре. Жениться друг Лёва не рвался, поскольку на попечении у него находилась одинокая мама-пенсионерка. Или он находился у нее под неусыпным контролем, как подозревала его подруга. Перспектива такого теоретически возможного союза Элеонору также не вдохновляла. Да, стоматолог отнюдь не бедствовал, ведя частную практику в свободное от поликлиники время. Однако он и она знали, что даже при самом оптимистическом сценарии Лёва стоматологом и останется.
Если уж искать второй шанс на подлинно семейную жизнь, то ее партнером должен быть мужчина с амбициями и большим будущим. Подобный подход крепчал в сознании Элеоноры от встречи к встрече. Хотя, с другой стороны, годится ли она сама для семейной жизни? На этот вопрос трудно было дать однозначный ответ. Поэтому, как в еще одном анекдоте, матери она сказала, что к ней придут гости, Лёву оповестила о внеурочной работе, а сама просто валялась на кровати перед телевизором в пустой квартире.
Двоюродный брат пока не вернулся из командировки, и Элеонора была уверена, что неспроста. Отсутствуя в наиболее критические моменты политической жизни, Носов оставлял себе пространство для маневра.
– Если будете делать выпуск про импичмент, сценарий согласуй с Александром Владимировичем, – сказал он по телефону сквозь помехи.
– А вы…
– Я в воскресенье вернусь.
При посторонних Элеонора всегда обращалась к нему на «вы», и так привыкла, что сделала то же, будучи дома. «Бюрократические извращения начались. Дальше только хуже…» Конечно, служба новостей «Города плюс» была явным повышением в статусе после НИИ с еще советскими порядками, где она прокуковала почти восемь лет. Летом девяностого года вряд ли кто-то осудил бы ее, забрось она диплом инженера в стол и попытай счастья, допустим, в торговле. Тогда многие пробовали сколотить капитал именно таким путем. Но коммерческой жилки, в отличие от того же Андрея Константиновича, у нее не было.
В НИИ платили мало, но и не нагружали сильно. Потом родился Алик. В самые тяжкие времена выручали родители – к счастью, был жив и здоров отец. Свободное время она, как правило, посвящала чтению, эта привычка была у них фамильной. С весны девяносто пятого институту начали перепадать заказы от министерства обороны (шла затянувшаяся война в Чечне), зашевелились первые компании сотовой связи. И всё равно до ее зачисления на телеканал жили совсем скромно, и в секонд-хенде был куплен не только пиджачок, пригодившийся позднее в студии.
Лёву она не рассматривала как спонсора, хотя другая на ее месте воспользовалась бы ситуацией сполна. От подарков ведущая не отказывалась, но и не напрашивалась на них. У Элеоноры было развито чувство собственного достоинства, которое не умерло после всего, что довелось пережить и перетерпеть…
– Внимание! Мы получаем эти кадры прямо из Госдумы, с этажа, на котором установлены урны для голосования. Депутаты берут именные бюллетени, голосование начинается.
На этих словах взволнованного ведущего одного из федеральных каналов Элеонора потянулась за пультом и прибавила звук.
– Спорить будем? – спросил Стас, откинувшись в кресле.
Дима изучал готовый «Депутатский обзор» прямо на монтажном месте. По инструкции делать это запрещалось, но старик Баранников не мог примчаться из дома и попенять ему, а оператор безразлично махнул рукой: «Х… с ним, смотри тут».
– Спорить из-за чего?
– Не из-за чего, а на что. На импичмент, пройдет – не пройдет.
– Я не верю, – сказал Дима. – Бесполезно.
– Да и я не верю, но поспорить можно. Например, на пол-литра, – вздохнул Стас.
Федералы делали прямое включение из зала заседаний. Клевцов и Омельченко слушали председателя счетной комиссии, не говоря ни слова. Наконец, оба выдохнули.
– Эх, семнадцати голосов не хватило…14 Хотя за Чечню я его не судил бы.
– За остальное судил бы? – Дима сделал тише.
– А что, благодарить? У деда с бабкой двадцать кусков сгорели на книжке, они всю жизнь копили! Отец на заводе полгода зарплаты не видел, одну картошку жрал. Ты сам, что ли, в золотых цепях ходишь или по казино катаешься?
Это были злые и, возможно, обоснованные вопросы. Дима понимал, что вряд ли он в нескольких фразах сумеет объяснить Стасу сложность нынешней жизни. Власть многолика, и ее действия или бездействие складываются из очень разных интересов и воль. Но теперь претензии сошлись на фигуре старого и больного человека, бывшего не так давно кумиром миллионов. Ненависть, желание отомстить, расквитаться за всё… А за что «всё»? За свою прежнюю наивность, веру в чудо, за собственную слабость и неготовность к новым реалиям. Хотя, конечно, несправедливости вокруг тоже много. И творят ее многие, совсем не обязательно сторонники президента.
«Может, ты рассуждал бы еще злее Стаса, сидя на голом окладе в новостях и обедая плавлеными сырками», – мысленно сказал он себе.
В дверь монтажки постучали.
– Занято! – крикнул Стас.
Дверь приоткрылась, заглянула Оля.
– Дима, тебя к нашему телефону. Ветров.
Александр Владимирович был краток: спецвыпуск отменялся.
– Отмучились? – спросила Каминская, когда Клевцов положил трубку.
– Обычно так говорят в других ситуациях, – отшутился он.
Сдав Оле эфирную кассету с «Обзором» и выполнив необходимые формальности, Дима ощутил себя не в своей тарелке. Трудовая неделя завершилась, а тема аналитической программы по-прежнему вызывала у него сомнения. «Блин, мне еще и записываться в студии, может, даже с кем-то из экспертов».
Пожалеть себя по-настоящему он не успел, потому что в кабинете новостей, на кожаном диване общего пользования, сидела, закинув ногу на ногу, Наташа. Свежая, нарядная, в белом платье с узорами и цветами.
– Уютно у вас тут.
– Как ты подкрадываешься тихо, – сказал Дима.
– Я только что зашла. Дверь была открыта, – ответила она.
«Как в марте, наверное, да? Бедный Малявкин тоже не закрыл за собой дверь».
– Перебирайся к нам насовсем, – предложил он. – Ветров расширяться планирует.
– Куда же расширяться? Как вы здесь поместитесь?
– Не знаю. Может, посменный график введут. Как у операторов эфира.
При упоминании операторов эфира в лице и глазах Наташи ничто не дрогнуло. Впрочем, на такой дешевый трюк Дима не надеялся.
– Еще много дел?
– Уже всё, хватит.
– Домой?
– Пройдусь по центру, голова чугунная какая-то. А ты за свои фильмы засядешь?
– Нет, тоже хочу отдохнуть, – Наташа расстегнула сумочку. – Забирай быстрее, пока никто не видит.
Кассета с «Мумией» перекочевала в Димин потертый портфельчик. «Пора себе что-то презентабельное купить», – подумал он.
– До завтра?
– Можно до понедельника.
– Пошли тогда вместе, если я тебя не скомпрометирую, – сказал редактор программы о политике.
Наташа озорно заулыбалась.
– На вахте баба Зина. Она тут же сделает выводы, потом не отмоемся.
«Баба Зина и в марте сторожила… Так, стоп. Не ищи совпадения там, где их нет, или они не относятся к делу».
– Инсинуаций не боюсь, меня ревновать некому, – объявил Дима, галантно пропуская Наташу в коридор.
– Жена не прибежит на канал разбираться?
– Разошлись наши пути-дорожки. И вообще, это колхоз натуральный был бы. Мексиканская комедия, – Клевцов усмехнулся.
– Половина города – дети колхозников. Очень чувствуется, кстати.
– Ты в других городах жила?
– Я в школу ходила в другом городе, – сказала Наташа.
– В каком?
– Далеко отсюда, пять тысяч километров.
– Ого! Как называется?
– Угадай. Про него песня есть: «Под крылом самолета о чем-то поет зеленое море тайги…»
Дима поймал себя на мысли, что поет она, кажется, прекрасно.
– Якутск? – наобум предположил он.
– Братск. Это в Иркутской области.
– Ух ты, почти земляки с Ветровым.
– Нет, я не сибирячка. Папа там работал.
Под пристальным взглядом бабы Зины они спустились по ступенькам крыльца и прогулочным шагом направились в сторону бульвара. Легкий ветерок шуршал ветвями деревьев у них над головами. На лицах встречных прохожих, которые были одеты совсем по-летнему, светилось полнейшее благодушие.
Раздумья о программе, импичменте, депутатах, экспертах постепенно отпускали Диму. Навязчиво пульсировала только мысль о виновнике или виновнице ЧП с порнофильмом. Ведь всё сближение с Наташей затеяно для того, чтобы докопаться до истины, напомнил он себе.
– А как правильно называются жители Братска? – спросил Клевцов, чтобы не молчать слишком долго. – Братцы? Братки?
Обе его версии чуть ли не до слёз позабавили Наташу.
– Братки – это бандиты, а после слова «братцы» обычно добавляют «кролики», – назидательно ответила она, перестав смеяться. – Надо говорить «братчане».
– Меня так же, как ты, классная руководительница учила уму-разуму.
– Я тоже преподаватель, между прочим.
– Тебя Баранников не вызывал на днях? – резко сменил он тему.
– Зачем?
– Снова что-то роет по делу Малявкина. У канала суд скоро.
– Какая тут связь? – не поняла Наташа.
– Если докажут, что виноват был кто-то еще, со стороны, канал могут оправдать.
– Думаешь, получится?
Она сказала это так естественно, что Диме оставалось по-прежнему теряться в догадках.