Когда большинство в толпе. Фантастическая повесть

Гордей вздохнул, переводя дух после продолжительной речи, коротко окинул взором место своего лежания в надежде увидеть свой меч. Не увидев его, стал лодыжкой отчётливо ощущать длинный засапожный нож. Движение ступнёй и чёрный кожаный сапог правой ноги оттопырился для удобства выхватывания ножа из сапога-ножен. Расчётливый купец прекрасно понимал, что спасти его сейчас может только удача и решительный ножевой бросок. «Ножевой удар против меча вряд ли приведёт к успеху. Метать в лицо, кольчуга может помешать. Главное не промахнуться, не попасть в шлем. А уж после устранения воеводы нужно будет резко нахлобучить его воинов своими указаниями и действующими ханскими полномочиями, которые якобы только что наступили (в аккурат с прекращением асийской жизни Хораста)». Главный купец решил сыграть непонимающего, решил отвлечь внимание противника болтовнёй и заверениями. Гордей давно подозревал Берендея в ненадёжности, но лицемерные слова о гибели сотни человек, наглый обман по поводу дюжины людей просто кричали о том, что Берендей предал не только Хораста, но и самого купца. Расчёт на некоторую нерешительность берендеевских воинов имел место быть в голове Гордея. После вздоха он продолжил свой монолог:

– Девятилетний мальчишка нам не сможет помешать. Разве ты этого не понимаешь? Никто из сторонников хана даже очухаться не успеет, как власть будет перехвачена. Мы же не могли идти за ханом по лесу вплотную. Мы шли по его свежим следам, не выдавая своей слежки. Нам везёт и воины истины и ханская охрана, распутывают клубок заговора слишком медленно. Они сейчас, небось, даже ещё не собрались в полном составе: кто пашет, кто пляшет. Ну, так что? Прежние договорённости в силе? А, Берендей?

Берендей смотрел на выразительную мимику купца, слушал его увещевания, замечал противоречия в его словах и думал о том, какой же подлый этот специалист по взаимоснабжению провинции (безденежному, взаимообменному снабжению). Думал он и о том, что Гордей был хитрым и жестоким. Раньше он этого в нём не замечал. Возможно, изменения усилились с момента подворовывания со стороны купца. И чем дальше, тем больше росли его аппетиты. Но в связи с его последними «подвигами» воевода заметил ещё и коварство купца. «Да, он предаст меня, не моргнув глазом. Вон, как рыскает глазами в поисках меча. Стоит мне его отпустить, дав ему пинка для скорости, или принять прежние договорённости о его ханстве и я получу в первом случае враждебную для меня тысячу всадников (с возможностью присылки им подмоги из-за бугра), а во втором случае получаю хана, который сможет в любой момент смахнуть меня с игровой доски, застав меня врасплох. Ну, уж нет. Власть надо брать самому, пока она сама идёт ко мне в руки. А с купцом…».

– А теперь скажу я… заткнись и не смей меня перебивать, крохобор. Почему-то я, в отличие от тебя, предполагал, что ты не справишься с ханом. Поэтому я и тут. Поэтому я и не стал устраивать честный поединок, прекрасно понимая его результат. Хан был не только мудрецом не по годам, но и отличным воином, равным которому нет в нашей провинции. Я служил вместе с ним. В нашем полку не было равных ему, когда ему было всего 20 лет. Он был мудр не по годам. В том числе и поэтому он со временем дорос до хана волости и был избран волостными ханами хосуром. Гордей, ты же понимаешь, что начинать восстание с живым сыном хана, который в самый неподходящий момент может оказаться среди сторонников хана, может много рассказать, короче, ты же понимаешь, что начинать восстание нельзя при таком раскладе. Где он теперь? Ведь это же живое свидетельство нашего умысла.

– Я не обязан перед тобой отчитываться, главный воевода нашей провинции. Я главный купец. На сходе несогласных с политикой хана-хосурдара я был избран новым хосурдаром… Через меня идёт зарубежная поддержка…

Берендей резко прервал широкоплечего купца:

– Твоё ханство под большим вопросом. Ты не выполнил главного условия. Ты не захватил и не убил хана и его сына. Все из нас должны быть повязаны кровью, чтобы не было сомнений в каждом из нас. А ты оказался почти чистеньким. Соглашусь, что роль ханского сынка мной, возможно, преувеличена слегка, но ты почти чистенький. С другой стороны, кто знает, что успел сказать хан мелкому Раслану? Кто знает, что мальчишка мог видеть? Может, он и сейчас смотрит на нас издалека. Куда, к кому пошёл Раслан? Кто сейчас слушает его речи о напутствиях его отца? Эти речи, сказанные шустрым расам, могут повредить нашему делу. Вот ещё что. Ты талдычишь про Лукоморье, словно тут всегда будет благодать. Править собрался? Нет! С каждым годом здесь всё хуже климат. Народ бежит. Лукоморье обречено. Я не собираюсь тут долго править. Я вообще не собираюсь тут править. Я собираюсь в кратчайший срок разграбить эту провинцию и покинуть её с верными людьми, уехать за пределы Расии, где нас не смогут достать мстительные руки расов. Риму, то есть новому Риму нужно золото и я увезу туда столько золота, сколько смогу увезти. Нашим друзьям за бугром не нужно существование Лукоморья, пусть даже и под руководством меня или тебя. А то дурака тут строишь из себя. Как будто невдомёк тебе, что власть нам нужна совсем не для длительного правления.

«Какой я чистенький? Ах, ты скотина неблагодарная! Да, ты просто нагло гнёшь свою предательскую линию! Или ты, или я. Другого выбора нет». – Такие мысли молниеносно обожгли Гордея после берендеевских слов о «чистеньком» купце.

Меч был в руке Берендея. Меч Гордея всё также незримо лежал где-то в траве. Широкоплечий схватился за рукоятку ножа, успел его выхватить, но тут более быстрый взмах меча заставил его схватиться за горло. Лучники поняли недвусмысленный второй взмах и в считанные мгновения люди купца лежали с торчащими стрелами, которые неподвижно выделялись в колыхающейся полевой траве. Разве что пара человек ещё немного шевелилась, но копья быстро обездвижили и их. Ветер всё усиливался, нагоняя тёмные тучи. Часть отряда поскакала покончить с четырьмя поколоченными ханом.

«Теперь нужно представить купца жертвой противоборства с ханом и власть в моих руках».

Всё происходящее прекрасно видел детский взгляд. Мальчик заблаговременно спрятался в расщелине каменной горы на уровне вершины священного дуба, который за тысячу лет так и не смог достичь вершины горы. Едва Раслан успел занять расщелину, как вдалеке, над лесом, он увидел вспорхнувших над деревьями птиц и до его слуха донеслись их тревожные предупреждения о приближении пока невидимого врага, о котором предупреждал отец.

Отчего деревья не растут до неба? Может, по той же причине и люди на равнине не достают головой облаков. Что творилось в душе Раслана, мы можем только догадываться. Также мы можем только догадываться, как Хораст смог почувствовать предупреждение об опасности, как успел спрятать сына. Почему не спрятался сам? Вообще, откуда кому-то знать, что происходило в древние времена на какой-то планете Асии?

Как бы то ни было, случившееся сегодня в долине врезалось в память мальчика на всю жизнь. Он выжил и род Хораста продлился.

1

Зарывшись в старых фуфайках, на печи лежал Иван. По сотовому телефону, который советский доинтернетный человек мог принять за большую шоколадку, например, «Тройка», Иван обозревал творения Всемирной сети. Видеоролики, статьи, книги, музыкальные произведения – сегодня многое можно было найти, посмотреть, послушать, прочитать, скачать, переслать другу. Вот только друзей у Ивана не было. Он жил один. Жил в дедовском доме в глухой деревне, в которой целых осталось всего восемь изб, часть которых уже не первый год пустовала. Летом в доме, расположенном в середине деревни, объявлялся дачник-пасечник, а зимой Иван жил совершенно один в радиусе почти 500 метров. В начале деревни было всего два обитаемых дома. Они были обитаемы и зимой, и летом.

Ивану было приятно лежать на большой печи, тепло. Он протопил её и голанку (так произносилось всеми в этой деревне, а правильное написание – «голландка»⁴, голландская печь). Все оставшиеся избы в деревне состояли из кухни с большой русской печью и из горницы с голанкой. Эти два помещения были отапливаемыми. Остальное: сени, крыльцо – были холодными. За окнами бушевала метель. Сугробы росли, уже закрывая обзор из окон.

Иван помнил избы, крытые соломой. Они были ниже сегодняшних оставшихся и в былые времена, по рассказам, снега их накрывали по самые трубы. Позёмка (в этой местности говорили именно так, хотя многие в других областях говорят позёмок) в этот раз, казалось, пыталась дотянуть снежок хотя бы до крыши, крытой потемневшим и шершавым ото мха шифером. Хотя зимой, тем более в метель, шифер был не виден. Помимо шифера, Иван установил солнечные батареи. И вот их невидимость под снегом поутру нужно было Ивану ликвидировать, если он хотел продолжать оставаться с электричеством. Дом был давно отрезан от проводной электрофикации, а Иван не стремился подсоединяться к «столбу». То, что сотовая связь и Интернет ловили в этом доме – это усовершенствования, проделанные Иваном. А так в деревне связи не было никакой, «шоколадка» могла только экстренные вызовы посылать. Когда-то был проводной телефон. Когда ещё «жило» несколько домов, в досотовый период, поставили телефонный автомат, оплачиваемый магнитными карточками. Они становились бесполезными, когда на них заканчивались минуты разговора. Экстренные службы можно было набирать бесплатно. Но автомат этот уже давно куда-то сгинул. Оранжевый пластиковый козырёк от него ещё долго валялся в кювете глиняной насыпи, сооружённой вдоль единственной улицы, из которой и состояла деревня С. Насыпь эта так и не превратилась в дорогу на закате СССР. Потом и козырёк кто-то утащил.

Иван жил на другом конце деревне в пятистах метрах от начала деревни и от телефонного аппарата, который был установлен, когда им пользоваться было уже почти некому. Да и заросло всё. И со ста метров не разглядишь, если кто-то начнёт что-то курочить. Место, где стоял ивановский дом, называлось концом, а жителей конца деревни называли концовскими. Такое вот старое слово «кон» с уменьшительной производной «конец», означающее предел. От колхозного коровника, распологающегося перед началом деревни, камня на камне не осталось. Сбоку от деревни был поросятник, следы которого были ещё видны. При этом никакой бомбёжки не было.

Шёл 2021 год. Ивану стукнуло 25 лет. Он был сиротой, а с оставшимися родственниками отношения как-то не ладились. Общения он при этом не искал, вдоволь наевшись родственной неблагодарности.

Закончил в райцентре профучилище по профессии «каменщик», год отслужил в мотострелковых войсках, поработал в Москве и Подмосковье вахтовым методом.

Путём проб и ошибок, а так же иногда учась на чужих ошибках, Иван пришёл к выводу жить на земле предков. Тут он чувствовал себя свободным человеком. Со времени потепления и до осенних холодов он подрабатывал каменщиком, сварщиком, плотником. Работал обычно недалеко, но иногда даже в соседних районах и даже в других областях. О нём однажды пошутили: «Вольный ты каменщик, Иоанн».

Когда обзавёлся Иван двумя котами и собакой, стал работать не далее райцентра. Рано утром уезжал. Если в соседние сёла можно было проехать, то на велосипеде. Если далеко или нельзя было проехать на велосипеде, то заводил «Ниву» трёхдверку. Она у него пёрла в любую грязь. Задний мост он сделал самоблокирующимся в случае необходимости.

Дороги никто никакой до деревни не делал. В грязь или в метель к Ивану не всякий легковой вездеход мог добраться.

У Ивана был старенький Т-25. Он купил его год назад и теперь колымил в соседних сёлах по расчистке небольшого снега, косил траву, пахал несколько огородов. Он и у старого хозяина был видоизменённым трактором. Иван тоже кое-что усовершенствовал. Он вообще любил копаться с техникой.

К вопросу, как обзавёлся живностью. Не покупал. Котят брошенных подобрал по дороге и они поехали с ним дальше в порыжевшем тракторе, жалобно мяукая и не понимая, что их спасают. Собака сама пришла невесть откуда и сначала устроилась в пустующем хлеву, сообразив, что от Ивана ей и впредь может перепадать вкуснятина. Потом Иван определил её под крылец (так иногда говорили вместо слова «крыльцо»). Ещё у него на пазьме был сенник, дровник, уличный туалет, баня, погребец (ударение в этой местности ставилось именно на первое «Е») и летний душ, представлявший из себя бочку с лейкой, опирающуюся на четыре видавших виды деревянных столба, между которыми с трёх сторон была натянута плёнка. Прорехи в плёнке не смущали Ивана – посетителей тут всё равно днём с огнём не сыщешь. Господствующая тишина, только ветер порой завывает в ветреную погоду, да дождь шумит… Но Иван слышал много звуков: и рабочее гудение пчёл в период медосбора и радостное весеннее щебетание птиц и шорох снежинок по льду, журчание ручьёв, несущих только что растаявшую воду, и пробивающих себе дорогу в только что освободившейся от снега слякоти в более низкое место.

Зимой Иван отдыхал. В глазах, тех, кто его знал, зимний Иван выглядел супербездельником, отшельником, сумасшедшим. Иван, в отличие от своих родственников, не терпел никакой выхвалки. То есть не любил похвальбы. В зимнее время он больше времени уделял своему творчеству, чем в тёплые времена. Он бренчал на круглой балалайке, которую современники называют домрой. Вероятно, это название соседствовало с «балалайкой» и в древности. Сочинял песни, стихи. Сначала о неразделённой любви, потом о службе, потом о том, что увидел в жизни и о том, что ему раньше рассказывали деды (не армейские, а возрастные соседи и деды-родственники), о том, что вычитывал в старых книгах. Короче, жил он в своё удовольствие.

Фонарь на мачте уличной антенны всё меньше освещал кухню из-за поднимающегося снега. По весне Иван собирался добавить солнечных батарей на крышу и осветить больше пространства вокруг дома.

«Нужно будет с утра очищать фотоэлементы солнечной батареи от снега, а то дни короткие… хотя, если продолжит наваливать, то поживу пока в 19-м веке. Баньку завтра надоть согреть». Оба кота спали тут же на просторной тёплой печи. Собака, старая лайка, спала в соломе и в сене под крыльцом. Каждое утро она встречала Ивана довольной мордой и виляющим свёрнутым в спираль хвостом. Такого уютного и тёплого жилища для неё никто никогда не делал.

Сейчас Иван смотрел очередную серию про Штирлица. Его дед, в чьём доме он жил, любил этот сериал. Иван решил посмотреть во взрослом возрасте и теперь регулярно пересматривал. Это кино было подспорьем по обучению выживанию в трудовых коллективах, которые ныне богаты подковёрными интригами.

Второй половины пока не предвиделось. Длительных встречаний не выходило. То сразу непонимание Ивана девушкой прекращало первое свидание. То на какое-то по счёту свидание Иван понимал неподдающийся коррекции корыстный характер очередной красотки. Ни одна ещё не была удостоена посещения его дремучих владений.

Знакомых было полно в сёлах и в городе. Друзей не было, может быть, потому, что в компаниях этих в основном были завистливые или корыстные люди. Если и попадались честные, то Ивану было с ними неинтересно, так как ему хотелось быть с ними откровенным, а они в ответ на его доводы о полезности и вредности отвечали снарядонепробиваемым непониманием и упрямой доверчивостью знаменитым авторитетным мнениям. Иван давно заметил, что число корыстных становилось всё больше, встречались такие всё чаще. А бескорыстные и независтливые всё реже Ивану встречались. Иван не бухал, всегда был при небольшом количестве денег, никогда не брал кредитов, вёл здоровый образ жизни, был подтянут, стригся машинкой сам, не верил в приметы. Он был уверен в своих силах и никакие страшилки из новостей не могли поколебать его спокойствия. Вообще к новостям он относился весьма скептически. Он регулярно выбирался за продуктами, то в соседние сёла, то в город.

Когда он был чуть моложе, он общался со сверстниками. Это были компании, в которых любили поющего и бренчащего по струнам человека. Исполнял он и чужие песни, и свои печальные жизненные. Чужие песни компаниям нравились больше. Нередко ему высказывали своё удивление: «Как же так получается исполнять такие серьёзные песни под балалайку?» Недопонимаем большинством Иван был с детства. Но чем дальше, тем непонимание усугублялось. Иван понял, что не стоит раскрываться перед всеми, своё мнение лучше держать при себе. Если компания начинала выпивать, то все знали, Ванёк сейчас свалит. Даже до армии он неохотно употреблял алкоголь, а после службы в армии вообще перестал пить спиртное. Если он задерживался до утра, питомцы не особо волновались. Они жили вольной жизнью: коты спокойно шастали на улицу через прорезь в полу в горнице под кроватью и через чердак, где тоже была прорезь во фронтоне крыши, прикрываемая куском войлока. Они не брезговали мышами. В любую жару могли попить воды в речке или утолить жажду снегом. Собаке Иван с вечера щедро оставлял еды со своего стола. Но иногда оставлял не со своего стола, так как практиковал регулярные фруктово-овощные приёмы пищи. Так что утром она ещё не успевала особо проголодаться.

По мере взросления, Иван стал меньше общаться с людьми, так как всё чаще наталкивался на непонимание. Любые ожидания понимания, которые не оправдывались, слегка расстраивали парня. Так он пришёл к тому, что не нужно ожидать многого от окружающих, чтобы не расстраиваться. Иван и сам про себя стал говорить, что он отшельник.

2

Сквозь вой метели Иван расслышал ленивый лай своей собаки из-под крыльца. Никакого забора возле дома не было и после лая для Ивана не был удивительным последовавший робкий стук в окно горницы с торца избы. Один раз к нему так постучался водитель сломавшегося неподалёку УАЗика. Ивана выдали следы его трактора. Он безотказно помог – отбуксировал машину до соседнего села. При этом водитель дал в знак благодарности 200 рублей. Иван не стал отказываться. Тот случай тоже был ночью, но летом. Тогда уличного фонаря у Ивана ещё не было. В дневное время очень редко люди заезжали или забредали до ивановской избы. В зимнее время днём раза два были специалисты по электросетям (бдят, чтобы Иван не совершил несанкционированного подключения). Но ночью, зимой, да ещё и в такую жуткую морозную метель людям тут было взяться просто неоткуда.

Иван слез с печи. Включил свет, чем дал знак, что скоро выйдет, а также этим же самым облегчил себе поиски одежды. Накинул поверх спортивных штанов с протёртыми коленками ватные штаны, накинул телогрейку, положил на макушку чёрную матерчатую шапку-ушанку с поднятым козырьком из светлого искусственного меха. Запрыгнул в большие валенки, сваленные ещё руками его деда на глазах первоклашки Ивана. Входную дверь в сенях он даже ночью держал незапертой. Раньше днём в деревне никто не закрывал двери на замки, когда уходили на работу. Просто втыкали палочку куда-нибудь на входной двери, давая понять, что никого нет дома. Теперь Иван днём закрывал, потому что однажды, когда он был на работе, по деревне проехались-прошлись подбиратели всего, что плохо лежит и по совместительству торгаши, которые утащили из дома кое-что по мелочи. Брать было особо нечего.

Сильный ветер со снегом обдал лицо парня, как только он вылез, через наметённый возле двери сугроб, на улицу. Он понял, что валенки опять нужно будет сушить – местами снега намело по пояс. А если придётся кого-то тащить трактором, то сушить придётся всё. И не факт, что трактор сможет проехать, не говоря уж о «тащить». «Ятицкая сила, сколько намело и как быстро навалило. Какой тут на фиг трактор? Всем стоять на приколе».

Иван подошёл к неровным, изрезанным, местами с острыми гранями от позёмки сугробам около окна, в которое только что стучали, но никого не было видно. Зато было видно свежие следы, которые вьюга уже начала затягивать блестящим от света уличного фонаря снегом. За наметёнными сугробами не было видно места, с которого кто-то стучал в окно. Иван решил подойти поближе и увидел как торчит рука в вязанной варежке. Чтобы увидеть лежавшего целиком пришлось почти взобраться повыше. Оказавшись по пояс в снегу, Иван увидел лежавшего у окна человека. Стараясь не завалить его снегом, Иван наклонился и, взяв лежавшего за плечо, развернул к себе. «Ё-моё! Это, чё? Девчонка?» В этот момент свет на уличном фонаре погас. Иван смахнул с лица девушки снег. От неяркого света из окна он увидел, вернее, ему бросилось в глаза, что лицо у неё было красивым.

«Очевидно, что она выбилась из сил. Долго шла. Хотя по такой погоде и недалёкий поход выбьет из сил кого угодно», – подумал Иван и уже взял девушку на руки. «Не пушинка». Фонарь еле зажёгся и снова погас. По пути до входной двери было темно и в темноте всматриваться мешали рои колючих снежинок. Иван потерял равновесие в наносе, вытаскивая из него ногу. Немного полежал, собрался с силами и начал вставать со своей ношей, которую так и держал руками. Вставать не получалось. Поэтому пришлось незнакомку отложить рядом. Выбраться, а потом снова её поднять на руки. «Пурга не выходит. Завалило её, небось, а может просто не хочет носа высовывать. Ща с гостьей разберусь и пойду гляну, как она там… Ды пёс с ней, с Пургой-то. Нашёл о ком думать. Надо быстрее шевелиться – тут человек замерзает. Как она тут оказалась?»