Стихотворения

А. Н. Муравьеву

 
Уставши на пути, тернистом и далеком,
Приют для отдыха волшебный создал ты.
На всё минувшее давно спокойным оком
Ты смотришь с этой высоты.
Пусть там внизу кругом клокочет жизнь иная
В тупой вражде томящихся людей, —
Сюда лишь изредка доходит, замирая,
Невнятный гул рыданий и страстей.
Здесь сладко отдохнуть. Всё веет тишиною,
И даль безмерно хороша,
И, выше уносясь доверчивой мечтою,
Не видит ничего меж небом и собою
На миг восставшая душа.
 

Июнь 1873

Киев

Марии Дмитриевне Жедринской

 
Когда путем несносным и суровым
Мне стала жизнь в родимой стороне,
Оазис я нашел под вашим кровом,
И Отдохнуть отрадно было мне.
 
 
И старые и новые печали,
Вчерашний бред и думы прошлых дней
В моей душе вы сердцем прочитали
И сгладили улыбкою своей.
 
 
И понял я, смущен улыбкой этой,
Что царство зла отсюда далеко,
И понял я, чем всё кругом согрето
И отчего здесь дышится легко.
 
 
Но дни летят… С невольным содроганьем
Смотрю на черный, отдаленный путь:
Он страшен мне, и, словно пред изгнаньем,
Пророческой тоской стеснилась грудь.
 
 
И тщетно ум теряется в вопросах:
Где встретимся? Когда? И даст ли Бог
Когда-нибудь мой страннический посох
Сложить опять у ваших милых ног?
 

2 августа 1873

Рыбница

Памяти Н. Д. Карпова

 
С тех пор, как помню жизнь, я помню и тебя
С улыбкой слушая младенческий мой лепет
И музу детскую навеки полюбя,
Ты знал мой первый стих и первый сердца трепет
 
 
В мятежной юности, кипя избытком сил,
Я гордо в путь пошел с доверчивой душою,
И всюду на пути тебя я находил,
В безоблачный ли день, в ночи ли под грозою.
 
 
Как часто, утомясь гонением врагов,
Предавшись горькому, томящему бессилью,
К тебе спасался я, как под родимый кров
Спасается беглец, покрыт дорожной пылью!
 
 
Полвека прожил ты, но каждый день милей
Казалась жизнь тебе, – ты до конца был молод.
Как не было седин на голове твоей,
Так сердца твоего не тронул жизни холод.
 
 
Мне так дика, чужда твоей кончины весть,
Так долго об руку с тобой, я шел на свете,
Что, вылив из души невольно строки эти,
Я всё еще хочу тебе же их прочесть!
 

1873

Падающей звезде

 
Бывало, теша ум в мечтаньях суеверных,
Когда ты падала огнистой полосой,
Тебе вверял я рой желаний эфемерных,
Сменявшихся в душе нестройною толпой.
Теперь опять ты шлешь мне кроткое сиянье,
И взором я прильнул к летящему лучу.
В душе горит одно заветное желанье,
Но вверить я его не в силах… и молчу.
Как думы долгие, лишивши их покрова,
В одежду чуждую решуся я облечь?
Как жизнь всю перелить в одно пустое слово?
Как сердце разменять на суетную речь?
О, если можешь ты, сроднясь с моей душою,
Минуту счастия послать ей хоть одну,
Тогда блесну, как ты, огнистой полосою
И радостно в ночи безвестной утону.
 

1873

Рыбница

«Как бедный пилигрим, без крова и друзей…»

 
Как бедный пилигрим, без крова и друзей,
Томится жаждою среди нагих степей, —
Так, одиночеством, усталостью томимый,
Безумно жажду я любви недостижимой.
Не нужны страннику ни жемчуг, ни алмаз,
На груды золота он не поднимет глаз,
За чистую струю нежданного потока
Он с радостью отдаст сокровища Востока.
Не нужны мне страстей мятежные огни,
Ни ночи бурные, ни пламенные дни,
Ни пошлой ревности привычные страданья,
Ни речи страстные, ни долгие лобзанья…
Мне б только луч любви!.. Я жду, зову его…
И если он блеснет из сердца твоего
В пожатии руки, в немом сиянье взора,
В небрежном лепете пустого разговора…
О, как я в этот миг душою полюблю,
С какою радостью судьбу благословлю!..
И пусть потом вся жизнь в бессилии угрюмом
Терзает и томит меня нестройным шумом!
 

1873

«В житейском холоде дрожа и изнывая…»

 
В житейском холоде дрожа и изнывая,
Я думал, что любви в усталом сердце нет,
И вдруг в меня пахнул теплом и солнцем мая
Нежданный твой привет.
 
 
И снова образ твой, задумчивый, и милый,
И неразгаданный, царит в душе моей,
Царит с сознанием могущества и силы,
Но с лаской прежних дней.
 
 
Как разгадать тебя? Когда любви томленье
С мольбами и тоской я нес к твоим ногам
И говорил тебе: «Я жизнь, и вдохновенье,
И всё тебе отдам!» —
 
 
Твой беспощадный взор сулил мне смерть и муку;
Когда же мертвецом без веры и любви
На землю я упал… ты подаешь мне руку
И говоришь: «Живи!»
 

Графу Л. Н. Толстому

 
Когда в грязи и лжи возникшему кумиру
Пожертвован везде искусства идеал,
О вечной красоте напоминая миру,
Твой мощный голос прозвучал.
 
 
Глубоких струн души твои коснулись руки,
Ты в жизни понял всё и всё простил, поэт!
Ты из нее извлек чарующие звуки,
Ты знал, что в правде грязи нет.
 
 
Кто по земле ползет, шипя на всё змеею,
Тот видит сор один… и только для орла,
Парящего легко и вольно над землею,
Вся даль безбрежная светла!
 

1877

Москва

Две ветки

 
Верхние ветви зеленого, стройного клена,
В горьком раздумье слежу я за вами с балкона.
 
 
Грустно вы смотрите: ваше житье незавидно.
Что на земле нас волнует – того вам не видно.
 
 
В синее небо вы взор устремили напрасно:
Небо – безжалостно, небо – так гордо-бесстрастно!
 
 
Бури ль вы ждете? Быть может, раскрывши объятья,
Встретитесь вы, как давно разлученные братья?..
 
 
Нет, никогда вам не встретиться! Ветер застонет,
Листья крутя, он дрожащую ветку наклонит,
 
 
Но, неизменный, суровый закон выполняя,
Тотчас от ветки родной отшатнется другая…
 
 
Бедные ветви, утешьтесь! Вы слишком высоки:
Вот отчего вы так грустны и так одиноки!
 

1878

«Снова один я… Опять без значенья…»

 
Снова один я… Опять без значенья
День убегает за днем,
Сердце испуганно ждет запустенья,
Словно покинутый дом.
 
 
Заперты ставни, забиты вороты,
Сад догнивает пустой…
Где же ты светишь и греешь кого ты,
Мой огонек дорогой?
 
 
Видишь, мне жизнь без тебя не под силу,
Прошлое давит мне грудь,
Словно в раскрытую грозно могилу,
Страшно туда заглянуть.
 
 
Тянется жизнь, как постылая сказка,
Холодом веет от ней…
О, мне нужна твоя тихая ласка,
Воздуха, солнца нужней!..
 

1879

Богиня и певец
^{Из Овидия}

 
Пел богиню влюбленный певец, и тоской его голос звучал…
Вняв той песне, богиня сошла, красотой лучезарной сияя,
И к божественно юному телу певец в упоенье припал,
Задыхаясь от счастья, лобзанием жгучим его покрывая.
Говорила богиня певцу: «Не томися, певец мой, тоской,
Я когда-нибудь снова сойду на твое одинокое ложе —
Оттого что ни в ком на Олимпе не встретить мне
страсти такой,
Оттого что безумные ласки твои красоты мне дороже».
 

1870-е годы

Цыганская песня

Я вновь пред тобою стою очарован…

 
О, пой, моя милая, пой, не смолкая,
Любимую песню мою
О том, как, тревожно той песне внимая,
Я вновь пред тобою стою!
 
 
Та песня напомнит мне время былое,
Которым душа так полна,
И страх, что щемит мое сердце больное,
Быть может, рассеет она.
 
 
Боюсь я, что голос мой, скорбный и нежный,
Тебя своей страстью смутит,
Боюсь, что от жизни моей безнадежной
Улыбка твоя отлетит.
 
 
Мне жизнь без тебя словно полночь глухая
В чужом и безвестном краю…
О, пой, моя милая, пой, не смолкая,
Любимую песню мою!
 

1870-е годы.

«Средь смеха праздного, среди пустого гула…»

 
Средь смеха праздного, среди пустого гула
Мне душу за тебя томит невольный страх:
Я видел, как слеза украдкою блеснула
В твоих потупленных очах.
 
 
Твой беззащитный челн сломила злая буря,
На берег выброшен неопытный пловец.
Откинувши весло и голову понуря,
Ты ждешь: наступит ли конец?
 
 
Не унывай, пловец! Как сон, минует горе,
Затихнет бури свист и ропот волн седых,
И покоренное, ликующее море
У ног уляжется твоих.
 

1870-е годы

«Прости меня, прости! Когда в душе мятежной…»

 
Прости меня, прости! Когда в душе мятежной
Угас безумный пыл,
С укором образ твой, чарующий и нежный,
Передо мною всплыл.
 
 
О, я тогда хотел, тому укору вторя,
Убить слепую страсть,
Хотел в слезах любви, раскаянья и горя
К ногам твоим упасть!
 
 
Хотел все помыслы, желанья, наслажденья —
Всё в жертву принести.
Я жертвы не принес, не стою я прощенья…
Прости меня, прости!
 

1870-е годы

«Когда любовь охватит нас…»

 
Когда любовь охватит нас
Своими крепкими когтями,
Когда за взглядом гордых глаз
Следим мы робкими глазами,
Когда не в силах превозмочь
Мы сердца мук и, как на страже,
Повсюду нас и день и ночь
Гнетет всё мысль одна и та же,
Когда в безмолвии, как тать,
К душе подкра́дется измена, —
Мы рвемся, ропщем и бежать
Хотим из тягостного плена.
Мы просим воли у судьбы,
Клянем любовь – приют обмана,
И, как восставшие рабы,
Кричим: «Долой, долой тирана!»
 
 
Но если боги, вняв мольбам,
Освободят нас от неволи,
Как пуст покажется он нам,
Спокойный мир без мук и боли.
О, как захочется нам вновь
Цепей, давно проклятых нами,
Ночей с безумными слезами
И слов, сжигающих нам кровь…
Промчатся дни без наслажденья,
Минуют годы без следа,
Пустыней скучной, без волненья
Нам жизнь покажется…
Тогда,
Как предки наши, мы с гонцами
Пошлем врагам такой привет:
«Обильно сердце в нас мечтами,
Но в нем теперь порядка нет,
Придите княжити над нами…»
 

1870-е годы

А. А. Жедринскому

 
Не говори о ней! К. чему слова пустые?
Но я тебе скажу, что жалкою толпой
Пред ней покажутся красавицы другие,
Как звезды тусклые пред яркою звездой.
 
 
Ее не исказил обычай жизни светской,
Свободна и светла она меж нас идет,
Не видно вам огня из-за улыбки детской…
Но счастлив будет тот, кто в ней огонь зажжет!
 
 
Не говори о ней цветам, деревьям, тучам…
Но в сердце я твоем привык читать давно:
Я вижу, что любви сиянием могучим,
Как солнечным лучом, оно озарено!
 
 
Оно забилось всем, что свято и высоко:
И жалостью к другим, и верою в людей…
О, как свою любовь ни затаи глубоко,
Невольно всё в тебе заговорит о ней!
 

Конец 1870-х годов?

Воспоминание

 
Как тиха эта ночь! Всё сидел бы без дум,
Да дышал полной грудью, да слушал…
И боишься, чтоб говор какой или шум
Этот чудный покой не нарушил.
Но покоя душе моей нет! Его прочь
Гонит дума печальная…
Мне иная припомнилась ночь —
Роковая, прощальная…
 
 
В эту ночь – о, теперь, хоть теперь,
Когда кануло всё без возврата,
Когда всё так далёко, поверь,
Я люблю тебя нежно и свято! —
Мы сидели одни. Бледный день наступал.
Догорали ненужные свечи.
Я речам твоим жадно внимал…
Были сухи и едки те речи.
 
 
То сарказмом звучали, иронией злой,
То, как будто ища мне мучения нового,
Замолкали искусно порой,
Чтоб не дать объясненья готового.
В этот миг я бы руки с мольбою простер:
«О, скажи мне хоть слово участья,
Брось, как прежде, хоть ласковый взор, —
Мне иного не надобно счастья!»
 
 
Но обида сковала язык,
Головой я бессильно поник.
Всё, что гордостью было, в душе подымалося;
Всё, что нежностью было, беспомощно сжалося, —
А твой голос звучал торжеством
И насмешкой терзал ядовитою
Над моим помертвелым лицом
Да над жизнью моею разбитою…
 

Конец 1870-х или начало 1880-х годов?

Рыбница

На новый 1881 год

 
Вся зала ожидания полна,
Партер притих, сейчас начнется пьеса.
Передо мной, безмолвна и грозна,
Волнуется грядущего завеса.
 
 
Как я, бывало, взор туда вперял,
Как смутный каждый звук ловил оттуда!
Каких-то новых слов я вечно ждал,
Какого-то неслыханного чуда.
 
 
О Новый год! Теперь мне всё равно,
Несешь ли ты мне смерть и разрушенье,
Иль прежних лет мне видеть суждено
Бесцветное, тупое повторенье…
 
 
Немного грез – осколки светлых дней —
Как вихрем, он безжалостно развеет,
Еще немного отпадет друзей,
Еще немного сердце зачерствеет.
 

Декабрь 1880

Отравленное счастье

 
Зачем загадывать, мечтать о дне грядущем,
Когда день нынешний так светел и хорош?
Зачем твердить всегда в унынии гнетущем,
Что счастье ветрено, что счастья не вернешь?
Пускай мне суждены мучения разлуки
И одиночества томительные дни —
Сегодня я с тобой, твои целую руки,
И ночь тиха, и мы одни.
О, если бы я мог, хоть в эту ночь немую,
Забыться в грезах золотых
И всё прошедшее, как ношу роковую,
Сложить у милых ног твоих.
Но сердце робкое, привыкшее бояться,
Не оживет в роскошном сне,
Не верит счастию, не смеет забываться
И речи скорбные нашептывает мне.
Когда я удалюсь, исполненный смущенья,
И отзвучат шаги мои едва,
Ты вспомнишь, может быть, с улыбкою сомненья
Мои тревожные моленья,
Мои горячие и нежные слова.
Когда враги мои холодною толпою
Начнут меня язвить и их услышишь ты,
Ты равнодушною поникнешь головою
И замолчишь пред наглою враждою,
Пред голосом нелепой клеветы.
Когда в сырой земле я буду спать глубоко,
Бессилен, недвижим и всеми позабыт, —
Моей могилы одинокой
Твоя слеза не оросит.
И, может быть, в минуту злую,
Когда мечты твои в прошедшее уйдут,
Мою любовь, всю жизнь мою былую
Ты призовешь на строгий суд, —
О, в этот страшный час тревоги, заблужденья,
Томившие когда-то эту грудь,
Мои невольные, бессильные паденья
Ты мне прости и позабудь.
Пойми тогда, хоть с поздним сожаленьем,
Что в мире том, где друг твой жил,
Никто тебя с таким самозабвеньем,
С таким страданьем не любил.
 

1881

«Из отроческих лет он выходил едва…»

 
Из отроческих лет он выходил едва,
Когда она его безумно полюбила
За кудри детские, за пылкие слова.
Семью и мужа – всё она тогда забыла!
 
 
Теперь пред юношей, роскошна и пышна,
Вся жизнь раскинулась, – орел расправил крылья,
И чует в воздухе недоброе она,
И замирает вся от гневного бессилья.
 
 
В тревоге и тоске ее блуждает взгляд,
Как будто в нем застыл вопрос и сердце гложет:
«Где он, что с ним, и с кем часы его летят?..»
Всё знать она должна и знать, увы! – не может.
 
 
И мечется она, всем слухам и речам
Внимая горячо, то веря, то не веря,
Бесцельной яростью напоминая нам
Предсмертные прыжки израненного зверя.
 

Март 1882