Эби-Дороти протянула Леоне посеребренный конверт со сложными вензелями. Дорогая плотная бумага, запах крепкого бренди. В конверте была записка. Чрезвычайно короткая – и дорогая: «Надеюсь, я не ошибся».

– Таинственно как, – Эби-Дороти нагло заглянула в текст и снова принялась донимать расспросами про имидж.

Есть же беспечные люди. А сама Леона будто лучше была! Шесть лет жила, не особо парясь о судьбе других. Год вовсе с Гамельном провела. И тут чухнулась догонять ушедший поезд. По дороге наломав дров и поломав судьбы. «Недостойные матери» наверняка задыхались сейчас в бессильном отчаянии. И мечтали крутануть время назад. Некого винить, некого винить, некого винить… кроме себя.

Кто бы ей сказал-подтвердил: «Ты все сделала правильно». Кто бы сказал…

Конверт Леона бережно убрала в сумку, спрятав между комиксами.

***

– Лео, девочка моя, не задерживайся сегодня допоздна, – у Элизабет голос звучал урчащим довольством. – А лучше отпросись пораньше.

– Мам, я же не в школе, – Леона, зажав телефон между плечом и ухом, сортировала выпуски журналов по годам и тематикам. Женщина, напоминающая учительницу, приволокла два объемных пакета. Сказала, муж собирал вплоть до развода, многие не распакованы, ей некогда разбираться. А им есть когда, ага. – Смена закончится – и приду.

– Все люди, Лео! Договорись.

Леоне на ногу упала увесистая стопень. Она беззвучно выругалась и кое-как пристроила на полке остальную половину.

– Мам, у меня работа. Пока.

– Нет, вы только на нее посмотри…

Редко когда Леона радовалась оборванной связи. Но работы и правда набралась куча. В буквальном смысле. Разряженный телефон улетел в карман до лучших времен. На чем она там остановилась? Ага, две тысячи восьмой, «География путешествий».

Освободилась Леона в итоге не то что пораньше – а на полтора часа позже. Зато все сделала. Одной головной болью меньше! Она потянулась, сохранила обновленную картотеку, торопливо закрыла программу и выключила компьютер. Все-все-все, сколько можно-то? В «Оксфаме» уже ни одной живой души не осталось, даже книжный босс ушел минут пятнадцать назад.

Леона пробежалась по магазину, проверяя сигнализацию, выключила свет и закрыла дверь. Улица дыхнула в лицо запахом яблок и прохладным ветром. Здравствуй, сентябрь. Леона вслепую закинула в сумку ключ от магазина, и тот стукнулся о холодный труп телефона. Упс. Мама, наверное, волновалась и злилась. С другой стороны – телефон «Оксфама» она знала, могла и набрать, если бы захотела. А если уж решила обижаться, Леона ничего с этим не сделает.

По пути до дома в голове разрозненной чередой шли мысли о последнем месяце лета. Некая секта признала, что нашла тела двоих девочек и предала сожжению. Анализ пепла косвенно подтвердил ДНК. Винтер же прислала почтой фотографии немного хмурых, сидящих в стороне, но то там, то тут принимающих участие в общих делах пансионата Сьюзен, Оллин и Чарли, который крайне оперативно сдержал свое обещание уболтать мать. Тот еще когнитивный диссонанс! Сойдет Леона такими темпами с ума – и ладушки.

– Я до…

Не успела Леона порога переступить, как ее сгребли в объятие. Слишком знакомое, крепкое, терпкое объятие! В нос ударили запахи кожи и домашней еды.

– Г-гамельн? Что ты зде…

Гамельн без лишних слов впечатал ее в дверь и принялся целовать. Слишком жадно, спешно, до подкашивающихся ног.

– Г-гамельн, м-мама…

– Бетти и Руди ушли ночевать в новый дом, – Гамельн принялся расстегивать на ней рубашку и проезжался губами по обнаженной коже. Леона задыхалась.

– Мне надо… умыться…

Гамельн послушно потянул ее в ванную и чуть не сорвал кран. А Леона почти что искупалась, не в силах сопротивляться напору губ и языка. За спиной хлестала вода, ладони норовили соскользнуть с фаянсовых бортиков, а Гамельн целовал-целовал ее, налетами и глубоко. Язык шарил чуть не по глотке. Руки облапали-изучили буквально каждый кусочек кожи. Когда Гамельн с нажимом провел между ног – ладонь Леоны все-таки поехала… Она успела больно приложиться лопаткой о раковину, прежде чем Гамельн подхватил ее – и развернул. Лицом к зеркалу!

Гамельн хищником припал к шее, прошелся мокрыми поцелуями по плечу, расправляясь с молнией и сдирая с Леоны юбку. А Леона с трудом помнила, мылась ли она вчера. Смотреть на собственный лихорадочный румянец было невыносимо.

Леона зажмурилась и ухнула лицом в холодную воду: защитные системы перекрыли и кран, и слив. Пронырливый Гамельн выбрал, конечно же, именно этот момент, чтобы сжать ее задницу. Леона едва не захлебнулась. А потом чуть не задохнулась – Гамельн, недолго думая, стал ее ласкать. Его сейчас, кажется, не остановил бы и Армагеддон.

Леону сковали волнение и предвкушение. А Гамельн облизал губы и встретился с ней в зеркале взглядом, отчего захотелось пискнуть и раствориться. Взгляд прожигал насквозь. С таким откровенным желанием не во всякой порнухе смотрели. А Гамельн смотрел. Леона покрылась неравномерными красными пятнами чуть не до шеи. Воздух кое-как проталкивался в легкие. С волос капала вода.

Гамельн вошел в нее, словно специально подгадав сосредоточенность на отражении. Леона уставилась как приклеенная – на собственный приоткрытый рот, на торчащие бусинки сосков, на пальцы, вцепившееся в бедра. Гамельн трахал со вкусом: размеренно, с натягом, растягивая толчки. Своих рук Леона почти не чувствовала – настолько напряглись. Внутри разворачивалась бездна. Ее трясло. Раковину трясло.

А потом Гамельн оторвался, развернул Леону и распластал по кафелю. Хорошо еще полы были утепленными, и все равно прохладца гуляла по позвоночнику. Хотя скоро жар от тел компенсировал все.

Гамельн, приподняв ее ногу, толкался глубоко, до осипшего горла, до скомканных застрявших стонов – и целовал-целовал-целовал… У Леоны голова ехала. Особенно когда Гамельн вспомнил про ее грудь и принялся ласкать. Мозг просто не выдержал, сворачиваясь трубочкой, но короткое отрубание не помогло. Гамельн все еще двигался в ней – мучительно медленно. С совершенно отрешенно-обдолбанным видом. Кончил он Леоне на живот, выдавливая сперму до последней капли. Наклонился низко-низко, почти испугав, и рухнул рядом.

Сердце Леоны не просто билось как сумасшедшее – норовило выпрыгнуть и умчаться в закат!

– Я планировал все более чинно. Но ты опоздала, – Гамельн сладко потянулся, стянул со стеллажа салфетки и стал Леону вытирать.

– Ноу… комментс… – язык Леоны заплетался, тело на отходняке из пружины норовило стать желе. Сознание еле шевелилось.

Как-зачем-почему перекрылись невозможно нежным:

– Я скучал, Лео.

Кажется, Леона успела сказать в обратную «Я тоже» и вроде даже «Люблю тебя, гада ненормального».

***

Утром Гамельн никуда не делся. Кивнул на стол:

– Завтракай и поехали.

Лишних вопросов Леона не задавала. Даже насчет работы. Гамельн все это должен был уладить. Бывалый, явно видавший виды байк стоял возле дома – как Леона вчера проморгала? Хотя она вообще вчера… Неважно. Гамельн рядом с ней. Ее Гамельн.

Они ехали долго, и зелень рябила в глазах. А потом накатило щемящее-щемящее – Леона узнала дорогу. Домик в лесу на первый взгляд совершенно не изменился.

– Чтобы не сойти с ума, я наводил здесь порядок, – Гамельн слез с байка и раскинул руки, словно охватывая свое владение. Обозначая: «Это моя земля! Мой дом».

Леона спрыгнула следом – и задохнулась от воздуха. Солнце слепило. Трава липла к ногам и оплетала-шептала: «Вернулась!». Птицы орали: «Вернулась!». Вернулась… Припала к доскам всей собой. Дышащие теплом, те ласково-шершаво легли под ладони. Внутри правда оказалось чисто и прибрано. Прохладно. Леона ходила по комнатам завороженная и узнавала оставленные детали, сохраненные следы жизни. Лоскутное одеяло в углу, рисунки на стенах, вырезки рецептов ба на кухне, мягкие игрушки и футбольный мяч в зале. Сердце сжималось. Сколько же, сколько всего упущено! Но еще не поздно все восстановить.

– Лео! Иди скорее сюда!

Леона выбежала на окрик, и сердце защемило от вида невозможно счастливого Гамельна, который опирался о бампер машины. От его глаз разбегались лучики. И весь он был такой красивый, открытый, свободный…

– Лео, привет!

– Доброе утро!

– Хай, биг сис.

Леона вздрогнула – и разобрала на телефоне Гамельна сеанс видеосвязи. Оттуда таращились, заслоняя друг друга, три румяные мордашки.

– Кого я вижу! – Леона тоже прислонилась к бамперу, с удовольствием поднырнув под руку Гамельна, который обнял ее за талию.

– Да уж нас видишь, – Чарли как всегда зубоскалил, но сияющего взгляда спрятать был не в силах. – А у меня медаль, прикинь? За футбол. То есть за чеканку. Сто шесть раз за минуту!

– Да гонишь.

– А вот нифига. Есть видео и толпа свидетелей. Я второе место на целых одиннадцать отбиваний обогнал! Хотим еще на время устроить: кто дольше всех прочеканит. И лежа на спине, и марафон…

– Планов громадье, – Леону накрывала приятная ностальгия. Когда-то и она была таким же горящим энтузиастом. Может, у Чарли со спортом выгорит лучше?..

– А то!

– Он только и делает, что с мячом носится. Вместо головы уже скоро мяч будет. – Хвостики Оллин уже порядочно отросли. И окрепла самоуверенность принцессы.

– А ты чем занята, Ли?

– Моделированием, – Оллин задрала носик кверху.

– Одежды?..

– Игрушек! – Оллин посмотрела на нее так, словно Леона сама должна была догадаться. – Многофункциональные игрушки для совместных игр детей и родителей. Пусть только попробуют отмахнуться.

– Но ведь заставить ты никого не сможешь…

– А обучающие видео для кого? – тон Оллин побуждал чувствовать себя идиоткой. – Мы вообще с Харли и миссис Ребеккой разрабатываем целую программу. Они в таком разбираются.

– Как серьезно все.

Кто Леона такая по сравнению с Харли и Ребеккой, ну право.

– А мою картину на конкурс отправляют! – Сьюзен прикусила губу в предвкушении-ожидании. – Я ее просто так нарисовала. А девочкам настолько понравилось, что они именно ее решили на конкурс отправить! Всего одну картину от учреждения можно – и это моя!

– Поздравляю, Сью. Потом пришлешь фото?

Сьюзен часто-часто закивала, прижимая руки к груди.

– А еще к Сью то волейболисты, то баскетболисты подкатывают. Рост типа подходящий! – Чарли снова перехватил инициативу. – Я им внушаю, что она – человек искусства. Так те вздыхают, а через неделю опять: «Может, хоть разок попробуешь?». Идиоты. Не то что мы, футболисты!

– Да я сама кому надо по кумполу настучу, – Оллин задрала носик. – Мне Сью рисует картинки к игрушкам. Если и она с мячом начнет носиться – что получится?

– Не волнуйся, Ли, меня больше стрельба из лука привлекает. Это так созерцательно!

– Ого! – Леона усмехнулась, пузырясь от того, какие подростки все-таки славные.

Они были все вместе даже через расстояние – и в груди разрасталось невозможное, неописуемое, концентрированное счастье. Пронзительно синее, насыщенно зеленое, пахнущее деревом, кричащее ястребом.

Гамельн смеялся и почти без умолку рассказывал истории из жизни. Про старичков, про длинного самурая, с которым сдружился и принимал участие в его чайных церемониях, про доктора Найджела, который все-таки женился на лисичке. Про силу и слабость, про ба и чтение ей сказок, про их тайну и важность хранить секрет. Говорил-говорил-говорил… А потом вдруг замолчал. И тут же Леона услышала, как вокруг заискрилась ярким солнцем и перистыми облаками теперь уже их общая колыбельная.