Светя другим – сгораю

– Много чего случилось за это время. Алика изменилась.

– Я заметил, – Матвей отложил отвёртку. – Что с ней, Паш?

Пашка глубоко вдохнул.

– У неё сейчас очень тяжёлый период. Надеюсь, она это преодолеет.

Матвей посмотрел на Пашку прямо, ожидая пояснений. Но брат Алики молчал, стянув губы так, что они побелели. Не расскажет. Наверное, дал сестре слово.

– А этот Никита? – спросил Матвей, возвращаясь к шкафу. – Какой он?

– Никита-то? Как тебе сказать…

– Как есть говори.

– Мы с ним не поладили, – признался Пашка. – Он парень с двойным дном. Любит играть на публику, всем нравиться. А на самом деле нравиться-то особо нечем.

Матвей на миг замер.

– Я о нём другое слышал.

– Могу поверить. Его вообще все обожают, пока получше не узнают. Весь такой приветливый, галантный, разговаривает вежливо, обтекаемо – юрист, что ты хочешь.

– То есть он не тот идеальный супруг, про которого мне говорила Оксана? – спросил Матвей, чему-то неосознанно радуясь.

– Оксана? – переспросил Пашка, но тут же вспомнил сам. – А, Оксана! Врач, что лечила мать Никиты, и твоя бывшая. Алика говорила, что они встретились. Нет, Оксане Никита просто запудрил глаза.

– Пудрят обычно мозг, – поправил Матвей, мысленно перепроверив себя. – Если я не забыл русский язык совсем.

– Значит, мозг. Ты же знаешь, я во всех этих оборотах не силён. Алика вечно надо мной смеётся.

Матвей долго возился со шкафом. Всё-таки одному несподручно. Был бы ещё шуруповёрт…

– Да брось ты его, – несколько раз говорил Пашка. – Я потом сам закончу.

– Мне немного осталось, – упрямо крутил отвёрткой Матвей. – Ты пока рассказывай, рассказывай.

И Пашка рассказывал. В основном, о том, как сам поступил в институт и о недолгом времени, что ему удалось там поучиться. Они с Матвеем словно очутились в родном первом меде, вспомнили преподавателей, лекции которых довелось слушать обоим, шутки, которые годами блуждали по университетским коридорам.

Один раз Пашка всё-таки поднялся и пошёл на кухню ставить чайник. Матвей хотел его остановить, но брат Алики проявил настойчивость, достойную своей сестры.

– Ты гость, – сказал он Матвею. – Лена бы меня отчитала, если бы я не напоил тебя чаем.

Они поговорили и о Лене. Сначала о хорошем: Пашка вспомнил, как на седьмой день рождения – первый праздник после детского дома – она подарила ему велосипед. У него до этого был маленький, детский. А тут настоящий, какой отец ему обещал, но не успел купить. На больших колёсах.

– Я и до педалей-то еле дотягивался. Но радовался страшно…

А потом, немного помолчав, Пашка рассказал о дне, когда Лены не стало.

– Всё было как обычно. Она ни на что не жаловалась. Лена вообще никогда не жаловалась. Собралась утром, уехала на работу. Кружку с недопитым кофе забыла на столе. Браслеты вынула из шкатулок, пока решала, какой наденет, да так и оставила на комоде. А днём нам позвонили и сказали, что её больше нет. А я, знаешь, всё как будто ждал её. Вот понимаю, что не придёт, а всё равно. Как будто она уехала куда-то и должна вот-вот позвонить.

– Да, – сказал Матвей. – Я чувствую то же самое. Даже выговорить это не могу – умерла, когда говорю о ней.

– Вот и я так же. Даже после похорон не успокоился. На работу к ней ходил. Просил, чтобы мне подробно описали её последние минуты. Думал, если представлю себе всё это, то смирюсь, поверю. Но я только со временем смирился. И то не до конца. Алика говорит, что Лена слишком любила жизнь, чтобы умереть окончательно, – Пашка снова помолчал, а потом добавил: – Нам очень её не хватает. Особенно Алике. Она ведь из тех, кого надо просто любить. Вот какие они есть – такими и любить. И Лена её так и любила.

Матвей молчал.

Они допили чай, Пашка убрал со стола, Матвей вернулся к шкафу. Уже в комнате, чтобы разогнать туман печальных мыслей, стал рассказывать историю из своей ординатуры.

– Однажды привозят в больницу мужчину с травмой головы, – сказал он, закручивая шуруп. – Без сознания. У него кровь скопилась в лобной доле. Оперировал нейрохирург, а я ассистировал. Всё прошло хорошо и относительно быстро. Я остался на дежурство. Ночь была спокойная. Заполнил карты и прилёг в комнате отдыха, но не прошло и получаса, меня будит медсестра, молоденькая совсем, и говорит: «Your patient has passed away» – ваш пациент скончался. Я вскочил, пытаюсь понять, что произошло. Все показатели были в норме, с чего он умер-то? Спрашиваю: «Когда умер? Как? Почему раньше не разбудили?» А она только крутит головой и говорит: «Follow me» – идите за мной. Подошли к палате. Я ожидал увидеть там мёртвое тело, а увидел своего пациента, вполне живого и даже в сознании. Разозлился, говорю: «Что за глупые шутки? Вам заняться нечем?» А медсестра шепотом: «You need to talk to him» – поговорите с ним, и карту мне его протягивает. Я взял карту. Думаю, осмотрю его, раз уж пришёл. Здороваюсь. Смотрю на приборы. Всё хорошо. Осматриваю пациента, спрашиваю, как он себя чувствует, что болит, а он мне говорит: «У меня не может ничего болеть. Я уже умер. Не тратьте время даром. Все мои органы давно сгнили».

– Синдром Котара! – воскликнул Пашка. – Я читал о таком.

      Матвей улыбнулся и даже немного растерялся оттого, что Пашка правильно назвал диагноз.

– Ага. Пациент был уверен, что мёртв, хотя всё говорило об обратном. Я сначала не понял, думал, может, шок или что-то ещё. А он смотрит мне прямо в глаза и говорит, что мёртв. Даже как он умер рассказал. Прыгнул с крыши своего загородного дома, когда от него ушла жена. Я ещё раз проверил показатели и послал медсестру за психиатром.

Пашка, рассмеявшись, дёрнулся, ойкнул, схватился рукой за спину, но боль не уменьшила его смеха.

Когда упорство победило, и шкаф наконец-то собрался, Матвей решил ехать домой.

– Не знаю, как благодарить, – улыбнулся Пашка. – Золотые руки – сразу видно! Ты без машины? Поздно уже, метро закрыто. Оставайся, кресло раскладывается, спать есть где.

– Я на такси.

Матвей бы с радостью остался. Такого друга, как Пашка, ему ужасно не хватало. Столько всего хотелось рассказать, стольким поделиться, но он трезво рассудил, что Пашке нужен отдых, а если он останется, они не замолчат до самого утра.

– Я завтра приду тебя навестить.

– Приходи, конечно, какой разговор, – улыбнулся Пашка. – Давай тогда я тебя провожу.

И он заёрзал на диване.

– Нет, Паш, не надо. Я помню, где выход. Отдыхай.

– Ничего-ничего, – отозвался Пашка, с трудом поднявшись. – Немного пройтись мне будет даже полезно, а то утомился уже бока греть. Да и тут такие черти живут, незачем тебе одному лазить.

Матвей даже рассмеялся.

– Если меня будут бить, то ты сейчас вряд ли мне чем-то поможешь.

– Если я буду рядом, то, скорее всего, бить тебя не станут, – ответил Пашка то ли в шутку, то ли всерьёз.

В коридорах и на лестнице было темно. Некоторые отверстия для лампочек в потолке пустовали, из других торчало остриё разбитого стекла. Проходы подсвечивали уличные фонари, приблизившие плафоны к самым окнам второго этажа.

– Я думал, это жильё необитаемо, – сказал Матвей, подстраиваясь под медленный шаг Пашки. – Когда к тебе шёл, ни души не встретил.

– Ты просто рано пришёл, – негромко объяснял Пашка. – Они все к ночи оживают, хотя сегодня да, непривычно тихо. Жди беды.

Он шёл, корчась и хватаясь руками за стены. Матвей пожалел, что не настоял на соблюдении постельного режима.

– Таксисты не любят этот адрес, – предупредил Пашка. – Ещё до нашего с Аликой заселения здесь произошла очень нехорошая история с одним таксистом. Она получила огласку, теперь им разрешили не брать заказы с этого адреса. Ты лучше пройди метров сто к жилым домам или наоборот ближе к шоссе. Оно в другой стороне. А то долго ждать будешь.

В этот раз Матвей заметил в коридоре несколько парней. Бледные, иссохшиеся героиновые наркоманы. Парочка из них поживее – или сидят на чём-то полегче, или, может, вообще не употребляют. Все они посмотрели на него подозрительно, даже злобно, но, заметив рядом Пашку, мимо пропустили без эксцессов. Пашка остановился возле них, поздоровался за руку.

– Что со спиной? – слышал Матвей, отошедший немного вперёд, чей-то сиплый голос.

– Потянул, – со своим привычным добродушием ответил Пашка.

Кто-то из парней сочувственно выругался.

– Ага, – согласился Пашка. – Ты погоди, я друга провожу сейчас, зайду к тебе.

– Добро.

Пашка медленно поковылял дальше.

– Ты ведь не употребляешь? – напрямую и строго, как когда Пашка был школьником, спросил Матвей.

– Что ты? Нет, конечно. Разве я похож на наркомана?

– Не похож, – с облегчением отметил Матвей. – Но не вздумай!..

– Да не вздумаю, ты чего?

– Как ты вообще оказался в этом притоне?

– Хорошо хоть какое-то жильё есть, – махнул рукой Пашка, а потом оживился. – Ты мне вот что скажи. У тебя дома остались какие-нибудь учебники? По анатомии там, физиологии? По фарме, может?

– Остались вроде, – ответил Матвей. – Точно не скажу, отец мог раздать студентам.

– Посмотри, пожалуйста, и принеси мне, – попросил Пашка. – Тебе-то они уже не нужны, и так всё знаешь.

– А тебе зачем?

Пашка поморщился от боли или оттого, что придётся отвечать.

– Из института меня, конечно, вышвырнули, но запретить мне интересоваться медициной никто не может. Для меня это как хобби. Разве в этом есть что-то дурное?

– Нет, ничего дурного, ты прав. Завтра привезу.

– Вот спасибо!

Пашка протянул свою крепкую ладонь. Матвей пожал её, а другой рукой коснулся его плеча.

– Только прошу тебя, иди отдыхать.

– Сейчас пойду, не волнуйся.

И Пашка улыбнулся, сверкнув васильковыми глазами.

Глава 14.

– А в каком возрасте у тебя впервые было… с девушкой? – спросил Пашка.

Матвей, не ожидавший такого вопроса, слегка растерялся, но быстро сообразил, что сейчас ему нужно стать как никогда чутким, открытым и серьёзным. Каким бы был настоящий отец.

– В шестнадцать, – ответил он и замолчал, ожидая ещё вопросы.

– Ты… боялся?

– Волновался, – ответил Матвей, стараясь точнее вспомнить свои чувства.

– Но всё прошло хорошо?

– Да. Думаю, да.

– А эта девушка, с которой у тебя было, кто она? Не переживай, – поспешил добавить Пашка. – Я ничего не расскажу Алике.

Матвей заметил, что до сих пор держит в руках учебник, открытый на теме оксидов. Видимо, заниматься химией они сегодня уже не будут.

– Да я не переживаю, – ответил он, закрывая учебник. – Алика знает. Я ей рассказывал. Не во всех подробностях, конечно, но… Её звали Татьяна. Танечка. Мой папа помогал ей писать какую-то научную статью. Собственно, так она и оказалась у нас дома.

– Она была старше тебя?

– Да, лет на пять, – Матвей прикинул в уме. – Я ещё в школе учился, а она была на третьем или четвёртом курсе медицинского.

– Такая взрослая, и вы всё равно?..

– Переспали, да, – закончил фразу Матвей. Пашка ещё смущался подобных слов. – Я тогда считал себя очень взрослым. Но Таня была во всех этих вещах куда более опытна. Многому меня научила, если это можно так назвать. Со мной ещё идиотская история произошла, – Матвей усмехнулся воспоминаниям и заёрзал на стуле, который вдруг стал неудобным. – Мы как-то внезапно начали встречаться. Разумеется, тайно, у меня дома. Она приходила несколько раз, и всё было отлично. Пока однажды мама не нашла в их с отцом постели заколку. У Тани была такая приметная заколка в виде какой-то ракушки. Как увидишь – сразу представляешь на её белокурых волосах. До сих пор не знаю, как её проглядел. Я ведь, как настоящий разведчик, перед приходом Тани менял на родительской кровати постельное бельё, а после её ухода снова стелил старое, чтобы никто ничего не заметил. Кровать у родителей была больше, и Тане в принципе не нравилась моя комната. Наверное, заколка под кровать упала, а мы не заметили. Но когда мама увидела эту заколку, она подумала самое логичное – что отец ей изменяет – и устроила скандал. Представляешь, какой это для неё удар! Она же почти двадцать лет его дрессировала, была уверена в нём, как охотник в своём сеттере, а тут такое. Да ещё и со студенткой! Да ещё и прямо в их постели! Она кричала, плакала, швырялась вещами, не знаю, как у неё от всего этого сердце не остановилось. А отец – он ведь на самом деле ни в чём не виноват – не знал, как оправдаться. Чуть не поседел от маминых истерик. Короче, они уже почти дошли до развода, и я понял, что должен во всём сознаться, – Матвей засмеялся. – В жизни не чувствовал себя так глупо!

Пашка тоже засмеялся, и они как будто оказались наравне. Ни дать ни взять – родные братья.

– К нам на танцы пришла новая пара, – начал Пашка, отвечая откровенностью на откровенность. – И мы с Лизой… ты ведь помнишь Лизу?

– Твоя партнёрша, да? Невысокая, тёмная?

– Да, так вот. Мы с Лизой помогали им почувствовать ритм пасадобля, потому что ощущение такое, что они вообще никогда не танцевали. Я, естественно, взял на себя девушку, и стоило мне дотронуться до неё – со мной такого ещё никогда не было, – будто всё внутри перевернулось.

– Ты влюбился?

Матвей постарался спросить так, чтобы в голосе даже случайно не промелькнула насмешка или неодобрение.

– Не знаю, – ответил Пашка. – Мне постоянно хочется прикасаться к ней. Её тело прямо гипнотизирует. Теперь она только меня просит помогать. Именно меня, хотя в группе полно других парней. Она такая гибкая, игривая, так легко трогает меня и даёт трогать себя, – Пашка шумно вдохнул. – Мне кажется, она хочет меня. Или просто играет со мной.

– А ты её хочешь? – прямо спросил Матвей.

Пашка нервно вздохнул и потёр лицо руками.

– Понимаешь, я как-то боюсь всего этого. Даже думать об этом… Мне кажется, что у меня ничего не выйдет. А ещё, – добавил Пашка, понизив голос. – Мне это снилось. Уже дважды. А ведь мне почти шестнадцать. И тебе было шестнадцать… Может, со мной что-то не так?

– Всё с тобой нормально, – улыбнулся Матвей. – Просто ты очень волнуешься, а зря. В таком деле чем меньше волнуешься, тем лучше получается. А сколько лет этой девушке?

– Не знаю, мы вроде ровесники. Но у неё такой взгляд, – дыхание Пашки снова стало тяжелым. – Я даже не понимаю, как у меня получается с ней танцевать. А к той девушке, к Тане, ты испытывал что-то, кроме желания? Ты любил её?

– Нет, – честно ответил Матвей. – Я бы даже сказал, что и желание не было таким уж сильным. Но понял я это уже потом, когда появилась возможность сравнивать. А вообще, знаешь, у меня было много девушек, но все такие… – Матвей гримасничал, подбирая слово, – легкодоступные, что ли. И мне казалось, что всё это так здорово, что спать с ними бесподобно, что я влюблён. Я подменял этим понятием любовь, понимаешь? – и по Пашкиному взгляду он видел, что тот всё понимает. – И, естественно, верил, что рождён не для долгой любви и не для семьи, потому что ни с одной из этих девушек мне бы не хотелось остаться навсегда. Только когда встретил твою сестру, понял, хоть и не сразу, что всё это значит. Мне захотелось не только получать, но и делиться, понимаешь? Своей лаской, теплом… Я это к чему. Пока ты не найдёшь ту девушку, которую действительно полюбишь, всё это будет приятным – без сомнения, – может, даже захватывающим, но пустым. Так стоит ли спешить? Только из-за возраста? Разве это важно?

– Нет, – сказал Пашка, опустив глаза. – Наверное, нет. Но… что если я не полюблю никого до сорока лет?

– Полюбишь! – рассмеялся Матвей. – Разве можно в юности никого не полюбить?

– Даже если и так. А вдруг девушка, которую я полюблю, не полюбит меня?

– Это будет настоящая трагедия. Но ведь и от тебя тоже зависит, полюбит она тебя или нет. Только зачем думать об этом сейчас?

– Не могу не думать. А с тех пор, как к нам пришла та пара…

– Ты слишком много нервничаешь. Накручиваешь себя. Расслабься, – Матвей несильно толкнул его в плечо. – Серьёзно тебе говорю.

– Тебе легко, у тебя уже вон сколько девушек было.

– Было, но если бы я мог, с радостью позабыл бы всех, кроме твоей сестры. А вообще, если тебе так неспокойно, попробуй позвать эту свою танцовщицу на свидание. Сходите с ней в кино или в кафе. В более личной обстановке вы узнаете друг друга лучше, чем на тренировке, где вместе с вами вся группа.

– Шутишь? Да я даже разговаривать с ней боюсь – начинаю заикаться. Она никуда со мной не пойдёт. А если и пойдёт, тут же поймёт, что я дебил.

Матвей снова не удержался от смеха.

– Если будешь правильно себя вести, она ничего не поймёт, – ответил он. – Шутка. Ты не дебил. Ты просто не уверен в себе. Запомни: ты мужчина. Из вас двоих ты сильный и смелый. Женщина должна это чувствовать, иначе всё пропало.

Пашка вздохнул и посмотрел в окно, где ослепительные солнечные лучи растапливали снег, предвосхищая приход весны.

Матвей знал, что вряд ли чем-то ещё поможет Пашке. Говорить можно бесконечно, но он сам должен почувствовать, что такое стать мужчиной.

– Как её зовут? – спросил Матвей.

– Николь, – ответил Пашка, не взглянув на него.

– Тянет нас с тобой на девушек со странными именами, – усмехнулся Матвей. – И знаешь, что ещё? – вспомнил он и двинулся вбок, чтобы поймать взгляд Пашки. – Независимо от того, повлияла на тебя моя лекция о любви или нет, не забывай о предохранении. До тех пор, пока ты, после серьёзных разговоров со своей женой, не примешь взвешенного решения стать отцом. Это очень важно, – подчеркнул он, глядя Пашке прямо в глаза. – Я знаю, мы с тобой об этом уже говорили и не раз. И ты уже знаешь весь механизм, но что касается психологического аспекта… Девушки часто стесняются этого и полагаются на нас. Это не хорошо и не плохо – скорее естественно. Они доверяют нам. Поэтому тебе как мужчине, придётся думать за двоих. Понимаешь? Сейчас.

Матвей поднялся, чтобы удобнее было залезть пальцами в карман брюк.

– Вот, – он положил на стол перед Пашкой шуршащий глянцевый квадратик. – Просто носи с собой. На всякий случай. Как носовой платок.

– А ты всегда их с собой носишь? – спросил Пашка, посматривая на презерватив, но не трогая его.

– Практически. Иногда это спасает. Пойми меня правильно, я люблю твою сестру, но нам ещё рано становиться родителями. Она меня убьёт, если что-то случится, хотя сама тоже не больно-то думает о предохранении. В этом нет ничего пошлого или неприличного, – добавил он, заметя недоверие в глазах Пашки. – Это можно считать обычным средством гигиены. А вообще, если хочешь стать врачом, нужно привыкать говорить о таких вещах открыто. Секс одна из естественных сторон жизни человека. Если ещё не самая естественная. Но одна из самых прекрасных – уж точно.

Пашка посмотрел на Матвея, потом немного левее и вдруг вздрогнул и опустил голову чуть ли не к самому столу, словно солдат, прижимающийся к земле в ожидании обстрела.

– Я смотрю, с химии вы перешли на биологию!

Алика вошла в комнату беззвучно. Как же они забыли закрыть дверь?

– Подслушивать нехорошо, – сказал Матвей, поворачиваясь к ней.

– Я журналист, – ответила Алика. – Подслушивать – это мой хлеб. А у вас тут conversations adultes.⁴

Она подошла к столу, взяла двумя пальцами презерватив, пошуршала упаковкой.

– Можешь теперь передать это своему сыну, как семейную реликвию.

– Лик… – начал Пашка, но Матвей его перебил:

– Что ты такая противная?

Схватил Алику за руку, потянул и усадил к себе на колени.

Он был недоволен, что она вклинилась в разговор. Однако вряд ли Алика сделала это специально. Просто так, от скуки, она бы их не прервала. Скорее всего услышала, о чём они говорят – подслушивала ли или просто проходила мимо комнаты брата, – а когда Пашка её заметил, растерялась и, вместо того чтобы бежать, решила пойти в наступление. Она не хуже Матвея знала, как Пашке нужен отец. Или тот, кто сможет хоть в чём-то его заменить.

– Зачем пришла? – спросил Матвей.

– Я голодна. Лена с самого утра занялась конфитюром из вишни. Думаю, другой еды мы сегодня не дождёмся. Этот, – Алика кивнула на брата, – тоже думает совсем не об обеде.

Вот почему она оказалась возле комнаты Пашки – искала себе личного повара.

– Могла бы и сама что-нибудь приготовить, – воспользовался шансом отыграться Пашка.

– Я не умею готовить, – просто ответила Алика.

      Это ни для кого не было секретом, и Алика нисколько не стыдилась своей бытовой беспомощности.

– Поэтому Матвей на тебе никогда не женится, – буркнул Пашка.

Матвей засмеялся, но Алика так сильно стукнула брата по голове, что он тут же перестал хохотать и, хоть и запоздало, схватил её за руки.

– Эй! Аль, ты чего?

– А он чего? – спросила она, кивнув на Пашку, потирающего голову.

– Взрослая девочка, а все ждёшь, когда тебе поесть приготовят и в рот положат, – не унимался тот.

– Какой же ты неблагодарный! Как у сестры деньги просить на кино, так ты первый, а как курицу ей сварить, так вон гордый какой. Или что думаешь, презерватив в карман положил, и всё – можешь огрызаться?

– Аль, – попытался влезть в разговор Матвей.

Но Алику было не остановить.

– Я так скажу. Презерватив всё равно, что паспорт – раз ты дорос до секса, значит, повзрослел. А ты как ребёнок себя ведёшь.

– Так всё, – сказал Матвей, вставая и тем самым заставляя Алику встать. – Идём в кафе. Паш, ты с нами?

– Нет, – мрачно ответил Пашка. – Я лучше умру голодной смертью, чем с ней куда-нибудь пойду.

Он снова открыл учебник и тетрадь.

Матвей посмотрел на Алику. Это нормально, по-твоему?

Она вздохнула, а потом сказала брату:

– Умри. Тогда я останусь здесь единственной наследницей.

Пашка захлопнул учебник.

– Уговорила. Идём.