30 апреля.
Монтеверде возмущен депешей Жаконе в иностранные газеты о том, что Грессер умер, отравленный виталином, хотя ему его еще впускали в последние минуты его жизни. Рассказывают много, но правда в том, что он сам себя заразил. Гачковский рассказывал Жаконе, что ему сделано было 30 вспрыскиваний, что два вспрыскивания он сам себе сделал в ноги. На одной ноге у него была рана, он запачкал кровью спринцовку и тут же сделал укол на второй ноге, чем и заразил кровь.
1 мая.
Про Витте говорят, что государю он очень нравится, но Данилович, говоря о нем, пожимает плечами и говорит: «Теперь у нас спрос на нравственный ценз очень понизился». Приятелю Самойловича, Писаревскому, Витте сказал, что неужели он думает, что чины и ордена соблазнили его покинуть юг. Нет, не то, а то, что здесь можно нажить деньгу.
Говоря про царя, Самойлович сказал, что смерть отца сделала из него поклонника самодержавия, что, когда отец был жив и когда он был цесаревичем, а политика отца его сделалась менее либеральной, тогда в Аничковом дворце под диктовку цесаревича Апраксина писала конституцию, а сам цесаревич был чуть ли не сотрудником «Голоса», который затем отдан был Толстому на съедение. Что он честен, но людей мало знает и увлекается фокусниками.
2 мая.
Сегодня вечером зашел Бобриков, который сказал, что Валь будет градоначальником. Когда я назвала Н. П. Петрова, что он мог бы быть хорошим градоначальником, Бобриков сказал: «Никогда ни он, ни Гессе не могут быть назначены – оба плюгавые, а нужно видного градоначальника». Не знаю, будет ли хорошо назначение Валя. Это – суета, очень дерзок, нахален, заносчив, груб. Думаю, что здесь он скоро сломит себе шею.
3 мая.
М-те Плеве сказала, что муж ее читал протокол вскрытия докторами трупа Грессера и там ясно видно, что он был вполне здоров всем организмом, а умер от введенного в него Гачковским состава.
5 мая.
Рассказывал сегодня Суворин про Московский благотворительный комитет, как он глупо рассылает пожертвования. В одну Тульскую губ., где был на днях Суворинский комитет, отправили 40 кружевных юбок, пожертвованных магазином «Мерилиз». Вызвали 40 баб, чтобы им раздать эти юбки, но пришло 300 баб. Получили только 40, поэтому началась драка, было даже много раненых. Все юбки были разодраны. Затем в деревню присылались альбертовские бисквиты, сахар, который ели мужики с блинами и т. п.
Говорят, Гачковский вспрыскивал своим пациентам раствор шпанских мушек – возбуждающее средство, очень вредное, которое вводится в кровь.
6 мая.
Томпаков рассказывал, что Грессер не был добродетельным мужем, все время проводил у актрисы Никитиной. Монтеверде назвал еще и другую особу, за которой он ухаживал. Потому-то он и употреблял лекарство Гачковского – «cantaride» (Шпанская мушка (франц.).), которое было возбуждающим средством, чтобы быть молодым. М-те Грессер дали пенсию в 5 тыс. руб. и 50 тыс. руб. единовременно. Говорят, будто у Грессера всего оказалось 320 руб. в столе и больше никаких денег.
Про Валя все говорят, что больше 6 месяцев он не удержится на посту градоначальника.
Толмачев говорил про митрополита, что после болезни он очень изменился. Он думает, что у него водянка. Лизандер продолжает у него бывать и безобразничать. При нем она бросилась пьяной на пол и растянулась во весь рост.
13 мая.
Куломзин долго говорил с Е. В. Оба сожалели, что дано 10 млн. руб. беспутному Анненкову на общественные работы, что в Казанской губ. он вырубил столько леса, который за полцены продавал лесопродавцу, что это понизило цену на лес, заработок дало малый, а убыток большой; элеваторы воздвигаются в таких местах, где они совсем не нужны, и т. п. Про Витте Куломзин сказал, что это такой самодур, что совестно признать, что у нас такой министр.
21 мая.
Смирнов уходит за темные дела в Синоде: по бракоразводным делам за него получает взятки Камчатов и делится с ним, Смирновым.
17 октября.
Сегодня был Назаревский. Говорили про московские порядки, что Власовский совсем под башмаком у Алексеева (городской голова), вместе кутят у Омопа, часто оттуда уезжают пьяные. Однажды коляска Алексеева уехала, стояла одна коляска Власовского. С большим трудом кое-как они туда поместились (Алексеев страшно толст), оба пьяные, посадили себе на колени по француженке и так и уехали. Полиция тут стояла, все видела и отдавала честь Власовскому. До такого безобразия, кажется, ни один полицмейстер не доходил.
20 октября.
Про Исидора митрополит Леонтий сказал, что он подпал под влияние женщин: сперва Селезнева, потом Егорова, а теперь была жидовка Деккер[1], которая его обманывала, занималась гешефтами. Леонтий говорил об этом Исидору, но получал ответ: «Дай мне умереть».
Назаревский говорил про митрополита Леонтия, что он по вечерам выпивает, часто случается, что и с гостями, ему близкими, это делается, поэтому редко кто из посторонних бывает у него принят вечером. В таких случаях гостям всегда отвечают, что владыка в молельне.
1 ноября.
Куломзин сказал, что Кривошеин за свое место заплатил Дурново 100 тыс. руб.
2 ноября.
Из всех петербургских разговоров выносишь тяжелое впечатление. Особенно это ярко заметно теперь. Все чувствуют, что неправильно ведется дело, что назначения на высшие места не заслуживают критики. В Мещерском, в его «Гражданине» видят силу; все знают, что за грязная личность этот князь, все волнуются, что нет человека открыть глаза царю, который принимает его и беседует с ним. Суворин, не зная, на кого опереться, берет в советчики Победоносцева, врага Мещерского, утерявшего свой прежний престиж у царя ради дружбы с Плевако и гешефтов с ним в деле наследства Медынцевой. Она по завещанию оставила на богоугодные дела 400 тыс. руб., которые прошли только через руки, скорее в руки, Победоносцева, и никто их не видал. Добрые люди об этом рассказали царю.
7 ноября.
Романченко сегодня много рассказывал про Ливадию, про жизнь там покойного государя. Однажды возвращался он, Романченко, в Ливадию домой. У дворца наследника он увидел карету и узнал в ней карету Юрьевской. Первой заботой его было не попасться навстречу государю, свидания которого с Юрьевской происходили в квартире Рылеева, рядом с квартирой Романченко. Он быстро пошел тропинкой. Вдруг навстречу ему собака государя, Милорд. Он оторопел. Первая мысль его была спрятаться, так как собака залаяла, но куда спрятаться? Он бросился в кусты, где ему пришлось просидеть минут 5. В это время царь с Юрьевской прошли мимо и царь сказал: «Крепче опирайся на мою руку». Свидания царя с Юрьевской происходили ежедневно по вечерам, когда садились во дворце играть в карты с пятым. Государь играл один робер, затем был всегда выходной. Тогда он отправлялся в квартиру Рылеева, где его встречал лакей Рылеева, Александр, а затем сидел с Юрьевской. Им подавали вино, фрукты, холодный ужин. Он ее провожал до кареты и возвращался, а тем временем его партнеры все играли без него.
А. А. Кавелин рассказывал, что, когда он был таврическим губернатором, царь часто посещал южный берег и никогда в то время не было покушения. Тотлебен это поставил ему в вину, заподозрив его в сношениях с нигилистами, – будто он нигилист, и потому они его берегут.
9 ноября.
Долго сидел сегодня секретарь покойного митрополита Николаевский. Он говорил, что печально было смотреть на митрополита в последнее время. В последнее время была у него какая-то Деккер, которая проводила у него вторник вечер. Остальное время с ним ежедневно переписывалась. Переписка шла через лакея Ивана. Деккер – вдова, перешедшая в православие лютеранка, которая выпрашивала у митрополита деньги и всякое, даже нехорошее дело проводила у него с успехом.
10 декабря.
Рассказывал Анастасьев, как на Георгиевском празднике в ожидании выхода стояли члены Гос. совета, министры и т. д. Двинулся выход и, проходя мимо них, вел. кн. Алексей Александрович, смотря на них, выпалил: «Вот вы, трусы, должны стоять на месте, а мы, храбрые, идем вперед» (у него Георгий 4-й степени, за что – неизвестно). Бестактно сказано.
23 декабря.
Верочка Мокринская рассказала подробности про вел. кн. Николая Николаевича, как его maitresse (Любовница (франц.).) Буренина подъехала к его матери Александре Петровне, дала ей денег, а за деньги та все сделает. Она написала письмо царю, в котором просит согласия царя на брак сына с Бурениной. Ввиду просьбы матери царь согласился, сказав сыну, что только брак он будет игнорировать и что у нее не будет никакого положения. Свадьбу решили в тамбовской деревне. Но перед отъездом Буренина потребовала, чтобы вел. кн. узнал, каково будет ее положение. Он поехал к Воронцову, тот доложил царю, который рассердился и запретил ему жениться. При этом царь сказал, что он в родстве со всеми европейскими дворами, а с Гостиным двором еще не был.
24 декабря.
Коломнин говорил, что получают депеши из Парижа, что Моренгейм замешан в панамском деле, что получил деньги через Флокэ. Цензура это зачеркивает. Вообще панамское дело сильно разгорается и заденет еще немало лиц.
25 декабря.
У Е. В. сидел полицмейстер Есипов. Хвалил Валя, про Грессера говорил, что был очень бездушный и что никогда не было такого взяточничества, как при нем. Он присутствовал при вскрытии тела Грессера, у которого была такая натура, что он мог бы прожить десятки лет, что другой с его болезнью не прожил бы и двух дней, а он пять прожил. По всему видно, что полиция довольна, что от Грессера избавились. Говорили нам, что одного человека за резкие выражения в прошениях он посадил в сумасшедший дом. Вот что теперь открывается!
27 декабря.
Келлер говорил, что царя убедили, что m-me Витте – порядочная женщина. Он желает, чтобы царица ее приняла, но она не хочет и плачет; надеется, что Строганова ее избавит от этого визита.
1893 год
26 января.
К. Скальковский сказал про Витте, что он легко может сойти с ума, что у него мания величия, мнит о себе, что равен только царю, противоречий не допускает: в комиссии под его председательством он один говорит, а все молчат. Сказал, что Витте добьется своего, что его жену примут при дворе, что за свою жену ее бывшему мужу Лисаневичу он заплатил 20 тыс., да развод стоил 6 тыс. руб.
15 февраля.
Был сегодня Галкин. По случаю назначения Дурново (полиция) в Сенат, который туда попал, учинивши скандалы, Галкин сказал, что в городе его называют «прелюбодейный» сенатор. Галкин тоже говорил, что Черевин и другие дополнили сведения Шишкина насчет безобразий, которые производил Дурново в течение 5 лет: посылал своих любовниц агентами тайной полиции в Париж, давал 5 тыс. на путешествие и, не бывши уверенным, что там они останутся ему верны, отправлял туда же следить за их поведением настоящих сыщиков. А тут думали, что все это делается с целью государственной охраны!
20 февраля.
Вчера Анастасьев произвел на нас неприятное впечатление своим рассказом, как он сек во время холерного бунта: 200 человек были наказаны розгами. Он с возмущением говорил, что 20 молодых солдат, которые были свидетелями этой экзекуции, упали в обморок, по его мнению, это доказательство, какое ничтожество наши солдаты. Батьянов же, который знает солдат, сказал потом, что такое повальное сечение, при котором каждому давалось 100 розог, доказывает, что даже и солдаты, которые не страдали слабыми нервами, и те не могли вынести этого возмутительного зрелища.
Во время этой экзекуции один казак подошел к Анастасьеву, дернул его за полу сюртука и сказал: «Знай, что громада – великая сила». С приходом войска он приказал первого разложить этого казака и дать ему 100 розог, говоря: «Вот я тебе покажу, какая сила эта громада». Когда казак поднялся, он спросил: «Ну, понял теперь, что такое закон?» Тот, почесываясь, отвечал: «Да, теперь понял закон». Все это Анастасьев рассказывал с видимым удовольствием. Я думаю, что не дай бог России такого министра, как Анастасьев.
21 февраля.
Обедал Коломнин. Он говорил, что цесаревич (позже Николай II – ldn-knigi) увлечен танцовщицей Кшесинской 2-й, которой 19 лет.
Она не красивая, не грациозная, но миловидная, очень живая, вертлявая, зовут ее Матильдой. Цесаревич говорил этой «Мале» (так ее зовут), что упросил царя два года не жениться. Она всем и каждому хвалится своими отношениями с ним.
2 марта.
Сейчас говорил Самойлович, что слышал, что царица очень нервна, когда одевается куда-нибудь ехать, – булавками колет горничных, все сердится, так что царь должен за это всех отдаривать, чтобы выносили эти капризы. Сперва она очень верила Толстому, а затем все ее доверие было перенесено на Дурново. Царь видел, что он ничтожество, но ради семейного спокойствия его держал. Теперь же царица Дурново видеть не может. Это после того, что она узнала, что Дурново (полиция) был такой мерзавец и был удален не по докладу Дурново (министра), а по докладу Черевина. Из этого царица увидела, что на Дурново, на его охрану, надежд мало. Если это правда, то дни Дурново как министра сочтены, так как царь терпел его только ради царицы.
Про сына вел. кн. Владимира Александровича, Андрея, говорили, что он умный мальчик, состоит «сплетником» царицы, рассказывает ей городские сплетни.
23 марта.
Иванова говорила, что будто царица имеет огромное влияние на царя, что она решила, что кн. Хилков будет вместо Кривошеина, что это наверное будет, так как Хилков у нее пьет чай, проводит вечера, словом – принят интимно. Говорят, что Витте долго не просидеть, так как царица его терпеть не может и любезна бывает только с теми, кто бранит Витте и его жену.
3 апреля.
Говорил Валь про цесаревича, что за ним так следят, что он этого не замечает, но раз, выходя, он встретил полицейского, который случайно проходил по этой улице с бумагами. Цесаревич дал ему 25 руб. и сказал, чтобы он не говорил, что его видел. Тот об этом заявил в участке. Валь говорил Черевину про его похождения, тот сказал Воронцову, совещались вместе. Царю не решились все сказать, но поведали вел. кн. Алексею, который нанял возле своего дворца квартиру для двух Кшесинских (сестер), и теперь, когда цесаревич к ним ездит, для других – будто он едет к Алексею. Но царю и Алексей тоже ничего не сказал.
10 апреля.
Бобриков говорил про цесаревича, что шалит, пора его женить; что написал Кшесинской, когда говел, что скоро кончит говеть и тогда с ней «заживут генералами». Кшесинская очень заважничала с тех пор, как находится для les bonnes graces (Особых милостей (франц.).).
15 апреля.
Говорят, что дети царя ужасно боятся отца. Когда у наследника временно взяли его кучера, он спросил Фредерикса, отдадут ли его ему. Фредерикс спросил, почему он не скажет об этом царю. Наследник отвечал, что не решается: «Спросите вы». Так же было, когда уезжали в Ливадию. Фредерикс его спросил, каких лошадей ему туда отправить. Он отвечал, что не знает, едет ли он с царем, а спросить не смеет. Царица, говорят, не хочет женить сына, чтобы не было молодого царя. Цесаревича не выпускают из Ливадии, чтобы он не увлекался здесь балетом.
17 апреля.
Барятинский очень интересно рассказывал про путешествие цесаревича. В день покушения он отправил царю депешу в 700 слов, которая стоила 1500 руб. В путешествие они повезли 14 сундуков с подарками на 250 тыс. руб., но вскоре все было роздано и пришлось еще выписывать.
31 мая.
Мокринская рассказывала, что цесаревич ведет очень несерьезную жизнь, что про это говорят все в Петербурге. Говорила она также, что цесаревич не желает царствовать, не желает жениться, что любимец царя – третий сын, Михаил, что Георгия царь тоже не любит, что у царя ужасный характер, что оба старших брата дружно не живут, друг друга не любят.
14 сентября.
Датская королева хотела устроить свадьбу наследника на Алисе Гессенской, но цесаревич не захотел, так как она на целую голову выше наследника. В Копенгагене говорили про союз между цесаревичем и дочерью графа Парижского, которые ожидались туда, но Парижский приехал один с сыном, дочь не привез. Дом, выстроенный царем в парке Фриденсборга, напоминает новодеревенский трактир.
22 сентября.
Сегодня Валь говорил, что цесаревич тяготится жизнью в Дании, что королева датская хотела его женить на Гессенской, но он наотрез отказался, что было поводом к бурной сцене между отцом и сыном. У царя заболела голова, пошла кровь носом, и он три дня пролежал в постели. Валь слышал из верных источников, что цесаревич не хочет царствовать, отказывается и будто царь уже наметил Михаила себе преемником, так как царица и он Георгием не довольны за его женскую связь. Цесаревич был влюблен в сестру Вильгельма Маргариту, но ему на ней не позволили жениться и выдали ее за греческого.
10 октября.
Рассказывал сегодня В. А. Иванов, как летом, во время приезда царя в Либаву, когда Кривошеин и строитель Либавского порта обедали на «Полярной звезде» и после обеда все были приглашены на палубу, царь был со всеми любезен, кроме Кривошеина, которого спросил: «Вы опять купили имение?» Тот замялся. Тогда царь сказал: «Говорите же, когда я вас спрашиваю». Получивши ответ «да», царь сказал: «Это стыдно», – и отошел. И все-таки Кривошеин сидит.
27 октября.
Тобизен говорил, что, когда царь решил послать эскадру во Францию, он приказал дать себе список контр-адмиралов, которые хорошо говорят по-французски и которые хуже. Список говорящих похуже царь снова вернул, чтобы написано было, кто говорит по-французски хуже всех. Оказалось – Авелан. Он и был послан, чтобы меньше там болтал.
9 ноября.
Вчера Комаров говорил, что инженер Буланжье, которому решено Кабинетом предоставить устройство железного завода на землях Кабинета, прямо ему рассказывал, что Воронцов лично ему сказал, что он землю ему даст, но что ему придется давать взятки в Министерствах путей сообщения и финансов. И это говорил министр двора! Буланжье весной сам рассказывал Е. В. свой разговор с Колышко, который ему сказал, что он должен ему дать une somme de… (Сумму в размере… (франц.).) для передачи Мещерскому и Кривошеину. Понятно, что Колышко, если бы получил, оставил бы деньги себе. Совесть у теперешних лиц, у власти стоящих, очень эластична, и они входят с ней в соглашение.
21 ноября.
Н. П. Петров сказал, что анархистские проявления в Европе дают себя чувствовать здесь, но сильных вожаков здесь нет. Аресты и обыски ежедневные. В Твери на днях арестовано 8 человек. Все больше действует пропаганда из Англии. Петров говорил, что есть угрозы царю, Гурко, Апухтину (варшавскому), но Дурново не трогают.
22 ноября.
Про помощника Бухарина, Головина, рассказал Вишняков, что Грейг, в бытность свою контролером, влюбился в его жену и дал ему место в 6 тыс. руб., чтобы жену не знал и на службу не ходил… Когда Грейга сделали министром финансов, он сделал Головина правителем своей секретной канцелярии на тех же условиях. Бунге, который заместил Грейга и которого Грейг избрал, из благодарности продолжал держать Головина. Но когда Вышнеградский его заместил, он нашел излишним держать Головина и внес в Комитет министров предложение дать пенсию Головину, сказав при этом, что Бунге и он, ввиду своих лет, в услугах, в каких нуждался Грейг, надобности не имеют, но он, чтобы воздать благодарность Головину за его поступок, предлагает ему назначить пенсию. Пенсия тут же, ввиду исключительности случая, и была назначена.
23 ноября.
Рассказывал Бутовский, как безобразно ведется дело прокурорского надзора и судебное в губерниях Тобольской и Томской, где он производил ревизию. Например, земский заседатель Евреинов на вопрос, есть ли у него старые дела, дал характерный ответ: «Очень старых нет, лет по семи». При ревизии оказывались дела начавшиеся 8, 10, 15 и 17 лет назад и остававшиеся без всякого движения. В Тобольской губ. оказалось 12 тыс. неоконченных дел. в Томской же губ. следственная часть немного лучше – всего только 4900 дел. При ревизии попадались такие дела: «О лае собак на его превосходительство томского губернатора» и проч.
16 декабря.
Берг рассказал про Плевако, что он издавал одно время журнал «Жизнь», который отличался безграмотностью и бездарностью. Плевако у одного квазилитератора купил для своего журнала «Пиковую даму» Пушкина за 400 руб. и, не узнав в ней сочинение незабвенного Пушкина, переправил ее, сократил и напечатал в своем журнале с другой подписью.
29 декабря.
Верховский возмущен новыми лицами, которые орудуют теперь в Министерстве путей сообщения, говорил, что Столпаков – темная личность, который сделал свою карьеру прислуживанием у Гинцбурга, попал через него в Нижегородско-Самарский банк, проделал там что-то дурное, попросили его удалиться, но он, также прислуживанием, попал на другое место и так всюду печальную по себе оставлял память. Про Бухарина и говорить нечего – у него с совестью иной разговор, чем бывает у всех честных людей.
Вчера долго беседовали насчет судьбы России, которая вверена теперь в очень сомнительные руки; во главе такой важной административной отрасли, как суд, поставлен человек бесспорно умный, правда, но известный карьерист, у которого черное часто является белым и наоборот, смотря куда ветер дует, где ему выгоднее. О его семейной жизни и говорить нечего. Безродная нам говорила, что его вторая жена бросила его оттого, что он ее сводил с Демидовым Сан-Донато. Муж ей из-за этого сделался так противен, что она бежала к Демидову, с которым и оставалась до самой его смерти. Муравьев же в третий раз женился на своей первой жене, что по закону не дозволено, но он сумел обойти закон.