В этот же день большевистская газета «Правда» № 4 на первой полосе в программной статье «Тактика революции» писала: «После победы революции 27 февраля рабочие по доброй воле предоставили Думе избрать временную власть – Исполнительный Комитет Г. Думы.
Но этот факт чреват последствиями огромной важности.
В нем таилась опасность утраты рабочей демократией самостоятельных политических позиций…
Революция есть, прежде всего, захват победителем политической власти и организация ее на соответственно новых началах. Рабочие должны взять власть в собственные руки в полном объеме… У рабочих остаются еще две позиции… Позиции эти – демократическая республика и прекращение войны.
Республика – дело Учредительного Собрания.
Правящие классы неспособны окончить настоящую войну благодаря путанице капиталистических интересов, которую они создали до войны и усложнили войной. Только рабочие и солдаты воюющих стран могут положить ей конец революционным путем и заключить мир на условиях, установленных без участия официальных сфер.
Если рабочие откажутся и от этих позиций, то это будет означать, что они совершили революцию лишь ради кое-какой буржуазной свободы – не больше.
Товарищи, вы должны это понять».
Товарищи! Читайте «Правду» вслух на улицах и митингах и передавайте другим.
На следующий день «Правда» опубликовала статью «Революционная армия и офицерство», которая указывала на повсеместное стремление офицерства взять руководство революцией в свои руки. «Правда» призывала солдатские комитеты очистить армию от реакционного офицерства и организовать во всех частях комитеты, которые должны следить за тем, чтобы командование армии не находилось в руках сторонников старого режима.
Командующий Черноморским флотом Колчак, понимая всю опасность призывов большевиков, говорил: «Ужасное состояние – приказывать, не располагая реальной силой обеспечить выполнение приказания, кроме собственного авторитета (11 марта 1917 г.)».
Противостояние Временного Правительства и Советов (Петросовета, Моссовета и других советов) все больше расширяло двоевластие по всей стране. Это двоевластие вносило сумятицу и путаницу в умы общества, охватив революционным порывом и учащуюся молодежь. 12 марта собрание учащихся города Севастополя, прошедшее в помещении гимназии
В.И. Дриттенпрейс, послало приветственную телеграмму Министру народного просвещения Временного Правительства, в которой выразило готовность работать на «ниве просвещения, озаренной солнцем свободы, с твердою верою, что школьная жизнь, освобожденная от оков формализма, произвола и бесправия, будет пересоздана на принципах права и гуманности с широким применением выборного права». Учителя Севастополя на общем собрании учителей средних и низших школ города поставили вопрос об учреждении профсоюза учителей.
14 марта Начальник штаба Верховного Главнокомандующего написал Временному Правительству, что в Черноморском флоте отречение от престола Николая II встречено спокойно «и с пониманием важности переживаемого момента. Работы не прекращались и не прекращаются…» А 19 марта Начальник Морского штаба Ставки доложил Верховному Главнокомандующему, что «происшедшие события до настоящего времени на боеготовности Черноморского флота не отразились, авторитет старших начальников и офицеров мало поколеблен, почему полагаю, что при настоящих условиях общественной жизни Черноморский флот может считаться боеспособным».
Очевидец событий князь В.А. Оболенский, побывавший в Севастополе в конце марта 1917 года, позже, в своих мемуарах, вспоминал: «Особенно поразил меня вид Севастополя: солдаты и матросы, подтянутые и чистые, мерно отбивающие шаг в строю и отчетливо козыряющие офицерам вне строя. После того, что привык видеть в Петербурге – после этих распоясанных гимнастерок, сдвинутых на затылок шапок, всевозможной распущенности и хамства, так быстро сменивших в частях Петербургского гарнизона утраченную военную дисциплину, севастопольский «революционный порядок» казался каким-то чудом. И невольно в это чудо хотелось верить и верилось».
Если говорить правду, то процесс разложения личного состава Черноморского флота, конечно, происходил, но происходил медленнее, чем на Балтике, чему способствовали удаленность промышленных, рабочих центров от черноморских флотских баз; обстановка закрытых гарнизонов военного времени, куда агитаторам всех мастей проникнуть было сложнее; активное участие Черноморского флота в боевых действиях, в том числе в зимние и в весенние месяцы, когда корабли на Балтике стояли во льду; личный состав, осознавая превосходство своего Черноморского флота над противником, чувствовал гордость за флот и за свою службу.
Командующий флотом А.В. Колчак так охарактеризовал положение дел: «Шаткая стабильность».
Но несмотря на все усилия командования, налаженная флотская организация разрушалась, офицеры, получившие большой боевой опыт за три года войны, дискредитировались и выполнять им свой долг было практически невозможно. Все офицеры ходили потерянными; подавленными сознанием полного бессилия. Кругом шла голова от разверзшейся революционной бездны, почва уходила из-под ног, не на что было опереться… Нижние чины флота разлагались под влиянием революционной и националистической демагогии, отработанные, спаянные экипажи разрывались на части националистами и активистами различных партий, дезертирство и анархия довершали всеобщий развал.
…Всю обширную территорию юга России лихорадило.
В Киеве собралась какая-то Центральная Рада, под председательством профессора М. Грушевского, написавшего «Историю Украины – Руси», главного идеолога «украинства» и Украины как страны, отдельной от России, который призывал строить «независимую судьбу украинского народа», «свободную автономную Украину». Временное Правительство разрешило в Киевском учебном округе преподавание на «украинской мове». В Киеве проходили митинги под лозунгами «Долой правительство капиталистов!», «Нам нужен мир, а не Проливы!», «Мы требуем самостоятельной Украины!».
В Киеве на Думской площади украинские националисты провели символическую «казнь» над памятником Петру Столыпину, убитому революционерами в киевском оперном театре. Проведенный на площади церемониальный «незалежный» суд приговорил Петра Столыпина, как символ старого режима, к повешению. На площади, которая называется ныне Майдан Незалежности, над памятником Столыпину установили подобие виселицы, при помощи которой статую стащили с постамента и под улюлюкание толпы повесили.
Так сто с лишним лет назад началась нынешняя борьба «самостийной» и «незалежной» с памятниками общей нашей истории, с русским языком и русской культурой.
События, происходящие в Киеве, создание Центральной Рады, аукнулись и на Черноморском флоте. В Севастополе «Совет Украинской Черноморской громады» начал создавать из украинцев на кораблях флота и в армейских частях свои самостийные организации. Матросам и солдатам украинцам старше 40 лет «Совет…» разрешил уволиться по домам для производства сельскохозяйственных полевых работ.
В один из дней этой общей «революционной вакханалии», ясным, но ветренным утром подводная лодка «Кашалот» вышла из Севастополя. На рейде было спокойно, но пройдя Херсонесский маяк, лодка встретила крупную волну. Под-
водная лодка «Кашалот» шла в боевой поход к турецким берегам.
Находясь у вражеских берегов, подлодка «Кашалот» атаковала турецкий паром водоизмещением двести тридцать тонн и два буксира у устья реки Сакария, заставив их выброситься на камни. После того как «Кашалот» в такое смутное время ушел в море и более двух недель подводники, не имея связи с берегом, не получали никаких новостей, на сердце у минного офицера лейтенанта Петра Петровича Ярышкина было тяжко. Перед отходом он справлялся на почте – писем от Катюши не было… В глубине души Петр понимал, что произошло что-то страшное и непоправимое… И еще он пророчески чувствовал: революция заслонила от него будущее, и его и Катюши…
Накануне похода в экипаж «Кашалота» на должность старшего офицера прибыл новый офицер лейтенант С.В. Оффенберг вместо лейтенанта Н.А. Монастырева, переведенного старшим офицером на строящуюся лодку «Орлан».
Сергей Владимирович Оффенберг – севастополец, младший брат офицера-подводника лейтенанта В.В. Оффенберга, родился 17 октября 1892 года в Севастополе. Поступил воспитанником в Морской Кадетский Корпус в 1907 году. Произведен в мичманы 5 октября 1912 года и назначен вахтенным офицером на линейный корабль «Евстафий». Затем – вахтенным начальником минного заградителя «Прут». В декабре 1913 года поступил и в апреле 1914 года окончил радиотелеграфные курсы и получил назначение на Бригаду подводных лодок Черноморского флота. С 22 мая 1915 года по 21 февраля 1916 года находился в практическом плавании на подводной лодке «Тюлень». Зачислен в офицеры Подводного плавания. Вахтенный начальник подводной лодки «Карась», с июля 1916 года – минный офицер ПЛ «Морж». 30 июля 1916 года произведен в лейтенанты.
Награжден орденами Св. Анны 4 ст. в 1914 году, Св. Станислава 3 ст. с мечами и бантом и Св. Анны 3 ст. с мечами и бантом в 1915 году. Храбрый, опытный офицер – настоящий подводник.
С тусклым и тяжелым настроением офицеры подводной лодки «Кашалот» находились в море. Но войну никто не отменял. Боевая задача по пресечению перевозок морем угля и других грузов турецкими судами экипажу «Кашалота» была поставлена, и ее требовалось выполнять. 17 марта у Акче-
Шехира в районе реки Мелен-Су подводная лодка обнаружила и потопила подрывными патронами турецкую шхуну. Отлично отработала подрывная партия – подчиненные минного офицера лодки лейтенанта П. Ярышкина. В дозоре у Босфора подводная лодка «Кашалот» находилась почти до конца марта. За это время лодка дважды попадала в полосу штормовой погоды. Будучи на позиции, лодка нуждалась в спокойной обстановке для производства небольших ремонтных работ. Подобные работы возникали периодически в ходе всего похода. В надводном положении работать было невозможно, так как лодку сильно бросало волной. Командир принял решение лечь на грунт. С наступлением темноты «Кашалот» лег на грунт, но он оказался скалистым и мог повредить корпус лодки. Командир принял решение сняться с грунта и провести ночь на малом подводном ходу, производя требуемый ремонт… Наличие нужного количества и номенклатуры запасных частей для главных двигателей и других механизмов лодки и умение экипажа ремонтировать оборудование были одним из главных условий выполнения сроков и задач пребывания подводной лодки в море.
В то время как экипаж «Кашалота» патрулировал у берегов Турции, в середине марта 1917 года в газетах Севастополя был опубликован текст присяги на верность службы Временному Правительству. На Куликовом поле в Севастополе в присутствии Комиссара флота Временного Правительства И.Н. Тулякова торжественно привели к присяге на верность Временному Правительству моряков Черноморского флота и солдат гарнизона. Перед принятием присяги, как полагалось, отслужили молебен во Владимирском соборе и на Куликовом поле.
24 марта «Кашалот» возвращался с моря. Солнце медленно приближалось к закату, легкие серебристые облака легко таяли в ясном небе. Проходя мимо Константиновской батареи, офицеры и матросы на мостике «Кашалота» сразу заметили, что огромные буквы надписи «БОЖЕ, ЦАРЯ ХРАНИ!» были сбиты и поломаны, а само слово «Царь» замазано черной краской.
Мачты кораблей в Севастопольской бухте пестрели разноцветными флагами. На одних еще оставались Андреевские флаги, на других – красные, на третьих – «жовто-блакитные» флаги «самостийников», на четвертых – черные знамена анархистов. Становилось понятно, что как боевая сила Черноморский флот перестал существовать…
На улицах Севастополя повсюду развевались национальные флаги, но перевернутые красной полосой кверху. Не успела лодка подойти к пирсу в Южной бухте, как куча новостей посыпалась на экипаж. Эти революционные новости были непонятными, а часто и странными. Каждая такая «революционная» новость больно колола сознание лейтенанта Петра Петровича Ярышкина… Побывав на берегу и наслушавшись особо ярых агитаторов, среди которых в те дни особенно выделялся своими ораторскими способностями матрос 2-й статьи Федор Баткин, матросы «Кашалота» тут же начали митинговать и откровенно пренебрегать службой.
О матросе Баткине следует сказать особо. Несколько месяцев 1917 года имя Баткина неизменно упоминалось в севастопольских газетах в заметках о митингах и съездах. Где бы он ни выступал, слушатели восторженно рукоплескали популярному оратору. Матрос 2-й статьи Федор Исаакович (Эфроим Ицкович) Баткин безупречно владел революционной демагогией, хотя о морской службе знал лишь понаслышке. Позже А.И. Деникин в своих воспоминаниях писал: «Матрос 2-й статьи Федор Баткин по происхождению – еврей, по партийной принадлежности – эсер, по ремеслу – агитатор. В первые дни революции поступил добровольцем в Черноморский флот, через два-три дня был выбран в комитет, а еще через несколько дней ехал в Петроград в составе так называемой Черноморской делегации. С тех пор в столицах – на всевозможных съездах и собраниях, на фронте – на солдатских митингах раздавались речи Баткина». Рассказывают, что по популярности Ф. Баткин конкурировал с самим А. Керенским.
Экипаж «Кашалота» быстро избрал судовой комитет в составе нескольких унтер-офицеров и наиболее горластых матросов. Комитет начал активно вмешиваться во все дела, вплоть до руководства службой. Требования и увещевания со стороны офицеров, приводили к конфликтам, в которых виновными всегда оказывались офицеры. С другой стороны, судовой комитет, состоявший из нижних чинов, всякое нарушение дисциплины и неповиновение со стороны матросов оставлял безнаказанным.
Командующий Черноморским флотом вице-адмирал А.В. Колчак, понимая, что коллективное матросское руководство не может принести никаких разумных решений по руководству боевыми кораблями, с гневом восклицал: «Что такое демократия? Это развращенная народная масса, желающая власти. Власть не может принадлежать массам… каждый практический политический деятель знает, что решение двух людей всегда хуже одного… наконец, уже 20–30 человек не могут вынести никаких разумных решений, кроме глупостей» и еще: «Демократия не выносит хронически превосходства, ее идеал – равенство тупого идиота с образованным развитым человеком».
Команда «Кашалота», вкусившая «прелесть» свободы и чувствуя полную безнаказанность, становилась все более распущенной. Огромных усилий стоило офицерам «Кашалота», и в первую очередь командиру, старшему лейтенанту Петру Константиновичу Столице, чтобы подводная лодка оставалась боеспособным кораблем.
После возвращения с моря «Кашалота» ее экипаж на основании приказа командующего флотом вице-адмирала Колчака присягнул на верность Временному Правительству.
Лейтенант Петр Петрович Ярышкин внимательно вчитывался в текст Присяги:
«Клянусь честью офицера (солдата) и гражданина и обещаюсь перед Богом и своей совестью быть верным и неизменно преданным Российскому Государству как своему Отечеству.
Клянусь служить ему до последней капли крови, всемерно способствуя славе процветанию Русского Государства.
Обязуюсь повиноваться Временному Правительству, ныне возглавляющему Российское Государство, впредь до установления образа правления волею народа при посредстве Учредительного Собрания.
Возложенный на меня долг службы буду выполнять с полным напряжением сил, имея в помыслах исключительно пользу Государства и не щадя жизни ради блага Отечества.
Клянусь повиноваться всем поставленным надо мной начальникам, чиня им полное послушание во всех случаях, когда это требует мой долг офицера (солдата) и гражданина перед Отечеством.
Клянусь быть честным, добросовестным, храбрым офицером (солдатом) и не нарушать своей клятвы из-за корысти, родства, дружбы и вражды…
В заключении данной мною клятвы нижеподписуюсь…
«Но как быть с присягой царю?» – вертелась в мозгу навязчивая мысль. Лейтенант Ярышкин никогда не был ярым монархистом, но как кадровый офицер флота понимал, что присяга дается один раз. С другой стороны, формально после отречения государя он не должен вступать в конфликт со своей совестью. Но кому служить? Временному Правительству? Господину Родзянко и компании?.. А по совести? Ведь долг, честь, присяга – не пустые для него, Петра Ярышкина, слова! Для себя он сделал простой вывод – «Буду служить России!» Наверное, так думали многие офицеры флота, ибо даже командующий флотом А.В. Колчак говорил: «Я, в конце концов, служил не той или иной форме правительства, а служу Родине своей, которую ставлю выше всего».
Необходимо отметить, что Николай II своим отречением освободил офицеров от присяги, ибо они присягали именно императору. После этого в русской армии, в том числе и среди офицеров, начался настоящий хаос. Генерал А. И. Деникин так описывал то время: «В Москве, Петрограде и Киеве – Правый центр звал офицеров для спасения монархии и Родины в свою организацию… Савинковский союз – в свои отряды «для защиты Родины и свободы», Союз Возрождения – в свои московские и местные организации для спасения революции и страны, Заволжские социалисты – для защиты Учредительного собрания…» Не каждый офицер мог разобраться в политической трескотне и перипетиях партийной борьбы…
Подводная лодка «Кит», сменившая в море вернувшуюся в Севастополь подводную лодку «Кашалот», в районе Керемпе в конце марта уничтожила три турецкие шхуны, одна из которых была моторная. Подлодка «Кит» находилась в боевом походе на позициях у Босфора по 2 апреля 1917 года.
Как писали крымские газеты, по распоряжению Временного Правительства в Крым прибыли члены императорской фамилии. В поместье Ай-Тодор расположились вдовствующая императрица Мария Федоровна, великий князь Александр Михайлович, великая княгиня Ольга Александровна и их родственники; в имении Дюльбер – великий князь Петр Николаевич с женой и детьми; в имении Кореиз – Юсуповы; в имении Чаир – бывший верховный главнокомандующий великий князь Николай Николаевич с женой и детьми.
В начале апреля 1917 года из Швейцарии в Россию вернулся революционер-пацифист В. Ульянов, по партийной кличке Ленин, лидер партии большевиков. Вернулся с санкции немецкого Генштаба по железной дороге через всю воюющую с Россией Германию, далее морем до Швеции и дальше поездом через Финляндию в Петроград. «Пломбированный» вагон, в котором ехали большевики по территории Германии, был на самом деле не запломбирован до конца: в нем была незапечатанная дверь, перед которой на полу мелом была очерчена белая линия, которую не могли пересечь ни русские, ни немцы. Малоизвестный факт: эта меловая черта служила границей между большевиками и немцами на протяжении всего пути поезда по территории Германии по маршруту Штутгарт – Франкфурт-на-Майне – Берлин – Штральзунд —
Зосниц. Затем на шведском пароходе В. Ульянов прибыл в Треллеборг. В Стокгольме Ульянов с товарищами находился больше суток, затем они на поезде пересекли границу Великого княжества Финляндского и 3 апреля прибыли в Петроград.
По прибытию поезда в революционный Петроград на Финляндском вокзал В. Ульянова встретили звуками «Марсельезы», почетным караулом и огромным букетом цветов. Организованная Петросоветом встреча была торжественной. Огромная толпа у вокзала, состоявшая из солдат гарнизона, матросов, выделенных Центробалтом, делегатов от городских фабрик и заводов и праздной публики, привлеченной обилием транспарантов, окружала броневик, присланный по распоряжению военной секции Петросовета.
Как пишет Д. Митюрин в своей статье «Нежданный гость. О чем говорил Ленин с броневика?»: «Ленин первым появился на платформе, и, разумеется, именно он оказался в центре внимания. Проследовав мимо военного оркестра, лидер большевиков направился в «царскую» комнату вокзала, где его поджидали руководители Петросовета».
И далее: «Пока В. Ульянова приветствовали члены Петросовета, он «разглядывал окружающие лица и даже потолок «царской» комнаты, поправляя свой букет, а потом, уже совершенно отвернувшись от делегации Исполнительного комитета, ответил так:
«Товарищи солдаты, матросы и рабочие! Я счастлив приветствовать в вашем лице победившую русскую революцию, приветствовать вас как передовой отряд всемирной пролетарской армии… Грабительская и империалистическая война является началом гражданской войны во всей Европе… Солнце мировой социалистической революции уже взошло. В Германии зреет для этого почва. Теперь день за днем мы будем наблюдать крушение европейского империализма… Да здравствует всемирная социалистическая революция!»
Произнес В. Ульянов свою речь не с броневика, а в «царском» зале Финляндского вокзала. На броневик ему помогли взобраться позже, на площади. Стоя на броневике в лучах прожекторов, Ульянов не говорил, а пламенно выкрикивал в толпу крайне радикальные лозунги, предлагая прекратить войну, даже оборонительную, уничтожить государство, в том числе армию, заменив ее «вооруженными народными массами», чиновничество, полицию, банки, свергнуть Временное Правительство и передать власть Советам. Вся эта галиматья человека, жившего много лет за границей, приехавшего в воюющую страну, была совершенно чужда и непонятна окружающей толпе.
Особенно неприемлема она была для офицеров армии и флота. Они не считали войну «империалистической», для них она была самой настоящей Отечественной войной, войной чувства долга. Отказ от войны считали позором не только офицеры, но и большинство российской интеллигенции – инженеры, врачи, представители искусства и культуры. Люди различных политических воззрений считали победу в войне с Германией главной целью, а поражение – позором, неприемлемым для России!
В первых числах апреля 1917 года германские войска, внезапно прорвав линию нашей обороны в районе реки Стоход на Западной Украине, перешли в наступление. Разгорелось сражение, в котором русская армия потерпела серьезное поражение, потеряв убитыми и пленными до 25 тысяч человек. Сражение показало, что наша армия не может воевать, разваливаясь на глазах под действием антивоенной большевистской пропаганды.
Военный министр Гучков провел совещание с командующими фронтами. На этом совещании присутствовал и командующий Черноморским флотом вице-адмирал А. Колчак, приехавший для обсуждения плана захвата Константинополя. Колчак утверждал, что ситуация в Босфоре очень благоприятная – силы турок там ничтожны. Но генерал Алексеев, понимая, что в русской армии уже нет боеспособных частей для оккупации турецкой столицы, предложил отложить операцию «до лучших времен».
В начале апреля теплый ветер все чаще и чаще задувал с юга. Подводная лодка «Морж», действовавшая в районе Босфор – остров Кефкен, потопила две турецкие шхуны.
В середине апреля, с 8 по 21 число, в районе турецкого побережья у Босфора патрулировала подводная лодка «Нерпа». Во время патрулирования 11 апреля лодка обнаружила шедшие в Зунгулдак за углем трехмачтовый барк водоизмещением почти в тысячу тонн и буксирный колесный пароход «Мармара» в двести пятьдесят тонн. Буксирный пароход пошел к берегу под защиту батареи, по которой «Нерпа» открыла огонь. Через пятнадцать минут батарея замолкла, пароход же в это время выбросился на берег и был уничтожен артиллерийским огнем с лодки. Парусный барк уничтожила высадившаяся с «Нерпы» подрывная партия несколькими взрывами подрывных патронов.
В дни, когда наши подводники с боем уничтожали вражеские суда, севастопольская газета «Крымский вестник» печатала громкие, призывные, привлекающие внимание обывателей объявления:
«Новая программа картин!
«Золото, искусство и любовь».
Роскошная кинотрагедия в 5 актах. В главной роли Максимов и Терек.
I ч. Родство душ. II ч. Пари Дон-Жуаве. III ч. Игра с огнем. IV ч. Канканы любви.
V ч. Прошлое умерло».
Или еще объявление:
«Граждане сапожники!
С участием члена Организационной Комиссии Севастопольского
Комитета Совета Депутатов Армии, Флота и Рабочих…
Совет сапожников
города Севастополя объявляет о создании общества на кооперативных началах…»
Общественная жизнь города кипела… С революцией все моральные ценности поблекли и налет приличия быстро слетел. В газетах рекламировались фильмы, изобиловавшие фривольными постельными сценами, которые привлекали народные массы и отвлекали их от насущных проблем, давая режиссерам этих фильмов приличные денежные сборы за показы лент.
14 апреля 1917 года газета «Крымский вестник» в № 89 дала объявления:
«Исключительно для взрослых:
«За грехи сладострастия, или Великосветский сатир»
Сенсационная драма».
«Сегодня небывало выдающаяся программа картин:
«Отречемся от старого мира»
Сенсационная драма».
Не отставали и театры. На их сценах ставились драмы из «веселой» жизни старца Распутина, но Временный комитет по регламентации театральной жизни заставил убрать сцену «как Распутин учит смирению»…
«Городской летний театр:
1. «Веселые дни Распутина»
2. «Гибель монархии».
17 апреля 1917 года по флоту был отдан приказ с объявлением телеграммы Морского министра об отмене наплечных погон «в соответствие с формой одежды, установленной во флотах всех республиканских стран». На следующий день было отменено отдание чести вне строя. Командующий флотом выпустил распоряжение, предписывающее офицерам иметь нарукавные отличия из золотого галуна с завитком посередине, кокарды временно закрасить в красный цвет, шарф отменить, пуговицы с орлами заменить пуговицами с якорями, на оружии уничтожить царские вензеля.
Лейтенант Петр Петрович Ярышкин из своих двадцати шести лет носил погоны одиннадцать лет – в Суворовском кадетском корпусе, в Морском Корпусе, офицером флота. В погонах он присягнул Отечеству, и вот теперь… Петра душила горечь… Горечь от невозможности что-либо предпринять, что-либо изменить… С молодости офицерские золотые погоны, эполеты олицетворяли для него победы нашего флота со времен адмиралов Ушакова, Сенявина, Нахимова…
Многие флотские офицеры прятали свои золотые погоны. Думали – может, еще вернется этот воинский символ на офицерские плечи и погоны еще понадобятся… В те дни в Севастополе было много случаев, когда «революционная» толпа солдат и матросов нападала на офицеров, не снявших погоны. Н.А. Монастырев вспоминал: «Матросы и чернь нападали на офицеров, срывая с них погоны, всячески оскорбляя и унижая при этом. Все это происходило публично, среди бела дня, поскольку все уже знали, что любое поношение офицерского достоинства остается безнаказанным. Но даже подобные издевательства были ничем по сравнению с теми унижениями, которые приходилось терпеть офицерам на захваченных комитетами кораблях. Никакие уставы, законы и наставления не действовали. Для поддержания элементарного порядка на корабле и боевой подготовки на минимальном уровне оставались только уговоры и объяснения. Но что можно объяснить людям, которые лишились рассудка?»
Командующий флотом вице-адмирал А. Колчак, пытаясь лавировать в этих условиях и спасая от матросских обвинений высших офицеров флота, освободил от должности начальника Минной бригады контр-адмирала В.В. Трубецкого, начальника штаба флота флигель-адъютанта контр-адмирала
С.С. Погуляева, начальника Учебного отряда флота контр-адмирала Ф.А. Винера 1-го. Такая политика командования, к сожалению, не успокаивала «революционные» матросские массы, а показывала матросам, что в условиях «нового порядка» они могут действовать совершенно безнаказанно. Дисциплина на кораблях и частях гарнизона рухнула, многие матросы пускались в бега или убывали в самовольные отлучки.
С целью уменьшения самовольных отлучек в армии и на флоте Временное Правительство выпустило Воззвание с амнистией всем солдатам и матросам, которые вернутся в свои воинские части. Его опубликовали все газеты, в том числе и «Крымский вестник» № 83 за апрель 1917 года:
«Воззвание Временного Правительства к населению.
Петроград. 5 апреля.
Постановлением Временного Правительства от 18 марта даровано освобождение от суда и наказания всем призванным до сего времени к отбыванию воинской повинности, но уклонился от нее… а равно солдатам и матросам, находящимся ныне в бегах и самовольных отлучках… если эти лица добровольно явятся в войска до 15 мая настоящего года…» Но все это уже мало действовало…
В середине апреля 1917 года подводная лодка 2-го дивизиона «Кашалот» снова должна была выйти в море, чтобы сменить на позиции у Босфора подводную лодку своего дивизиона «Кит». Узнав о приказе выйти в море, судовой комитет «Кашалота» тут же собрался и с криками начал обсуждать, нужно или не нужно выходить. То, что судовой комитет вмешивался в распоряжения командира, критикуя, а то и отменяя его приказания, приводило офицеров лодки в ярость, но несмотря ни на что офицеры оставались верны военной дисциплине, пытаясь сохранить боеспособность корабля. Такая позиция, занятая офицерами «Кашалота», не нравилась матросам. В офицерах они видели приверженцев старого режима, несмотря на то что все они приняли присягу Временному Правительству.
Слушая трескучую болтовню членов судового комитета, которые находились под обаянием «революционных идей» и свалившихся на них со всех сторон «всяческих свобод», лейтенант Петр Петрович Ярышкин чувствовал, понимал и отдавал себе отчет, к чему все это приведет и чем грозит. Он пытался объяснить комитетчикам всю дикость, бессмыслицу их болтовни, учитывая военное время. Он доказывал «революционным» матросам, что революция не отменяет такие понятия, как дисциплина и долг перед Родиной. Но сделать ничего не мог. Его просто не слышали.
В один из дней апреля в газете «Крымский вестник» лейтенант Ярышкин прочитал статью «Отставка адмирала» об отставке уважаемого им, сделавшего очень много для развития флота в должности Морского министра адмирала Ивана Константиновича Григоровича.
«Петроград 11 апреля.
Отставка адмирала Григоровича.
Увольняется от службы член Государственного Совета адмирал Григорович».
Петр прекрасно понимал: если таких людей увольняют от службы – это начало конца…
Командир «Кашалота» старший лейтенант Петр Константинович Столица, имеющий у экипажа репутацию строгого и справедливого командира, на этот раз все-таки сумел убедить судовой комитет, и лодка, приняв боезапас, топливо, воду и продукты, готова была выйти в море. Темнело. Звезды зажглись на небе. Лодки дивизиона замерли, ошвартованные к пирсу Подплава. На кораблях и судах загорались рейдовые огни…
В ночь на 16 апреля 1917 года подводная лодка «Кашалот», отвалив от пирса под электромоторами, вышла на внешний рейд, где перешла на дизель-моторы. Мерно стуча дизелями, лодка шла к турецким берегам. Море было спокойно, и яркие звезды отражались в нем, дрожа на зыбкой поверхности. Легкий бурун подымался у носа лодки, алмазные капли стекали с ее палубы. В темноте апрельской ночи, далеко за кормой горел огонь Херсонесского маяка. Увидят ли они его снова? – думали офицеры, стоявшие на мостике «Кашалота». Длинные лучи крепостных прожекторов беспрерывно ощупывали горизонт, постепенно исчезая в темноте…