Из-за тумана В.В. Трубецкой и его подчиненные кораблей противника не наблюдали. Начальник дивизиона распорядился увеличить ход и поспешил к «Пруту». Через четверть часа «Лейтенант Пущин» сотоварищи попал в поле зрения «Гебена», вышедшего из-под обстрела крепостной артиллерии. Князь В.В. Трубецкой, «открыв» в свою очередь грозный неприятельский дредноут, сыграл боевую тревогу».
Далее Козлов пишет: «Миноносцы подняли стеньговые флаги и еще десять минут лежали на курсе… Наконец, в 07 часов 10 минут, начальник дивизиона, видя, что «Гебен» продолжает двигаться в направлении беззащитного «Прута» решился на торпедную атаку».
Командир эскадренного миноносца «Лейтенант Пущин», флагманского корабля начальника дивизиона князя Трубецкого, капитан 2 ранга Головизнин подал команду, и на левом ноке эсминца затрепетал флаг «Рцы», сигнализирующий о минной атаке левым бортом, и, увеличив ход миноносца до полного, порядка 24–25 узлов, начал уклоняться влево.
В книге «Севастопольская побудка» писатель В.В. Шигин вложил в уста князя Трубецкого следующие слова: «Удастся ли нам выйти под выстрелами на дистанцию торпедной стрельбы или потопят раньше – это знает лишь Господь, но отвлечь немцев от «Прута», мы все же попробуем! – повернулся Трубецкой к командиру миноносца». Наверное, такие слова могли иметь место, но это и не так важно. Важно то, что экипажи миноносцев, не задумываясь, последовали завету русских моряков – «Сам погибай, а товарища выручай!».
Капитан 2 ранга А.П. Лукин, писатель русского морского зарубежья, так описывал самоотверженную и самоубийственную атаку дивизиона наших миноносцев на германский крейсер: «Это был потрясающий момент. В черных клубах валившего из всех труб дыма, в кипящих бурунах своего бешеного хода, с выдвинутыми за борт, в сторону врага, минными аппаратами неслись… миноносцы. В дыму белели их стеньговые флаги… Огромный тяжелый силуэт дредноута все ближе и ближе… Он видит атаку, но не открывает еще огня. Выжидает, чтобы лучше и вернее поразить врага. Его орудия взяли миноносцы на прицел. Еще мгновение, и он откроет по ним ураганный огонь. Опасность грозная. Притаившиеся у аппаратов люди… напряженно ждут условленной сирены минного залпа с флагманского миноносца…»
В.В. Шигин пишет: «Сначала капитан 1 ранга развернул свои эсминцы на параллельный курс с «Гебеном», а затем, приказав увеличить ход до максимально возможного, развернул свои маленькие корабли на стальной гигант. На фалах головного «Лейтенант Пущин» взвился флажный сигнал «Торпедная атака». Выжимая из старых изношенных машин все возможное, флагман Трубецкого возглавил эту атаку смерти. За головным эсминцем последовали «Жаркий» и «Живой».
Несмотря ни на что, начальник дивизиона капитан 1 ранга князь Трубецкой повел свои миноносцы на неприятельский крейсер, чтобы отвести смертельную угрозу, нависшую над минным заградителем «Прут», до которого было не более 70 кабельтовых».
Сейчас уже трудно сказать, что именно заставило командира отряда миноносцев капитана 1 ранга князя Трубецкого пойти в такую почти самоубийственную дневную торпедную атаку. Была ли это некая бравада, неразумная храбрость или же это была смелая попытка перехватить психологическую инициативу немедленным агрессивным поступком? Думаю, что именно последнее…
Исследователь Д.Ю. Козлов пишет: «Обнаружив дерзкий маневр русских, командир «Явуза» (турецкое название «Гебена». – А.Л.) тоже повернул влево, приведя дивизион В.В. Трубецкого на курсовой угол 60 градусов правого борта, открыл огонь по головному миноносцу «Лейтенанту Пущину». Дредноут стрелял шестиорудийными залпами противоминной артиллерии с дистанции 60–70 кабельтовых, которая постепенно сократилась до 45 кабельтовых. Первый залп лег с большим недолетом (8–9 кабельтовых), второй – недолетом в 1–2 кабельтова, третий – с небольшим перелетом. Четвертый залп дал три попадания 150-миллиметровыми снарядами».
В.В. Шигин подтверждает это: «…Четвертый залп накрыл головной «Лейтенант Пущин». Словно наткнувшись на стену, корабль дернуло из стороны в сторону. Над эсминцем взвился форс пламени и дыма. Отовсюду неслись крики раненых…»
В ходе этого боя, после залпов орудий «Гебена», на «Лейтенанте Пущине» вспыхнул пожар, вышла из строя вся прислуга подачи снарядов носового орудия, пострадали находившиеся на мостике сигнальщики, была разбита штурманская рубка и перебит привод штурвала.
Позже капитан 1 ранга князь В.В. Трубецкой докладывал: «От взрыва 6-дюймового снаряда, попавшего в палубу под мостиком и взорвавшегося в командном кубрике, вспыхнул пожар, и была выведена из строя вся прислуга носовой подачи. Следующим залпом с мостика смело всех сигнальщиков и разворотило штурманскую рубку и привод штурвала. Миноносец управлялся машинами. Нос миноносца начал погружаться, электрическая проводка была перебита, почему нельзя было откачивать воду из кубрика и погреба турбиною. Температура от разгоравшегося пожара быстро стала подниматься, почему начали взрываться патроны. Опасаясь взрыва патронного погреба и видя, что подойти к неприятельскому крейсеру на минный выстрел не удастся, повернул дивизион на восемь румбов от неприятеля…»
Под руководством командира капитана 2 ранга В.С. Головизнина и офицеров: лейтенанта А.А. Лиходзиевского, мичмана В.Г. Климовского, мичмана С.Я. Ярыгина, моряки «Лейтенанта Пущина» мужественно боролись за живучесть корабля. Унтер-офицер – электрик, несмотря на ранение, быстро отыскал повреждения электропроводки и заменил поврежденный провод, восстановив электропитание водоотливной турбины, благодаря чему начали осушение затопленных помещений эсминца. Трюмный унтер-офицер спустился во второй кубрик, невзирая на пожар, разгорающийся в расположенном рядом артиллерийском погребе, заделал подводную пробоину. На поврежденном ходовом мостике несколько матросов руками обдирали горящую парусину обвеса мостика, не дав распространиться огню. После того как осколками неприятельского снаряда было перебито рулевое устройство на ходовом мостике, руль был переведен на ручной привод благодаря грамотным и инициативным действия рулевого боцманмата.
Осевший носом, сильно поврежденный миноносец «Лейтенант Пущин» своим ходом в 8 часов 45 минут вернулся в Севастополь. Очевидцы вспоминали: «В Севастопольскую бухту «Лейтенант Пущин» входил с приспущенным Андреевским флагом. Над эсминцем стоял столб дыма, корма корабля была неестественно задрана вверх, а нос, наоборот, ушел в воду. Носовые надстройки были полностью снесены. Вся носовая часть эсминца дымилась». Собравшиеся на берегах бухты жители города молча смотрели на израненный корабль. Через час пришли эсминцы «Жаркий» и «Живучий», не получившие повреждений.
Несмотря на отчаянные и самоотверженные действия эсминцев минный заградитель «Прут» спасти не удалось. Под залпами «Гебена», командир «Прута» капитан 2 ранга Г.А. Быков пробил водяную тревогу и приказал старшему инженер-механику затопить загруженный несколькими сотнями морских якорных мин корабль! Экипаж минного заградителя «Прут», на котором после выхода из боя эскадренных миноносцев сосредоточил свой огонь «Гебен», вынужден был открыть кингстоны и подорвать днище корабля. Вместе с кораблем погибли лейтенант А.В. Рогузский, мичман К.С. Смирнов, боцман Калюжный и 25 нижних чинов. В этом бою принял смерть и судовой священник иеромонах Антоний, до конца соблюдавший Морской устав «находиться при раненых». Остальная часть экипажа, 268 человек, спаслась на шлюпках.
Боевое крещение офицеров и нижних чинов эскадренного миноносца «Лейтенант Пущин» было жестоким и кровавым. Пятеро погибших, двое – без вести пропавших и двенадцать раненых. Почти треть экипажа. Погибших моряков со всеми воинскими почестями похоронили на Северной стороне Севастополя на Михайловском кладбище. Позже установили памятник в виде скалы из диорита с эпитафией:
«Памяти нижних чинов
эскадренного миноносца
«Лейтенант Пущин»
доблестно погибших в бою
во время атаки 3-х миноносцев IV дивизиона
на германо-турецкий крейсер «Гебен»
в 7 утра 16 октября 1914 года.
Убиты и покоятся здесь:
кочегар II статьи Никифор Цуркан
сигнальщик Адольф Велижинский
матрос I ст. Леонтий Литвинов
матрос I ст. Иван Баран
матрос I ст. Карл Щербина
Пропали во время боя без вести (утонули)
сигн. боцманмат Кондрат Данюк
матрос I ст. Поликарп Пустовит
Этот памятник морякам миноносца «Лейтенант Пущин» я и видел в далеком 1962 году на тогда еще существовавшем старинном воинском Михайловском кладбище.
Забегая вперед скажу, что судьба миноносца «Лейтенант Пущин», участвовавшего в набеговых операциях на коммуникации и побережье противника и артиллерийской поддержке приморских флангов нашей армии, оказалась трагической. 25 февраля 1916 года при следовании на разведку в районе Варны (мыс Иланджик) миноносец подорвался на мине заграждения выставленной болгарами и, переломившись пополам, затонул. Грустно об этом писать, но по горькой иронии судьбы, корабль, названный в честь русского офицера, сражавшегося за независимость Болгарии от турецкого ига, был уничтожен болгарской миной, когда Болгария была в союзе с Турцией против России. Грустно, «братушки» болгары. Грустно…
Геройский экипаж миноносца «Лейтенант Пущин» за проявленное в бою с германским тяжелым крейсером «Гебен» мужество был представлен к орденам и медалям. Мичмана Сергея Яковлевича Ярыгина, Приказом по Морскому ведомству № 523 от 22 ноября 1914 года, наградили орденом «Святой Анны» 4-й степени с надписью «За храбрость».
Историческая справка
Орден «Святой Анны» существовал в системе наград Российской Империи с XVIII века. В 1815 году орден был разделен на четыре степени, при этом Аннинское оружие стало 4-й степенью. В 1829 году для более явного отличия Аннинского оружия от обычного, на эфесе стала добавляться надпись «За храбрость», а обычный темляк заменен орденским темляком цветов ордена «Святой Анны». Орденом «Святой Анны» 4-й степени награждали исключительно за личные боевые подвиги.
Каким же был Сергей Яковлевич Ярыгин, удостоенный ордена «Святой Анны» 4-й степени «За храбрость». Чтобы писать об этом, необходимо знать черты его характера, которые воспитываются, начиная с раннего возраста в семье, родителями, затем в гимназии и, в период взросления в юношеском возрасте, в Морском Кадетском Корпусе…
В Российском Государственном архиве ВМФ я получил документ, который и не надеялся увидеть. С волнением перелистываю «Аттестационную тетрадь» кадета 6-й роты Сергея Ярыгина, заведенную отделенным начальником лейтенантом Бергом в прошлом веке в далеком 1907 году. Именно отделенный начальник был для мальчишек-кадет тем человеком, который воспитывал в них чувство собственного достоинства, ответственности, требовательности к себе и другим, чувство гордости воинской службой и любовь к Отечеству. Его ежегодные характеристики, данные воспитанникам, полны заботы, внимания, участия и понимания юношеской психологии. Передо мной архивный документ с характеристикой данной лейтенантом Бергом кадету Сергею Ярыгину по итогам 1907/1908 учебного года в «Аттестационной тетради» в графе «Общие черты и особенности характера кадета, с указанием свойства его отношений: а) к основным требованиям нравственности, б) к установленным в корпусе правилам для кадет и к налагаемым на них обязанностям и в) внешним требования благовоспитанности»:
Очень способный к наукам; очень прилежный, усидчивый и любознательный мальчик; никогда не сидит без дела, всегда занят чем-нибудь полезным; трудолюбив, хорошо воспитан и серьезный. Скромный и жизнерадостный; хотя держится совершенно обособленно и одиноко, ни с кем особенно не сходясь, тем не менее всегда охотно беседует, играет с каждым и помогает каждому товарищу; любим ими; отпуском дорожит, религиозен, опрятен; к старшим относится вежливо и несколько застенчиво. Правдив и заслуживает полного доверия. К правилам и обязанностям относится серьезно и исправно».
Лейтенант Берг.
(РГА ВМФ Ф. 432. Оп. 7. Д. 3441. Л. 30)
Характеристика по итогам 1908/1909 учебного года:
«После предыдущей характеристики остался неизменно хорошим, примерным, внимательным и добросовестным юношей. Основные черты характера остались без изменений. Прибавилась жизнерадостность и к товарищам стал дружелюбен и общителен».
Лейтенант Берг
Характеристика по итогам 1909/1910 учебного года:
«В предыдущих характеристиках изменений не произошло».
Старший лейтенант Берг.
(РГА ВМФ Ф. 432. Оп. 7. Д. 3441. Л. 31)
Физически, как писал офицер-воспитатель, Сергей «развит вполне нормально, но несколько мал ростом». Он почти не болел. В лазарете лежал один раз в январе 1909 года: «7–24 января. Болел в лазарете. Растяжение голеностопных сочленений».
Конечно, как и любой юноша, Сергей Ярыгин был активным и непоседливым, что следует из «Хронологического перечня проступков кадета». Проступки были совсем незначительны и соответствовали возрасту:
1907 год.
15 ноября. Смеялся во фронте. Замечание.
17 ноября. Свистел в классе во время отсутствия преподавателя. Выговор.
1908 год.
7 ноября. Дурно шел во фронте от вечернего чая. Выговор.
1909 год.
22 марта. Шел во фронте смеялся и умышленно топал ногою. Выговор.
Лейтенант Берг.
(РГА ВМФ Ф. 432. Оп. 7. Д. 3441. Л. 29)
Зато учился Сергей Ярыгин блестяще. За 1909–1910 учебный год в Старшем общем классе он имел следующие годовые баллы: «Закон Божий – 12, алгебра – 11, геометрия – 12, тригонометрия – 11, история – 12, география – 12, естествознание – 11, физика – 12, русский язык – 9, французский язык – 11, английский язык – 10, поведение – 12».
По итогам морской практики 1909 года в аттестации кадета 5-й роты Сергея Ярыгина отмечается: «Поведение – 12 баллов. Исполнение служебных обязанностей – Очень исполнительный. В занятиях – Старательный, хорошо работает. Степень способности к морской службе – Способен. С любовью относится к морской службе. Баллы за морскую практику: Морское право – 5, Такелажные работы – 5, Сигнальное дело – 5, Уставы – 5, Артиллерия – 5, Управление шлюпкой – 5.
Первые отпуска кадет Сергей Ярыгин проводил в СанктПетербурге у тетушки Александры Илларионовны Эйсмунд, проживавшей по адресу: угол Садовой ул. и Апраксина, д. 1/32, кв. 84. Именно на нее был выдан годовой билет на право брать кадета в отпуск.
В 1909 году Сергей в первый раз приехал в родную Рязань в отпуск. Предстоящая поездка очень радовала Сергея. Встреча с родителями, с братьями и сестрой, с родным домом, где он не был долгих четыре года. Добирался до Рязани поездом. Радость родных от встречи трудно описать. Вся их семья сфотографировалась вместе на память.
Удивительно, но фотографический снимок сохранился в фондах Касимовского музея-заповедника. На обороте фотографии запись: «На память дорогим сестрам Маше и Анюте от Я. и Т. Ярыгиных 28 сентября 1909 г.». На фото родители с детьми, слева стоит молодой человек в форме – кадет Сергей Ярыгин. Пока у меня это единственное фотографическое изображение моего героя. Слава Богу, что оно вообще сохранилось и что оно у меня есть!
На парадном снимке отец семейства Яков Петрович в форме чиновника почтово-телеграфного ведомства с медалью на груди, рукой опирается на спинку кресла, в котором сидит мама Татьяна Васильевна с младшим сыном Дмитрием на руках. Рядом с отцом любимая дочь Мария в строгом гимназическом форменном платье. Ее рука на плече старшего брата Николая, сидящего на стуле, рядом средний брат Петр в гимназической форме. Сергей стоит слева на фотографии. Он виден в полный рост, как будто родители специально попросили его чуть отодвинуться, чтобы он был виден во всей своей кадетской флотской красе. Сергею на снимке 16 лет. Юноша стоит прямо, с плотно сомкнутыми губами, держа в руках бескозырку с белым чехлом, ленточки которой свисают вниз. Взгляд серьезный, взрослый… Все дети, и дочь и сыновья, похожи на отца, один Сергей очень похож на мать. В народе говорят, что это к счастью. Наверное, так и будет в жизни Сергея Ярыгина.
Через год, в 1910 году, перед летним отпуском, прочли приказ о производстве кадет 4-й роты в гардемарины 3-й роты. Гардемарин Ярыгин – звучит, радовался Сергей. Как радовался он и новенькому золотому якорьку на узких белых погонах.
И вот он уже во 2-й роте.
В летний отпуск 1911 года гардемарин Сергей Ярыгин был уволен командиром 2-й гардемаринской роты к родителям в город Рязань, сроком на тридцать суток по 8 сентября. Ему был выписан отпускной билет № 564. Гардемарин Ярыгин перешел, выражаясь современным языком, на предпоследний курс. Впереди два года учебы и золотые мичманские погоны.
Разбирая в Российском Государственном архиве ВМФ документы фонда 432, опись 7, дело 3441, я наткнулся на Служебную записку от 1 сентября 1911 года дежурного по сводной роте Морского Корпуса, в которой тот сообщает о проступке гардемарина Ярыгина в отпуске, выразившемся в неотдании воинской чести пехотному офицеру:
Служебная Записка
В 2 ½ часа дня явился гардемарин 3 роты Сергей Ярыгин, лишенный отпуска Комендантом гар. Рязани, и доложил, что у него отобрали билет, и он отправлен в Корпус за неотдание чести офицеру в городском саду.
Сентября 1 дня 1911г. Дежурный по Сводной роте офицер Лейтенант З…
(РГА ВМФ Ф. 432. Оп. 7. Д. 3441. Л. 7)
Весьма любопытно. Эта история меня заинтересовала. Работаю в архиве дальше и нахожу письмо № 5127 от 2 сентября 1911 г. за подписью исполняющего обязанности коменданта города Рязани полковника Беклемишева директору Морского Кадетского Корпуса.
Директору Морского Кадетского корпуса.
Представляя при сем рапорт Подпоручика 138 пех. Болховского полка Солдатова, доношу, что как из описанного в сем рапорте случая тяжкого нарушения гардемарином Ярыгиным воинского чинопочитания и дисциплины, так из личного доклада мне Комендантского Адъютанта вверенного мне Управления, заявившего, что им и некоторыми офицерами Рязанского Гарнизона неоднократно замечалось со стороны названного гардемарина уклонение от отдания воинской чести, я пришел к заключению, что дальнейшее пребывание Ярыгина в г. Рязани может вызвать со стороны его проявление еще более грубых форм распущенного и недисциплинированного поведения.
Случай с Подпоручиком Солдатовым произошел в публичном месте и вызвал скопление публики, вмешательство полиции и составление протокола на одного из присутствовавших лиц, в резкой форме протестовавшего против вполне законных действий названного офицера.
Все это побудило меня отправить гардемарина Ярыгина в корпус ранее окончания срока данного ему отпуска.
2 сентября 1911 г. № 5127 г. Рязань И. об. Коменданта г. Рязани,
Полковник Беклемишев.
К письму прилагался рапорт младшего офицера 138-го пехотного Болховского полка подпоручика Солдатова о происшествии:
«29-го сего августа в городском саду гардемарин Морского Корпуса Ярыгин Сергей, при встречах со мной не отдал мне установленной чести. Я несколько раз пропускал это, думая, что он не замечает, но видя, что это есть просто его нежелание, позвал его к себе, чтобы напомнить ему о его обязанностях. Он ответил: «Мы с армией ничего общего не имеем, и я гардемарин». Я ему указал, что у нас в русской армии для чинопочитания существует один устав для всех родов оружия, Высочайше утвержденный. Когда я сделал ему замечание, то он держал себя предосудительно в дисциплинарном отношении, расставив ноги и жестикулируя руками, так, что обращал на себя внимание посторонней публики, ни разу не приложив руку к головному убору. Я ему несколько раз об этом напомнил, но он не счел нужным принять это к исполнению. Видя, что мое замечание привлекает внимание посторонней публики, я узнал его фамилию и приказал на следующий день явиться коменданту. Во время разговора с гардемарином Ярыгиным я заметил, что от него сильно пахнет вином.
О вышеизложенном доношу. Подпоручик Солдатов
(РГА ВМФ Ф. 432. Оп. 7. Д. 3441. Л. 5, 6)
В тексте – подчеркнутое, выделено вышестоящим начальником красным карандашом. То, что в архиве сохранились подобные документы, большая удача! Именно вот это и есть сама жизнь! Будущий морской офицер, морской летчик, кавалер Георгиевского оружия «За храбрость» и многих орденов за личное мужество, предстает в этих документах живым человеком, со своим понятием гардемаринской чести, пусть даже несколько ошибочной, но своей. Сергею 18 лет, юность в нем бурлит здоровой жизнью… Он не испугался вступить в полемику с армейским офицером. Он так воспитан всей флотской системой, в этаком пренебрежении к армии, ко всем «армеутам». Он гардемарин, без пяти минут мичман, чувствующий свое превосходство, ведь за его спиной вся мощь Императорского военно-морского флота. И даже если от него пахнет вином, но он в отпуске! В заслуженном отпуске, после зачетов и экзаменов, после месяцев в море на боевых кораблях на морской практике…
Помню себя на предпоследнем – четвертом курсе Севастопольского Высшего военно-морского инженерного училища, когда впереди – пятый курс и золотые лейтенантские погоны. Меня никогда не тяготила дисциплина и не тяготила форма. Я гордился курсантской формой и, прогуливаясь в увольнении со своей избранницей по аллеям Приморского бульвара Севастополя, не переодевался дома в гражданку, хотя понимал, что в курсантской форме у меня больше шансов загреметь в комендатуру. В этом была своя особенная гордость. Еще на младших курсах я обратил внимание на то, что курсанты 4–5 курсов нашей «Системы» всегда считали себя выше армейцев, в том числе и младших офицеров. Держались с ними, я бы сказал, несколько презрительно, козыряли нечетко, а то и вообще не отдавали честь, что считалось особым шиком. Конечно, это было нарушение, но подобное фрондерство было очень развито… Такое бывало и со мной, как бывало и то, что выпитое в увольнении в компании вино не успевало выветриться, и приходилось возвращаться в училище «с запахом». Увы, что было, то было… Молодость, молодость!
Тем более воспитание в Морском Корпусе на примере героической истории флота, и не только флота, было специфическим… В Морском Корпусе гардемарин окружала сама история и традиции флота: и «компасный» зал, и «звериный коридор» c носовыми украшениями героических кораблей, и картинная галерея, с огромными полотнами маринистов, изображавших морские победы российского флота, в коридоре библиотеки – все это подтверждения исключительности флота. Писатель Борис Лавренев в повести «Синее и белое» писал об этих особенностях: «…Мы (гардемарины флота. – А.Л.) не соприкасаемся с армией. Армия: пехота, кавалерия, артиллерия… – не стоящее внимания месиво пешек. На шахматной доске войны флот – ферзь. Флот недосягаем. Кастовой порукой, частоколом аристократических традиций он отрезан от армии…»
Лавреневу вторит писатель-маринист Леонид Соболев в романе «Капитальный ремонт»: «…Гардемарины всегда вежливы…: надо уметь давать понять неизмеримую пропасть между захудалым армейским офицером и гардемарином Морского Корпуса – корпуса единственного на всю Россию, корпуса, в который принимают сыновей офицеров, потомственных дворян и чиновников не ниже четвертого класса Табели о рангах. Не пехотное провинциальное училище, куда берут без разбора, кого попало!..»
Можно понять подпоручика со скромной фамилией Солдатов – он не любил офицеров гвардии и офицеров флота. Гардемарин – мальчишка, нахал, одет с иголочки, самоуверен… Его ответы на не очень понятном флотском языке бесят подпоручика Солдатова, он начинает злиться… Похоже, отсюда и его заявление, что от гардемарина Ярыгина «сильно пахло вином». Отсюда и рапорт подпоручика коменданту города Рязани на два листа…
Удивительно, но в архиве сохранилось Докладная записка гардемарина 2-й роты Морского Корпуса Ярыгина об этом происшествии в городском саду города Рязани, и мы сто лет спустя можем выслушать обе стороны конфликта. Привожу его полностью:
Командиру 2-й роты Морского Корпуса
Гардемарина той же роты Ярыгина
Докладная записка.
Доношу Вашему Высокоблагородию, что находясь в г. Рязани в городском саду 29 августа сего года я был остановлен подпоручиком 138-го Болховского полка Солдатовым, который обратился ко мне со словами: «Вы пьяны?», на что я ответил отрицательно, но так как подпоручик Солдатов продолжал утверждать это, то я попросил освидетельствовать меня. После чего он спросил, почему я не отдаю чести, когда проходил мимо него, на что я ничего не ответил; тогда подпоручик Солдатов записал мою фамилию, сказавши: «Я подаю на вас рапорт, и вы завтра явитесь в Комендантское управление». Я отвечал «есть». Он, очевидно, не понимал такого ответа. «Разве вы не знаете Воинского Устава?» Я сказал, что по Морскому Уставу на приказание офицера полагается отвечать «есть». Затем повторив, что подает рапорт, он отпустил меня. На другой день я явился в Комендантское управление, где Комендант приказал мне ехать в Корпус, что мною и было выполнено.
2-го сентября 1911 г. Гардемарин Ярыгин
(РГА ВМФ Ф. 432. Оп. 7. Д. 3441. Л. 9, 10)
Недаром говорится: «Начальство думает долго, но решает мудро». Здесь же в архивных документах сохранилась записка, выполненная рукою командира 2-й роты капитана 2 ранга Федорова: «Ярыгина адмирал приказал арестовать, а 7-го сентября на дисциплинарном Комитете доложить о нем».
(РГА ВМФ Ф. 432. Оп. 7. Д. 3441. Л. 2)
Какой же ты гардемарин, если не сидел на гауптвахте!
Эту любопытную историю, в общем-то вполне современную, хотя произошла она более ста с лишним лет назад, в гардемаринские годы службы Ярыгина, как и его кадетские аттестации, оценки его успеваемости в Морском Корпусе, сведения о его семье и родителях я привожу для того, чтобы у читателя возникло понимание, как складывался и формировался характер Сергея Яковлевича Ярыгина, что легло в его основу, что сформировало его как личность, чтобы можно было понять, почему в дальнейшем он действовал так, а не иначе, почему принял то, а не иное решение…
Осеннее небо не баловало голубыми красками. Море все чаще и чаще штормило…
По сообщениям штаба Верховного главнокомандующего русской армии: «…на Восточно-Прусском фронте германцы, потерпев неудачи против Варшавы, продолжали яростные атаки у Бакаларжева, неся огромные потери.» «…за Вислой наши части продолжали теснить противника на фронте Лодзь – Завихость, захватывая немецкие тяжелые орудия, парки и аэропланы». «21 октября 1914 года нашими войсками был одержан решительный успех – занят Сандомир, представляющий военный пункт, имеющий огромное значение для дальнейшего успешного развития операции в Галиции на реке Сане». «…на Франко-Бельгийском театре германцы окружили город Ипр». «На Южном фронте никаких крупных событий не произошло».
Совершивший пиратский набег на наше побережье, германо-турецкий крейсер «Гебен» получил достойное возмездие. 18 октября 1914 года отряд наших кораблей во главе с линкором «Евстафий» у мыса Сарыч перехватили крейсер «Гебен». Первые залпы прозвучали в 12 часов 24 минуты. Туман мешал прицельной стрельбе, вдобавок немцы поставили дымовую завесу, но это не помогло.
Как пишется в статье «За шаг до победы» напечатанной в журнале «Военное обозрение»: «Артиллерийская дуэль длилась всего 14 минут. …Первый же залп «Евстафия» накрыл «Гебен», 12 немецких моряков погибли мгновенно. Следующим попаданием накрыли погреба 152-мм снарядов, начался пожар и серьезные разрушения. …Этот краткий бой унес жизни 115 матросов и офицеров кайзера против 33 убитых на «Евстафии».
По воспоминания немецкого участника событий казематы германского крейсера «Гебен» представляли собой ужасную картину: «Смерть собирала свою жатву, храбрецы лежат искромсанные и разорванные на куски, другие сидят, внешне невредимые, облокотившись о переборки. С желтыми лицами – результат воздействия адского пламени».
Оторвавшись благодаря своей скорости, «Гебен» ушел зализывать раны в Босфор.
После боя с германским тяжелым крейсером «Гебен» эскадренному миноносцу «Лейтенант Пущин» требовался серьезный ремонт, и корабль стал в док судоремонтного завода в Севастополе. На палубе «Лейтенанта Пущина» стоял неумолчный пулеметный стрекот пневматических молотков, визг сверл и скрип мостового крана. Рабочие морского завода «Лазаревское адмиралтейство» заделывали подводную пробоину, заклепывали переборки развороченного мостика и клепали кромку основания станины носового орудия. Этот пронзительный, на разные голоса, стрекот пневматических молотков раздирал уши и пробирал до костей.
…Матросы, помогая мастеровым, таскали шланги пневматических молотков, красили надстройки, наводили порядок в корабельных помещениях. Мичман Ярыгин в рабочем кителе мотался по кораблю, контролируя рабочих сдаточной команды завода, ремонтирующих материальную часть его заведывания.
Когда находилось время, в основном после обеда, мичман Ярыгин просматривал газеты, в первую очередь бегло сообщения с фронтов и более подробно и обстоятельно о боевых действиях на море. Так, 25 октября 1914 года газеты сообщили о неудачном столкновении английских крейсеров «Глазго», «Гудхоуп» и «Монмоуз» с германской эскадрой, состоящей из крейсеров «Шарнхорст», «Гнисенау», «Лейпциг» и «Дрезден», у берегов Чили в далеком Тихом океане. Вот что писала газета: «Обе эскадры шли друг другу навстречу параллельными курсами, и каждое судно вступило в бой с соответствующим по порядку судном врага. В 7 час. 50 мин. произошел сильный взрыв в средней части крейсера «Гудхоуп», причем пламя поднялось на высоту 200 футов. Взрыв совершенно разрушил крейсер. Вскоре крейсер «Монмоуз» оказался сильно поврежден и накренился. Он повернул к суше… Спустя полчаса заметили до 75 орудийных вспышек, из чего явствовало, что неприятель добивает крейсер «Монмоуз». Крейсер «Глазго, не будучи в состоянии оказать помощь поврежденному судну, стал уходить полным ходом, дабы избегнуть уничтожения».
«Странно, – думал мичман Ярыгин, – очень странно…» Такое поведение английских моряков удивило его. Для русского моряка, для русского сердца – это было странно. А где же взаимовыручка? Где товарищеская помощь? Перед глазами возник недавний бой его миноносца, бросившегося в отчаянную и безрассудную атаку на тяжелый крейсер «Гебен», чтобы спасти минзаг «Прут». «Нет, у нас, у русских, – понимал Сергей, – свое понятие морского чести и морского братства!»
Через несколько дней, 28 октября газеты сообщили о гибели уже германских крейсеров «Эмден» и «Кенигсберг». Одного у острова Килинг в Кокосовом архипелаге в Индийском океане, а другого у берегов Восточной Африки. Как было написано в статье: «Германский крейсер «Эмден» пытался разрушить станцию беспроволочного телеграфа. Там он был настигнут английским крейсером «Сидней», который заставил его принять бой и пригнал к берегу. «Эмден» сгорел. После поисков германского крейсера «Кенигсберг» британский крейсер «Шэхам» обнаружил его в шести милях по реке на острове Мафия, у берегов германской Восточной Африки. Англичане обстреляли крейсер с моря и затопили в реке угольщики: таким образом крейсер «Кенигсберг» как-бы арестован». Все это было любопытно, но очень и очень далеко от войны в России, за тысячи миль в далеких Тихом и Индийском океанах.