Глава 5. Кровавое время. 1917 год
По состоянию на 1 января 1917 года на Черноморском флоте находилось сто пятьдесят два аэроплана, в черноморских авиационных частях служило 115 офицеров и 1039 кондукторов, унтер-офицеров и рядовых. Звание «морской летчик» официально имели 56 черноморцев. На основании приказа командующего Черноморским флотом вице-адмирала А.В. Колчака № 227 от 31 декабря 1916 года «О формировании Воздушной дивизии Черноморского флота» в начале 1917 года начали формирование Воздушной дивизии флота, с дислокацией штаба в Севастополе. Первым командующим Воздушной дивизией назначили капитана 1 ранга М.И. Федоровича. В состав Воздушной дивизии вошла созданная на Черноморском флоте мощнейшая ударная сила в виде полноценного авианесущего соединения – отряда корабельной авиации, позднее переименованного в дивизион корабельной авиации. Дивизия состояла из 1-й воздушной бригады со штабом в «Круглой бухте» Севастополя и 2-й воздушной бригады со штабом в Батуми. В 1-й воздушной бригаде в двух дивизионах числилось тридцать шесть гидроаэропланов различных типов. В хозяйственном отношении на штаб 1-й бригады замыкался дивизион гидрокрейсеров с четырьмя корабельными отрядами. По боевой организации этот дивизион поступил в непосредственное подчинение командующему флотом.
Утвержденное «Положение о службе морской авиации и воздухоплавания» установило штатную численность дивизии и определило денежное вознаграждение за ратный труд командиров экипажей – летчиков, наблюдателей-бомбардиров и воздушных стрелков. При наличии второго (высшего) летного разряда для тех, у кого ежемесячный налет в летний и зимний периоды достигал восьми и шести часов, сумма денежного вознаграждения для младших офицеров-летчиков составляла двести рублей, для унтер-офицеров была семьдесят пять рублей и для матросов составляла пятьдесят рублей.
В начале января 1917 года морского летчика лейтенанта С.Я. Ярыгина назначили командиром 1-го авиаотряда 1-й воздушной бригады Воздушной дивизии Черноморского флота. Ярыгина радовало назначение, но вместе с тем сейчас, на третьем году войны, он чувствовал какое-то непонятное, гнетущее его утомление. Бессонные ночи, напряженные дни, нервная тревога этих тяжелых месяцев войны… Он чувствовал – душа требует отдыха и жаждет покоя!.. Но какой покой! Война продолжалась…
6 февраля 1917 года лейтенанту Сергею Яковлевичу Ярыгину, за бои 1916 года, было вручено «Георгиевское оружие».
В Российском Государственном архиве Военно-морского флота сохранилось Дело Наградного отделения Главного морского штаба, начатое 14 января 1917 года и оконченное 6-го февраля 1917 года на пяти листах. С величайшим волнением держу я в руках это Дело и читаю его название, написанное от руки красивым почерком с нажимом и завитушками на концах букв: «Морские летчики лейтенанты: КАЧИНСКИЙ, ЯРЫГИН, ЗАКАРЖЕВСКИЙ, НИКОЛЬ капитан 2 ранга, НОИНСКИЙ ст. лейтенант – ГЕОРГИЕВСКИМ оружием». Утв. 6 февраля 1917 г.»
Открыв дело, первым документом, который я увидел, было сопроводительное письмо Командующего Черноморским флотом Морскому министру:
Командующий Морскому Министру
Черноморским флотом
Января «1 дня» 1917 г.
№ 56609
Рейд Севастопольский.
Прилагая при сем копию приказа моего от 27 декабря 1916 года за № 2632 о награждении Георгиевским Оружием капитана 2 ранга Владимира Николя, старшего лейтенанта Михаила Ноинского, лейтенантов Виктора Качинского и Сергея Ярыгина и прапорщиков Александра Павловского и Василия Закаржевского, прошу Ваше Высокопревосходительство не отказать повергнуть это награждение на утверждение ЕГО ИМПЕРАТОРСКОГО ВЕЛИЧЕСТВА.
Вице-адмирал Колчак
Внизу собственноручная подпись вице-адмирала Колчака. Подпись размашистая, с длинной верхней частью буквы «К», идущей полукругом верх, потом – книзу и заканчивающейся почти на конце фамилии. Запоминающаяся подпись. Надо сказать, что читать документы, подписанные людьми, оставившими свой след в истории нашего государства, всегда очень волнительно. Хочу остановиться на фразе: «прошу …не отказать повергнуть это награждение на утверждение ЕГО ИМПЕРАТОРСКОГО ВЕЛИЧЕСТВА». Командующий Черноморским флотом уверен, что представленные офицеры достойны этой награды, но все же просит Морского министра представить Николаю II на утверждение.
Следующий в Деле документ – Приказ Командующего Черноморским флотом:
ПРИКАЗ
Командующего Черноморским флотом
Севастопольский рейд Декабря «2» дня 1916 г.
№ 2632
На основании ст. 50, кн. Х Св. Мор. Пост., изд. 1914 года и согласно удостоения Думы Георгиевского Оружия от 23 декабря сего года награждаются Георгиевским Оружием:
Летчики Лейтенанты Виктор КАЧИНСКИЙ, Сергей ЯРЫГИН, Прапорщики Александр ПАВЛОВСКИЙ и Василий ЗАКАРЖЕВСКИЙ за то, что в ночь с 29 на 30 августа с. г. при особо неблагоприятных условиях погоды под действительным огнем противника совершили налет на город Варну и сбросили бомбы, нанесшие существенный вред неприятелю.
Флагманский минный офицер Штаба Командующего Черноморским флотом, Капитан 2 ранга Владимир НИКОЛЯ, за смелые действия, в качестве начальника отряда, на путях сообщения неприятеля с явной для себя опасностью.
Начальник 1-го отделения дивизиона сетевых заградителей Старший лейтенант Михаил НОИНСКИЙ, за смелые действия на путях сообщения неприятеля, с явной для себя опасностью.
Подписал: Вице-адмирал КОЛЧАК
Следующей в Деле представлен «Указ Капитулу Российских Императорских и Царских Орденов»:
УКАЗ КАПИТУЛУ
РОССИЙСКИХ ИМПЕРАТОРСКИХ И ЦАРСКИХ ОРДЕНОВ
Командующий флотом Черного моря ВЫСОЧАЙШЕ предоставленной ему от НАС власти и согласно удостоению местной Думы Георгиевского Оружия, в 27-й день Декабря 1916 года пожаловал сим оружием нижеследующих лиц:
Морских летчиков: Лейтенантов Виктора Качинского и Сергея Ярыгина и прапорщика по Авиационной части Василия Закаржевского за то, что в ночь с 29-го на 30-е августа 1916 года, при особо неблагоприятных условиях погоды, под действительным огнем противника совершили налет на город Варну и сбросили бомбы, нанесшие существенный вред неприятелю;
Капитана 2 ранга Владимир НИКОЛЯ, за смелые действия, в качестве начальника отряда, на путях сообщения неприятеля с явной для себя опасностью и
Старшего Лейтенанта Михаила НОИНСКОГО, за смелые действия на путях сообщения неприятеля, с явной для себя опасностью.
Награды эти ВСЕМИЛОСТИВЕЙШЕ утверждая, повелеваем Капитулу выдать сим кавалерам знаки Георгиевского Оружия и грамоты на оные.
а подлинном Собственною ЕГО ИМПЕРАТОРСКОГО ВЕЛИЧЕСТВА рукою написано: «НИКОЛАЙ»
В Царском Селе, Февраля 6-го дня 1917 года.
И наконец, последний в Деле документ, отпечатанный типографским способом:
№ 1131
ГОСУДАРЬ ИМПЕРАТОР, в 6-й день сего февраля, Всемилостивейше соизволил утвердить пожалование 27-го декабря 1916 года Командующим флотом Черного моря, согласно удостоению Местной Думы Георгиевского оружия, нижеследующим лицам Георгиевского оружия:
Капитану 2 ранга НИКОЛЯ
Старшему лейтенанту НОИНСКОМУ
Лейтенантам: КАЧИНСКОМУ
ЯРЫГИНУ
Прапорщику по авиационной части ЗАКАРЖЕВСКОМУ.
Подписал:
Начальник Главного морского штаба Адмирал СТЕЦЕНКО.
До Февральской революции оставалось 20 дней!
Историческая справка
Орден Святого Великомученика и Победоносца Георгия, который мог получить любой офицер, проявивший храбрость на поле боя, императрица Екатерина II утвердила 7 декабря 1769 года. Первым его кавалером стала сама императрица Екатерина II. Она же считалась и гроссмейстером нового ордена. Знак ордена представлял собой белый эмалированный крест с расширяющимися концами и золотой каймой по краям. В середине креста на медальоне, на красном поле святой Георгий на коне поражал копьем змея. В иерархии российских орденов 1-я степень ордена занимала второе место после ордена Святого Андрея Первозванного.
В статуте ордена говорилось: «Ни высокая порода, ни полученные пред неприятелем раны не дают право быть пожалованным сим орденом: но дается оный, тем, кои не только должность свою исправляли во всем по присяге, чести и долгу своему, но сверх того, отличили еще себя особливым поступком… Сей орден никогда не снимать: ибо заслугами оный приобретается».
С 1 сентября 1869 года все награжденные Золотым оружием были причислены к Георгиевским кавалерам, но само оружие считалось отдельным самостоятельным знаком отличия.
С 1913 года согласно новому Статуту ордена Святого Георгия Золотое оружие «За храбрость» стало официально именоваться Георгиевским оружием и причислялось к ордену Святого Георгия. Георгиевское оружие установлено для пожалования оным генералов, адмиралов, штаб и обер-офицеров – «за выдающиеся воинские подвиги, требующие несомненного самопожертвования» и «никоим образом мне может быть жалуемо в качестве очередной боевой награды или же за участие в определенных периодах кампаний или боях, без наличия несомненного подвига».
Георгиевское оружие: шпаги, сабли, палаши, шашки и кортики, наградное оружие в Российской империи, имело позолоченный эфес с лавровыми украшениями на кольцах и наконечниках ножен, на эфесе была изображена надпись «За храбрость» и помещался золотой крест Святого Георгия уменьшенного размера из финифти. Темляк к оружию – на Георгиевской ленте.
Увидев офицера с белым крестиком ордена Святого Георгия на груди, каждый сразу понимал, что этот офицер – фронтовик.
Боевой опыт морской авиации продолжал анализироваться и обобщаться. К началу кампании 1917 года разработали «Наставление для боевых действий Воздушной дивизии на 1917 год», в котором были отмечены основные задачи морской авиации:
1. Воздушная разведка:
а) для наблюдения за морем,
б) для обследования участка моря, борьбы с подводными лодками,
в) берега (фотографическая разведка).
2. Воздушный бой.
3. Бомбометание.
4. Корректировка стрельбы.
Успешно выполненные боевые операции, регулярные учения, пополнение авиапарка новыми, усовершенствованными отечественными гидроаэропланами «М-9» с системой радиосвязи вселяли в авиаторов уверенность в скорой победе.
Но в это же время в стране нарастало массовое недовольство. В городах выстраивались километровые очереди за хлебом. Останавливались заводы – бастовали рабочие. Проходили демонстрации с требованием «Хлеба!» На каждом углу выступали какие-то горлопаны, что они орали, понять было сложно, но толпа от этих речей приходила в исступление и требовала действий. Начались погромы магазинов. Все были недовольны царем.
В феврале 1917 года Черноморский флот продолжал осуществлять непрерывную блокаду Босфора подводными лодками и воспрепятствование траления турками наших минных заграждений. В архиве флота сохранился «совершенно секретный» документ «Действия Черноморского флота с 15-го по 28 февраля 1917 года».
«Совершенно секретно»
ДЕЙСТВИЯ ЧЕРНОМОРСКОГО ФЛОТА
с 15-го по 28 февраля 1917 года
Оперативная деятельность флота
«С 14-го февраля по 24-е февраля в районе Босфора находилась подводная лодка «Кашалот»… 5-го февраля лодка расстреляла у мыса Дели-Киль-Шили, приткнувшуюся к берегу двухмачтовую шхуну. 16-го февраля в районе реки Сакария взорваны подрывными патронами и потоплены артиллерийским огнем 5-ть двухмачтовых шхун, большого тоннажа, шедшие в Константинополь с грузом угля. 22-го февраля… взорвана подрывным патроном большая шхуна, шедшая из Константинополя в Зунгулдак за углем …, в тот же день расстреляны: три парохода выбросившиеся при появлении подводной лодки на берег…
Блокада неприятельского побережья.
Для осуществления блокады неприятельского побережья в районе Трапезунд-мыс
22-го февраля из Батума вышли миноносцы «Свирепый» и «Сметливый»… Во время этого похода были уничтожены две груженые фелюги…»
(РГА ВМФ Ф. 418. Оп. 1. Д. 902. Л. 235–236)
Этот документ раскрывает будничную боевую работу флота, не предполагавшего, что всего спустя неделю произойдет переворот, который сломает российскую государственность и даст Турции колоссальные выгоды, хотя сами турки находились на грани поражения, и что все подвиги и жертвы офицеров и матросов Российского Черноморского флота окажутся напрасными…
22 февраля 1917 года газеты сообщили, что император Николай II отбыл в свою Ставку в Могилев, а на следующий день, как по команде, улицы Петрограда заполнили тысячи бастующих. Читая газеты, лейтенант Ярыгин отнесся к этим сообщениям почти равнодушно, поймав себя на мысли: «Забастовки каких-то мастеровых – это еще не революция!»
Действительно, количество стачек в феврале 1917 года было раза в три меньше, чем во время революции 1905 года. Как пишет историк исследователь А. Борисюк в работе «История России, которую приказали забыть»: «За октябрь – ноябрь 1905 года прошло 3900 стачек с участием 804 тысяч бастующих, а в январе – феврале 1917 года – всего 1300 стачек, при числе бастующих – 732 тысячи. Количество бастовавших рабочих в 1917 году составляло менее 5% от всех рабочих (15 млн человек) и мене 0,4% от населения страны (172,6 млн человек)». Как видно, сам по себе размах восстания мог и не иметь фатальных последствий – он было меньше, чем в 1905 году. В феврале 1917 года случился обыкновенный бунт. Но этот бунт был крайне выгоден «союзникам» России по мировой войне. Ибо в случае, если Россия пошатнется, им достанутся все плоды победы. Имеется множество сведений о западном (английском) следе в финансировании и координации «демократической революции» февраля 1917 года.
26 февраля 1917 года под руководством начальника Воздушной дивизии капитана 1 ранга М. Федоровича отряд в составе трех гидрокрейсеров, имевших на борту десять гидроаэропланов, в сопровождении трех эсминцев вышел на разведку и аэрофотосъемку военных объектов в Констанце.
Документ об оперативной деятельности флота на этом направлении сохранился в РГА ВМФ:
«Совершенно секретно»
«Поход гидрокрейсеров к неприятельским берегам
С целью выполнения воздушной разведки фотографической сьемки порта и города Констанцы, а также района побережья к северу от города… были посланы 26 февраля в море суда «Император Николай I», «Император Александр I» и «Румыния» с 10-ю гидроаэропланами под охраной трех нефтяных миноносцев. Руководство операцией было возложено на начальника Воздушной дивизии капитана 1 ранга Федоровича.
27-го февраля около 9 часов отряд подошел к району Констанцы, но к выполнению операции приступить не мог, ввиду неблагоприятного состояния погоды: свежего ветра от SW, большой волны и низких дождевых облаков…
В 11 часов 28-го февраля отряд вторично подошел к месту спуска аппаратов в 40 милях от Констанцы и приступил к выполнению операции. Облака, встреченные летчиками на высоте 400 метров, густота которых усиливалась по мере приближения к берегу, не дали возможности летчикам выполнить заданного поручения, и, продержавшись около 1 часу в воздухе, летчики вернулись к своим судам, за исключением старшего лейтенанта Утгофа, которому, несмотря неблагоприятные условия погоды, все-таки удалось произвести разведку с фотографированием заданного ему района…»
(РГА ВМФ Ф. 418. Оп. 1. Д. 902. Л. 237–238)
Заканчивался последний зимний месяц февраль… Крымский воздух, насыщенный влажными волнующими весенними ароматами, был чистым и свежим. Чувствовалось приближение ранней южной весны. Но наступающая весна не несла летчику лейтенанту Сергею Ярыгину радости, как было раньше… На душе – тяжелое предчувствие, гнетущая тревога… Оттого что творилось в стране, казалось, что вот-вот наступит конец света… И предчувствия не обманули его.
События конца февраля 1917 года застали командующего Черноморским флотом вице-адмирала А.В. Колчака в Батуме на борту миноносца «Пронзительный», где была получена телеграмма Морского генерального штаба о бунте 28 февраля в Петрограде и захвате города мятежниками. Командующий, еще из Батума, распорядился прервать телеграфную и почтовую связь Крыма с остальной территорией России для предотвращения паники и распространения непроверенных слухов. Вернувшись в Севастополь, – а переход выдался тяжелый, едва вышли в море, погода разом испортилась: с гор задул резкий холодный ветер, – Колчак ознакомился с телеграммой в его адрес от Родзянко, который сообщал о восстании в столице и переходе власти к Временному комитету Государственной Думы. Начальник морского штаба Ставки Верховного Главнокомандующего адмирал А.И. Русин информировал о мятеже в Петрограде, о беспорядках в Кронштадте и приказал «…принять все меры в поддержании спокойствия во флоте». На совещании, срочно созванном Колчаком, было решено сообщить командирам кораблей о восстании в столице. Колчак одновременно отменил свой приказ об информационной блокаде Крыма, уже не имевший смысла, поскольку радиотелеграфисты флота перехватили германские телеграммы с сообщениями о революции в Петрограде. Вице-адмирал Колчак принял решение взять инициативу в свои руки, информируя флот о происходящих событиях посредством собственных приказов.
2 марта 1917 года командующий флотом издал приказ, в котором сообщал флоту о петроградских событиях, требовал верить только его приказам и игнорировать дезинформационные сообщения турецких радиостанций. В своем первом приказе № 771 командующий флотом извещал флот о событиях в Петрограде и требовал от всех чинов флота твердо выполнять свой долг в годину войны: «…Приказываю всем чинам Черноморского флота и вверенных мне сухопутных войск продолжать твердо и непоколебимо выполнять свой долг перед Государем Императором и Родиной».
Вечером 2 марта командующий Черноморским флотом получил от начальника штаба Верховного Главнокомандующего генерала Алексеева телеграмму, в которой тот приводил тексты телеграмм от командующих фронтами к Николаю II с просьбами об отречении. Колчак понимал, что ситуация создалась критическая: Петроград контролировали восставшие, в городе возник острый дефицит продовольствия, войска гарнизона бунтовали, переходя на сторону восставших, и убивали офицеров, поезд с императором не смог проехать к Петрограду, генералы уговаривали Николая отречься от престола.
О чем думал и что переживал в те критические для русского престола и для страны дни император Николай II – как человек и как политик? Ответ на это дают его дневниковые записи, сохранившиеся до наших дней: «2-го марта. Четверг. Утром пришел Рузский и прочел свой длиннейший разговор по аппарату с Родзянко. По его словам, положение в Петрограде таково, что теперь министерство из Думы будет бессильно… Нужно мое отречение. Рузский передал этот разговор в ставку, а Алексеев всем главнокомандующим. К 21/2 ч. пришли ответы от всех. Суть та, что во имя спасения России и удержания армии на фронте в спокойствии нужно решиться на этот шаг. Я согласился. Из ставки прислали проект манифеста. Вечером из Петрограда прибыл Гучков и Шульгин, с которыми я переговорил и передал им подписанный и переделанный манифест. В час ночи уехал из Пскова с тяжелым чувством пережитого. Кругом измена, и трусость, и обман! (Выделено мной. – А.Л.)
Какие точные и какие провидческие слова! Главнокомандующий русской армией Николай II был свергнут собственным окружением! Генералы предали своего Главнокомандующего! Известно, что подписанию манифеста об отречении предшествовали мучительные раздумья Николая II и что окончательно подтолкнула его к этому телеграмма жены Александры Федоровны о тяжелейшем состоянии больных детей. Спустя десятилетия появилась версия, что первоначальный текст телеграммы был специально изменен. По мнению некоторых историков, личный шифровальщик царя Эрнст Феттерлейн, работавший на английскую разведку, намеренно исказил информацию о тяжести болезни детей императора, что психологически очень сильно подействовало на императора и подтолкнуло Николая II к окончательному решению – отречься. Насколько измена и предательство пропитали все ближайшее окружение царя, если даже его личный шифровальщик был предателем! После революции Эрнст Феттерлейн получил английское гражданство и престижную работу в центре правительственной связи в Великобритании. Это тоже о многом говорит.
Ближний круг, родственники Николая и его генералитет предали своего царя! И никто, никто из русской элиты не встал на защиту законного строя вследствие глубокого морального разложения и загнивания верхнего слоя общества. Извечные мечты русской элиты о «демократии» настолько перевернули и затуманили разум, что даже клятва перед Богом на верность императору не помешала предать его, не помешала соблазниться «западной» демократической мечтой… Как все это похоже на события в Советском Союзе в 90-е годы прошлого века с мечтою советской элиты, особенно элит национальных республик, о западной «демократии», что и привело в конечном итоге к развалу СССР.
Монархия рухнула. После отречения 9 марта 1917 года император прибыл в Царское Село уже в качестве гражданина «полковника Романова». На этом династия Романовых прекратила свое трехсотлетнее царствование. Но и это не помогло. Революционные выступления в стране не прекратились.
На Черноморском флоте, в отличие от Балтийского флота, командующий которого – адмирал Непенин присоединился к просьбам к Николаю II отречься от престола, вице-адмирал Колчак в этом не участвовал. Но несмотря на все его усилия, исключить волнения на флоте не удалось. Уже 2 марта слухи о перевороте в Петрограде распространились по Севастополю и проникли в сухопутные части. В городе вспыхнули митинги. 3 марта на линкоре «Екатерина Великая» покончил жизнь самоубийством храбрый и честный мичман Фок, доведенный до крайности разгулом среди матросов шпиономании и требования удаления с флота офицеров с немецкими фамилиями, которого матросы обвинили в попытке взорвать корабль.
4 марта 1917 года по приказу командующего флота газета «Крымский вестник» сообщила об отречении Николая II и формировании Временного правительства. Газеты запестрели заголовками «Ниспровержение существующего строя!», «Государственная Дума, в составе Временного комитета, приняла полноту власти!»
В Крыму было по-весеннему тепло. Свежий ветер разносил по Севастополю терпкий запах и аромат распускающихся цветов. В тот год цветов было море. Цветы росли везде, продираясь сквозь затвердевшую землю то тут, то там…
5 марта в газетах была обнародована телеграмма Председателя Государственной Думы М. Родзянко о перемене государственного порядка и о продолжении войны до победного конца. В этот же день перед моряками флота был зачитан Манифест об отречении императора Николая II от престола.
В Севастополе и в городах Крыма прошли митинги социалистических партий. Губернию возглавил комиссар Временного правительства Я.Т. Харченко. Бурные события в Петрограде, приход к власти Временного правительства население Крымского полуострова встретило спокойно, в отличие от матросов, увидевших в революции призыв к неограниченной свободе и вседозволенности.
Раз демократия – власть народа, значит свобода, а значит, в армии и на флоте разрешена любая пропаганда («Свобода слова же!»). Сразу активную пропагандистскую деятельность развернули революционеры всех мастей, особенно старались большевики, желавшие превратить Отечественную войну в Гражданскую, а кроме того, свободой слова воспользовался враг. И все это вполне легально! Вот почему мощные волны антивоенной агитации и пропаганды всего за несколько месяцев разложили русскую армию.
На митинге в казарме Севастопольского флотского экипажа срочным порядком сформировали Временный Военный Исполнительный комитет. Для разрядки обстановки вице-адмирал Колчак приказал 5 марта провести смотр войсковых частей армии и флота. После смотра вновь начались митинги, на которых участники требовали прибытия адмирала. Чтобы не накалять страсти, Колчак приехал на один из митингов и приказал собравшимся разойтись, но матросы потребовали выступления командующего и отправки приветственной телеграммы Временному правительству от Черноморского флота. Колчак произнес речь и обещал отправить телеграмму на имя Временного правительства от Черноморского флота и жителей Севастополя, в которой приветствовалось Временное правительство и высказывалась надежда на то, что оно доведет войну до победы. Черноморский флот принял резолюцию, в которой выразил поддержку Временному правительству. Поначалу сорокадвухлетний командующий занял по отношению к Временному правительству абсолютно лояльную позицию, пытаясь, как говорится, «возглавить процесс», успешно выступая в роли вождя революционных матросов.
6 марта в Севастопольском Народном Доме, расположенном на Базарной площади у Артиллерийской бухты, при большом скоплении народа выбрали городской Исполнительный комитет, куда вошли девятнадцать человек. От городской думы вошли три человека, от населения – три, от рабочих – шесть, от гарнизона – три и от флота – четыре человека. Одновременно был создан Центральный Военный Исполнительный комитет из десяти рабочих, двадцати трех матросов, двенадцати солдат и шести кондукторов. На следующий день, 7 марта по инициативе офицеров флота и гарнизона был сформирован Офицерский Временный Исполнительный комитет, в который вошли десять человек.
Чтобы прервать череду митингов и демонстраций, командующий вице-адмирал Колчак вывел 10 марта 1917 года флот в море, считая, что боевая работа – лучшее противодействие «углублению революции». Сохранить боеспособность флота Колчаку помогло то, что в трудной ситуации он сумел пойти на разумный компромисс. Именно поэтому эксцессов и убийств в первые дни Февральской революции на Черноморском флоте, в отличие от Балтийского, не было.
Февральской революции морской летчик лейтенант Ярыгин, да, собственно, как и многие офицеры-летчики, не ожидал и воспринял ее без особого энтузиазма, он всегда был далек от политики, но с пониманием того, что, как показало и тяжелое отступление 1915 года, и постоянная чехарда в правительстве, и бешеный рост цен на продукты в 1916 году, стране нужны перемены. Надежды на перемены к лучшему – вот что приветствовали в Февральской революции миллионы людей по всей России. О чем-то подобном писал очевидец событий военный летчик В.М. Ткачев: «Известие о революции потрясло меня, как гром среди ясного неба. Хотя преступно-бюрократическое отношение нашего тыла к вопросам снабжения авиации на фронте, трагическое отступление русской армии при недостатке … в патронах и снарядах в 1915 г., грязная распутинщина и министерская чехарда довели недовольство и критику царского правительства в армии до крайнего напряжения, – революции никто из нас не ждал».
Создание Временного правительства, отречение царя – все это Черноморский флот и Черноморская авиация пережили в целом достаточно спокойно…
Даже в самые тревожные дни Февральских событий офицеры-летчики в разговорах между собой выражали сомнение в необходимости именно сейчас этой революции, когда сильный и грозный враг – германская армия находится в пределах нашей страны, а страна третий год изнемогает в тяжелой и затяжной войне. Офицеры не понимали, почему революция нужна именно сейчас, когда идет война.
– Вот победим, потом можно заняться и революцией, – рассуждали летчики.
Наверное, подобным образом думал и лейтенант морской авиации Сергей Ярыгин, хотя бы потому что боевой военный летчик Ткачев о том времени и о своих переживаниях позже вспоминал что-то похожее: «Наконец, нам было объявлено об отречении царя Николая II и о передачи всей государственной власти Временному правительству. Я всегда стоял далеко от политики, поэтому список новых министров мне ничего не говорил. Но некоторые их штабных офицеров пришли в восторг, что в военные министры попал Гучков, а министром иностранных дел стал Милюков. Были и такие, которые приветствовали назначение министром юстиции Керенского. Лично я испытывал какую-то двойственность чувств. С одной стороны, я понимал, что надо было, наконец, оздоровить гнилую атмосферу, которая была создана в царствование Николая II, и удовлетворить чаяния широких масс народа, но с другой стороны, я боялся революции, так как отлично знал, какой грозный враг стоит в западных пределах нашей Родины».
Конечно, здесь нужно сделать поправку на то, что летчик В. Ткачев писал свои воспоминания уже в Советском Союзе и что советские цензоры в начале 1960-х годов вынесли о его мемуарах вердикт: «Трибунал осудил Ткачева за преступления против государства. Он отбыл положенный по суду срок наказания и получил конституционные права советского гражданина, но не получил моральной реабилитации. Публикацией своих воспоминаний он стремился к моральной реабилитации. Книгу публиковать не следует».
Это заставляло Ткачева максимально обходить острые политические углы, но в целом его книга «Крылья России. Воспоминания о прошлом русской военной авиации 1910–1917 гг.» – ценное историческое свидетельство о первых годах русской военной авиации и о мыслях и переживаниях самого автора, в смутные годы истории нашей страны.
1 марта 1917 года в севастопольской газете «Крымский вестник» был опубликован Приказ № 1 Петроградского Совета рабочих и солдатских депутатов «О выборах комитетов и новом распорядке в воинских частях». Этот приказ требовал незамедлительной передачи власти в воинских частях солдатским комитетам, что быстро привело к тому, что на фронте полки отказывались идти в бой, а на Балтике команды кораблей отказывались выходить в море. Балтийские офицеры были вынуждены выпарывать из фуражек белые канты, ибо те, кто этого не делал, объявлялись врагами революции, и революционные «братишки» с ними зверски расправлялись.
На Черном море такого, слава Богу, не было – дисциплина на кораблях держалась, офицеры белые канты из черных морских фуражек не выпарывали, и матросы пока не зверствовали. Как восприняли Приказ № 1 офицеры-авиаторы, следует из воспоминаний летчика Ткачева: «Приказ номер первый», объявивший солдатскую свободу, взбудоражил весь фронт. Если солдаты, почувствовав себя вдруг равноправными гражданами России, могли теперь легко вздохнуть, то офицеры, у которых этим приказом полнота власти над солдатской массой резко ограничивалась, совершенно растерялись. Политическая слепота большинства из них и неумение держать себя в новых условиях подрывали их авторитет в глазах подчиненных».
В морских авиационных отрядах офицеры-летчики занимали исключительное положение. Ведь только они являлись боевой силой, способной поднять аэроплан в воздух. Именно они воевали в воздухе, рискуя жизнью, а все остальные нижние чины авиаотрядов, в условиях войны, обеспечивая полеты, жили вне опасности… Поэтому и взаимоотношения между матросами и офицерами-летчиками в авиационных отрядах носили исключительно товарищеский характер, основанный на авторитете офицеров. И все же Приказ № 1, так или иначе, отразился на жизни авиационных отрядов, где тоже стали возникать конфликты. Исключения составляли унтер-офицеры мотористы, которые непосредственно готовили аэропланы к полетам и знаниям и умениям которых офицеры-летчики полностью доверяли. В целом между летчиками-офицерами и мотористами отношения всегда оставались хорошими.