В конце июля 1916 года мичману С.Я. Ярыгину было присвоено звание лейтенант. Что следует из записи в Послужном списке, хранящемся в Российском Государственном архиве флота:
«ЛЕЙТЕНАНТОМ от 30 июля 1916 г.»
(РГА ВМФ Ф. 873. Оп. 28. Д. 73. Л. 2 об.)
Это было заслуженное признание и оценка службы Сергея Яковлевича Ярыгина.
Сергей пригласил сослуживцев «обмыть», по традиции, новое звание в ресторан гостиницы «Кист», который авиаторы облюбовали еще со времен Севастопольской авиашколы. Своим названием гостиница обязана первому владельцу голландцу Фердинанду Кисту. Здание гостиницы выстроено из инкерманского камня в эклектическом стиле: фасад, обращенный к площади, в стиле позднего классицизма, восточный фасад – итальянского ренессанса.
Офицеры прошли со стороны Екатерининской площади через главный вход, расположенный под балконом на столбах с дорическими колоннами на уровне третьего этажа, где балкон переходил в лоджию с полуциркульной аркой, и поднялись на второй этаж в большой зал, где располагался ресторан. В высоком зале с арочным потолком, на котором из четырех стеклянных квадратных плафонов лился электрический свет, а одну из торцевых стен украшал большой витраж в стиле модерн, среди пальм в кадках располагались круглые столы на четырех человек. Метрдотель подвел их к зарезервированному, накрытому белой скатертью и сервированному столу, и офицеры расселись на венских стульях. Постепенно зал наполнялся посетителями, в основном армейскими и флотскими офицерами и лицами в полувоенной форме. Ковровые дорожки с цветочным орнаментом освежали пол. Несмотря на военное время, в меню значились: ерши агротень, вареники ленивые, щи николаевские, солянка сборная, рассольник, свиная ножка, гуляш, буженина с капустой. На десерт – кизиловое и грушевое мороженое. Карта вин вполне приличная…
Сергей Ярыгин чувствовал себя именинником. Первый тост был за лейтенантское звание:
– Сергей за тебя! За твой успех! Господа, за здоровье новоиспеченного лейтенанта!
Потом, пошли тосты «За Победу!», «За Государя Императора!», «За дам!», «За воздушный флот!»… Офицеры засиделись в ресторане допоздна…
Традиция «обмывания» очередного воинского звания сохранилась и в советском военно-морском флоте. И я «обмывал», в соответствии с традицией, свои лейтенантские звездочки в ресторане в Севастополе, и тоже в июле, только 57 лет спустя, в 1973 году…
В 1916 году гидроавиация занимала основное место в противолодочной обороне Черноморского флота. Помимо Севастополя, береговые авиационные станции были созданы в апреле 1916 года на завоеванной территории Турции в Ризе, где базировалось шесть гидроаэропланов, и в Трапезунде, где было два гидроаэроплана, позже – в Сухуме, где размещалось шесть гидроаэропланов. Именно вылетевшие в середине августа из Сухума три наших гидро, у мыса Пицунда атаковали германскую подводную лодку «UB-33», сбросив на нее шесть больших и малых бомб. Подводная лодка, по всей вероятности поврежденная, вернулась в Варну.
Молодой, энергичный командующий Черноморским флотом вице-адмирал А.В. Колчак в своих планах видел не отдельные полеты аэропланов над морем, а целую эскадру гидрокрейсеров, несущих на палубах гидроаэропланы, внезапно приближающуюся к кораблям противника или наносящую удар своим авиакрылом по береговым объектам. Кстати, именно благодаря вице-адмиралу Колчаку появилось название «гидрокрейсер». До него авианесущие суда называли и «авиаматками», и «авиационными баржами», и «гидротранспортами».
В августе 1916 года произошло мистическое событие —русские летчики увидели на горе Арарат Ноев Ковчег! Исследователь Б. Романов в своей работе «Император, который знал свою судьбу. И Россия, которая не знала» писал: «Ни до, ни после Ноев Ковчег не открывался людям в такой полноте и сохранности, никогда ни до, ни после Ковчег не видело так много людей, и никогда многочисленные материальные свидетельства, собранные очевидцами, не пропадали таким таинственным образом». Лето 1916 года в Армении было очень жарким. Ледник на горе Арарат отступил к вершине. Русский военный летчик В. Росковицкий, совершавший в августе 1916 года полет над Араратом, позже в 1939 году в статье в журнале «New Eden» вспоминал: «Мы, группа русских авиаторов, базировались на временном аэродроме примерно в 25 милях к северо-западу от горы Арарат. День стоял сухой и жаркий… Предстоял испытательный высотный полет. …Мы сделали несколько кругов, пока не достигли высоты 14 000 футов, и на несколько минут прекратили подъем, чтобы привыкнуть к высоте… Прекрасный белый пик, теперь был лишь немного выше нас… Не могу объяснить, почему повернул и повел самолет прямо к нему. Пара кругов вокруг снежного купола… Я взглянул вниз и чуть не упал в обморок. Подводная лодка? Нет, мы видели короткие толстые мачты, но верхняя часть была округлена, и только плоский выступ в пять дюймов высотой проходил вдоль корпуса. Странная конструкция! Мы снизились насколько возможно и сделали несколько кругов… Нас удивили размеры судна! …Его можно было, пожалуй, сравнить с современным боевым кораблем. Оно лежало на берегу озера, а его кормовая часть (примерно на четверть общей длины) уходила в воду. Судно было частично разобрано спереди (и с кормы) и имело огромный дверной проем. Осмотрев все, что можно увидеть с воздуха, мы побили все рекорды скорости, возвращаясь на аэродром».
О находке по инстанциям доложили в Петроград. К Арарату было отправлено два отряда солдат – около 150 человек. Были выполнены подробные измерения, чертежи и множество фотографий. Внутри ковчега оказались сотни маленьких помещений и несколько очень больших с высокими полками. Отчет об экспедиции был отослан в Петроград. Дальше следы его теряются…
Весть о том, что найден Ковчег, быстро разлетелась по Кавказской армии и Черноморскому флоту. Лейтенант Ярыгин узнал об этом событии от летчиков с аэродрома в Трапезунде, а те, в свою очередь, от авиаторов, непосредственных участников события, базировавшихся на временном аэродроме у горы Арарат.
«Чудны дела твои, Господи», – думал об этом событии Ярыгин.
Знамение 1916 года было явлено России! Оно предупреждало! В соответствии с библейской хронологией, пять тысяч лет назад Бог предупредил Ноя о грядущей катастрофе – Потопе – страшной волне, и повелел ему строить для спасения корабль Ковчег. Так и Россию Бог предупреждал о грядущей национальной катастрофе, о революции, о братоубийственной Гражданской войне! О страшной волне голода, смерти и разрухи, которая захлестнет страну!
Понял ли кто-нибудь в России в 1916 году, когда шла империалистическая бойня, этот символ? Это знамение? Не знаю… Наверное, все было как всегда на Руси: «Делай, что должно, и будь, что будет!»
С появлением румынско-австрийского и румынско-болгарского фронтов Верховному главнокомандованию пришлось менять свои планы. Для развертывания сил Черноморского флота на румынском направлении в августе 1916 года было осуществлено одно из первых в мире массированных применений авиации морского базирования против береговых объектов порта Варны. После разведки 6–8 августа подводной лодкой «Тюлень» Варненского рейда 10 августа из Севастополя, с целью бомбардировки Варны, вышел отряд в составе гидрокрейсера «Алмаз», гидрокрейсеров «Император Александр I», «Император Николай I», имевших на борту восемь гидроаэропланов типа «М-9» и двенадцать – типа «М-5», под прикрытием линейного корабля «Императрица Екатерина Великая» и пяти эскадренных миноносцев, на одном из них – «Счастливом» – был флаг вице-адмирала А. Колчака, руководившего действиями ударной группы.
Подойдя к Варненской бухте, на рассвете 12 августа, отряд на дистанции 25 миль, на ее параллели, спустил на воду гидроаэропланы. К сожалению, сильное волнение и отсутствие у части пилотов опыта взлета с высокой волны не позволили поднять в воздух все авиакрыло в двадцать гидроаэропланов. При свежем ветре и зыби некоторые морские летчики не смогли осуществить взлет.
Морской летчик лейтенант С.Я. Ярыгин с наблюдающим прапорщиком Жуковым, невзирая на сильное волнение, взлетели на своем гидроаэроплане «М-9» и взяли курс на маяк Калиакра. Мотор работал нормально, но, несмотря на все усилия пилота, аэроплан не хотел набирать высоту более 1500 метров.
– Черт возьми! – чертыхался Сергей, – не тянет мотор, хоть ты тресни!
Время шло, топливо расходовалось, а на такой высоте к Варне не прорваться, понимал лейтенант Ярыгин. Он изменил курс и повел свой аппарат на Евксиноград. В этот момент наблюдающим прапорщиком Жуковым была обнаружена подводная лодка, идущая курсом на Ост. Ярыгин принял решение бомбить лодку, и две пудовые бомбы были сброшены на цель. После чего оставшийся малый запас топлива заставил лейтенанта Ярыгина направить гидроаэроплан к своему гидрокрейсеру.
Причина такого странного поведения гидроаэроплана № 112 становится понятной из доклада вышестоящему командованию старшего лейтенанта Стаховского: «Причиной медленного забирания высоты оказалось большое количество воды в боковом плавнике, который был пробит, когда аппарат был еще на воде».
Случится же такое! Лейтенант Ярыгин чувствовал, что гидроаэроплан ведет себя иначе, чем всегда, но не мог даже предположить разгерметизацию бокового поплавка!
Как пишет исследователь А. Смирнов в статье «Авианосцы Колчака»: «В августе 1916 года группировка кораблей, авианосцев и гидросамолетов нанесла удар по береговой базе противника в Варне. К гидросамолету подвешивались четыре бомбы по 8 кг или две бомбы по 16 кг каждая». 25 августа (12 августа – по старому стилю. – А.Л.), находясь в 25 милях от Варны, гидрокрейсеры спустили все самолеты на воду. Подняться из-за свежего ветра и зыби смогли только семь самолетов, причем из них только четыре гидроаэроплана (три «М-9» и один «М-5») выполнили задание, сбросив бомбы на портовые сооружения, гавань и зенитные батареи. Причиной неудачи была недостаточная подготовка летчиков к взлетам в море, а также неисправность самолетов».
Через несколько дней газета «Сибирская жизнь», выходящая в городе Томске, в номере от 30 августа 1916 года в разделе «Новости дня» написала об этом событии следующее: «Наши черноморские гидроаэропланы бомбардировали Варну». Вот так просто: «…бомбардировали Варну».
Хотя конец августа на черноморском побережье Болгарии в районе Варны по многолетним метеорологическим наблюдениям отличается устойчивой погодой, а роза ветров в Варненском заливе в это время определяет слабый ветер, преимущественно юго-восточных направлений, в 1916 году все было иначе.
Боковой поплавок гидроаэроплана «М-9» летчика Ярыгина быстро отремонтировали, и гидро вновь спустили на воду. Вопреки всем прогнозам крепчающий ветер с северо-запада развел крупную зыбь… Несколько спущенных до Ярыгина аэропланов из-за ветра и сильного волнения не смогли взлететь. Лейтенанту Ярыгину стало ясно, что предстоит приложить немало усилий, чтобы выполнить задание. Уже при спуске на стреле за борт гидрокрейсера его гидроаэроплан сильно болтало и несколько раз чуть не стукнуло крыльями о борт «Императора Николая I». Не зря по требованиям летчиков корабельных отрядов, ходивших в походы на борту гидрокрейсеров, на летающих лодках стали обивать жестью углы крыльев, так как полотняная обшивка в этих местах часто рвалась при ударах о борт, и стали укреплять углы элеронов, так как их острые концы часто ломались.
Так, в тяжелых погодных условиях на сильной волне, лейтенант С.Я. Ярыгин сумел поднять в воздух свой гидроаэроплан «М-9» и вместе с другими, сумевшими взлететь летчиками, преодолевая противовоздушную оборону противника, произвел бомбардировку портовых сооружений, гавани и зенитных батарей Варны.
Гидроаэроплан летчика лейтенанта Владимира Косоротова, друга Сергея Ярыгина, с которым они вместе обучались учениками-летчиками на авиастанции «Круглая бухта», во время вылета на Варну тоже подвергся сильному шрапнельному огню и получил повреждения заднего лонжерона и левого элерона. По докладу старшего лейтенанта Стаховского: «Лейтенант Косоротов, имея задание произвести разведку и сбросить бомбы… с наблюдателем авиационным унтер-офицером 2-й статьи Бердниковым… полетел на Варну. Пробыл в воздухе 2 ч. 10 минут. Во время полета в районе неприятельской территории аппарат подвергнут сильному шрапнельному обстрелу из зенитных и полевых орудий, группами по четыре. При осмотре аппарата нижняя правая плоскость около заднего лонжерона и левого элерона оказались пробитыми осколками шрапнели».
И еще тогда же: «Прапорщик Колбасьев ввиду сильной зыби от воды оторваться не мог. Аппарат был снова поднят на борт корабля, после чего оказалось, что брызгами были отколоты края пропеллера… Аппарат был снова спущен на воду… В 5 часов 45 минут аппарат отделился от воды. По дороге мотор три раза останавливался, но сейчас же начинал снова работать, уменьшив на 75 об/мин оборотов. Подойдя к берегу Варны, …из-за неисправности мотора летчик терял высоту до 800 метров. Не считая возможным на такой высоте пойти к Варне, аппарат повернул обратно к кораблю. Через 1 час 45 минут полета опустился к кораблю, после чего на аппарате сейчас же разлетелся пропеллер, пробил лодку, которая стала наполняться водой».
Да, непросто давались нашим морским летчикам налеты на вражеское побережье. При возвращении в Севастополь находившиеся уже на значительном расстоянии от Варны наши корабли дважды подверглись нападению с воздуха. Пара малокалиберных бомб попала в эсминец «Поспешный», причинив небольшие повреждения, пожар и потери в личном составе. Налет вражеской авиации был отражен нашими кораблями.
На Румынском фронте армия Румынии терпела поражение за поражением, что заставило ее отступить к Дунайским гирлам. К середине августа 1916 года Констанца превратилась в базу снабжения наших войск и пункт базирования Отряда особого назначения, состоявшего из устаревшего линкора «Ростислав», шести эсминцев, двух транспортов и нескольких малых военных судов. Вскоре германские аэропланы совершили первый налет на нашу базу и добились попадания в линкор. Для усиления противовоздушной обороны Констанцы туда срочно перебазировали флотский (корабельный) авиационный отряд из восьми гидроаэропланов под командованием лейтенанта В.Р. Качинского и 36-й авиационный отряд армии.
Днем 28 августа германские аэропланы в составе трех разведчиков, двенадцати бомбардировщиков и трех истребителей вновь совершили групповой налет на нашу базу снабжения и добились попадания в хранилище бензина, где возник сильный пожар, потопили две баржи и попали в тральщик. В ответ на это с наступлением темноты с 29 на 30 августа наши летающие лодки, среди которых был и гидроаэроплан лейтенанта Ярыгина, совершили налет на Варну. В налете участвовало шесть гидроаэропланов. То, что лейтенант С.Я. Ярыгин был в составе корабельного отряда и совершил в эту ночь налет на Варну, подтверждается текстом приказа о награждении Ярыгина, за то: «что в ночь с 29 на 30 августа 1916 года при особо неблагоприятных условиях погоды, под действительным огнем противника совершил налет на город Варну».
…Черная южная ночь опустилась над морем. Лейтенант Ярыгин помнил, как в мае 1916 года, когда впервые одну из черноморских «девяток» оснастили электрооборудованием для ночных полетов, сколько тогда это вызвало споров, но как сейчас пригодилось. Его летающая лодка «М-9» была оснащена носовым прожектором в 50 свечей, небольшими лампочками на передних крайних стойках крыльев, двумя лампочками и еще одной переносной – внутри кабины, аккумулятором 60 ампер/час, при напряжении сети 8 вольт. Прожектор давал возможность освещения водной поверхности при взлете и посадке, а лампочки на концах крыльев служили визуальными ориентирами, для выравнивания аппарата. Кроме этого, его машина была оснащена прицелом для бомбометания, альтиметром (указателем высоты. – А.Л.), секундомером, индикатором скорости и тахометром с фосфоресцирующими шкалами. Все это было сделано из тех соображений, что ночные действия против врага более успешны и даже более безопасны, чем дневные. Не зря возглавлявший тогда корабельный отряд лейтенант В.В. Утгоф, организовывал соответствующие ночные тренировки летчиков, ибо взлет с водной поверхности, тем более ночью, имеет свои особенности и к ним надо привыкнуть и приспособиться. Главной особенностью было отсутствие ориентиров, когда поверхность воды не позволяет глазу зацепиться за ориентир. Кроме того, в процессе разбега для взлета нельзя допускать кренение аэроплана, чтобы не зацепить крыльями водную поверхность. К сожалению, не все летчики в отрядах имели такой опыт.
Лейтенант Ярыгин знал, что его летающая лодка обладает изрядной мореходностью, позволяющей ей взлетать при значительном волнении и зыби. Но одно дело – знать, другое дело – уметь этим воспользоваться. Ему предстояло поднять свой «М-9» с волны, визуально, на глаз высотой до 6–7 футов, при весьма свежем ветре. Он знал, что при взлете особенно опасны удары реданом о гребень волны, когда самолет испытывает сильные нагрузки. Были случаи, когда при этом ломались бензиновые трубки, соединяющие главный бензиновый бак с расходным баком.
Ярыгин, сориентировав гидроаэроплан на волне против ветра, когда подъемная сила крыльев увеличивается, выбрал момент более-менее пологой волны, по собственному опыту зная, что поворот на воде при порывах ветра очень опасен, запустил свой девятицилиндровый 150-сильный «Сальмсон» на полную мощность. Гидроаэроплан мотало из стороны в сторону, казалось, еще мгновение, и он коснется крылом волны, но вот лодка вышла на редан, сконструированный с целью уменьшения подсасывающего действия воды при разбеге, что дает возможность корпусу «отлипнуть» от воды, и начался режим глиссирования… Наконец, Ярыгин почувствовал – отрыв… И его летающая лодка, слегка проваливаясь, ступенями начала набирать высоту, взяв в ночной мгле курс на Варну. Ярыгин и его наблюдатель прапорщик Жуков вздохнули спокойнее… Подлетали тихо, не зря у гидро «М-9» были установлены глушители на выхлопных трубах двигателя. Но противовоздушная оборона порта все-таки обнаружила аэропланы и открыла пушечный и пулеметный огонь. Слева и справа от «М-9» рвались шрапнели, одна, вторая, третья… Адский грохот и ослепительные вспышки… требовали от пилота максимум выдержки и внимания. Пулеметные очереди сверлили темноту… Увертываясь от зенитных и шрапнельных снарядов, гидроаэроплан лейтенанта Ярыгина спускался ниже и ниже. Вдали показались огни Варненского порта.
– Ну, Жуков, давай!
На высоте пятисот метров пошла первая бомба. Взрыв… Неудачно. Лейтенант снизился еще. Второй разрыв, третий… В порту заполыхало огнем! Ярыгин успел заметить, что его три товарища тоже отбомбились удачно. Порт осветился всполохами пламени – горели склады и какое-то судно… В полной темноте, не обращая внимания на вспышки снарядов, гидроаэропланы повернули домой – на свой гидрокрейсер. Настроение было приподнятое. Задание выполнили. И тут лейтенант Ярыгин понял, вернее почувствовал, что перебит левый элерон, плохо слушается руль поворота, трещит перкалевая обшивка крыла… В ту же секунду его настиг грохот разорвавшегося рядом с ним зенитного снаряда…
– Черт возьми! – выругался Сергей. – Надо дотянуть!
Теперь все зависело от прочности машины. Гидроаэроплан «М-9» был надежной машиной и выдержал. Они дотянули. Когда гидро коснулся воды и заскользил, подпрыгивая на волнах, Ярыгин перекрестился: «Слава Богу! Долетели!» Крестился и его наблюдатель, прапорщик Жуков – человек не робкого десятка. Луч прожектора с гидрокрейсера нащупал на воде их машину. Со спущенной шлюпки завели трос и начали буксировать гидроаэроплан к борту. «Вот теперь все! Мы дома», – пронеслось в голове Сергея. Поворотная стрела зацепила четырьмя гаками и медленно подняла его израненный аппарат с воды и аккуратно перенесла на борт. Доложив о выполнении задания, утомленный переживаниями и стаканом коньяка, Сергей уснул в каюте мертвецким сном.
Этот ответный удар по Варне в ночь с 29 на 30 августа шести наших летающих лодок, сбросивших 54 бомбы на ангары вражеской воздушной станции и на пункт базирования германских подводных лодок, нанес существенный вред неприятелю.
Забегая вперед, скажу, что за личную смелость, летное мастерство и героизм, проявленные в этих операциях, позже, в начале февраля 1917 года приказом по Морскому Ведомству от 06. 02. 1917 г. лейтенант Сергей Яковлевич Ярыгин был награжден Георгиевским оружием с надписью «За храбрость», «за то, что в ночь с 29 на 30 августа 1916 года при особо неблагоприятных условиях погоды, под действительным огнем противника совершил налет на город Варну и сбросил бомбы, нанесшие существенный вред неприятелю».
Заболев небом, Сергей Ярыгин рвался ввысь. Правильно говорят: болезнь небом неизлечима! Летчики упорно тренировались, отрабатывая новые задачи современного боя, такие как воздушная стрельба, фотографирование целей, групповая слетанность звеньев, точечное бомбометание. О лейтенанте С.Я. Ярыгине сослуживцы говорили: «Пилот от Бога, у других руки, а у него крылья. Такое в небе вытворяет!»
7 сентября 1916 года два неприятельских аэроплана были отогнаны от Констанцы двумя нашими гидроаэропланами. Отрядом гидроаэропланов, базировавшихся на озере Сингол, командовал летчик лейтенант В.Р. Качинский. 11 сентября 1916 года шесть гидроаэропланов под начальством лейтенанта Качинского с наступлением темноты атаковали Варну, сбросив бомбы, большинство которых взорвались возле ангаров, часть у Евксинограда и в самом городе. Гидроаэропланы возвращались под утро, без ветерка, без колебаний: ни воздушных ям, ни колодцев… Красота! Зеленовато-синее небо безоблачно, только на востоке краснела узкая полоска восхода. Но при возвращении один гидроаэроплан из-за отказа двигателя произвел посадку на воду у мыса Калиакра. Аппарат затонул, а экипаж был спасен нашим миноносцем.
Спустя две недели, 26 сентября четыре наших гидроаэроплана совершили налет на Мангалию.
Осень в Крыму еще не наступила, хотя по календарю стоял октябрь. Погода была теплая, летняя. С палуб кораблей близкий берег виделся по-летнему зеленым, но уже с яркими желтыми и красными пятнами листвы…
В 6 часов 15 минут утра 7 октября 1916 года жители Севастополя и экипажи кораблей ,стоявших у причалов, пирсов и на якорях в Северной и Южной бухтах, услышали громоподобный звук мощного взрыва. Было видно, как над носовой частью линкора «Императрица Мария» высоко взвился столб черного дыма.
«Императрица Мария» – головной корабль серии из четырех линкоров-дредноутов, заложенных в Николаеве на верфи «Руссуд» в 1911 году. Линкор спустили на воду, когда вовсю уже шла война. Длина линкора – 186 метров, ширина – 27,4 метра, осадка – 9 метров. Команда 1260 человек. В четырех трехорудийных башнях линкора размещалось двенадцать двенадцатидюймовых орудий главного калибра. Вооружение дополняли тридцать две пушки противоминного и зенитного калибров. Броневой пояс толщиной без малого четверть метра проходил по всему борту линкора. Это был самый мощный и современный корабль, ходовые и боевые качества которого по достоинству оценил командующий флотом вице-адмирал А.В. Колчак, сделавший его флагманским кораблем.
На третьем году войны с Германией, среди бела дня, в Севастопольской бухте взорвался флагманский линкор Черноморского флота! После очередного, особенно мощного взрыва агонизирующий линкор стал стремительно заваливаться на правый борт и резко перевернулся вверх килем.
Писатель В. Поволяев талантливо, с глубоким чувством описывает в романе «Адмирал Колчак» последние трагические минуты линкора «Императрица Мария»:
«В следующий миг линкор дрогнул, кренясь на один борт, внутри черной, закопченной по самые мачты громадины раздался долгий тревожный стон… слишком страшным, слишком потусторонним, засасывающим в себя был этот стон.
Линкор вновь дрогнул, взбил мелкую плоскую волну, ровной линейкой покатившуюся к берегу…
«Императрица» дрогнула третий раз, выдирая из воды темный блестящий бок… послышался тяжелый внутренний гул, потом – скрежет, из башен, прямо из орудийных стволов, также вырвалось пламя… Огонь вновь валом прокатился по палубе кренящегося линкора – он продолжал ложиться на борт… Из ревуна «Императрицы» вырвалась белая струя пара, и над морем повис прощальный горький гудок… Так с долгим, прощальным гудком «Императрица» и ушла на дно северного рейда, края огромного буруна приподнялись на несколько метров над водой, втягивая в свистящее нутро обрывки канатов, тряпье, брезент, людей, плавающие доски, целехонькую лодку, невесть откуда принесенную волной, потом опали, и сделалось тихо. «Императрицы Марии» не стало».
С момента первого взрыва прошло меньше часа – 56 минут. В этой ужасной катастрофе погибло 228 человек, 85 человек были тяжело ранены.
В этот же день в 11 часов 30 минут император Николай II прислал командующему флотом вице-адмиралу Колчаку и всему Черноморскому флоту свои соболезнования: «Скорблю о тяжелой потере, но твердо уверен, что Вы и доблестный Черноморский флот мужественно перенесете это испытание. Николай».
Командующий флотом вице-адмирал Колчак доложил секретной телеграммой о происшедшем начальнику Генерального Морского штаба адмиралу Русину:
№ 8997 7 октября 1916 г. Секретно
ТЕЛЕГРАММА
«Пока установлено, что взрыву носового погреба предшествовал пожар, продолжавшийся ок. 2 мин. Взрывом была сдвинута носовая башня. Боевая рубка, передняя мачта и труба взлетели на воздух, верхняя палуба до второй башни была вскрыта. Пожар перешел на погреба второй башни, но был потушен. Последовавшим рядом взрывов, числом до 25, вся носовая часть была разрушена. После последнего взрыва, ок. 7 час. 10 мин., корабль начал крениться на правый борт и в 7 час. 17 мин. перевернулся килем вверх на глубине 8,5 сажень. После первого взрыва сразу прекратилось освещение, и нельзя было пустить помпы из-за перебитых трубопроводов. Пожар произошел через 20 мин. после побудки команды, никаких работ в погребах не производилось. Установлено, что причиной взрыва было возгорание пороха в носовом 12-м погребе, взрывы снарядов явились как следствие. Основной причиной может быть только или самовозгорание пороха или злоумышление. Командир спасен, из офицерского состава погиб инженер-механик мичман Игнатьев, нижних чинов погибло 230. Присутствуя лично на корабле, свидетельствую, что его личным составом было сделано все возможное для спасения корабля. Расследование производится комиссией.
Колчак».
Назначенные высочайшим повелением две комиссии, техническая и следственная, рассмотрели версии самовозгорания пороха, небрежность в обращении с огнем и злой умысел (диверсия). Первые две версии комиссии признали маловероятными, а вот злой умысел был возможен, ибо комиссией отмечалось, что «на линкоре имелись существенные отступления от уставных требований в отношении доступа в артиллерийские погреба… Во время стоянки в Севастополе на линкоре работали представители различных заводов. Пофамильная проверка мастеровых не проводилась».
Руководитель севастопольского жандармского управления в Докладной от 14.10. 1916 года на имя начальника штаба Черноморского флота указывал сведения, полученные от секретных агентов жандармерии на линкоре «Императрица Мария»:
«Матросы говорят о том, что рабочие при проводке электричества, бывшие на корабле накануне взрыва до 10 часов вечера, могли что-нибудь учинить и со злым умыслом, так как рабочие при входе на корабль совершенно не осматривались и работали так же без досмотра».
После Второй мировой войны были подняты секретные архивные документы Комитета Государственной Безопасности, из которых следует, что еще летом 1917 года русская агентура, работавшая в Германии, доставила оттуда в Морской штаб миниатюрные механические взрыватели, пронести которые и подложить в не запиравшееся подбашенное отделение погибшего линкора, как следовало из доклада комиссии «не составляло особого труда». Кроме того, в документах была зафиксирована работа на судостроительном заводе, строившем линкоры, в городе Николаеве, начиная с 1908 года, группы германских шпионов, руководимая резидентом В.Э. Верманом – сыном пароходчика Вермана, выходца из Германии, получившего образование в Германии и Швейцарии, инженера кораблестроительного завода «Руссуд». В нее входили инженеры верфи Штайвех, Блимке, Шеффер, Линке, электротехник Сгибнев, обучавшийся в Германии. В 1918 году, во время оккупации немцами Юга России, разведдеятельность В.Э. Вернера была оценена Железным крестом 2-й степени.
В начале 1930-х годов некоторые члены германской шпионской группы были арестованы и в ходе следствия показали на свою причастность к взрыву на линкоре «Императрица Мария» в октябре 1916 года. Но во время следствия в 1916 году доказать факт диверсии так и не удалось.
Весь Черноморский флот потрясла гибель линейного корабля «Императрица Мария». Лейтенант Сергей Ярыгин знал нескольких офицеров своего выпуска, служивших на «Марии», но сведений о погибших еще не было. По Севастополю поползли слухи, что взрыв на линкоре – это диверсия германской разведки.
Лейтенант Ярыгин вспомнил свой первый бой на эскадренном миноносце «Лейтенант Пущин» во время торпедной атаки на тяжелый крейсер «Гебен» в октябре 1914 года. Снаряды «Гебена» разорвались в районе ходового мостика, убив сигнальщиков и прислугу носового орудия. Миноносец горел, подводные пробоины затопили носовой кубрик. Моряки в полной темноте, осколками перебило электрический кабель, в дыму, отравленные угарным газом, боролись за живучесть корабля… Пройдя через это, Сергей хорошо представлял, что творилось в отсеках линкора.
Очевидец трагедии линкора «Императрица Мария» старший флагманский офицер минной дивизии Черного моря капитан 2-го ранга Лукин позже писал: «В умывальнике, поставляя головы под краны, фыркала и плескалась команда, когда страшный удар грохнул под носовой башней, свалив с ног половину людей. Огненная струя, окутанная ядовитыми газами желто-зеленого пламени, ворвалась в помещение, мгновенно превратив царившую здесь только что жизнь в груду мертвых, сожженных тел… Корабль погрузился во тьму. Взрывы гудели. Рвались погреба 130-миллиметровых орудий. Корабль кренился на правый борт все больше и больше, погружаясь в воду. Вокруг кишели пожарные спасательные пароходы, буксиры, шлюпки, катера… Погреба сдетонировали, ужаснейший взрыв захватил и разметал людей, как осенняя вьюга опавшие листья. В некоторых казематах застряли люди, забаррикадированные лавой огня. Выйди – сгоришь, останешься – утонешь. Их отчаянные крики походили на вопли безумцев… В этот момент корабль опрокинулся. Долго ли жили оставшиеся внутри и чего они натерпелись в воздушном колоколе, пока смерть не избавила их от страданий?»